Небесная Дева

Что может быть хуже, чем остаться без горючего в воздухе? И это, когда до швартовой мачты Вавиландума осталось всего ничего, каких-то тридцать метров!

……………………………….

Аргус уже предвкушал, как, закрепив дирижабль на консолях, среди сотен таких же кораблей, воздушных странников, он с грузом фотопластинок спустится на грузопассажирском подъёмнике с небес на грешную землю. Иными словами — в заранее заказанный номер гостиницы, где его должны уже ждать пересланные по почте ящики с аппаратурой.

Как ему не терпелось приступить к работе! Фототрофеи обещали быть великолепными и принести немалую прибыль. Его скандальные снимки очень высоко ценились в городе. Жители Вавиландума были падки на снимки, сделанные с натуры. Это ведь не то, что студийные фотографии, где актёры (порой очень искусственно) изображали любовь и страсть.

Главным объектом охоты Аргуса были парочки влюблённых. Не те, что вздыхают при луне и боятся коснуться друг друга локтями, а те, которые уже прошли всю эту цветочно-конфетную канитель и приступили к гораздо более занятным делам. Ну, да! К тому самому, для чего все эти охи-ахи придуманы мудрой Матушкой Природой — к физическому познанию друг друга.

Окрестности Вавиландума давали богатую почву для такой рассады. Виноградники, очаровательные дикие рощицы, которые даже жадные фермеры не решались трогать из-за их красоты, оазисы, возникшие когда-то вокруг колодцев и природных ключей, а сейчас превратившиеся в настоящие райские уголки, и наконец, просто кусты великолепных пустынных роз, единственно способных расти на бесплодных каменистых землях предгорий, которых не коснулся ещё механический заступ инженеров гиганта-моногорода. Всё это давало приют влюблённым, желавшим уединиться, скрыться от посторонних глаз, но не имеющих возможности встретиться под крышей, за надёжными стенами и прочными дверьми.

Но им и здесь, на природе было хорошо! Достаточно взять с собой тонкий плед, чтобы не сидеть на голой земле, и корзинку с едой, а укромное местечко всегда найдётся. И если у такой парочки головы работают, то их никто не сможет найти, ни разгневанные родители, ни высокоморальные доброжелатели, или недоброжелатели, что в принципе одно и то же.

Однако, невидимые с земли, такие любовники всегда доступны объективам всевидящего «глаза», за что Аргус и получил своё прозвище. Гондола его дирижабля была сплошь утыкана всевозможными объективами, которых точно было ничуть не меньше, чем глаз у героя древних мифов. Здесь присутствовали объективы на любой вкус, от самых обыкновенных, до способных делать снимки в тумане, на огромном расстоянии и глубокой ночью при свете одних только звёзд. (Имелись и такие, которые всё видели даже без всяких звёзд, но — тс-с! Эти запрещены законом, так тем интереснее было их достать.) Система хитроумных линз и зеркал выводила изображение с любого из этих «глаз» на один из мониторов, закреплённых внутри кабины. Таким образом, достаточно было нажать на соответствующую кнопку и заветная фотопластинка зафиксирует то, что хотели бы скрыть те, кто расположился там внизу!

Аргус не щёлкал всё подряд, даром растрачивая дорогостоящие пластины. Он долго и тщательно выбирал объект для съёмок, затем рассчитывал ракурс, прикидывая освещение, возможности детализации и всё такое прочее. Он охотился!

Нажатие на спуск затвора фотографической машины, было для него сродни нажатию на спусковой крючок ружья, которое держит охотник за редким и крайне опасным зверем. А результат — уникальный снимок, о чём нечего мечтать, работая в студии. Как правило, такие снимки делаются из-за угла, а в его случае из-за облака. У небесного фотографа имелась даже специальная аппаратура для создания искусственных облаков. Под облако можно было замаскировать весь дирижабль, но это мешало съёмкам, а потому он прибегал к такому средству лишь в исключительных случаях.

Понятное дело, случались у Аргуса и обломы. Чаще всего это происходило из-за того, что разошедшаяся и раззадорившаяся было парочка, вдруг замечала его раньше, чем он успевал нажать на клавишу затвора. Любовники вдруг отпрыгивали друг от друга, как кошки, которых окатили водой и скрывались под густыми кронами деревьев, либо бросались натягивать на себя одежду. Что ж, удача улыбается не всегда!

Но бывало и так, что, заметив нацеленные на них объективы, очаровательные бесстыдники весело смеялись, приветливо махали руками и даже начинали позировать! Такое случалось нечасто, но тем ценнее были уникальные снимки.

Ещё одной ценной в своей редкости птицей бывали в его охоте скучающие жёнушки фермеров, наставляющие мужьям рога с дюжими батраками или конюхами. Для таких кадров требовалось заглянуть в окошко или приоткрытую дверь конюшни, сеновала или в другие места. Здесь-то и требовалась оптика, берущая объект с дальнего расстояния. Да, качество при этом ухудшалось, а выбор ракурса был крайне ограничен, но если снимок получался, то сам факт съёмки такого сюжета стоил дорого, а фотографии расходились «на ура»!

Но здесь была одна опасность. Если любовные игры молодёжи, в принципе никого не удивляли, то похождения даже чужих жён, зафиксированные на фотопластинках, осуждались «добропорядочной» частью общества Вавиландума. Аргуса с его стоглазым дирижаблем пытались официально запретить, но не смогли найти закон, согласно которому это можно было бы сделать. Тогда «добропорядочные» решили взять дело в свои руки, и несколько магазинов, где продавались, сделанные им фотографии, были разгромлены.

Но тут выяснилось, что радетели морали сами нарушают закон, и им досталось на орехи, а продажи фоток после такого скандала выросли. Несколько раз кто-то пытался повредить дирижабль Аргуса прямо на стоянке, но охрана Большой швартовой мачты предотвратила погром и арестовала несколько особо рьяных хулиганов.

Самого Аргуса тоже хотели побить и ограбить, но он заранее предусмотрел, что такое может случиться и превратил свой костюм в крепость, готовую к обороне. Нет, тут дело было не столько в броне, сколько в возможности активно обороняться. Любой, кто попробовал бы прикоснуться к обладателю такого костюма, хоть пальцем, рисковал получить парализующий разряд электрического тока, способный свалить буйвола! Что же касается оружия дальнего поражения, то, помимо обычного револьвера у бедра, Аргус имел особую пушку, смонтированную внутри шлема. Она была синхронизирована с откидным прицелом, похожим на линзу с вплавленной металлической сеткой, прикреплённым к козырьку. Вся система приводилась в действие особыми движениями челюстей, а потому из пушки можно было стрелять без помощи рук. Пуля попадала туда, куда смотрел стрелок в этом чудо-шлеме. Для того чтобы взвести затвор пушки, следовало открыть рот пошире, а чтобы выстрелить, резко лязгнуть зубами. Лязгнув дважды, можно было вызвать всё сметающую очередь.

Что до хрупких фотопластин, то он всегда переносил их в металлическом контейнере со специальными ячейками, сохраняющими деликатный груз даже при сильном ударе. Как-то Аргус уложил этим контейнером человека, напавшего на него с балясиной, оторванной от перил одной из лестниц, которые заменяют улицы внутри Вавиландума.

Съёмку внутри фермерских домов приходилось делать с дальнего расстояния ещё и потому, что с территории фермы его вполне могли обстрелять. Это действительно случалось и не раз! Причём, чаще всего стреляли не изобличённые неверные жёны и не их любовники, а сами рогоносные фермеры. Где у людей логика? Можно подумать, что это он виноват в том, что той или иной домохозяйке наскучило подолгу ждать мужа с полевых работ, или вообще надоело жить с одним и тем же мужчиной и захотелось приключений!

Конечно, выстрел из традиционного фермерского дробовика был ему не страшен. До облаков такие заряды просто не долетают. Иное дело, если у кого-то найдётся старая винтовка для охоты на панцирных львов и другую крупную живность, населявшую окрестности, ещё в те времена, когда Вавиландум только строился. Пуля из такого оружия способна достать его даже за облаками, а это нежелательно.

Потому лучше не рисковать. Пусть покупатель получит размытое или крупнозернистое изображение, пусть невыгодно лягут тени, не будет видно деталей, как на других его снимках. Пусть это будут силуэты, в конце концов, так даже интереснее! Такой снимок оставляет простор для воображения, а это стоит утраченных подробностей. Знатоки ценят подобный эксклюзив, а потому такие кадры стоят дороже.

Аргус промышляет своими фотографиями вот уже больше пяти лет. За это время ему удалось сколотить неплохое состояние, и теперь он смог совсем перебраться в Вавиландум, куда раньше только прилетал, чтобы сбыть готовую продукцию. Пока, правда, он мог позволить себе лишь гостиничный номер, да и то не самый дорогой, но в перспективе была покупка квартиры-ячейки, совмещённой с мастерской и офисом. Ещё годик поработать, и это станет реальностью!..

...................................................

Вот же глупейшая ситуация! Паровая машина, до сих пор работавшая, как часы, вдруг засвистела, зачихала и встала, оглушив пилота-фотографа странной безжизненной тишиной. Аргус бросился к приборам и увидел, что уровень мазута в баках равен нулю. Вот досада! Он был уверен, что горючего хватит, и его фактически хватило — вот же она, мачта, метров тридцать всего, рукой подать...

Но рука у Аргуса была несколько короче, чем сейчас хотелось бы, а пропеллеры стояли. Оставалось одно — крутить вручную. Точнее — вножную, перебросив приводной ремень на шкив велодвижетеля. Он так и сделал, и вскоре оба пропеллера завращались! Слабо, неохотно и медленно… В тихую погоду это действительно могло помочь, ведь речь шла лишь о том, чтобы подтащить дирижабль к мачте, где можно было встать на стоянку, заправиться свежим мазутом и сделать много ещё чего другого. Например, пригласить опытного механика для профилактического осмотра всех систем. Но теперь сделать всё это оказалось весьма затруднительно.

Аргус почувствовал вдруг, что его дирижабль движется не прямо, а как-то боком, хоть положение рулевых крыльев было правильным. Ах, вот оно что! Подул боковой ветер, и теперь парусная энергия баллона съедает значительную часть его усилий, процентов, наверное, семьдесят. Потому аппарат и не слушается рулей! Если дело пойдёт так дальше, то он упадёт от усталости, не дотянув и до половины необходимого расстояния. И даже если ему каким-то чудом хватит сил, чтобы довести свой дирижабль до мачты, то он не сможет подвести его как надо к швартовым консолям, а скорее всего, врежется в мачту боком.

