Маков цвет (название рабочее)

Разбудил меня нежный поцелуй. Это было бы приятно, не чувствуй я себя так паршиво: голова раскалывалась, подташнивало, во рту пересохло, и привкус гадостный… — все прелести похмелья. Продрав глаза и с трудом сфокусировав взгляд, увидел подле себя незнакомую девушку, осторожно осмотрелся. Мы лежали в роскошной кровати, стоявшей прямо посередине погруженной в полумрак изысканной комнаты. «С какой радости я так напился? И кто?..» — невысказанный вопрос, видимо, отразился на моем лице. Незнакомка с улыбкой откинула за спину смоляные, завитые тугими спиралями локоны, открывая взору белоснежную грудь с маленькими темными сосками, изящную шею и клеймо в виде лотоса на тонкой ключице. Вечноцветущая. В затуманенной памяти кое-что начало проясняться. «Знатно вчера погулял, ничего не скажешь. И позавчера, кажется, тоже…»

Грациозно выгнувшись, красавица потянулась за чашкой на прикроватном столике и подала ее мне. Я безропотно проглотил кислое зелье с резким травяным запахом и откинулся на подушку. Снадобье постепенно начало действовать: головная боль ослабевала, мысли делались четче. Где-то среди них всплыло имя черноволосой прелестницы — Фаирэ. Она села на постели, поднесла кувшин и с улыбкой наблюдала, как я жадно пил, проливая воду на себя и шелковую простынь. Склонив голову к плечику, поинтересовалась:

— Кто такая Лирна? — я поперхнулся последним глотком, а Вечноцветущая спокойно пояснила: — Ты так назвал меня ночью, — она не ревновала, конечно. Кто я ей? Очередной мужчина, один из многих.

— Извини, — сказал я, чувствуя скорее досаду, чем вину. Что мне до задетого самолюбия случайной любовницы?

— Ответишь?

— Не твое дело.

— Конечно, — серьезно кивнула чернокудрая. — Но разве тебе самому не хочется поделиться печалью? Я никому не расскажу.

— С чего ты взяла, что я печален?

— Когда спишь с одной, а думаешь о другой — это всегда грустно. Так кого ты представлял на моем месте? Неужели жену? — иронично предположила Фаирэ.

— Это кажется странным? — обозлился я.

— Да нет… — она смущенно опустила длинные ресницы. — Браслет у тебя такой, ну… словно ты женился внезапно — в пьяном угаре или по срочной необходимости. Не похоже, что готовился к долгожданной свадьбе. Прости, если ошиблась.

Да уж, браслет — дешевая поделка. Из тех, что мастера средней руки лепят десятками из одинаковых заготовок, добавляя по просьбе заказчика только некоторые детали в орнамент, чтобы придать рисунку индивидуальность. Для крестьянина вещь роскошная: как-никак серебро. А для Одинокого — почти неприличная. Но избавиться от этого куска металла я не мог. Не из-за отсутствия ключа — звездоокая швырнула его в меня прилюдно, давая право снять ритуальное украшение. И кому какое дело, отпер ли я после этого замок или попросту сломал. Просто пока браслет на мне — любимая будто со мной. Моя.

— Я, наверно, чем-то на нее похожа? — непосредственность Вечноцветущей граничила с бесцеремонностью, но отчего-то не вызвала раздражения, а заставила задуматься.

Мне и в голову не приходило сравнивать Лирну с другими женщинами. Была она — и все прочие. Но внешне… Фаирэ действительно немного напоминала звездоокую: тоже невысокая брюнетка, изящная, с тонкой талией и скромной по размеру, зато совершенной по форме грудью. Лицо такое же узкое, высокий лоб, прямой носик, пухлые губы…

— Да, похожа, — констатировала красавица, не дождавшись ответа. — Потому ты меня и выбрал. Но думал все равно о ней. Чем же я не угодила?

