Правитель

Тьма клубилась, обступала.

В ее движение вплетался голос, настойчивый и зовущий. Тени медленно расходились, обретали форму. То здесь, то там проступали тусклые пятна света, и все сильней, оглушительней становились дурманящие запахи. Они мешали думать, не давали шевельнуться.

– Проснись, проснись! – не умолкал голос. – Назови свое имя!

– Райо. – Ответ прозвучал надломленно, хрипло. – Райо.

Имя словно оживило мир. Свет в вышине стал ярким до боли в глазах – превратился в лучи полуденного солнца. Неясные очертания обернулись резными силуэтами листьев, – они склонились низко, шелестели, почти касаясь лица. Руки судорожно сжались, ища опору, и зарылись в комья земли.

– Да, да, так тебя зовут, – зашептал прежний голос. Совсем близко, возле виска. – Что еще ты знаешь о себе, Райо? Помнишь ли, кто ты?

Усилием воли Райо повернулся, взглянул.

Рядом с ним, среди зеленых теней, лежала девушка. Приподнявшись на локте, смотрела пытливо, глаза казались необычно светлыми, почти прозрачными. Будто хрусталь. А лицо – грязное, лишь по щекам тянулись чистые дорожки от слез. Слипшиеся волосы падали на лоб и плечи, а тело скрывал изношенный, перепачканный балахон.

– Кто ты? – спросил Райо.

– Потом, – ответила девушка. Обняла его, помогла сесть. – Сперва вернись.

Заросли расступились, оказались невысокими – трава, а не деревья, – выпустили к свету. Райо запрокинул голову, но вместо небесного купола увидел расщелину в скальном своде. А в ней – голубой лоскут высоты и край солнечного диска. Сияние обожгло, перед глазами заплясали разноцветные пятна.

Пещера. Не лес, не дикий простор, даже не подземелье, а пещера с неведомой травой. Такой ароматной, что хотелось наклониться, нырнуть под шелестящие листья, забыть обо всем.

Райо мотнул головой. Что это за место, как он попал сюда? И кто он сам?

Он ощупал свое заросшее лицо и спутанные волосы, скрученные в узел на затылке. Осмотрел худые и грязные руки и не увидел ни татуировок, ни шрамов. Одежда – полотняные штаны и рубаха, такие же ветхие и заношенные, как платье девушки, сидящей рядом. Никаких напоминаний, ни единого знакомого знака.

– Зачем я здесь? – пробормотал Райо.

– Ты спал, ты видел сны. – Девушка прикоснулась к его щеке, замерла на миг. – Я – твоя жрица.

Райо хотел засмеяться, но смех рассыпался хриплым кашлем.

– Но я же человек, – проговорил он наконец. – Жрицы не служат людям.

– Ты человек, – согласилась девушка. – Но ты правитель, а я – твоя жрица. Поймешь потом. Пойдем. Обопрись на меня, я помогу тебе встать.

Из пещеры вел темный, узкий ход, – можно было идти, обеими руками держась за стены. Свод нависал низко, и Райо горбился, склонял голову, чтобы не удариться об острые выступы. Тело помнило этот путь, предупреждало о выбоинах в полу, об изгибах стен.

– Я давно здесь? – спросил Райо.

– Два года, – ответила девушка. Она шла позади, и пещерное эхо скрадывало ее шаги.

– Два года? – повторил Райо. – Все это время я спал? Нет, скорей сейчас я во сне.

Девушка вздохнула у него за спиной – печально или устало, не разобрать.

– Все время спать нельзя, ты бы умер от голода и жажды. Я будила тебя несколько раз в день, но ненадолго. Ты не успевал вернуться полностью и не запоминал пробуждений.

Эхо донесло новые звуки: плеск воды, торопливый стук капель. Впереди забрезжил свет, воздух стал подвижней, чище, – но не принес облегчения. Идти отчего-то было все тяжелей, каждый шаг давался труднее предыдущего.

– Это пробуждение я тоже забуду? – спросил Райо.

