Привратное слово

Эрон, двадцать третий носитель сего славного имени в своём роду, был сиротой. Его отец, третий сын в родовитой, но не слишком богатой семье, на наследство рассчитывать не мог. Но известное имя и древний герб давали право на должность начальника гарнизона в одной из пограничных крепостей считавшейся тихой северной границы. Невесту ему сосватали из обнищавшего дворянского рода, славного тем, что несколько веков назад дал королевству Архимага Рястена. Побочным родством с этим склочником, забиякой и большим жизнелюбом мог (но не особенно стремился) похвастаться почти каждый сколь-нибудь значимый род королевства.

Эрон двадцать второй без излишней пышности обвенчался, быстро произвёл на свет потомка и отправился с молодой женой по месту службы — обустраиваться. Эрон-младший последовал за ними (на руках кормилицы) через год, но в живых родителей не застал. Те ещё два месяца назад сгинули в какой-то незначительной пограничной заварушке, о которой наместник не особенно спешил отписать в столицу. Дед ограничился тем, что выделил внуку средства на жизнь, нанял отставного сержанта, который в едином лице был и воспитателем и сторожем при единственном имуществе мальчика — отцовском доме. Стряпнёй, уборкой в доме, стиркой и ублажением сержанта после того, как осенняя лихорадка в три дня прибрала к себе кормилицу, занималась появлявшаяся время от времени толстая немая баба.

Свои обязанности воспитателя Сиг (иначе, как по прозвищу, к нему не обращались) резко разделял во времени. Получив месячное содержание, он две недели основательно и вдумчиво пропивал его в компании офицеров городского гарнизона — благо, был допущен в неё, как равный. Вечером в такие дни мальчик заменял сержанту отбывших по делам службы слушателей. Сиг рассказывал интересно и повторялся не часто. Эрон с интересом наблюдал, как песок в большом ящике превращается в картину очередного сражения, как, повинуясь умным или не очень приказам, движутся войска, как становятся героями и трусами, как побеждают благодаря приказу или вопреки ему. Вдохновлённый винными пара́ми, сержант заливался, как певчий шпак. Ему и в голову не приходило озадачиться, откуда у его маленького слушателя могли появиться знания о дождях и недороде в восточных провинциях, случившихся в шестьдесят-каком-то-там году, или об устройстве шлемов, защищающих головы воинов горных племён...

Однажды в окружении блистательных титулов мелькнуло знакомое имя. Оказалось, что нынешний капитан крепостного гарнизона, которого за глаза называли "тридесятником" (соответственно числу подчинённых) когда-то водил полки. Причем даже слишком успешно, поскольку однажды после победы, одержанной вопреки распоряжениям главнокомандующего (брата королевы) был по чепуховому поводу разжалован и сослан в глушь.

Звон в кошельке сержанта означал, что мальчик предоставлен сам себе. Это ему нравилось намного больше, чем времена, когда деньги у Сига кончались. Со дня, когда Эрону исполнилось двенадцать, трезвый сержант регулярно гонял мальчика по гарнизонному плацу вместе с другими будущими рекрутами его возраста — до седьмого пота, с толстыми дубинами вместо мечей и мешками песка за спиной.

В свободные дни Эрон, если не читал фолианты в погрызенных мышами кожаных переплётах (по слухам, копии книг из наследства самого Архимага), то уединялся в неглубокой, заросшей лесом долине к северу от города. Там и обнаружилось: если очистить разум от лишних мыслей, как советовали старые книги, то бездушные предметы становятся послушны воле мага.

По его желанию избранные пушинки одуванчика летели в любую сторону — но только не в ту, куда прохладный лесной ветерок нёс их собратьев. А однажды лёгкая сосновая щепка поднялась и заплясала в луче пробившегося через мокрые от недавно растаявшего тумана листья солнца. Щепка сновала, подобно маленькой юркой рыбке, поднималась всё выше и выше… Вместе с ней плыла в луче света и видела всё вокруг душа юного волшебника. Вот сотрясает свою паутину паук и капелька, сверкнув бриллиантом, разбивается о шляпку гриба. Вот, что-то почуяв, уставилась на возносящуюся щепку рыжая белка. Вот показались соцветия невидимых с земли орхидей. И Эрон не только увидел их, но и ощутил аромат, и понял, сколь мимолётное и непрочное чудо он видит. Проплыли вниз самые верхние молодые листочки деревьев и вся долина распахнулась перед магическим взором. Она была подобна морю, покрытому крутыми волнами: ярко-зелёными и искрящимися в своей западной части и белёсыми, всё ещё укрытыми туманом — в восточной, под холмом. Эрон перестал быть щепкой — он стал всем этим лесом, каждым его деревом, листиком, камнем, мышонком…

Эти ощущения дополняли то, что читал мальчик на пожелтевших ветхих страницах. А в особенности — то, что раскрылось ему между строк. К середине лета Эрон уже мог вобрать в себя все ощущения, мысли и желания любого существа, посетившего его Место Силы. Особенно ему нравились ощущения и желания молодых пар, искавших уединения в лесу. Далёкий пра-прадед учил его: и этот источник Силы у тебя будет. А пока оттачивай умение единения, наблюдай, запоминай… И пра-правнук старался.