Разумнее всего было послать сигнал SOS, как бы нелепо это ни выглядело. Нелепо, потому что расстояние здесь такое, что проще было бы докричаться до кого-нибудь из дежурных механиков, используя собственную глотку. Однако вопить о помощи из открытого иллюминатора, означало надолго стать посмешищем среди пилотов дирижаблей, и не только среди них.

Аргус оставил велопривод и бросился к штурвалу, но, как он, ни крутил штурвальное колесо, потерявший источник поступательного движения летательный аппарат, неумолимо сносило в сторону. Нужно было быть одновременно и тут, и там, а точнее, эту работу следовало делать вдвоём — один крутит педали, другой правит. Собственно, этот тип дирижаблей предполагал экипаж, как минимум из двух человек, так когда-то и было, но с некоторых пор Аргус остался один, и до сих пор успешно справлялся и с управлением, и с техническим обслуживанием своего воздушного корабля во время полётов. Он давно привык полагаться лишь на себя, и превосходно отлаженную механику дирижабля, всегда содержавшегося в образцовом порядке. И как это он просчитался с мазутом на этот раз?

Внезапное «Фр-р-р!» отвлекло его от мрачных дум. Прямо по курсу от него возникла фигура в жёлтой робе воздушного парковщика. Звук издавал пропеллер портативного аэрокоптера, который роднил управлявшего им человека с шмелём. Помесь аэростата, на котором он сидел верхом, с геликоптером о двух винтах, возвышавшихся за плечами, как крылышки, придавала ему вид грузного неторопливого насекомого. Жёлтый с чёрным цвет одежды и оборудования, усиливал сходство.

У Аргуса отлегло от сердца — парень держал буксировочный трос, какие применялись для подтягивания к мачте дирижаблей старых конструкций, машины которых были ещё не столь совершенны, чтобы лавировать в воздушном порту самостоятельно. Вот сейчас он пристегнёт карабин к рым-болту на корпусе гондолы и потянет дирижабль за собой к вилке ближайшей консоли, куда он войдёт, как нож в хорошо пригнанные ножны.

Вдруг человек-шмель остановился, как будто вглядываясь в аппарат, которому спешил на помощь и в его владельца, стоявшего за штурвалом. Аргус хорошо видел его со своего места. Здоровенный, крупный такой, светловолосый (он почему-то был без шлема) симпатичный, хоть и чуть простоватый на физиономию. Таких бабы любят! Вот только портит всё впечатление здоровенный фингал под левым глазом. Видимо кто-то хорошо угостил его «крюком» справа. Кто-то ещё более мощный, чем он сам...

Вдруг этот растяпа уронил трос! Нет, не похоже, что это была оплошность — вон как злорадно улыбается! Значит, он сделал это нарочно, но зачем? И тут Аргус его узнал.

.................................................................

У профессионального фотографа всегда была хорошая память на лица, а этого субчика он видел совсем недавно. И не где-нибудь, а в объятиях сначала дочери, а затем и супруги одного зажиточного фермера.

Подсиживать этот любовный треугольник пришлось неделю. Забавно было, наблюдая издалека, не только делать уникальные снимки, но и воспроизводить историю отношений, не слыша при этом ни звука!

Всё началось с того, что фермер решил завести свой собственный аэроплан. Трудно сказать, зачем он ему понадобился, может быть придумал какое-то новшество в хозяйстве, а может просто захотелось увидеть свои владения с высоты птичьего полёта? Вот только овладеть такой техникой, как скоростная летающая машина ему было не под силу, и он это прекрасно понимал. Пришлось купить аэроплан с довеском. Да, да, вот с ним, этим самым красавчиком, который тогда был пилотом по найму!

Дальше всё просто. Фермерская дочка — ядрёная деваха, кровь с молоком, но совсем ещё молоденькая, а потому необъезженная, втюрилась в смазливого авиатора с первого взгляда! Ещё бы! Что она до этого видела в жизни? Бычью морду своего папаши и бараньи образины его батраков? А тут, понимаешь, такой герой в кожаной куртке, шлеме, из-под которого выбивается непослушная светлая прядь, да в белом шарфе, да в галифе и сапогах начищенных, как зеркало, и в крагах, снимаемых и надеваемых с нарочитой небрежностью...

Вот он её и объездил в садике недалеко от дома, всего-то через пару дней после знакомства! (Аж целых пятнадцать превосходных снимков превращения девушки в женщину при самых пикантных обстоятельствах! Зрелище на любителя, но ведь любители всегда найдутся.)

А потом, то ли поганцу показалось мало, то ли неопытная девчонка оставила его придирчивое естество неудовлетворённым, но «герой-любовник» практически сразу переключил своё внимание на мачеху юной особы, зрелую красавицу лет тридцати — тридцати пяти. (Десяток снимков под крылом аэроплана, который чаще стоял в ангаре, чем летал, и ещё не меньше двадцати в спальне, когда муж куда-то уехал.)

Потом последовали бурные сцены между дамами, молодой и постарше. Кажется, там даже дошло до ногтей и выдирания волос, но Аргуса это уже не интересовало — не его тема! Другие делают ставку как раз на такое развитие событий, но его амплуа — страстные любовные свидания, тайные соития, торжество плоти при слиянии душ. А после того, что произошло в этом семействе, такое уже не снимешь.

Короче, он улетел, и даже не стал выяснять, чем там дело кончилось. Теперь вот, кажется, узнал! Любвеобильный авиатор, похоже, вылетел с места, а в качестве выходного пособия получил от фермера вот этот фингал. Видимо, дальше ему тоже не слишком везло — как пилот он оказался не востребован (может быть, даже сыграло роль приключение на ферме) и пришлось бедолаге устроиться парковщиком на мачту, чтобы иметь хоть какой-то кусок хлеба.

Ах, да! Аргус не просто выгодно продал тогда получившиеся фотографии, он составил их, как фото-историю, опустив скандал в финале. Получалось, что любовь авиатора с двумя красотками, а-ля труа, за спиной фермера-рогоносца продолжается до сих пор. Новация понравилась публике, и Аргус заработал кучу денег.

Наверняка герой этих снимков где-то их увидел и затаил обиду, хотя врядли именно опубликованные фото подпортили ему карьеру. Когда происходит конфликт между любовницами, они перестают таиться и всё выносят на поверхность, забывая об осторожности. Да и расцарапанные мордахи от отца и мужа не скроешь. А раз так, то фермер, конечно, всё узнал раньше, чем Аргус успел проявить пластинки. Так что пилот-красавчик, если и может на кого-то обижаться, так только на себя самого! Когда проделываешь такие штуки, то будь готов к расплате, а то ведь думал, наверное, что весь мир существует только для его удовольствия, и все женщины принадлежат ему по-праву. Расскажи, парень, о таких правах перелётным птицам, которые густо облепляют швартовую мачту, так что потом парковщикам приходится её долго чистить.

......................................................................

Ладно, они не друзья, однако этот обормот должен был оказать помощь дирижаблю, терпящему бедствие, но он не сделал этого! Когда Аргус выберется из глупой ситуации, в которую его загнала собственная забывчивость, он этому придурку покажет, где раки зимуют! За такие фокусы дурака могут вообще лишить лётных прав. Лестницы будет мести в Вавиландуме, если не владеет больше никаким ремеслом!

Тем временем, дирижабль Аргуса относило всё дальше от мачты. Что же делать в такой ситуации? Во-первых, телеграфировать на землю и кратко описать своё положение, а, во-вторых, попробовать найти место для аварийной посадки.

Фактически, это означало поломку дирижабля, не предназначенного для того чтобы садиться на землю. Ведь у него, кроме всего прочего, всё брюхо в объективах! Они же разобьются… Даже если пострадают не все, то большая часть пропадёт. Нет, этого он не допустит! Аппаратура не просто источник доходов и дорогостоящая собственность, это часть его жизни, значительная часть, приносящая моральное и физическое удовлетворение.

Аргус был художником в своём деле, он искренне любил свои творения, любил сам процесс охоты, и не желал знать другой жизни. На земле он долго не задерживался. Спускался с небел только для того чтобы проявить пластинки, распечатать новую партию фотографий, заключить очередной контракт с издателями и забрать гонорар от продажи предыдущих работ. Практически, весь доход он вкладывал в дело, оставляя в банках Вавиландума страховочный минимум. Его пребывание среди людей редко длилось больше трёх недель, да и то, так долго на земле он находился лишь, когда его воздушному судну требовался ремонт или возникали какие-либо проблемы с продажами фотографий.

Одно время Аргус подумывал об организации лаборатории прямо на борту дирижабля, но отказался от этой идеи. Проявка пластин и распечатка снимков, дело тонкое, требующее твёрдой почвы под ногами. В небе такого добиться почти невозможно. Даже при небольшом ветре дирижабль, стоящий в воздухе, слегка покачивается, а налетевший шквал заставляет судно накрениться, не хуже, чем это случается с парусником на воде. Такая неожиданность может погубить результаты долгого и непростого труда, а значит создание воздушной лаборатории нерентабельно.

И всё же большая часть жизни проходила для него на борту дирижабля, а потому он скорее погибнет, чем откажется от своего летающего убежища и инструментов тонкого искусства, ради спасения жизни. Это значит, что аварийная посадка неприемлема ни в каком случае!

Аргус оставил бесполезный штурвал и повернулся к телеграфному аппарату, чтобы послать-таки сигнал SOS и сообщить в диспетчерскую причальной мачты о своём положении. И тут у него от удивления открылся рот! Тут же сработала система приведения в боевую готовность внутришлемной пушки — сетчатый прицел отложился от козырька и засветился концентрическими кругами, а сама пушка с негромким механическим вжиком выдвинулась из шлема. Если бы он сейчас лязгнул зубами, то выстрел разбил бы его бортовой телеграфный аппарат вдребезги! Впрочем, тот и так не работал.

Это обстоятельство удивило Аргуса до крайности! Лампочка над столиком с ключом не горела, а это значило, что аппарат мёртв, и ничего передать с его помощью невозможно, равно как невозможно принять сообщение.

Ну, ладно — машина стоит, потому что закончился мазут. Соответственно, не работает электрогенератор, обеспечивающий питанием все приборы, в том числе и телеграфный аппарат. Но как же аварийная аккумуляторная батарея? Она установлена специально для таких вот «неожиданностей».

Аргус рывком откинул крышку отсека с аккумулятором, и глаза его чуть не вылезли из орбит! Батарея была безобразно раздута, так что даже крепление, удерживающее её от болтанки, оказалось выломанным. Теперь её невозможно даже вынуть из отсека. Придётся либо ломать стенку, либо разбивать здесь же внутри, рискуя залить электролитом хрупкие конструкции, которые после этого могут выйти из строя.