– Нет. – Девушка положила руку ему на плечо, подтолкнула вперед. – Я хочу, чтобы ты все помнил.

Извилистый ход привел в новую пещеру. Свет здесь не слепил, мягко стлался по полу, тянулся от дальнего проема в стене. С уступа падали струи воды, текли по стене, обдавали брызгами замшелые камни. А потом превращались в ручей, и тот бежал прочь, прозрачный и звонкий.

Райо подставил ладони под падающий поток, плеснул в лицо и только тут понял, как пересохло во рту, как хочется пить. Вода оказалась прохладной, с привкусом железа.

Утолив жажду, он оглянулся, ища девушку. Та затаилась возле расщелины, среди теней. Встретила его взгляд, но не сказала ни слова, не шелохнулась. Райо повернулся и пошел вперед, вдоль русла бегущей воды.

Он надеялся, что ручей течет к выходу, и не обманулся, – свет стал ярче, ложился под ноги солнечными пятнами. Голова кружилась – должно быть, от предчувствия свободы, – и то и дело Райо приходилось хвататься за стену, чтобы не пошатнуться, не упасть.

Выход из пещеры походил на грубо вырубленный дверной проем. За ним виднелось небо, а ниже – край скалы, тропа, цветы и недавно примятые травы, зеленые холмы.

Тяжело дыша, Райо привалился к краю проема. Запах летних лугов теснился в горле, не давал сделать полный вдох. Два года взаперти, два года во сне, отвык от простора. Но теперь осталось лишь сделать шаг, переступить порог…

На пороге стояла корзина, до верху наполненная ягодами и круглыми лепешками. Девушка подошла – чуть пошатываясь и ступая медленно, осторожно, как по тонкому льду, – затащила корзину внутрь и сказала:

– Это наша пища. Теперь до полной луны ничего не принесут.

– Кто? – спросил Райо. Он по-прежнему смотрел на тропу, ведущую на волю.

– Жрецы, посвященные в тайну, – ответила девушка. Равнодушно, словно задумываться об этом не имело смысла.

– Но нас никто не стережет? – Райо выпрямился, заставил себя сделать глубокий вдох. – Я могу уйти?

Она молча отступила с дороги, и Райо шагнул вперед.

Боль вспыхнула в груди, полоснула огнем, следом ударила слабость – швырнула на землю. Небо горело над головой солнечным и лазурным огнем, грозило рухнуть, погрести под собой. Ветра, – обманчиво свежие, свободные, – душили, отнимали силу. Сердце грохотало, не в силах совладать с ними.

Темнота сгустилась, затопила душу – но лишь на миг. Открыв глаза, он понял, что вновь сидит под сводами пещеры, рядом с неумолчной водой. Девушка стояла на коленях подле него, обнимала за плечи и не давала упасть.

– Что… с миром? – спросил он. Слова ломались в горле, распадались слабыми звуками. – Почему там нельзя дышать?

– С миром все в порядке. – Девушка погладила Райо по голове, успокаивая, как ребенка. – Просто мы с тобой не можем жить вне этой пещеры. Из-за лики. Пойдем.

Не сопротивляясь, он позволил увести себя обратно в дальнюю пещеру. Девушка раздвинула траву, жестом велела Райо лечь и сама опустилась рядом. Листья качались над головой, дурманящий аромат обволакивал, и с каждым вдохом сердце билось все размеренней, спокойней, а к телу возвращались силы.

– Это лика, – проговорила девушка и коснулась стебля травы. – Ты так долго пробыл среди ее побегов, что она пропитала тебя, как почву. Проникла в кровь. Ты можешь жить лишь вблизи нее, под ее сенью, среди ее запаха. Снаружи ветер уносит его, и ты не можешь дышать. Не можешь уйти.

– А ты? – спросил Райо. Боль стихла, но накатила тоска, безысходная и острая. Неужели никогда он не сможет ступить на тропу, вернуть себе свободу?

– И я, – сказала девушка. – Ведь я – твоя жрица, все это время я была здесь с тобой, лика проникла и в мою кровь. Спи. Я объясню все во сне.