В этот раз он левитировал не щепку, а огромный замшелый сук, похожий на рассерженного варана. Сук, как дракон, парил между ветвей, пугая сытых белок. Но он рассыпался трухой, когда Эрон уловил как никогда сильные ощущения и желания, пришедшие с дальней опушки леса.

Там, среди деревьев, прихотливо расползлись избы речной деревеньки. Оттуда на прошлой неделе приходили в лес парни и девушки. Жгли костёр, плели венки, любили друг друга и оставили ни с чем не сравнимое ощущение счастья, дождавшееся Эрона даже следующим утром. Там жила дородная вдовая мельничиха, к которой безуспешно подбивал клинья сержант…

И там сейчас свила своё гнездо беда. Мужчины селения были мертвы. Наги, острижены и мертвы. Именно в такой последовательности. Что означало только одно: их места снова почтил своим вниманием отряд "бурундуков" — грабителей свирепых, безжалостных и одержимых стяжанием. После них не оставалось ничего, могущего обратиться в звонкую монету. И живых тоже не оставалось. Вот и сейчас молодой "бурундук" неторопливо брал у распятой на возу мельничихи то, в чем она так долго отказывала сержанту. И заодно придерживал её голову за уши, чтобы баба не мешала его старшему товарищу состригать роскошные волосы. "Герцогиня таким волосам рада будет. И серебра отсыплет. Не гнить же им вместе с идолопоклонницей здесь, под кустом!"

Эрон резко вышвырнул из сознания эту кашу из похоти и жадности. С минуту просидел оглушенный. Пото́м пришло желание вымыть мозги со щелоком. А чуть позже — стереть это с картины мира. Где-то под холмом завыл волк, ему ответил второй… Мало. Пятьдесят три здоровых мужика, всю зиму отъедавшихся и не дававших завязаться жирку ежедневными упражнениями с оружием и без… И магичка, которой одной под силу изве́сть гарнизон крепостцы…

За мятущийся в нерешительности ум решили ноги, понёсшие всё остальное к городским воротам. Понимание пришло позже. Ещё живые девушки и женщины деревни на самом деле уже почти мертвы, но истечением своей жизни дают ему (и гарнизону крепости) шанс. Горожане — не воины, но будут драться за свою жизнь… как за свою жизнь. А вот и ворота… корчма… и весь личный состав гарнизона, свободный от дежурства, рассматривает бесплатное развлечение — запыхавшегося мальчишку с выпученными глазами.

Эрон подбежал к капитану и с ходу выпалил:

— Там… "Бурундуки!" Их больше пятидесяти! И магичка! Мужиков в Бережках уже перебили… Через час здесь будут!

Всего ожидал мальчик — расспросов, паники, даже угроз побить за такие шутки — только не взрыва дружного хохота, спугнувшего пичуг с липы за окном. Отсмеявшись, капитан сквозь слёзы попросил:

— Расскажи: как же ты убежал от пяти десятков "бурундуков" и магички? Уж что-что, а караулы "бурундуки" никогда поставить не забудут. И явные — для отвода глаз, и секреты…

Эрон понял, что просто так не отвертеться, и срывающимся голосом проговорил:

— Я их… не глазами видел… А они меня — и вовсе никак! Я от них за три версты был…

Снова недоверие и смех, хмельные выкрики: "Ребята! У нас свой маг объявился! Живём!"

Увидев, что капитан, насмеявшись, снова потянулся за своей кружкой, Эрон решился на крайний шаг. Он снял с шеи серебряную цепочку с золотой башенкой в виде руны "Эр" — знак своего рода — и протянул это капитану:

— Вот! Дед, виденный мною всего раз в жизни, сказал: ежели потеряю, продам или украдут — я ему не внук. Если я солгал — не отдавайте. Только ведёт "бурундуков" тот, на чьих руках кровь моих родителей. Не знаю, помнит ли он через двенадцать лет тепло тела моей матери, но я хочу навеки запомнить холод его трупа.