Некоторое время незадачливый воздухоплаватель стоял, ничего не соображая и не имея представления о том, что делать. Потом Аргус опомнился и бросился обратно к открытому иллюминатору. Однако пытаться докричаться до причальной мачты, было поздно — дирижабль отнесло ветром уже более чем на полмили. При этом, он продолжал удаляться, набирая высоту.

Аргус обессилено рухнул в кресло. Вавиландум проплывал под ним, похожий на гигантское перевёрнутое осиное гнездо. Это спиралевидное сооружение, на строительство которого ушло несколько поколений основателей, представляло собой город под единой крышей. Внутри находились не дома, а ячейки, что действительно роднило циклопический город с гнездом гипертрофированных ос. Ячейки были заполнены самыми различными конструкциями. Некоторые оказались «нарезанными» на квартиры, в других располагались учреждения, магазины, гостиницы, склады, предприятия, гигантские механизмы, обеспечивающие работу вентиляции, водоснабжения, открытия-закрытия подвижных шторок крыши и многое что другое.

Это был город лестниц, где не было улиц, но были сплошные ступени и перила. Лестницы всех видов опутывали внутреннее пространство Вавиландума, словно паутина. Здесь можно было встретить какие угодно лестницы, от мраморных помпезных и чрезвычайно дорогих, до деревянных времянок. включая чугунные, стальные, прямые, винтовые и даже подвижные, приводимые в движение новейшими машинами. Последние появились совсем недавно, вместе с лифтами, «проткнувшими» все этажи вертикально.

И вся эта цивилизация торжественно уплывала от Аргуса прочь. До сих пор он был по-настоящему счастлив лишь в полёте, но теперь испытывал настоящую тоску по земле. Впрочем, до сих пор его полёт был управляемым. В небе он чувствовал себя в своей стихии, и как бы царствовал над ней, но теперь вдруг стал игрушкой ветра, ничуть не лучше воздушного шарика, который упустил ребёнок.

Что делать? Оставалась слабая надежда встретить в небе другое воздушное судно и попытаться привлечь его внимание. Чем? Выстрелами, например! Если он откроет пальбу в воздух, то на него непременно обернутся. Главное, чтобы не ответили огнём на поражение, приняв его за какого-нибудь пирата. Нда, такой диалог будет недолгим, ведь Аргус не собирается ни на кого нападать, да и нет у него вооружения для воздушного боя.

Но если всё получится, то он расскажет о себе команде другого дирижабля или ещё какого-нибудь летательного аппарата с помощью флажковой сигнализации. Сделать это будет непросто, так-как его дирижабль не имеет внешнего балкона, и придётся сигнализировать, стоя перед иллюминатором. Понятное дело, пилот аэроплана, орнитоптера и подобных им аппаратов ответить ему не сможет. Но хотя бы люди узнают о его беде, сообщат в аварийную службу, а та найдёт способ взять его на буксир.

Недостаток такого плана заключался в том, что встреча в воздухе с другим летательным аппаратом была слишком маловероятна. Если бы он мог встать на одном из оживлённых небесных транспортных путей, тогда другое дело. Но если бы он был способен самостоятельно добраться до одного из воздушных коридоров, проблемы вообще не возникло бы.

Другим вариантом было сообщить о себе с помощью записки, брошенной за борт. В древности моряки в таких случаях запечатывали послание в бутылку и бросали её в воду, доверяя свою судьбу воле волн. Ему бутылка для этого была не нужна. Скорее в саму записку следует завернуть что-нибудь тяжёлое, чтобы бумажку не унесло ветром...

Вдруг Аргуса словно кипятком ошпарило! Что же он сидит? Это давно надо было сделать, пока его дирижабль ещё парит над Вавиландумом. За пределами города бросать записку бесполезно. Шансы, что такое послание найдут в виноградниках или зарослях пустынных роз, равны один к сотне миллионов! Но записка, брошенная на крышу города, обязательно попадёт в человеческие руки. Дело в том, что та часть крыши, которая остаётся неподвижной, едва ли не сплошь застроена самодельными хижинами клошаров и самых разных парий.

Бродяги, бездомные, пьяницы, бывшие преступники, не способные больше разбойничать ввиду слабого здоровья или старости, нищие, юные беспризорники, изгнанные из города проститутки. Все эти господа никогда не уходят далеко от цивилизации, а лепятся к ней и питаются её отбросами. Сначала их гоняли с городской крыши, разрушали их хижины, построенные, из чего попало, но потом общество смягчилось и даже начало проявлять некоторую заботу об этих отверженных, организовывая для них, то бесплатное питание, то раздачу старой, но пригодной для носки одежды. Так вот — эти бедняки всегда следили за тем, что падает с дирижаблей и аэростатов, реже с аэропланов и прочей воздушной техники.

По большей части их целью были всё те же объедки. Надкушенные гамбургеры, недоеденные сосиски в тесте, сандвичи, пироги разного рода, оброненные случайно или выброшенные ввиду привередливости чьего-то вкуса. Больше всего этого добра сыпалось с прогулочных аэростатов и воздушных ресторанов, где подгулявшие богатенькие пассажиры кидали целенаправленно за борт целые куски, а не только объедки. Случалось, что из рук и карманов ротозеев выпадали монеты, золотые «вечные» перья, серебряные портсигары, бумажники и даже драгоценности. За такими трофеями шла постоянная охота, а их обретение было праздником для всей общины париев. Удивительно, но эти люди не старались сунуть найденную ценность в карман, чтобы припрятать её для себя. Деньги и дорогие вещи шли на покупку дешёвой выпивки, а пить в одиночку среди отверженных было не принято. Вот и гуляли всем миром, отдыхали душой!

Поэтому со стороны Аргуса самым разумным было написать несколько записок, с просьбами сообщить, куда следует о его беде, завернуть в них по серебряной монете и раскидать над поселением бомжей Вавиландума. Парии не страдают неблагодарностью, это болезнь богатеев, политиков и дураков, считающих себя «сливками общества».

Однако, взглянув в иллюминатор, Аргус понял, что снова опоздал. Сегодня он ухитрился опоздать несколько раз подряд, и каждый раз упускал очередную возможность спастись. Сейчас он смотрел, как край крыши Вавиландума уплыл из-под днища его дирижабля, и вся громада города-улья поплыла вдаль, уступая место возделанным полям, виноградникам и пустошам с зарослями роз.

...............................................................

Дирижабль сносило к океану. При этом он постоянно набирал высоту, что объяснялось просто — солнце нагревает газ в баллоне, а система регулировки температуры не работает.

Можно было спустить часть газа с помощью предохранительного клапана, но где взять его, когда он понадобится для подъёма? Да, всегда можно облегчить гондолу, сбрасывая балласт. Это приведёт к новому взлёту, но тогда придётся снова спускать газ, чтобы не оказаться в стратосфере. Для полётов в стратосфере его аппарат не был приспособлен. Теоретически такое было возможно, но Аргус не собирался забираться так высоко, ему там просто было нечего делать. Поэтому у него не было баллонов с кислородом и реактивного движителя даже самой маленькой мощности, ведь винты в разряженной атмосфере бесполезны. Да и гондола не имела герметизации, без которой там наверху не выжить.

Но если так пойдёт дальше, то он именно там и окажется. И тогда придётся спустить газ, иначе он просто погибнет от кислородного голодания. Но пока ещё можно подождать. Чего ждать? Случая, чего же ещё! Больше надеяться было не на что.

Громада океана надвинулась на маленького человека, сразу убрав ощущение огромной высоты. Здесь только облака, оставшиеся далеко внизу, могли показать, как высоко он забрался.

Аргус уже проверил всё, что мог проверить, не выходя из гондолы. Кроме испорченной батареи телеграфного аппарата всё было в идеальном состоянии. Эх, что бы он сейчас только не дал бы за ведро мазута! Гонорар за сезон охоты отвалил бы, не жалеючи. Ему бы дотянуть хотя бы до одной из мачт на побережье, и проблема была бы решена.

От нечего делать Аргус открыл шторки мониторов и автоматические крышки объективов внешнего наблюдения. До сих пор, когда он не охотился, то делал это лишь для проверки механики аппаратуры. Здесь охотиться было не на кого, разве что (хе-хе!) на русалок!

Аргус знал, что россказни о русалках, это враньё. Хотя, если бы одна из них вдруг попалась в объектив его камер, на этом можно было бы сделать состояние. Тогда можно было бы позволить себе не квартиру в Вавиландуме, а собственный дом в предместье с ангаром и швартовой мачтой для дирижабля...

Океан был пустынен. На водной глади не было видно не только русалок, но и кораблей, и даже самых простых рыбацких лодок. Никаких тебе китов, пускающих в небо водяные фонтаны, никаких косяков серебристых рыб, никаких дельфинов, резвящихся среди волн. Смотреть не на что!

Разочарованный Аргус перевёл взгляд на небо и… замер с открытым ртом, ещё раз приведя в боевую готовность свою внутришлемную пушку! Прямо перед ним в чистом лазоревом небе сияло, неземной красоты, чистое и до умопомрачения привлекательное девичье лицо...

Аргус зажмурил глаза, и даже помотал головой, но когда взглянул в монитор снова, лицо не исчезло. Более того, это невероятное создание, сотканное, видимо из облачной материи, с удивлением смотрело на него!

Аргус перевёл глаза с монитора на иллюминатор, и чуть не вскрикнул! Лицо, превосходно различимое в лучах заходящего солнца было прямо по курсу дирижабля. Воздухоплаватель видел, как солнечные лучи, чуть преломляясь, проходят сквозь чудесное изображение...

Изображение? Нет! Лицо было живым. Глаза следили за приближающимся дирижаблем, веки моргали, как это случается от удивления, изящные губы то приоткрывались, то смыкались вновь, как будто облачная девушка говорила или восклицала что-то, неслышимое человеческим ухом.

Что же касается размеров невероятного лица, то Аргус был уверен — его дирижабль был по сравнению с ним, как крупная слива, в сравнении с обычным человеческим размером. Он запросто мог поместиться у неё во рту, если бы влетел туда.

И тут, как будто ниоткуда появились две руки. Они были такие же прозрачные, как и лицо, и полностью соответствовали ему по форме и пропорциям.