Райо хотел возразить, но она провела ладонью по его лицу, и слова пропали. Дремота навалилась, принудила закрыть глаза. Тьма, неодолимая, мягкая, клубилась, тянула к себе, и все звуки растаяли, остался лишь тихий голос:

– Помни, я – твоя жрица. Мое имя Ойра.

Ее имя – набат в ночи. Звучит, не умолкает, рассвечивает даль всполохами пламени. Все вокруг зовет ее. Зовет и он:

– Ойра!

Ее пальцы сжимают его запястье. И в тот же миг ночь обращается в день – кругом блики и лучи, но ни один из них не слепит. Они омывают, очищают, их можно пить, как воду. Сияют беспокойной рябью, и в их течении стоит Ойра.

Светлые пряди ее волос парят на невидимых волнах, в глазах преломляются отражения. Тонкие руки изрисованы причудливыми красными узорами, белое платье льнет к телу, струится. Неужели всего несколько мгновений назад он видел ее пленницей, измученной и грязной? Нет, такого не было никогда.

Ойра крепче сжимает его руку, кружится, увлекает его за собой. Все быстрее, быстрее, так быстро, что он успевает увидеть себя и ее – отражения среди лучей, то здесь, то там.

Он видит себя и не узнает. Чистое лицо, спокойный взгляд, золотой обруч на длинных волосах, багряные и синие складки одежд. Высокий, сильный, не знающий преград, все пути ему открыты. Кто этот человек в отражениях?

– Да, Райо, это ты, – говорит Ойра. – Ты правитель, а я – твоя жрица. Такие мы во сне.

Во сне?

Это сон.

Обман, ложь – ему не нужна эта ложь. Нужно вырваться, очнуться! Но память о яви наползает как тень, лучи и блики гаснут вокруг. Наяву он спит на земле, он раб ядовитой травы, пленник, лишенный памяти. Зачем просыпаться?

Он хочет ударить Ойру, хочет разрушить все вокруг. Но она быстрее – тянет его за собой, и мир меняется.

Они стоят теперь на вершине горы, высокой, вонзающейся в полуденное небо. Солнца не видно – весь небосвод стал солнцем. Пылает, но не слепит. А внизу простерлась земля, видны холмы и реки, большие и малые селения, дороги, бегущие среди них. Леса, поля и луга, а в самой дали – изрезанный берег и темное, синее море. И еще дальше – крупицы островов. Райо смотрит на них и чувствует, как начинает щемить сердце.

– Закрой глаза, – говорит Ойра. – А потом открой и взгляни как правитель.

Он хочет воспротивиться, но подчиняется ее голосу. А потом открывает глаза и видит, что на землю опустилась ночь, и земля пылает.

Каждое селение – осколок солнца, и россыпью среди полей и лесов – солнечные искры.

– Здесь, во сне, время зыбко, – шепчет Ойра за его плечом. – Ты видишь то, что было прошлой ночью, и то, что будет в следующую ночь. Этот свет – людские сны, и к каждому ты можешь прикоснуться, оставить свой след. Идем.

Мир вновь меняется, мчится мимо ярким потоком. И замирает. Они в высоком бревенчатом чертоге, на стропилах качаются обереги. Луна заглядывает в окно, высвечивает широкую постель. Спящий вздыхает, ворочается во сне. Глаза беспокойно движутся за закрытыми веками.

– Это Вига, военный вождь южного края. – Шепот Ойры струится, превращается в лунный свет. – В его землях бунт, а он не знает, подавлять или нет. Удержать бы то, что есть, так он думает. Ты можешь сказать ему, что делать. Он не вспомнит слов, когда проснется, но в точности исполнит твой приказ.

Вига. Где-то в глубине сердца таится ненависть к этому имени, ненависть к воинам южного края. Райо хочет сказать: Вига, распусти свое войско, отправляйся скитаться, иди пасти коз в предгорьях. Тебя не держат дурманящие листья лики, Вига, так оставь свой дом, ступай прочь.

Он склоняется к изголовью, готовится произнести слова, но Ойра прижимается к плечу, говорит:

– Скажи ему, чтобы завтра выступал в поход против бунтовщиков.