Эрон не раз видел, как рывками, с каждым глотком хмельного питья, пьянеют люди. Но в этот раз он впервые увидел, как человек рывками изгоняет из себя хмель. Всё это время капитан-"тридесятник" сжимал его руки в своих, будто это помогало ему трезветь. Когда же последние следы арносского крепкого ушли из его глаз, то разжал только правую и запустил её куда-то под свой белый шарф. Миг — и на шее мальчика висит на такой же серебряной цепочке бронзовое изображение глаза, а капитан пинками и матом поднимает своих подчинённых, гонит в казарму, к воротам, на стену…

Эрон неожиданно понял, что он уже не просто испуганный тринадцатилетний мальчик. Он теперь — Око этого гарнизона. Хранящее и взвешивающее, говорящее и действующее. А ещё он понял, что капитан не успевает всё сразу. И действительно стал Оком.

Что удивительно — его слушались. Втаскивали камни на стену, готовили сети, брали именно нужное оружие, а не какое попало… А потом, когда всё уже шло, как надо, руки выхватили из кармана горсть речных камешков и бросили на камень стены. Камни упали не так и руки собрали их и повторили бросок. Снова не так… Они гибнут… Их слишком мало… У врага слишком сильная и умелая магичка… Но сейчас она почему-то позволила себе расслабиться. Нужно заняться именно ею — вот так, вот так и вот так. Теперь всё так. Можно давать последние команды людям: попрятаться, выставить самого толстого и пропито́го у ворот с кувшином пива в одной руке и осетровым хвостом в другой. Пусть неспешно попивает пивко, смакует рыбкой… Всякому чтоб было видать: страж только потому и не засыпает, что ещё не всё выпито.

А вырядившиеся купеческим караваном "бурундуки" уже у ворот. Хмельной страж запросил с них несусветные деньги — по серебряной с колеса. Даже магичка удивилась такой жадности, чтобы в следующий миг понять: здесь жадны не только люди. Жаден и разом проглотивший её мешок из толстой сетки, что оплёл всё тело и утащил под самую крышу надвратной башни.

Пока она освобождает руку, пока соображает, где же у неё теперь амулеты, идёт время. Свистят стрелы, снопами падают бездоспешные "бурундуки". Немногих панцирных, прятавшихся на возах, сшибает наземь словно с неба свалившаяся десятка конных копейщиков. Резкий удар метательного ножа перерезает тонкий шнурок и почти добытый магичкой амулет летит вниз.

Магичка… Как её зовут? Что-то светящее заёмным светом… Расплывчатое… И почему-то колючее… А! Круги вокруг солнца морозным утром! И Эрон слышит свой голос — по-мальчишески звонкий, но уверенный: "Мне кажется, твой контракт закончился, Галос. Не беспокойся — воз с заработанным никто не тронет. Кстати, нам теперь есть чем заплатить тебе задаток под новый контракт…"

Не дожидаясь ответа, Эрон идёт в конец обоза. Маги — разумные люди… Старый контракт магичке не вернуть, гибнуть из-за него она не обязана и далеко не всегда ей предлагают новую работу, не торгуясь…

А в конце обоза, втиснувшись в щель между возами и глядя перед собой тускнеющими глазами, сидит человек. Эрона ждёт тот, кого он так хочет видеть мёртвым, но ещё более — лично напутствовать на пути в Мир Теней. Для этого не нужно особо напрягать пересохшее горло — достаточно встретиться взглядами. Ты неплохо погулял, Гиль из Предгорья. Ты чтил старый закон: "Возложивший руки на собственность да собственноручно её и защитит". Ты многим доказал, что они живут не по закону, но вот теперь закон обратился к тебе другой стороной. У тебя четверо детей, хотя ты об этом и не знаешь. Три уже почти взрослых сына-погодка и десятилетняя дочь. Как раз достаточно, чтобы рассчитаться, взять кровь за кровь. Кровь за кровь моего отца. Кровь за кровь моей матери. Кровь за кровь моего нерождённого брата. Кровь за твою кровь: ведь не я её взял и это обидно и неправильно…

Голос освободившейся магички у него за спиной торжественно-ироничен:

— Слово пред Вратами Смерти сказано. Слово за Вратами Смерти услышано. Слово на Вратах Смерти запечатлено в точности. Теперь тебе, мой юный наниматель, придётся изрядно попотеть, чтобы в точности исполнить его и не навлечь ответный удар Силы на всё королевство. Да-да, на всё. Здесь слишком многие из Великих Родов одной крови с тобой… Даже сам король.

И исчез собранный и всё видящий маг, Око пограничной твердыни Нимэш. Икнув, обеспамятел страж у ворот, до того с видом хорошо поработавшего мастерового допивавший пиво. И так же обеспамятел, не выдержав вида поля боя с ещё теплыми трупами, мальчишка с амулетом Ока, зажатым в посиневшем кулачке.

Сумы, 2010-2013