Он приходит ночью

Он всегда приходит ночью, неся с собой северный ветер, и стучится в дверь — тихо, словно извиняясь за поздний визит. Такое случается редко, очень редко, но я всегда знаю — это он. Темный силуэт стоит в дверях, словно призрак, посланник зла, который не решается войти в дом, пока его не пригласят.

Могу ли я прогнать его?

— Входи…

Достаточно шепота.

Он кажется чужим в моем маленьком доме — осколок холодной тьмы, занесенный судьбой к живому очагу, чуждый тепла и уюта, но отчаянно стремящийся к нему. Какое-то время он стоит неподвижно, глубоко дышит. Привыкает. Даже его потрепанный плащ вбирает в себя свет: на нем проявляются складки, он становится реальным, становится частью мира.

Вхожу тихо и медленно, влекомый теплом узнавания. Каждый раз кажется, что это мираж, видение, обман зрения. Боюсь, что это не правда. Боюсь, что это больше не для меня. Входя, привыкаю к теплу и свету. Здесь приятно пахнет. По стенам сушатся анис и душица, мята и мелисса, даже лаванда с далеких гор. Дышу глубоко и размеренно. Наполняю легкие ее запахами. Привыкаю.
Я выкидываю из головы все то, что за порогом. Знаю, бесконечная ночь свернулась клубком вокруг нас. Она заглядывает в окно желтым глазом и скалится. Она голодна, ей мало целого мира. Она ждет меня.

Не сейчас.

Сейчас стены маленького дома тверже и надежней самых толстых крепостных валов. Я делаю глубокий вдох и расслабляюсь. Тело отзывается дрожью. Как же я жил до этого?..

Он пахнет полынью и железом, а на его ботинках пепел погибшего мира. Я не знаю кто он — должно быть, изгой и вечный скиталец, для которого не нашлось нити у Норн. Вода в котелке закипает, и я выбираю травы — точно те, что нужны ему, хотя он никогда не говорил мне этого. Слова потеряли свой смысл, а я и не заметила, когда это случилось. Но я помню его голос, — тихий и глубокий, — помню первое слово, услышанное от него когда-то давно:

— Больно…

Гость начинает раздеваться, вешает плащ у двери. Поначалу он бледен, но всего пара минут — и кожа приобретает живой оттенок. Возможно, он молод, ведь на вид не дашь и тридцати, но в длинных волосах заметна седина. Стройный и жилистый, мой гость кажется готовым к рывку в любую секунду — как гончая, как хищная птица. Он снимает перчатки и аккуратно складывает их на столе. У него изящные руки, узкие ладони и тонкие пальцы, но вместе с тем они грубы и покрыты мозолями. Я чувствую это потом, когда он обнимет меня, когда прикоснется к телу...

Он снимает рубашку и садится у очага, наблюдая за мной. Я не смотрю на него, так как же могу видеть его темные глаза, следящие за мной из-под полуопущенных век? Я ощущаю холод, исходящий от него.

Снимаю котелок с огня и ставлю на подставку, разбавляю холодной водой. Смоченное полотенце пахнет отваром, я растираю им чужое тело, мышцу за мышцей. Легкие движения вдоль шрамов — теперь остались только белые полоски, которые складываются в иероглифы и фигуры. Мой гость помечен неведомой рукой, злой силой, но эти шрамы — не часть его существа, они даже не клеймят его. Нет, эти метки — словно пропасть между ним и целым миром.

Я откладываю полотенце и прикасаюсь к его коже.

Она знахарка, и наверняка многое знает о мире, но лишь понаслышке. Она кажется маленькой, такой хрупкой, такой женственной. Ее волосы непослушны и пушисты, и так приятно пахнут. Обычно она рассеянная — сейчас концентрируется только на том, что делает. Ее выдает нахмуренный лоб и прикушенные губки. Ее руки слишком крохотные. Мне страшно раздавить их в своей ладони. Она смотрит на меня, но только украдкой. Я любуюсь ей, пока она стоит у очага. Моя хозяйка тонет в теплом ореоле. От нее исходит живое тепло.

Оно проникает глубоко под кожу.

Ее пальцы умелые, теплые и нежные. Руки пахнут пряностями. Я ощущаю ее дыхание на своей коже. Первое прикосновение — удар молнии. Мы встречаемся взглядом. Ее глаза гипнотически светятся в полумраке. Она становится все ближе. Я могу услышать ее сердцебиение. Или свое.

Пол старого дома поскрипывает, когда я опускаюсь на колени. Ее юбка кажется очень тонкой, когда я задираю ее. Это всегда смущает мою хозяйку… Я люблю эту игру в невинность. Когда ее колени подрагивают от удовольствия, у меня тоже бегут мурашки. Она опирается о стол, немного раздвигает ноги. Я крепче сжимаю руки на ее бедрах, вбираю мягкость и тепло ее живой плоти.