Райо не может ослушаться, шепчет на ухо спящему:

– Завтра выступай в поход, иди против бунтовщиков.

– Видишь, Райо, в чем твоя власть, – печально произносит Ойра. – Просыпайся. Я объясню наяву.

Запах лики показался ему живительным, сладким. Будто и не темный дурман, а свежий ветер. Хотелось вдохнуть поглубже и снова закрыть глаза, ускользнуть во тьму. Райо собрал все силы, рывком сел и огляделся.

Как и прежде, в разломе скального свода виднелось голубое небо. Но в самой пещере царил сумрак, цвета уже потеряли яркость, все очертания казались сизыми, серыми. Ойра сидела на камне у стены. Обхватив руками колени, смотрела на Райо, молчала. Черты ее лица терялись в тенях, лишь глаза блестели.

Пусть молчит. Все ее слова – ложь, вся эта жизнь – ложь.

Он сумел подняться. Не сразу, сперва споткнулся, рухнул на колени и лишь потом встал во весь рост. Спину ломило, руки дрожали не то от слабости, не то от гнева. Ойра встрепенулась, готовая придти на помощь, но Райо не позволил, пошел прочь, так быстро, как только мог.

Стены налетали на него, царапали ладони, но он не останавливался, не давал себе передышки, пока не оказался возле водопада, не окунул руки в его струи.

Прислушался, но позади было тихо, – жрица не пошла за ним, оставила его одного.

Медленно, шаг за шагом, он добрался до выхода и опустился на каменный пол. Ручей, смеясь, убегал за порог, но Райо не мог последовать за ним. Лишь смотрел на холмы, на недостижимую тропу. Свет уже стал вечерним, мягким, длинные тени протянулись вниз по склону. То и дело налетал ветер, касался лица, и в ответ в груди разрасталась боль, горло сжималось, не давая сделать вдох. Райо поспешно отворачивался, глотал воздух пещеры.

Корзина все еще стояла у порога, и Райо зачерпнул горсть ягод. Кислый вкус разлился по языку, желудок отозвался спазмами голода. Но лишь на миг – все это было неважно теперь, не имело смысла.

В такой жизни нет смысла.

Но какая жизнь была у него прежде? Во сне ему казалось, что воспоминания близко, но теперь они вновь отдалились, стали неразличимы. Наверное, в прежней свободной жизни он знал военного вождя южного края, Вигу, – раз до сих пор ненавидел его? Но за что? Нет, не вспомнить, не понять.

Вдруг вспыхнул осколок сна: мир, лежащий у ног, простирающийся до горизонта, а вдали, среди волн – острова. Сердце заколотилось, заныло, и Райо уже не сомневался – на одном из этих островов он родился. Там он был свободным, и свободной была родина. Голова закружилась от беспокойного хоровода образов: печь во дворе, запах коптящейся рыбы, сеть, сушащаяся на причале, весло, рассекающее волны, песня, звучащая в такт. И женское лицо, такое знакомое, – теплый взгляд, улыбка, непокорная прядь волос. Но как звали эту женщину? Кто она ему, жена, сестра или мать? Почему он покинул родину, как оказался здесь?

Память больше не давала подсказок, клубилась темным покровом. Если кто-то и мог помочь вспомнить, то Ойра – но станет ли?

Райо поднялся, пустился в обратный путь и не знал, что подгоняет его, – обрывки воспоминаний или вязкий аромат лики.

Ойра так и сидела у стены – словно не шелохнулась за все это время. Райо опустился на землю. Понял, что бережно раздвигает руками лику, боится поломать стебли. Если выполоть всю эту траву, если выбросить за порог, очистится ли кровь? Или смерть придет раньше?

Листья льнули к нему, будто пытались утешить.

– Ты хотела объяснить, – проговорил Райо, глядя вниз, на темные комья земли.

Ойра соскользнула с камня, шелестящей тенью пробралась среди травы. Выдохнула:

– Спрашивай. – И замерла.