Увидев сближающиеся с двух сторон ладони, Аргус решил, что настал его последний час. Его сейчас прихлопнут вместе с дирижаблем, как это бывает с молью, вдруг вылетевшей из платяного шкафа. Но он ошибся — облачные ладошки сложились лодочкой, на детский манер, когда надо поймать бабочку живьём. Ещё немного и «бабочка» была поймана. Дирижабль оказался в девичьих ладонях, сложенных горстью. Мягко стукнув баллоном о полупрозрачную плоть, он остановился и замер, чуть покачиваясь и вздрагивая, как воздушный шарик под потолком комнаты.

И тогда к иллюминатору приблизился любопытный глаз, величиной с полнеба. Приблизился и заглянул внутрь. Аргус, у которого душа ушла в пятки (не от страха — от волнения!) изобразил на лице самую приветливую улыбку, на какую был способен, и помахал рукой. Глаз испуганно отпрянул!

Лицо девушки отстранилось, и на нём кроме недоумения появилось выражение недоверия и страха. Аргус подумал, что испуганная девушка, для которой он, очевидно, был неведомой зверушкой, вполне может прихлопнуть его на всякий случай. «А вдруг этот жук кусается?»

Но ничего подобного не случилось, хоть облачные ладони и сжались ещё чуть-чуть. Лицо девушки повернулось в сторону, показав пилоту ушко и волну волос. Казалось, что она с кем-то разговаривает или кого-то зовёт. Потом она снова повернулась к Аргусу лицом, поглядывая на него с подозрением и не раскрывая ладоней. Вдруг рядом с этим чарующим ликом появилась физиономия бородатого дядьки лет пятидесяти. (Девушке на вид было лет восемнадцать-двадцать.) Если бы Аргус увидел это новое лицо сначала, то решил бы, что он уже умер и его призвали на божий суд. Правда, он представлял себе Создателя несколько старше на вид, но кто знает, как он выглядит на самом деле? В любом случае он понял, что имеет дело не с земными существами.

Девушка и бородач о чём-то совещались, и, кажется, даже спорили. Аргус видел, как шевелятся их губы, и меняется мимика. Похоже, девушка о чём-то просила своего собеседника, уговаривала его. Выражение её лица изменялось, то излучая надежду и радость, то принимая вид разочарованный и даже обиженный.

Бородач посматривал на Аргуса с хитрецой. С тем мудрым непроницаемым прицелом, по которому трудно узнать настроение и намерения собеседника. Такое выражение могло означать что угодно, от доброжелательности до угрозы.

Наконец, они достигли какого-то соглашения. Бородач ещё раз проницательно взглянул на Аргуса (именно на Аргуса, а не на его дирижабль), вздохнул и кивнул головой. Лицо девушки озарилось радостью, она чмокнула бородача в щёку, после чего физиономия последнего исчезла.

И тут с красавицей произошла странная метаморфоза — она вдруг замерла, словно окаменела, глаза её остановились, глядя в пространство поверх дирижабля, губы застыли, оставшись слегка приоткрытыми. Аргус был уверен, что её руки, бывшие до этого мягкими и нежными, как и положено девичьим рукам, приобрели сейчас твёрдость и холодность камня. Откуда взялась эта уверенность, он не знал, но и задумываться над этим ему не хотелось.

Собственно он и не успел задуматься, над чем бы то ни было, потому что в следующую секунду раздался стук в дверь. Само по себе это обстоятельство, когда находишься в дирижабле, парящем в добром десятке миль над землёй, может поставить в тупик кого угодно, а уж после всего, что уже случилось и довелось увидеть, не склонному к мистике фотографу-авиатору, так и подавно стало не по себе!

Всё ещё не веря в реальность происходящего, Аргус шагнул к двери, за которой по здравому разумению не могло быть никого, и распахнул её. Почему-то он не слишком удивился, увидев стоящую прямо в воздухе красивую девушку, которая смотрела на него с таким любопытством, как будто это не она, а он стоял перед ней, не имея под ногами опоры. Наверное, он не удивился только потому, что так и не смог решить чему следует удивляться — тому ли, что его гостья парит в воздухе, как будто стоит на земле, тому, что вся её одежда состоит из длинных до самых щиколоток светлых волос или тому, что это та самая девушка, облачное лицо которой, величиной с кафедральный собор он видел только что в небе.

Аргус даже оглянулся в сторону иллюминатора. Окаменевшее лицо и держащие дирижабль руки никуда не делись. Впрочем, часть левой ладони и два пальца он и так видел в проёме двери за спиной гостьи. От пришелицы не укрылся его взгляд, но она только улыбнулась на это и спросила, обнаружив очень мелодичный голос:

— Можно войти?

Аргус опомнился и сделал самый изысканный приглашающий жест, на какой только был способен. (В небе он немного одичал, но когда-то имел репутацию истинного джентльмена, и не растерялся бы даже в присутствии какой-нибудь августейшей особы, если бы судьбе угодно было его с такой особой столкнуть.) Гостья сделала шаг внутрь гондолы и вдруг остановилась, покачнувшись, едва её ножка коснулась пола с покрытием из рифлёной резины. Видимо для неё такая опора под ногами была крайне непривычной.

Аргус бросился ей на помощь, и не дал упасть, подхватив одной рукой за локоть, а другой, придержав за талию. Он вдруг почувствовал, как его сердце замерло, словно размышляя, стоит ли биться дальше или лучше остановиться, так-как самое лучшее, что могло произойти с его хозяином, уже случилось.

Он и сам замер, держа в руках обнажённое девичье тело, словно собирался вальсировать с этой таинственной незнакомкой. Как бы там ни было, но Аргус заслуженно считался знатоком женской красоты. Но вот уже несколько лет он взирал на эту красоту через линзы объективов. Настоящую живую девушку он видел так близко в последний раз очень давно.

— Спасибо! — смущённо проговорила она, не делая попытки высвободиться из рук незнакомого мужчины. — Я такая неловкая, но я скоро привыкну!

Она переступила туда-сюда своими маленькими босыми ногами и встала на резиновый пол уже уверенно. Аргус опомнился, отпустил талию своей гостьи и проводил её к креслу второго пилота, а сам уселся напротив.

Нужно было что-то сказать, но у него вдруг язык прилип к нёбу. Политес политесом, а без практики общения любой огрубеет и будет вести себя, как подросток, не зная, что делать дальше.

Но девушка не заметила его неловкости. Она с любопытством разглядывала внутренность гондолы, как может быть обычный земной человек, разглядывал бы чертоги, какого-нибудь царя морского.

— Можно спросить? — спросила вдруг она, остановив на Аргусе взгляд небесных глаз, в которых всё ещё читалось смущение.

— М-можно, — ответил неожиданно охрипший Аргус, удивляясь, что она спрашивает у него разрешения. Конечно, можно! Такой красавице, вообще можно всё, что угодно.

— Ты человек? — спросила девушка, глядя ему прямо в глаза, без тени насмешки, но всё с тем же любопытством и почему-то, кажется, с надеждой.

— Д-да, — ответил Аргус, плохо понимая значение вопроса.

— Вот здорово! — воскликнула его собеседница и захлопала в ладоши. — Настоящий человек, это же великолепно!

Такое поведение могло озадачить кого угодно. Аргус не считал, что быть человеком, это что-то из ряда вон выходящее, и не видел в принадлежности к человеческому роду ничего великолепного. Однако он не стал излагать эти соображения странной девице.

— А мне можно спросить? — спросил он в свою очередь.

На лице девушки опять отразилось такое удивление, как если бу у него вдруг обнаружилась вторая голова.

— Спрашивай, — разрешила она с некоторым недоверием в голосе.

— А ты разве не человек? — задал свой вопрос Аргус.

Гостья вздохнула с облегчением. Возможно, она ожидала услышать другой вопрос и боялась его.

— Нет, — ответила она с улыбкой, — я не человек.

— А кто же ты?

— Разве невидно? Я — Дева!

Ну, положим, это было ему очень хорошо видно. Девицу, которая, то ли не стесняется, то ли не замечает своей наготы, трудно перепутать с юношей.

— Я это знаю, — сказал Аргус, стараясь, чтобы его голос звучал ровно. — Но, кто ты… по роду-племени?

— Ах, ты об этом! — почему-то обрадовалась девушка. — Я — богиня. Самая обычная богиня-демиург.

Ах, самая обычная?.. Ну, это многое объясняет! Между прочим, он и сам мог бы догадаться.

— А как тебя зовут? — продолжал свои расспросы Аргус.

Снова недоумение. Она явно не поняла вопрос, и это её очень смутило, как смущает девушку провинциалку неумение ходить по лестницам и мостам Вавиландума.

— Как твоё имя? — уточнил Аргус, и на сей раз был понят.

— Дева, — ответила юная богиня. — Это и звание, и предназначение и имя. А как твоё? То есть, как тебя, э-э, зовут?

— Аргус, — улыбнулся авиатор. — Моё имя — Аргус!

Глаза Девы распахнулись на пол лица, и, похоже, потеряли способность закрываться.

— Но тогда, — пролепетала она, — у тебя должна быть сотня глаз! Я вижу только два, но где же остальные? А, ты, наверное, скрываешь их под этими покровами!

При этом она с самым серьёзным видом прикоснулась пальчиками к его куртке. Аргус едва не рассмеялся над её наивностью. Стоглазый мифологический герой был ей, оказывается известен, но он-то сам не был стоглазым!

— Нет, у меня действительно только два глаза, а имя, то есть, прозвище, я получил из-за объективов… — начал объяснять он.

— Из-за объедкивов? — переспросила богиня, не понимая значение незнакомого слова. — Это, что, какие-то особенные… объедки?

Как объяснить существу ничего не знающему о технике, что такое объектив? Аргус попробовал. Начал издалека, потом перешёл к школьному курсу физической оптики, сам удивляясь, что помнит подробности, которые не вспоминал уже лет двадцать. Дева слушала очень внимательно, и, как ни странно, поняла, что к чему очень быстро.

— Я рада, — объявила она, когда лекция Аргуса закончилась.

— Чему ты рада? — не понял он.

— Тому, что у тебя на теле нет лишних глаз. Это некрасиво!

— А-а...

Он не стал выяснять, какое ей дело до его красоты, но на языке вертелось ещё множество вопросов.

— А как понимать, что ты одновременно и тут, и там? — выпалил он, наугад, ещё, не зная достаточно ли корректен такой вопрос.

Гостья оглянулась на саму себя в небе, и объяснила:

— Это я вне сферы твоего мира. Мы с папой рассматривали разные сферы, новые и старые, а эта лежала особняком, как будто о ней забыли. Сначала мы думали, что она необитаема — сплошная вода и совсем немного грязи, кто захочет здесь жить? Но вдруг я увидела тебя! То есть, твой летающий дом. Сперва, не поверила своим глазам, когда обнаружила внутри этой штуки существо похожее на человека. Представляешь моё удивление, когда папа сказал, что ты, скорее всего на самом деле человек?!