— Ничем. То есть… ты красива, и в постели хороша, просто…

Просто растрепанные кудри с выгоревшими рыжеватыми прядками для меня прекраснее роскошных, синевой отливающих на солнце локонов, а маленькие ладошки с шершавыми мозольками — милее холеных рук с отполированными ногтями. И несмелые касания любимой волнуют больше, чем умелые ласки клейменной лотосом. Просто в темных глазах Вечноцветущей я не видел сияния ночного неба. И не во внешности дело, просто…

— Просто я не она, — снова ответила за меня Фаирэ с мягкой улыбкой. И возразить было нечего. — Не пытайся заменить жену. От этого только хуже, поверь. Пока любишь — любая другая будет «не она».

Было что-то в ее взгляде, голосе… Мудрость. Боль. Фаирэ знала, о чем говорила. По личному опыту? Телом клейменные лотосом не стареют, но что у них внутри — не знает никто. Сколько весен провела она в Доме Цветов — пять? Пятьдесят? Кого любила, кого теряла?

— Может, ты права. Но что еще мне остается?

— То же, что и всем влюбленным от начала времен, — она пожала плечами. — Бороться. Добейся ее, завоюй! И не говори, что это невозможно из-за Дара. Самые обычные люди тоже, бывает, надолго разлучаются. Но что такое расстояние для сердечного огня? Пиши стихи и песни, шли подарки, совершай подвиги! Одинокий или нет, но ты — мужчина. Действуй! Не теряй надежду — и твоя избранница обязательно согласится быть с тобой.

— Мне недостаточно одного согласия. Нужна настоящая любовь. Разве такую завоюешь безделушками?

— Хуже от них уж точно не будет, — подмигнула она. — И как знать…

Совет Фаирэ не стал, конечно, откровением — я и сам иногда задумывался о подобном. Не о песнях и стихах, разумеется, — для них нужен талант. И не о подвигах: рисковать жизнью, подвергая опасности окружающих, не только глупо — преступно, а просто пользоваться могуществом Одинокого, даже для достойного дела, — не героизм. Но послать Лирне подарок временами приходило в голову. Да только вряд ли она приняла бы его. Деньги вот брать отказалась…

К таинникам я направился сразу, едва только добрался до ближайшего городка — захолустного местечка, выросшего из зажиточной деревни. Горожане, прослышав о моем появлении, попрятались и высовываться из укрытий, чтобы указать дорогу, не спешили. Но отделение Таинного дома нашлось и без подсказок. Оно располагалось в самом роскошном и высоком — целых два этажа — здании на единственной площади, по которой бегали куры и прохаживались жирные гуси.

Сложенное из серого камня строение с массивной, окованной медью дверью выглядело добротно, хотя и мрачновато. Внутри прохладно, как в погребе, и почти так же темно: свет, падающий из единственного окна, загораживало разлапистое растение в кадке на подоконнике. Рядом за столом сидел юный Руковидец. Устремив слепой взгляд в никуда и напряженно хмурясь, водил растопыренными пальцами над выцарапанным на восковой дощечке посланием. Что-то у него не получалось: мальчишка то и дело отвлекался, непрестанно вертелся на слишком высоком для него стуле, морщил конопатый нос и остервенело чесал припухшую и покрасневшую тыльную сторону ладони со свежим клеймом в виде глаза. На звук хлопнувшей за моей спиной двери пацан не обратил ровным счетом никакого внимания.

Пройдя вдоль шкафа с множеством выдвижных ящичков, полностью закрывающего противоположную от окна стену, я остановился у дубовой конторки и, не обнаружив колокольчика, нетерпеливо забарабанил по столешнице. Из хранилища показался пожилой плешивый таинник в засаленной мантии, тщательно запер за собой кованую дверь, сдержанно поприветствовал и осведомился о цели визита. А услышав ответ — невозмутимо попросил подтверждения, что я действительно тот, кем являюсь.

Это было что-то новенькое! До сих пор никому не приходило в голову, что Клеймом Одиночества может щеголять кто-либо, кроме Вечного Путника. Пожав плечами, я протянул руку в сторону окна и шарахнул Силой, едва не задев слепого мальчишку. Растение в кадке мгновенно почернело и скукожилось, в помещении сразу посветлело.