Сон расплывался, искрился в памяти солнечными пятнами, игрой лучей.

– Ты во сне приказываешь мне, и я слушаюсь, – проговорил Райо и, не поднимая взгляда, почувствовал, как Ойра кивнула. – Кто тебе доверил такую власть? И что тобой движет, когда ты принимаешь решение?

– Меня выбрали жрецы, посвященные в тайну. – Голос Ойры звучал тихо, напевно. – Я с детства учила законы власти, меня признали лучшей. Истоки всех моих решений – в сводах законов.

– Почему же ты сама не стала… – Райо запнулся, вспоминая слово. –… Правителем?

Ойра тихо рассмеялась.

– Дар правителя — редкий дар, и в детстве он дремлет. Правителя находят взрослым, у него уже своя жизнь, свой путь. Нет времени учить его – но можно отнять его прошлое. Дар жрицы – частый. Совершив ритуал, она бродит в снах вместе с правителем. Ему подвластны все души, ей – лишь его душа.

Райо закрыл глаза. Ждал ненависти, обжигающих волн гнева, но пришла горькая тишина. Мысли смолкли.

А Ойра продолжала:

– Нам с тобой недолго жить, Райо. Пройдет еще три года, пять лет, и лика истощит наши силы, сны заберут жизнь, искра за искрой. Уже сейчас жрецы ищут нового правителя, готовят новую жрицу. Когда мы умрем, их приведут сюда.

Райо заговорил, и едва узнал свой голос, таким он стал беспомощным, слабым:

– Можно ли бежать отсюда?

– Есть только один способ. – Ойра наклонилась ближе, шептала чуть слышно, словно кто-то мог их услышать. – Корни лики ядовиты. Можно выкопать и съесть. Одного корня достаточно для быстрой смерти.

Убежать, навсегда! Разрушить замысел тех, кто запер его здесь! Он готов был склониться к рыхлой земле, начать выкапывать корни, – но жажда жизни резанула по сердцу, не позволила. Он хотел жить – пусть и не этой, ложной жизнью.

Умереть – значит сдаться. Они найдут другого человека, украдут его прошлое, оставят здесь, во власти дурмана и снов.

Нет, это оправдания, малодушие и слабость. Но он не может отказаться от жизни – даже от такой.

Райо сжал кулаки, проклиная себя.

– Я хочу все изменить, – шептала Ойра. – Я увидела тебя и поняла – ты поможешь мне. Поэтому решилась, согласилась на ритуал. Помоги мне. – Ее пальцы прохладой скользнули по лбу, по зажмуренным векам Райо. Он хотел отшатнуться, но не сумел. – Я покажу тебе особый сон, тайный. Он лишь для меня, больше там никто не был. Идем.

Листья лики сомкнулись над ним темным покровом.

Зеленые холмы волнами ложатся под ноги, бегут к горизонту и тонут в дымном мраке. Ветер колышет травы. Сумрак клубится в небе, но на холмах светло, как в самый ясный полдень.

Это сон.

Сон.

Все направления равны, нет смысла двигаться, но Райо не может оставаться на месте. Он идет, – высокий, сильный, – и земля дрожит и стонет от его шагов.

– Ойра! – кричит он.

Насмешливое эхо тасует звуки, меняет, и вот уже вдали звучит другое имя: «Ра-йо! Ра-йо!»

Пытаясь перекричать, он снова зовет:

– Ойра!

Имена переливаются, преломляются, соединяясь. Уже не два имени – одно.

Нет смысла звать, она где-то здесь, она повсюду, явится, когда пожелает.

Все вокруг – сон, все – ложь.

Деревня возникает внезапно. Только что шел по колено в траве, а теперь от поступи гудит утоптанная глина улицы. Плетенные заборы, а за ними дома, – но не те, что он помнит. Эти жилища белые, островерхие, с черной росписью на дверях.

Райо идет, и за оградами словно тени мелькают люди, собаки, куры. Появляются и исчезают, едва он пытается вглядеться. Вслушивается – но слышит лишь свое имя, лишь ее имя.