— Представляю, — пробормотал Аргус. — А это твой папа сделал эту, м-м, сферу, э-э, с миром, где я живу?

— Нет, папа бог-дестроер, — ответила Дева. — Он ничего не создаёт, но разрушить может всё что угодно. Это мы с мамой демиурги. А сферу, наверное, сделал дедушка, ведь он демиург высшей категории, и многое что сделал, потому его и называют Создателем. Я спрошу у него, когда он вернётся, только вот не знаю, когда это произойдёт.

— Понятно, — глубокомысленно заметил Аргус. — А ты тоже можешь создавать миры? То есть, сферы?

— Нет, — ответила Дева. — Вообще-то, могу, конечно, но задача богинь-демиургов не создавать миры, а населять их. Но и в этом я ещё неопытна. Вот сейчас хочу попробовать!

— Населить эту сферу?

— Эту? Но раз здесь живёшь ты, то сфера уже населена, не так ли? К тому же она (только ты не обижайся!) несколько простовата. У дедушки есть множество гораздо более интересных творений. Большинство из них тоже населены, но есть и такие, над которыми ещё работать и работать нам — девам-демиургам. Я как раз искала такую, когда увидела тебя. Послушай, я ведь здесь ничего не знаю, и, хоть твоя сфера выглядит не самой лучшей, но здесь есть множество интересных вещей. Твой дирижабль, например, и фотокамеры. А что получается в конечном итоге? Ты рассказывал мне про снимки, но я их ещё не видела. Не мог бы ты мне их показать?

Аргус проглотил комок, неведомо как попавший в горло. Сам-то он был убеждён в том, что создаваемые им работы прекрасны, но хорошо знал, что эту красоту дано видеть не всем. Большинство людей вид обнажённых тел, предающихся любви, не воспринимало, как что-то красивое. Это был для них либо вызов общественной морали, придуманной в незапамятные времена с забытыми целями, либо средство стимуляции собственной похоти. Таких, кто был способен увидеть и понять красоту, там, где остальные видели лишь пошлость, было немного. Прямо скажем — единицы.

Поэтому, такая девушка, как та, что сидела сейчас перед ним, могла прийти от этих снимков в ужас. Более того — воспринять, как личное оскорбление то, что он посмел ей это показать, совершенно забыв, что она сама его о том попросила!

Но с другой стороны, она была взрослая девица, а не ребёнок. Пускай сама решает, что для неё приемлемо, а что нет. Обидится? Оскорбится? Ну, что ж… Зато это шанс выяснить отношения сразу. Не будет никаких — «Я думала о тебе лучше!», и — «Оказывается, вот ты какой!» И всё в таком духе.

Тогда она, наверное, встанет и уйдёт. Или исчезнет, она ведь богиня! Он не станет её удерживать, не бросится за ней, даже никак не выкажет свою досаду. Это их, женщин, выбор и участь — сначала осуждать очевидное и естественное, а затем делать то же самое, да ещё с таким быдлом, какому он не доверил бы вытирать пыль со своего дирижабля! А потом, когда какой-нибудь жлоб вытрет о них ноги, они разочаровываются в жизни и делают в очередной раз сенсационное открытие — «Все мужики козлы!» Ну, ну… Ещё бы мужикам не быть козлами, когда вы сами, даже не козы — овцы!

С такими мыслями Аргус протянул руку к выдвижному ящику, достал оттуда пачку снимков и вручил Деве. Это были лучшие из лучших его работ, которые он всегда возил с собой, в качестве образцов, чтобы использовать их, как лекала для самого себя при создании новых снимков. Всегда надо иметь при себе некий эталон, который хранит информацию о правильном решении выбранной композиции, ракурса, освещения и удачи.

Сделав это, Аргус откинулся в кресле, переплёл по привычке пальцы рук и стал ждать. Вот сейчас случится взрыв негодования. Ладно, не впервой!..

Дева рассматривала снимки внимательно, изучающе, словно читала книгу. Иногда на её лице можно было прочесть удивление, даже замешательство. Иногда интерес и внезапное понимание, словно при удачном решении некоей задачи. Несмотря на то, что пачка снимков была отнюдь не тоненькой, Дева перелистала её не менее десяти раз.

— Так вот она оказывается в чём красота твоей сферы, — проговорила она, наконец, возвращая ему снимки. — Я слышала, что люди, это суть соединение божественного и материального. Именно так устроено и моё нынешнее воплощение. Но я до сих пор никак не могла понять, как именно это может проявляться в телесной форме. Оказывается, вот как! Вы активируете божественную силу любви при соединении двух физических животворящих начал. Это прекрасно! Ведь именно так рождается всё сущее, так боги продолжают самих себя, воплощаясь в новых богах, и так создаются сферы. А что создают люди, когда занимаются любовью?

— Сначала саму любовь, — ответил Аргус. — А потом собственное продолжение.

— Собственное продолжение? — Глаза небесной Девы снова распахнулись на пол лица. Удивление в них смешалось с недоверием, словно она не могла поверить, что такое возможно. — И как это продолжение называется?

— Дети, — ответил Аргус, улыбнувшись. — Занимаясь любовью, люди зачинают детей, которые сначала растут в лоне женщин, их будущих матерей, а затем рождаются на свет, чтобы вырасти, стать в своё время подобными тем, кто их создал, и творить новую любовь и новое продолжение — своих детей.

Глаза Девы стали ещё больше.

— Но, если это так, — проговорила она, — то чем же вы тогда отличаетесь от богов?

— Может быть тем, что мы смертны? — предположил Аргус.

— Смертны? Как это?

Аргус открыл, было, рот, чтобы поведать своей гостье о смертности человечества, но Дева остановила его.

— Подожди, — сказала она, — мне легче будет понять, если ты расскажешь всё с самого начала. Как была создана эта сфера? Я имею в виду то, что известно об этом вам, её жителям. Как здесь была засеяна жизнь? Как заселены люди? как вы называете своих демиургов? Расскажи мне об этом так, как повествуют ваши легенды, а потом можешь объяснить, что такое быть смертным.

— Ну, прежде всего, — начал Аргус, — мы верим в то, что демиург у нас был один. Мы так и называем его — Богом Единым или Богом Создателем.

Отказать богине в чём бы то ни было, дело немыслимое. Аргус забыл, что они сейчас висят между небом и землёй без капли горючего. Он не помнил, что над ним самим нависла угроза гибели, что даже если каким-то чудом ему удастся дать знать о себе, то помощь придёт нескоро, ведь найти дирижабль в небе так же сложно, как получить обратно монетку, брошенную наугад в морскую пучину. Он забыл даже о том, что ничего не ел с утра — надеялся пообедать на земле, а потом стало не до еды. Он рассказывал!

Древние легенды о создании Земли, населении её живыми существами, а потом о появлении в райском саду прародителей человечества — первых мужчины и женщины, давно уже высмеивались теми, кто считал науку превыше всех источников истины. Сам Аргус во всесилие науки не верил.

Сильной её стороной было то, что с помощью исследования предметов и явлений, изучения их свойств и логических умозаключений, наука могла докопаться до скрытых от людей фактов, выявить причины и свойства, которые без неё так и остались бы скрытыми. Но истина в научных объяснениях представала изменчивой, неверной и зыбкой. Всё дело было в том, что наука постоянно развивала и совершенствовала саму себя, а добытые ею же сведения не успевали за этими совершенствованиями. Вот и получалось, что «великая и всесильная» наука начинала тормозить самоё себя, самой себе противоречить, буксовать и путаться. Какая уж там истина, когда многомудрые профессора придерживаются данных столетней давности, а тех, кто делает открытия, предают анафеме и стараются уничтожить руками слепого, продажного и безмозглого закона! Зачем? Так ведь истинные учёные-исследователи представляют опасность для тех, кто прирос высокоавторитетным задом к тёплому сытному месту. Имеющие мозги, опровергают удобные «научные» истины, а это чревато смещением, заслуженных долгим трудом (холуйством, лизоблюдством, предательством, воровством) высоких должностей.

Другое дело, древние легенды. Они неизменны, благодаря церковной фанатичности, объявляющей их, «ниспосланными свыше». Так это или не так, вопрос отдельный, но, несмотря на всю свою сказочность, видимую неправдоподобность, а порой и нелогичность, они-то как раз ухитряются сохранить истину в изначальном виде, пусть она при этом и предстаёт зашифрованной.

Аргус рассказывал Деве о первых людях, об их счастливой жизни в райском саду, о двух великих Древах, дарующих бессмертие и познание добра и зла. Потом он рассказал о змее-искусителе и о грехопадении, вызвавшем гнев Бога-Создателя, и о проклятии смертности, наложенном на человеческий род за грех его прародителей.

— Неужели вы с тех пор так и живёте без радости? — воскликнула Дева с неподдельным ужасом.

Аргус взглянул на неё, как будто сам только что очнулся ото сна. Наверное, он слишком увлёкся и напугал свою собеседницу, принявшую за чистую монету то, что, может быть следовало понимать иносказательно. В глазах Девы стояли искренние слёзы, а на лице было написано выражение, какое бывает у доброго от природы ребёнка при виде мёртвой птички.

— Нет, нет, что ты! — поспешил он успокоить расстроенную богиню. — Нас вовсе не лишили радости. Про радость любви ты уже знаешь, но это не единственная радость, доступная людям. Есть, например, радость труда и созидания, радость видеть плоды рук своих, воплощение в жизнь задуманного, выношенного, выверенного при долгой работе ума. Да, это неоднозначное чувство, далеко не всегда справедливое, но оно тоже относится к земным радостям. Нам также оставлена радость познания, учения, приобретения мудрости. Или радость осознания и созерцания красоты. Радость отдыха, наконец! Есть и нечистые радости...

— Нечистые? — изумилась Дева. — Но как же радость может быть нечистой?

— Я думаю, ты поймёшь, когда я их перечислю. Например — радость власти, безграничной, бесконтрольной и безнаказанной. Той самой власти, при которой властитель, как бы он ни назывался, творит любой произвол, любое безумие и любую мерзость, а его подданные оправдывают его действия и прославляют его за всё то свинство, которое он с ними проделывает. Да, эта ситуация очень часто повторяется в истории человечества. Люди живут в страхе расправы за одну только высказанную мысль, за несогласие с политикой идиотского произвола, которую им навязывают, но поделать ничего не могут, потому что у властителя есть сила, которую он немедленно применит, чтобы усмирить и уничтожить несогласных и неугодных.