Таинник, казалось, ничуть не впечатлился, только неодобрительно поджал губы и сказал с укоризной:

— Достаточно было сличить вашу подпись с образцом, — и вежливо поинтересовался: — Кому вы желаете передать свои сбережения?

Я рассказал, но чопорному старику полученных сведений было недостаточно. Вдруг в одной и той же деревне живут сразу две Лирны, у каждой есть дядюшка Керен, а отцы были не только тезками, но и умерли в один день? И что если столь значительную сумму вручат не той? Нет-нет, Таинный дом такого допустить не может! Начиная всерьез злиться, я едва удержался от угроз и принялся что-то объяснять, припоминая все, что мне известно о звездоокой, в завершение задрал рукав:

— У нее есть вот такой браслет.

— О, — просветлел лицом собеседник, — это совсем другое дело! Сейчас Руковидец считает и передаст в общий архив орнамент, и ваша жена сможет получить деньги в любом отделении и в любое время.

— Вы не поняли. Надо отвезти их прямо туда и как можно скорее! Понимаете, браслет у нее, но… уже не на ней.

— Сожалею, — произнес таинник равнодушно. — Но, может быть, лучше прислать за вашей э… за госпожой Лирной повозку и оформить на нее счет? Она, надеюсь, грамотна. Если я верно понял, мешок золота даме хранить негде. На будущей неделе…

— Да зачем она будет трястись по дороге туда-сюда! Хватайте Руковидца и сами поезжайте, берите свои образцы, заодно десяток солденов все-таки отвезите. И сегодня, сейчас! Пока вы тут будете рассусоливать, она выбросит или потеряет этот треклятый браслет! — не выдержал я.

«Или выйдет замуж» — добавил про себя. Одаривать какого-то мужика не было ни малейшего желания. Я хотел обеспечить саму Лирну, дать ей свободу, к которой она стремилась. Пусть потом живет с кем угодно, но владеет своим, личным имуществом, на которое не сможет претендовать ни жадный дядюшка, ни муж, ни кто-либо еще.

Таинник заметил, что такая срочность обойдется недешево, но это было неважно. Крытая повозка с изображением щита и замка на боку загремела по дороге. Я смотрел ей вслед со смешанным чувством удовлетворения и какой-то опустошенности. Позаботился о звездоокой, как и обещал, и… все. Проверить, получила ли она деньги, возможность представилась нескоро. Лишь спустя две луны, попав сюда, в Илантар, узнал, что Лирну нашли, но принять мое золото она отказалась наотрез. Не пожелала ни ехать в ближайшее отделение Таинного Дома, ни разрешить обстряпать дела без своего участия, ни принять хотя бы часть денег из рук в руки. Разумных увещеваний слушать не стала. Ей ничего от меня не нужно — и все тут.

«Почему она меня так ненавидит? Ни слова на прощание не сказала, не взглянула даже. За что? — спрашивал я себя и тут же с горечью отвечал: — А за что все они ненавидят? За Клеймо, за Дар… Но ведь она сама подошла ко мне тогда, в самый первый день. Боялась, но подошла. Что это было — гордость? Благодарность? Выходит, наша ночь — тоже?.. Нет, это невозможно! Тогда она пришла по собственному желанию, а потом вдруг…» — и мысли шли и шли по кругу. Неужели Безрукая ошиблась и Лирна все же хотела стать женой того бородача, Мирка? Но ведь ничто не мешало им пожениться хоть на следующий день! И ее траурный наряд…

Поймав на себе сочувственный взгляд Вечноцветущей, заставил себя прервать мрачные размышления. Уже жалея об излишней откровенности, поторопился одеться и откланяться, пока окончательно не потерял лицо. Черноволосая красавица ничего не сказала, только улыбнулась с пониманием и подала упавшую на пол рубаху.

Уже в дверях я остановился.