Тайный сон, где никто не был? Здесь незачем бывать.

Райо оставляет деревню, взбирается по склону. Подъем крутой, почти обрыв, но усталости нет. Все выше, выше, будто это путь без конца.

Но вот и вершина. Зеленая, как и холмы внизу. Ветер здесь холодный и смелый, бьет в лицо, толкает, пытается что-то показать. Райо оборачивается и видит трон.

Такой трон может быть лишь во сне. Он прорастает корнями в землю, он сплетен из ветвей, голых и покрытых корой. Он пахнет отполированным деревом и свежей листвой.

Райо подходит и садится. Трон выгибается, принимая форму тела, руки ложатся на подлокотники.

Ветер вздыхает глубоко, протяжно, из него выскальзывает Ойра. Взбирается на колени Райо, обнимает за шею. Ойра легкая, бесплотная, ее прикосновения едва ощутимы.

– Райо, – говорит она.

Он отвечает:

– Это не мое имя. Ты дала мне тень своего имени. Чтобы управлять мной?

– Нет. – Ее голос не громче шелеста травы. – Теперь Райо – твое имя, а Ойра – мое. Прежние имена нам не нужны. Ты – мой правитель, я – твоя жрица. Ты – мой Райо, я – твоя Ойра. Этого не изменить.

Ветер перебирает ее светлые волосы. В небе струится мрак. Печаль, бездонная, бескрайняя заполняет мир. Райо хочет справиться с тоской и не может. Ему жаль себя, жаль Ойру, жаль тех, кто придет после них.

– Ты можешь отнять мое прошлое, – говорит он, и сам удивляется тому, как твердо звучат слова. – Можешь отнять память и имя. Но тебе не убить мою душу.

– Да, Райо, – шепчет Ойра. – Твоя душа сильнее ритуала, сильнее лики, сильнее снов. Поэтому я выбрала тебя, поэтому решилась. Помоги мне. То, о чем я прошу – можешь сделать лишь ты, только по своей воле. Мои приказы тут бессильны.

– О чем ты просишь? – спрашивает он.

– Видишь эту тьму? – Ойра указывает на небо, и он кивает. – Она охраняет мой сон. Никто не может проникнуть сюда, это тайный сон жрицы. Когда я здесь, ни один сновидец не заметит меня – пока я этого не захочу. Но вспомни прошлый сон. Помнишь, как сияли спящие души?

– Как солнце, – тихо соглашается он.

– Их видят все. – Голос Ойры звучит горячо, и сама он теперь горячая, словно в лихорадке. – Даже из-за моря, из самых дальних земель можно дотянуться, пробраться в сны наших людей. Кто знает, какие правители, какие жрицы живут в чужой земле? Войдут в сновидения, будут приказывать, будут убивать, уничтожат нас издалека, даже не прикасаясь к оружию. Я хочу спрятать наши края, чтобы сны народа скрывала тьма, как здесь. Чтобы никто не сиял так ярко. Я хочу защитить нас всех – но не могу. А ты можешь. Ты можешь изменить все.

Внизу уже не видно ни холмов, ни деревни, – лишь серые тени. Райо всматривается в них и говорит:

– Но чтобы все изменить, я должен поверить тебе. А я тебе не верю.

Ойра исчезает, все вокруг тает, остается лишь сумрак.

Проснуться было трудно. Казалось, что-то давило на грудь, вминало в землю и не позволяло до конца очнуться. Райо отчаянным усилием рванулся вверх и открыл глаза.

Пещеру затопила ночь, безоглядная, черная. В разломе над головой мерцали две звезды, – перемигивались, говорили друг с другом. Но внизу были лишь пятна темноты, оттенки мрака. Воздух застыл, такой густой от аромата лики, что, казалось, можно зачерпнуть его и пить.

Трава шелестела без ветра. Райо приподнялся и в одной из теней угадал Ойру. Мягко падали комья земли, скрипел выворачиваемый стебель.

– Что ты делаешь? – спросил Райо.

Тень встрепенулась, и трава колыхнулась, зашуршала в ответ.