Ещё среди таких радостей имеется радость богатства, отобранного у других и присвоенного себе, несмотря на то, что создано это богатство было коллективными усилиями. Также в списке радость глумления над жертвой, терзания плоти и души человека беззащитного, попавшего в лапы подонка, причинения страданий...

— Хватит! — вскричала Дева, побледневшая, как полотно. — Мне понятно, о чём ты говоришь. Это дела дестроеров...

— Но ведь ты говорила, что твой отец дестроер? — не удержался Аргус от вопроса, который мог быть не слишком приятным для его собеседницы.

— Да, но дестроер дестроеру рознь, — проговорила Дева, успокаиваясь. — Существуют дестроеры гармонии и дестроеры хаоса. Дестроеры гармонии разрушают то, что должно быть разрушено, то, что отжило или оказалось неудачным творением. Такие дестроеры не противоречат демиургам, а необходимы им, как союзники, потому что очень часто бывает так, что новое творение без разрушения старого невозможно. А вот дестроеры-хаосники, это совсем другое дело. Они разрушают ради разрушения, уничтожают всё, что в силах уничтожить, невзирая, на красоту и полезность того, что попадает им в руки. И они действительно радуются всем тем мерзостям, которые ты перечислил. И многим другим...

Дева замолчала, приуныв, как дитя, которому вдруг взгрустнулось. Видимо, разговор о дестроерах хаоса навеял на неё нехорошие воспоминания.

— А демиурги-хаостники бывают? — спросил Аргус, не подумав. Он просто хотел разрядить напряжённую атмосферу, создавшуюся при последних словах их разговора, а вышло так, что попал по больному месту.

— Бывают! — резко ответила Дева, посмотрев на него с обидой. — Они ещё хуже дестроеров. Создатели монстров… Такие чаще всего берут чужие идеи и достижения, соединяют несоединимое и оживляют это уродство. Видала я их творения! Волей-неволей пожалеешь, что ты не дестроер...

Она снова замолчала и надулась, как девушка-подросток. Аргус прикусил язык, мысленно обозвал себя чурбаном неотёсанным и невежей. Надо было что-то делать, как-то отвлечь свою гостью от печальных мыслей, которые возникли благодаря ему. Как назло, на ум ничего не приходило, кроме дурацкой фразы — «Какая хорошая сегодня погода, не правда ли?»

— Прости! — вдруг воскликнула Дева, взглянув на него очень серьёзными глазами. — Я не должна была так вести себя у тебя в гостях.

— Что ты! — спохватился Аргус. — Это мне следует извиниться за грубость и бестактность...

— Не спорь! — приказала Дева властным голосом. — Я богиня, и я знаю, о чём говорю. Представь себе, я знаю о тебе больше, чем тебе кажется.

— Вот как? — развеселился Аргус. — И что же ты знаешь такого, чего, по моему мнению, не можешь знать обо мне?

— То, что ты хочешь есть, например, — улыбнулась Дева. — Ведь ты должен был поесть за прошедшее время уже три раза, но не поел ни одного.

Аргус не смог скрыть своего удивления. Положим, о том, что он голоден красноречиво говорило урчание у него в животе. Но откуда она могла узнать, что он не завтракал и не обедал, между тем, как подошло уже время ужина?

Аргус вдруг спохватился, что ничем не угостил свою гостью, а ведь это было верхом бестактности! Правда, угощать-то её было почти нечем — на борту дирижабля имелся лишь небольшой запас галет и питьевой воды. Катастрофа застала его в конце путешествия, и кладовая с продовольствием и напитками опустела. Да и не предполагал он принимать гостей в воздухе!

— Это дело поправимое! — нарушила его размышления повеселевшая Дева. — Я ещё не слишком опытна, как демиург, но с такой задачей справлюсь! Извини, что еда может быть для тебя непривычной, ведь я не знаю, чем принято питаться в вашей сфере, но — вот!..

Аргус моргнул, не веря своим глазам. Перед ними появился небольшой мраморный столик, которого не было, да и не могло быть на дирижабле. На нём располагались блюда, подозрительно напоминающие золотые, а на них были разложены фрукты, действительно непривычного вида, но это не значит, что они выглядели несъедобными. Скорее наоборот!

Прежде всего, бросались в глаза виноградины, каждая из которых была размером с яблоко. Все полупрозрачные с причудливыми разводами прожилок, напоминающих узоры полудрагоценного камня.

С ними соседствовали плоды, похожие на небольшие тыквы, и эти «тыквы» дымились! Или точнее исходили паром, искушая ароматом свежеиспечённого хлеба.

«Дымились» здесь не только эти растительные булки. Что-то булькало в золотом сосуде и исходило ароматом грибов, томлёных в сметане. По крайней мере, Аргус именно так охарактеризовал бы то, что подсказало ему обоняние.

Были тут и смахивающие на огурцы «колбаски», которые оказались поджаренными, и издавали именно такой запах. Аргус, возможно, принял бы их за изделия из мясной лавки, но у каждой такой «колбаски» имелся с одного конца обрезок стебля и чашечка, когда-то бывшая цветоложем, что говорило об их растительном происхождении.

В качестве питья, в кубке, в котором можно было бы искупать новорожденного младенца, плескалось что-то розовое, по запаху напоминающее землянику. Аргус заметил, что в кубке Девы был другой напиток. По внешнему виду это было самое обыкновенное молоко.

Хозяин дирижабля не заставил приглашать себя дважды. Возможно, это была его последняя трапеза, но она обещала быть великолепной! Никогда не пробовал он ничего вкуснее, и… никогда не обедал в такой приятной компании!..

Дева проявляла в еде удивительную скромность, и из всех яств, кроме напитков, предпочла одно лишь яблоко, самого обычного вида и размера.

Но вот Аргус почувствовал, что насытился, и даже пресытился изысканным угощением. Вино с земляничным запахом и вкусом экзотических фруктов, оказалось одновременно лёгким и хмельным. Оно как будто бы сняло напряжение во всём теле, по рукам и ногам разлилась странная истома, так что даже шевелить ими стало непросто… Нет, просто, не хотелось!

Голова кружилась, но не так, как это бывает при плохом самочувствии, а так, как бывает в юности, когда твоих губ в первый раз коснулись губы возлюбленной...

И тогда Дева встала, взмахом руки отправила куда-то стол с недоеденным угощением и подошла к Аргусу. Она взяла его за руки и запела, глядя в глаза человека с загадочной улыбкой:

• * *

Ты, чей лик подобен Богу!

Ты, чей дух подобен ветру!

Ты, чья плоть подобна камню!

Ты могуч, но ты устал!..

* * *

Не противься зову мысли,

Не противься зову чувства,

Не противься зову плоти,

Отрешись земных тревог!

* * *

Посети сады Морфея,

Позабудь свои заботы.

Час тревог ещё настанет,

А теперь — покоя час!

* * *

Сладкий сон тебе приснится —

Разделив с богиней ложе,

Ты познаешь упоенье

Неземных любовных нег.

* * *

Окажи мне честь, мужчина!

Подари мне эту радость!

Помоги мне стать Великой,

О, Великий человек!..

..............................................................

Запах женщины...

Где-то в глубинах памяти хранится воспоминание об этом запахе, манящем, чарующем, заставляющем позабыть обо всём на свете...

Но, откуда?..

Ведь он порвал с женщинами… Порвал давно, разочаровавшись в жизненном общении, превратив в образы то, что должно было быть живой плотью и кровью, наделённой разумом и чувствами.

...........................................................................

Так случилось… Он любил и был любим. Они были счастливы, и жизнь открывалась перед ними, подобно сказочной стране… А потом, это вдруг кончилось. Без видимых причин, без ссор, измен, и каких бы то ни было предпосылок. Просто в один прекрасный день он наткнулся на глухое, непробиваемое — «НЕТ!»

«Тебе больно?»

«Нет»

«Тебе плохо со мной?»

«Нет»

«Ты меня разлюбила?»

«Нет»

«У тебя есть кто-то ещё?»

«Нет»

«Тогда, что же случилось?»

«Ничего не случилось»

«Давай сходим к врачу...»

«Нет!»

И всё, только так — сжатые губы, сжатые ноги… Она не уходила и не гнала его. Они продолжали жить вместе, считались мужем и женой, но уже, фактически, не были таковыми… Он не знал даже, как они теперь должны были называться, ведь в законодательство Вавиландума не предусматривало таких отношений. Беда была в том, что он всё ещё любил её! А ещё, она была его другом!.. Во всём, но больше не в любви...

Шли годы. Вдумайтесь!!! Годы… Он не сидел, сложа руки, он надеялся, он перепробовал всё! Уговоры, убеждения, попытки откровенных разговоров, привлечение к делу знакомых с хорошим жизненным опытом, которые исподволь подсказывали о пагубности таких отношений, научные статьи, подброшенные среди обычного чтения, мольбы, угрозы...

Она всё слушала, всё читала, всё понимала, со всем соглашалась, но делала по-своему. Их отношения в итоге пришли к нулю. Стена с надписью — «Нет», оказалась непрошибаемой.

Он мог бы простить и понять всё! Если бы она завела любовника ввиду «горения плоти» или ушла к другому из-за непреодолимого движения чувств, он бы понял. Ему было бы больно, но он бы понял! Такое случается… Любовь может угаснуть, может возникнуть новое чувство к другому человеку, возможно действительно достойному этого...

Это всегда болезненно, но это бывает между людьми, и после выяснения отношений, такое можно пережить. Пережить, и, быть может начать новую жизнь, обретя новое счастье и, пожелав счастье той, которая вдруг перестала быть твоей половиной!..

Но, как было поступить ему?! Нет ничего хуже подвешенного состояния, когда нет опоры под ногами...

Кто-то, может быть, скажет — «Что здесь такого? Не хочешь бросать подругу жизни, пожелавшую изобразить из себя манекен? Ну, и не бросай её! Мир полон женщин — бери любую! Не хотят? Предложи себя десяти — как минимум, одна согласится! А не повезёт за даром, так ещё пяток можно купить!»

Он пробовал. Нет, не купить. Почему-то это претило ему, хотя он никогда не осуждал женщин, промышляющих подобным образом. Просто они для него оставались чем-то вне того, что он понимал под определением жизни, и не вызывали каких-либо притягательных чувств...

Тогда он ещё не был Аргусом, и добывал себе средства пропитания другим ремеслом. Было время, он мог похвастаться неплохим заработком, который, как говорится — ещё не богатство, но уже достаток! И вот это всё осталось в прошлом. Неудачи шли одна за другой, а сил бороться с ними уже не было...