— Фаирэ! Ты… довольна своей жизнью? Я мог бы…

— Боги, так это правда! — рассмеялась она. — Я думала, это досужие сплетни. Ты действительно выкупаешь Вечноцветущих, с которыми спишь?

— Не всех, — смутился я. Не знал, что стал знаменитостью среди клейменных лотосом.

— Разумеется. На всех даже у тебя золота не хватит. Но приятно, что ты озаботился моей судьбой. Не трудись. Мой долг Дому Цветов уплачен еще четыре года назад, и я давно сама решаю, кому отказать, а кому уделить внимание. А здесь осталась — просто чтобы скопить денег, прежде чем уйти. И кое-что за душой уже имею.

— Что ж, я рад. Спасибо тебе, Фаирэ.

— Удачи, Север!

Северные маки зацвели — значит, и сюда добралось лето. Каждый год в конце весны озорная детвора, ускользнув от строгого надзора, разбегается по лугам в поисках распустившихся алых цветов. Окрестности селений наполняются озорным шумом и смехом. Счастливчики, обнаружившие искомое, оглашают округу радостным криком: «Лето! Лето наступило!!!» — и летят со всех ног, спеша первыми принести добычу в деревню или городок, получить за добрую весть сладости и мелкие монетки. Женщины принимаются печь пряники и медовые пироги, мужчины вытаскивают столы, выкатывают бочки с хмельным напитком на улицы. А с наступлением темноты начинается праздник. Все в пестрых нарядах, с красными лентами в волосах поют и танцуют вокруг костров, улыбаются знакомым и незнакомцам, щедро угощают встречного хмерой, предлагая выпить за приход летнего тепла. Девушки со смехом и визгами убегают от парней, которые догоняют красавиц, подхватывают на руки, кружат и бесстыдно целуют в губы при всех. Не смолкают музыка и радостные голоса. Никому не позволено грустить этим вечером! Северное лето капризно: не приветишь его как следует, не уважишь — обидится и поскупится на солнечные дни, а то и вовсе уйдет раньше времени, уступив место слякотной осени…

Верно, в этом году хорошо его привечали. Дни стояли теплые, ясные. И маки цвели повсюду, облачая землю в красные одежды невесты. «Может, как раз сейчас платье такого же цвета примеряет Лирна, — думал, шагая по дороге мимо этой красоты. — А я своим появлением испорчу ей вторую свадьбу…» Сколько бы ни отмахивался от этих мыслей, они не давали покоя. Как не отпускала и затаенная, загнанная на самое дно души надежда, что звездоокая мне обрадуется, а ненависть в ее глазах лишь померещилась, почудилась. Беспощадный рассудок шептал, что наша встреча положит конец даже этим зыбким чаяниям, но я твердо намеревался исполнить задуманное. Правильно говорила Фаирэ: Одинокий или нет — я мужчина. А мужчина обязан заботиться о жене, пусть и бывшей. Даже вопреки ее желанию. Со времени нашего расставания миновало больше трех лун, теперь я мог приблизиться к Лирне, не опасаясь причинить вред. Хотя бы увидеть ее…

Но даже на это не приходилось рассчитывать — только уповать. Появилась тревога: а если звездоокая здесь больше не живет? Могла ведь и перебраться в другие места… И расспросить о ней было некого. Гонца на мышастом нуваре я не стал останавливать — вряд ли мимоезжий человек что-то знал. Конопатый пастушонок задал стрекача, бросив свое стадо без присмотра. Бабы у реки, к которой я спустился смыть с себя пот и дорожную пыль, разбежались с визгами, словно застигнутые за купанием, а не стиркой. Только у самой деревни седой мужичок, согнувшийся под тяжестью плетеного короба на плечах, меня окликнул, не рискуя, впрочем, подойти:

— Здравствуйте, господин Путник! Вы если к глазастой идете — ну это, значится… к госпоже Лирне — так в деревне не ищите, нету ее тама.

— Почему? — я сделал шаг в сторону старика, чтобы не перекрикиваться.

Тот попятился, сохраняя между нами расстояние, и пояснил:

— Так у Безрукой живет, давно уж. Вы сразу туда ступайте.