– Что бы ты ни решил, – сказала Ойра, – это моя последняя ночь.

Райо подобрался поближе. Руки наткнулись на поверженный побег лики, ощупали листья, обломанное основанье стебля. Коснулись впадины в земле.

– Ты вытащила корень лики? – спросил Райо.

Тень метнулась, исчезла, голос Ойры теперь звучал позади:

– Да. Я умру, а ты заснешь, и уже не проснешься.

– Нет, подожди. – Райо повернулся, пытаясь найти ее в темноте. – Я не хочу…

Он не хотел умирать. Не хотел умереть, не вернув потерянную жизнь, не вспомнив себя. Не хотел, чтобы после него здесь оказался другой пленник, а потом еще один, и еще, бесконечная вереница. Он не хотел этого.

Он хотел жить.

– Время уходит. – Ойра прикоснулась к нему, заставила закрыть глаза, опуститься на землю. – Спи.

Ночь окружила его, навалилась, погребла под собой.

Он стоит, запрокинув голову, смотрит на небо. Оно пылает, горит пламенем солнца, но не слепит, и он может смотреть, не щурясь. А когда отводит взгляд – видит простор, уходящий к горизонту, сияющий золотыми искрами и озерами света.

Последний сон.

Райо оглядывается, пытается замедлить, удержать мгновения. Он смотрит на мир с немыслимой высоты, он на вершине. Как в первом сне – но теперь здесь стоит трон. Не деревянный, как в тайном убежище жрицы, а сотканный из солнечного света небес.

Райо смотрит на спящую землю и ждет, когда жизнь завершится. Что будет потом, куда он уйдет после смерти? Во что он верил, чему его учили в детстве? Он не помнит. Каждый вдох теперь горький. Золотые лучи касаются лица, скользят по векам, пытаются утешить, но не могут.

Он не хочет умирать, не хочет умирать так.

– Райо…

Ее голос вздыхает, и сама она появляется на краю обрыва. Едва различимая, похожая на тростинку, изломанную ветром.

– Ты опять обманула меня, – говорит Райо. Злость мешается с облегчением. – Ты жива.

– Ненадолго. Времени мало. – Ойра протягивает руки, умоляет: – Выслушай! Я умру, совсем скоро, и тогда у тебя останется лишь несколько мгновений. Если ничего не сделаешь, то уйдешь вслед за мной. Если же спрячешь землю под покровом, тем, что я показала тебе, то навсегда останешься правителем снов.

– Навсегда? – Райо хмурится, пытается разглядеть ее лицо, но оно ускользает, дрожит как марево над костром. – Если я усну навсегда, мое тело умрет.

– Но душа не умрет! – Ойра вспыхивает на миг, становится видимой и снова тает. – Будешь жить среди снов, укрывать их от чужих взоров. Здесь, во сне, ты сможешь воздвигнуть себе дворцы и храмы, взять самых красивых девушек в жены, воплотить все мечты. Ты можешь позабыть про то, что творится наяву, а можешь вершить судьбы народов, нашептывать решения вождям. Если только сделаешь то, о чем я прошу. Решай, Райо.

Слова еще слышны – но Ойры уже нет. Он зовет ее, но мир отвечает пустотой. Ее имя больше не звучит набатом, не полыхает на горизонте. Пусто, и пустота разрастается в груди, мгновения утекают.

Золотой свет качает его, словно волны. Правда ли этот свет так ярок, что навлечет беду?

Скоро, скоро закончится все. Что за дело ему, не помнящему даже своего имени, до людей, спящих сейчас, видящих сны? Что за дело ему до всей земли? Но где-то там, среди сияющих искр, – его родные, его потерянная жизнь. Где-то там томятся пленники, готовятся стать рабами лики. Но он может освободить их, он может все изменить, и…

Он делает шаг, садится на трон.

Он хочет жить.

Жажда жизни разрывает сердце, громом проносится по небу, и небо темнеет. Чернота все бездонней, все глубже, земля отражает ее, свет становится черным. Тьма пылает, неистово, жарко.

Тьма ослепляет.