Но это не значило, что он перестал быть привлекательным для женщин! Ему даже не пришлось искать ту самую «одну из десяти». Они сами нарисовались, сначала одна, потом вторая. И, ни с первой, ни со второй ничего не вышло...

Нет, тут дело было не в мужской силе. Всё это оставалось при нём, и обещало служить ещё долго. Но, едва общение с кандидатками в новые пассии доходило до самого невинного флирта — прикосновения к руке или поцелуя в щёчку, как его охватывало ледяное отвращение...

Чужое!.. Он прикасался к чему-то чужому, холодному, неприятному. И это притом, что женщины, готовые стать его подругами, были чистоплотными, не отягощёнными годами и красивыми. Но они были чужими! А душа просила своего, родного… Руки помнили нежность её кожи, сердце требовало её ласк, и запаха… Ему нужен был её запах, который невозможно было перепутать ни с каким другим!

Однажды он выпил лишнего. Глупо так получилось. Не хотел он этого, да и не имел привычки заливать печаль алкоголем, иначе ему давно уже пришёл бы конец. Но в тот вечер на сердце была маята, которую хотелось прогнать, во что бы, то, ни стало. Он не собирался затевать очередной бесполезный разговор. На следующий день надо было рано вставать, чтобы идти на ненавистную работу. Ничего не поделаешь, ведь деньги для содержания семьи надо было зарабатывать, а платили там неплохо. (В то время он не был ещё ни фотохудожником, ни авиатором — пилотом паровых дирижаблей.) Ему вдруг представилась картина — он идёт из холодного дома, где больше не пылает их семейный очаг, а лежит лишь кучка остывшей золы. Идёт туда, где всё внушает отвращение, идёт, чтобы делать там отвратительные вещи, вопиющие о своей уродливой бесполезности, а потом возвращается сюда...

Возможно, попадись тогда ему под руку револьвер, он пустил бы себе пулю в лоб, но, как на грех револьвер не попался. А жаль! Если бы дано было выбирать между ним и тем, что случилось потом, он, не задумываясь, выбрал бы пулю.

Под руку ему попалась бутылка. Сам не зная зачем, он налил себе полный стакан, оглушил его залпом, затем уже со злости налил ещё один и тоже выпил, не чувствуя ни вкуса, ни особого опьянения, после чего пошёл ужинать. Для кого-то такая доза спиртного была бы нипочём, но для него это оказалось многовато. За ужином жена то ли почувствовала исходящий от него запах, то ли заметила, что он ведёт себя как-то не так, но она обо всём догадалась. А, догадавшись, потребовала ответа. И тут его прорвало...

Он ей всё тогда высказал. Тормоза, удерживавшие его в рамках приличия, слетели, и он понёсся, как паровоз с горы, всё набирая и набирая скорость. Сначала она пробовала с ним спорить и отнекиваться в своей обычной манере, но сегодня всё было по-другому.

Адреналин смешался в его мозгу с алкоголем, и это была адская смесь! Его отнюдь немаленький и не слабенький кулак, опустился на стол так, что по блюдцам под полными чашками поползли трещины. Теперь ответа требовал он! Требовал, а не просил.

И тогда она не нашла ничего умнее, как начать лгать. Глупо так, бессмысленно. По её словам выходило, что она вообще никогда и ничего от его любви не испытывала, что с самого начала притворялась, имитируя удовольствие, о котором слышала от других, но не испытывала сама.

Кого она хотела обмануть и зачем? Если у неё вдруг отшибло память, то он хорошо помнил, как это было. Как они мчались друг к другу в любую погоду, как готовы были часами стоять, не размыкая объятий, как целовались до боли в губах. При всех целовались, не обращая внимания… Нет, просто не замечая никого вокруг! А потом, когда их любовь дошла до альковной стадии, как набрасывались они друг на друга! Какие безумства вытворяли. Разве он один со всем этим справился бы? Нет, тогда у них было всё поровну, и темперамент тоже делился пополам. Он никогда не забудет, как она заводилась от одного его прикосновения, а теперь она от его рук шарахается!!!

Может быть, он стал плох, как мужчина? Может быть, он делает что-то не так? Или есть какая-то ещё причина? Но, если это так, то почему она не скажет ему об этом? Вдруг стал отвратителен? Это можно стерпеть и примириться, но зачем же говорить, что ничего не было, перечёркивая не только настоящее, но и прошлое? Врунья!..

Он уволился на следующий день, и домой больше не вернулся. Эффект от того отвратительного вечера был такой же, как от револьверного выстрела в висок — его больше не было, он умер тогда. Но на похороны тратиться не пришлось — пустая оболочка его тела осталась в сохранности, разве что прибавилось седины. И вскорости в этой оболочке поселился Аргус.

Аргус ухитрился быстро поправить свои финансовые дела. Несмотря на то, что всё его имущество осталось там, куда ему хода больше не было, он начал всё заново и вскоре заработал «некоторую сумму», давшую возможность вести небогатую, но приличную жизнь. Начал с одолженной камеры, а через полтора года уже имел свой дирижабль, ощетинившийся объективами и небольшой ветхий домик с сараем, где была фотолаборатория. Это дало почти стабильный доход от продажи скандальных снимков.

Женщины не ушли из его жизни полностью, но теперь, когда он мог закрутить уже не с одной из десяти, а поболее, да ещё прикупить какое-то количество сверху, они переместились для него по ту сторону объектива, превратившись в абстрактные образы. И тут этот запах...

...................................................................

Что это, сон или явь? Он не помнил, кто он и не понимал, что с ним, а ещё, не представлял, где сейчас находится.

Это было похоже на парение в облаках, парение без чувства веса и вообще без ощущения верха и низа. Но в отличие от настоящих облаков здесь не было сырости. Пространство было наполнено чем-то напоминающим лёгкий прозрачный туман. Этот туман был осязаем, его можно было разгрести руками, раздвинуть или собрать, как снежный ком, и даже слепить из него что-нибудь. Более того — на этот туман можно было опереться, встать на него, сесть или лечь, по желанию.

Но Аргус был здесь не один. Рядом, на расстоянии вытянутой руки была Она — Дева! Она ждала его, ждала терпеливо, не поторапливая и не проявляя ни малейшего признака жеманства, заставляющего женщин принимать одну из самых скверных позиций, которую знают все мужчины — «ни да, ни нет».

Деве это было несвойственно. Всё её существо говорило ему — «Да!», и это было больше, чем желание. Это был приказ, противиться которому не представлялось возможности. Впрочем, ему и в голову не приходило противиться.

Он протянул к ней руки, а она, повторив его жест, протянула к нему свои, смущённо при этом улыбнувшись. Он вдруг понял причину её смущения — Дева была совершенно неопытна в том, к чему стремилась. И тогда он обнял её нежно и осторожно, словно она была сделана из цветочных лепестков, готовых порваться под грубыми мужскими пальцами. Но под руками он почувствовал живую плоть, трепещущее от волнения и желания тело, податливое и просящее ласки!

Полные груди с твёрдыми пирамидками сосков прижались к нему доверчиво, но не робко. Огромные глаза цвета неба, оказались совсем близко, а слегка приоткрытые губы коснулись его губ...

И тут, словно электрический разряд пронзил всё его существо! Больше он не был излишне осторожен. Его сильные руки подхватили девичье тело, казалось бы, весившее меньше пушинки, его губы целовали её шею, груди, живот, бёдра. Девушка задыхалась и стонала от возбуждения! Эти звуки, нежные и чистые, казались пением, которое приводило в восторг, сводило с ума и заставляло его удвоить усилия!

Но вот он решительно, но не грубо, раздвинул ей ножки, и они раскрылись перед ним, открывая доступ к тому сокровенному, что является священным источником жизни для тех, кто умеет желать и не боится любви. Он вошёл в неё так же, решительно, но не грубо, и Дева вскрикнула, дёрнулась под ним, но не расцепила объятий, а наоборот, прижалась ещё крепче, обвив его руками и ногами.

Боль на её лице отразилась лишь на пару мгновений. Потом это выражение сменилось удивлением, и, наконец, радостью, восторгом и счастьем!

Так продолжалось несколько долгих секунд, а может быть несколько коротеньких вечностей, кто знает? Здесь не было времени и не было пространства. В этом странном месте присутствовала только любовь!

Волна наслаждения подступила внезапно, подкравшись, как океанский шквал к зазевавшемуся судну с беспечной командой. Опрокинула, накрыла, захлестнула обоих любовников. Он чувствовал, как Дева бьётся под ним, словно пойманная птица. Сейчас её крик не напоминал пение. Это скорее был вопль дикого торжества, смешанного с упоением высшего наслаждения, подводящего разум к самому порогу неистового восхитительного безумия!..

................................................................

* * *

Ты был прекрасен и велик!

Ты был, как бог великодушен.

Могуч и сдержан каждый миг,

Желанью высшему послушен.

* * *

Любовь свою мне подарив,

Величьем озарил богиню.

Наполнил жизнею святыню,

Своею силой наделив.

* * *

Теперь вернуться должно нам.

Тебе, к земной любви и счастью,

Мне, наделённой высшей властью,

К судьбе, предписанной богам.

* * *

Иди, любовник милый мой!

Тебя мне не забыть отныне.

И ты, вернувшийся домой,

Не забывай свою богиню!

* * *

.....................................................................

Аргус резко распахнул глаза, словно проснувшись от бесцеремонного пинка в бок. Что это было? Сон? Но разве сон может быть таким живым и ярким?

Следующий толчок сбросил его с койки и ощутительно приложил об пол. Так он, оказывается, лежал на койке? Да, лежал, в одежде и поверх покрывала, чего никогда не делал раньше. Но как он сюда попал? Он помнил, что сидел за мониторами и разглядывал океан...

Дирижабль снова резко дёрнулся, и пилота швырнуло о стенку, словно он был в коробке, которую кто-то встряхивает, чтобы узнать есть что-то внутри или нет. Только сейчас он понял, что его воздушный корабль треплет и ломает буря, сквозь открытые иллюминаторы кабину заливает дождь и всё вокруг то и дело озаряют вспышки молний!

Аргус вскочил. Сейчас было не до разгадывания волшебных снов и прочих загадок. Надо было выровнять дирижабль и повернуть его кормой к ветру, чтобы не дать опрокинуть и смять, как это бывает с морскими судами, не успевшими встать носом к волне. Закрывать иллюминаторы было некогда. Аргус вцепился в штурвал, который тут же принялся рваться из рук, грозя вывернуть ему кисти, словно сам был живым и очень строптивым существом.