Этот поцелуй длится долго.

Смешно — поначалу мы всегда чужие друг для друга. Мы никогда не начинали с объятий. Возможно, традиция. Возможно, это делает все впечатления ярче.

Я двигаюсь вверх, целуя лобок и женственный, нежный живот. Все эти мягкие округлости пленяют меня. Я забываю дышать. Ее крохотные руки расшнуровывают корсет, пархая словно птички. Я мог бы только срезать шнуровку. Ворот ее сорочки распахнут, открывая белые, округлые и тяжелые груди. Они так удобно ложатся в руку. Я чувствую ее губы на своей шее. Обжигающе.

Моя ладонь теряется под юбкой. Я прижимаю ее к влажной сердцевине этой перламутровой ловушки. Как же она вздрагивает от моих прикосновений. Моя хозяйка оплетает меня, словно плющ.

Я не могу, я...

…не хочу противостоять. Я ощущаю его ярко и как будто всем телом. Я упиваюсь его запахом, я тянусь навстречу его прикосновениям как магнит. Его глаза черны как уголь, они затягивают мой взгляд в свои глубины и мне кажется, что сейчас я могу взглянуть в самую сердцевину его души. Я могу упасть туда и сгореть — без надежды на спасение, без желания его получить.

Мне не отразить этот блицкриг.

Я не узнаю свой голос, это не мой голос. Этот стон хриплый, умоляющий, такой честный — слишком честный. Словно рык дикого животного. Никакого притворства. Я наслаждаюсь его близостью — я чувствую себя…

… целым. Мое тело на взводе, я владею каждой мышцей. Как в бою. Я готов убивать, но мое сознание растаяло в удовольствии. Смерть и жизнь, гибель и расцвет встретились и вошли в противоборство посреди вселенской темноты, в которой исчезают души. Все теряет свой смысл.

Ее голос — требовательный стон первобытной, дикой богини, — обволакивает меня бархатом. Мурашки бегут по позвоночнику. Я — ее покорный раб. Я готов на все, чтобы услышать ее зов еще раз.

Это мое священное таинство. Я хочу коснуться каждого сантиметра ее тела. Я сохраню в пальцах ее тепло, запомню каждый изгиб. Теперь я дома.

И разве это так…

… важно, кто он? В бесконечную пору самой темной ночи он — потерянная часть меня, мой ненасытный, падший бог, ищущий покой и утешение у тихого очага. Если бы я отказала ему, то совершила бы преступление против себя самой. Я хочу вобрать его в себя, впитать всего целиком, чтобы навеки оставить с собой.

В себе.

Кольца мрака сжимают нас, словно змеи. Мы таем в гибельном доисторической пустоте вне времен. Нас не спасет ничего кроме близости, ведь ничего кроме нас больше нет, а вскоре и нас тоже не будет, а останется только оголенное, чистое Я.

Это экстаз.

Так же почему я плачу?

Я люблю мою хозяйку, всю целиком. Обожаю ее непослушные волосы и крохотные нежные пальчики. Я боготворю этот прекрасный изгиб между бедром и талией. Рука ложится на него так естественно.

Я боготворю ее сон, ее нежные губы, подрагивающие в сновидениях. Я бессилен и слаб. Я не разбужу ее. Так я не смогу спросить кто она. Так я не заберу ее с собой, уберегу от жадного мрака, в который окунусь. Так я не останусь здесь, в сердце моего мира. Я заберу с собой только свои воспоминания.

Легко целую ее волосы.

Долго стою на пороге, перед бесконечной, душной чернотой. Время здесь еще не началось. Нет никого, кто дал бы нам новые имена.

Однажды я сам дам ей настоящее имя. Однажды я останусь здесь. Навеки.

Ночь ждет.

Пора.

Он сутулится под своим плащом. Очаг давно погас, и теперь мой гость кажется черным силуэтом, бесплотной тенью. Мне везет больше, чем ему — кроме воспоминаний он всегда оставляет мне частичку себя. Крохотную частичку, но ее хватает, чтобы отогнать жадную пустоту.

Я очень хочу спросить его имя, но не решаюсь открыть рот. Я обессиленно держу руку на животе. Я не могу остановить его. Моя счастливая вечность подошла к концу, давая начало бесконечности, в которой останутся только воспоминания.

Я хочу спросить, почему вечность так скоротечна?

Я молчу.

Перед уходом он расправляет плечи и кажется вдвое выше. На секунду привиделось, он обернется. Я уже могу разглядеть его щеку…

“Как тебя зовут?”

Я молчу.

Однажды я дам ему настоящее имя и он останется со мной. Навеки.

Он накидывает капюшон и растворяется в темноте.