— Спасибо.

— Дык пожалуйста, господин, — с явным облегчением ответил крестьянин, — мы завсегда пособить радые…

Судя по всему, рад он был не столько помочь, сколько спасти от Одинокого родное селение. Но это не имело значения, совет оказался кстати.

Я уже поднимался на холм к домику с Рукой милосердия на двери, когда заметил хрупкую фигурку посреди пламенеющего карминными цветами луга. И сразу узнал, хотя лицо издали было не разглядеть. Звездоокая неспешно шла со стороны леса, о чем-то задумавшись.

— Лирна…

Она не могла услышать — слишком далеко, — но подняла голову, замерла. Увидела. И решительно направилась навстречу. Я бросился к ней, ломясь через высокие, почти по пояс, маки — боялся, что передумает, убежит, не захочет разговаривать. В волнении все загодя выдуманные слова вылетели из головы. Она была совсем рядом. Такая же прекрасная, как в мечтах и драгоценных воспоминаниях.

Но всего в шаге от любимой я остановился, словно наткнувшись на стену. Весь ее облик выражал едва сдерживаемый гнев: плотно сжатые кулачки, напряженные плечи, часто вздымающаяся грудь под тонкой тканью льняного платья, яркий румянец… И пылающие негодованием и обидой глаза.

— Лир… — звонкая пощечина прервала приветствие.

Я даже пошатнулся от неожиданности. Растерянно прикоснулся к горящей щеке. Лирна тряхнула головой, отбрасывая с лица выбившиеся из косы локоны, и зашагала прочь без оглядки. Я догнал ее, схватив за руку:

— Подожди, что слу… — и осекся, когда сомкнувшиеся на девичьем запястье пальцы ощутили холод металла под тканью рукава. — Что же ты, замужняя дама, у Лайяры живешь, к супругу не переехала? — хотел спросить насмешливо-безразлично, но получилось зло и желчно.

Лирна вздрогнула, как от удара и медленно повернулась ко мне, ожгла взглядом.

— А муж меня бросил, — холодно произнесла она, вскинув подбородок. — Сразу после венчания, у священного камня.

Не смея поверить в то, что могли значить эти слова, я распустил тесьму ее рукава, сдвинул его и уставился на орнамент брачного браслета. Это же…

Каким же болваном я был! Ведь правда бросил, унизил при всех, а она… Порывисто привлек к себе любимую, обнял. Она попробовала высвободиться, но я не пустил — сбивчиво шепча признания, крепко сжал в объятиях. Чтобы убедиться в реальности своего счастья, поверить, что это не сон. Лирна чуть отстранилась, упираясь ладонями в мою грудь, посмотрела в глаза и еле слышно спросила:

— Это правда?

— Клянусь жизнью и всеми богами, — хрипло ответил я, склонился к ее лицу, и наши губы встретились.

Звездоокая отвечала на поцелуй сначала неуверенно, но вскоре осмелела. Прильнула всем телом, таким горячим под тонким льном одежды. Я чувствовал кожей ее пульс, и мое сердце билось в такт. Коса Лирны расплелась, непокорные кудри с рыжеватыми прядками рассыпались по плечам. Маленькие ладошки гладили мои плечи, спину, проникли под рубаху, слегка щекоча шершавыми мозольками. Пряный запах ее волос будоражил, прикосновения обжигали, а темные глаза сияли, как звездное небо. И я потерял голову.

Окружающий мир исчез, растворился в радужном тумане. Были только мы. Жадно любили друг друга среди жестких маковых стеблей, под сенью цветов. А потом, в закатных сумерках, лежали, усталые и счастливые — она на мне, чтобы нежное тело не холодила остывающая земля, не царапали камешки и травинки.

«Теперь мы по-настоящему стали супругами, — думал я, глядя в колдовские глаза. Оборвал склонившийся мак и вставил ей в волосы: красный — цвет невесты. — Жены, — поправил себя, смакуя это слово. — Моей жены».