Но он справился, повернул аппарат согласно показателям ветромера, и тут же почувствовал, как воздушный корабль рванулся вперёд, как будто машина его работала. Послышалось гудение раскручиваемых ветром винтов, игравших сейчас роль паруса...

И тут, взглянув на высотомер, Аргус похолодел! Высоту он терял стремительно, практически падал. До океанской поверхности оставалось всего футов шестьсот! Всё ясно — поток холодного воздуха и воды охладил разогретый солнцем газ в баллоне, и он сразу потерял подъёмную силу. Требовалось сбросить балласт, правда, это могло не помочь, так-как газ продолжал охлаждаться. Но если ничего не предпринять, то он точно упадёт в воду секунд через тридцать!

Аргус закрепил штурвал и рванулся к корме гондолы, где были крепёжные барашки, удерживающие свинцовые пластины балласта. На миг он пожалел, что его аппарат не снабжён по старинке мешками с песком, как это делалось когда-то на примитивных воздушных шарах, и делается до сих пор приверженцами полётов в старом стиле. Такие мешки можно просто взрезать ножом и не тратить время на откручивание болтов-барашков, имевших свойства заедать и выскальзывать из пальцев.

Он справился с двумя барашками, и две первые пластины полетели вниз, чтобы навсегда сгинуть в пучине океана. Дирижабль тут же рванулся вверх, но Аргус знал, что это ненадолго. Температура газа в баллоне падает постоянно, и снижение аппарата скоро возобновится. Надо отвинтить ещё шесть барашков, и тогда есть надежда, что он сможет подняться выше уровня облаков, где солнце опять нагреет баллон, и даже при сильном ветре падение его прекратится.

Он принялся откручивать третий барашек, но вдруг замер в ужасе, потому что увидел, как из чёрных грозовых туч выныривает геликоптер типа «конвертоплан» и несётся прямо на него, бешено вращая, четырьмя горизонтальными винтами! Теперь крутить барашки было некогда. Аргус поклялся, что если выживет, то поменяет систему сбрасывания балласта на более совершенную, такую, чтобы можно было избавиться от груза одним нажатием рычага.

Но сейчас уйти от столкновения можно было только с помощью манёвра. Аргус бросился обратно к штурвалу, отпустил стопор и… чуть не остался без пальцев! Колесо с рукоятками закрутилось с бешенной скоростью, превратившись в смазанный круг, между тем, как пол ушёл из под ног авиатора и он пребольно стукнулся головой о потолок, после чего снова полетел кубарем.

Всё вокруг вращалось и плясало необъяснимым образом, и голова у Аргуса тоже шла кругом, но он смог собрать силу воли в кулак и не поддался этому кружению. Через пару секунд он привык к вращению и сумел встать, держась за коммуникации, вытянутые вдоль стен гондолы. Выглянув в иллюминатор, он тотчас понял, в чём дело — сейчас они на пару с конвертопланом неслись с бешеной скоростью внутри трубы смерча! При этом его случайному партнёру приходилось ещё хуже, чем ему самому.

Конвертоплан представлял собой обруч с четырьмя пропеллерами, надетый на воздушный шар. Сейчас его развернуло боком, и теперь его винты молотили по воздуху зря — центробежная сила не отпускала, превратив громоздкое сооружение в песчинку, несущуюся внутри раскрученного волчка. Аргус видел, что в иллюминаторах гондолы его товарища по несчастью горел свет. Пилот конвертоплана видимо прилагал отчаянные усилия, чтобы выровнять судно, но сделать это было почти невозможно в его положении.

Конструктивно гондола конвертоплана должна была находиться внизу под брюхом воздушного шара, но когда аппарат развернуло под углом девяносто градусов, кабина пилота оказалась как бы лежащей на боку. В каком положении сейчас его кресло? Ясно, что боком, но лицом вверх или лицом вниз? В любом случае управлять чем-то в такой позе более чем непросто. Даже элементарно сориентироваться крайне сложно!

Вдруг люк гондолы соседа открылся, и Аргус увидел его — пилота конвертоплана. Невысокая, щуплая фигурка, затянутая в кожаный комбинезон авиатора, на голове простой кожаный шлем с очками-консервами, а в руках сигнальные флажки.

Не одному Аргусу пришла в голову счастливая мысль про флажковую азбуку. Мало кто использовал её сейчас, когда все летающие аппараты, даже самые крохотные, были оборудованы радиотелеграфными устройствами связи. Но, не выучив все движения флажковой сигнализации, не показав виртуозное владение ею, невозможно было получить права пилота, будь ты хоть какой мастер пилотажа.

«Выстрели кошкой!» — просигналил ему неизвестный авиатор.

«Не понял, прошу повторить», — ответил Аргус, распахнув боковую дверь с риском вылететь наружу.

«Выстрели якорем-кошкой на буксировочном тросе, подтяни нас друг к другу», — пояснил пилот конвертоплана.

Подтянуть аппараты друг к другу? Он что с ума сошёл? В гости, что ли решил наведаться?

Но Аргус уже расчехлял якорную пушку. До него дошло, что вот так, как сейчас они могут долго мотаться. По крайней мере, до тех пор, пока смерч не наиграется ими и не превратит оба воздушных судна в обломки. А вот если вмешаться в центробежную пляску навязанную стихией, то можно нарушить замыслы торнадо и выскочить. Или погибнуть несколько раньше...

«Стреляю!» — просигналил Аргус, подождал, пока незнакомец укроется за краем люка и выстрелил в проём.

Аргус всегда хорошо стрелял из любого оружия, будь то револьвер, пистолет, спрятанный в шлеме или якорная пушка. Одного выстрела оказалось достаточно — кошка влетела в проём люка соседа, автоматически растопырила четыре острых загнутых когтя и тут же зацепилась за что-то внутри конвертоплана. Его пилот снова выглянул наружу и показал кулак с отогнутым вверх большим пальцем. Тогда Аргус взялся за рукоять лебёдки и начал крутить её. Аппараты пошли на сближение.

Смерч немедленно отреагировал на попытку к бегству тех, кого он уже считал своей собственностью. Ветер засвистел сильнее, тандем из двух летающих кораблей ускорил вращение, а воздушная труба, как будто сузилась и изогнулась. Но то, что задумали люди, было уже не остановить. Положение судов внутри смерча стало меняться. Приблизившись к центру, конвертоплан, винты которого по-прежнему работали, изменил наклон и поднялся чуть выше дирижабля Аргуса. Вращение его резко увеличилось, и он буквально замотался на тросе, как бумажный змей на верёвочке, попавший в восходящий поток.

Вдруг это вращение прекратилось. Конвертоплан замер посреди трубы смерча, приняв своё естественное положение, и теперь всё вращалось вокруг него, в том числе и дирижабль, который побежал по кругу, как скаковая лошадь на длинном поводе. Теперь Аргус понял задумку своего товарища по несчастью и восхитился его сообразительностью! Да, сейчас они медленно двигались вверх, придерживаясь оси смерча, и с каждым десятком метров вращение дирижабля замедлялось и замедлялось.

................................................................

Небесная лазурь светилась, как крыша из драгоценного хрусталя, на которую падали яркие солнечные лучи. Два потрёпанных, но не сдавшихся воздушных судна вынырнули из пелены облаков и стали набирать высоту, чтобы бушующая внизу буря не захлестнула их снова. Конвертоплан всё ещё буксировал дирижабль, лишённый собственной подвижности, но сейчас это происходило не в таком бешеном темпе, как при вытягивании из жерла торнадо.

Аргус снял шлем и бросил его в угол. Мокрые от пота волосы рассыпались по плечам давно не стрижеными патлами. Он отбросил их со лба… и вдруг увидел лик Девы! Она была на том же месте, что и в первый раз, хорошо видимая в лучах заходящего солнца. Слегка прозрачное, словно сотканное из облаков лицо размером с...

Может быть, он сошёл с ума? В борьбе за жизнь, в сражении со стихией он как-то забыл о своём фантастическом приключении, был готов приписать его игре воображения, бреду!..

Дева никуда не исчезала. Она смотрела на него, с лукавой улыбкой, почти смеясь. Вдруг немного ниже лица появилась рука юной богини. Рука с отогнутым кверху большим пальцем. Тот же жест, что и у пилота конвертоплана.

Аргус невольно оглянулся на своего друга и спасителя, с которым они теперь были обязаны друг другу жизнью, и увидел, что он тоже снял шлем и очки-консервы...

Сердце авиатора встало, как машина, у которой закончился мазут. Эти тёмные волосы, сейчас такие же мокрые, как у него… Эти такие знакомые черты дорогого лица… Эти глаза...

Как он скучал о ней! Как хотел снова увидеться, и как противился этому, зная, что такая встреча не принесёт им ничего, кроме боли. И вот теперь она вновь перед ним, а между ними пропасть… Как и тогда. Четыре долгих мучительных года рядом друг с другом и ещё шесть чёрных пустых лет врозь!.. И что теперь? Он ведь сейчас даже спросить её ни о чём не может. Ах, да! Аргус снова взялся за сигнальные флажки.

«Что ты здесь делаешь?»

«Я пришла за тобой»

«Но, откуда ты узнала?»

«Буксировщик рассказал, тот, что работает на причальной мачте. Ворвался в диспетчерскую, схватил микрофон и ну давай орать на весь Вавиландум! Тебя уже двое суток ищут, но большинство вернулись из-за надвигающейся бури»

«А ты полезла в бурю? Сумасшедшая!»

«Я люблю тебя!»

«Я знаю. Я тебя тоже люблю. Но, нельзя же так! Ты могла погибнуть, а шансов найти меня у тебя почти не было»

«Но ведь я нашла! Я поняла, что ты здесь, в самом центре. Меня сюда как будто кто-то привёл. Мне показалось, что какая-то сила указывает дорогу… Прости меня!»

«Это ты меня прости. Я был груб и вёл себя безобразно. Я не должен был говорить тебе такое!..»

«Возвращайся! Мне плохо без тебя»

«И мне без тебя плохо. Очень плохо! Но я не могу жить так, как мы жили тогда, последние годы...»

«Этого не будет. Будет всё хорошо, как раньше! Если ты захочешь, конечно же»

«Но почему?! Зачем надо было вычёркивать из жизни десять лет? Я не понимаю! Неужели здесь такая тайна, которую ты готова хранить любой ценой? Я ведь тогда чуть с ума не сошёл...»

«Да, я знаю, что тебе было очень плохо. Но тогда я не могла… Теперь могу рассказать. Дело в том, что...»

.......................................................................

.......................................................................

17.07.2018