Моя любимая Война

Сейчас, оглядываясь назад, я могу сказать, что в моей жизни не было большей страсти, чем война. Какое бы свое лицо она мне не показывала, я шел за ней, был ее рабом и слугой, был ее повелителем и хозяином. Чувствуя ее дыхание, переставал быть собой и становился чудовищем. Не боящимся смерти, беспощадным и бесстрашным, но все же чудовищем…

В первый раз я с ней встретился лет этак в пять, точнее не помню — давно это было. Она пришла вся в знаменах и орденах, въехала в мою жизнь на красивых лошадях и… забрала отца. Навсегда. Даже не знаю, где его могила, только имя мне от него досталось — Ян, да говорили люди, что смеялся он точь в точь как я...

До мельчайших подробностей запомнился его новенький ярко-красный мундир, грубые, до блеска начищенные сапоги, а вот лица не помню… Ни глаз, ни улыбки, ничего. Совсем ничего. Пустота одна. О том, каким он был, знаю только со слов матери. А уж она о нем говорила, как о святом. Умный, красивый, веселый, состоятельный. Непонятно только было, что рядом с таким мужчиной делала она — пусть добрая и отзывчивая, но некрасивая, уж самому себе я могу теперь признаться, и тихая, как мышь. Да и разве попал бы состоятельный человек в простые солдаты? А если она мне врала в одном, значит, могла солгать и во всем остальном…

Бабушка об отце, хоть он и был ее сыном, не говорила никогда. Только тяжело вздыхала на все расспросы и уходила плакать в палисадник перед домом. Даже не плакала, скорее выла. Громко так. Жалостливо… Туманный образ отца у меня с этим воем и неразделим. Да еще с красным мундиром и солдатскими сапогами…

Тогда моя жизнь поделилась на две части. До — сытую и счастливую. И после — полуголодную и унылую. Мама стала бледной тенью, бабушка почти перестала разговаривать, дед умер — не прошло и нескольких месяцев. Но ребенок всегда найдет, чем себя занять. Вот так и я в те годы старался пореже бывать дома и почаще уходить с друзьями на рыбалку, в лес. Да куда угодно — лишь бы не видеть потухшие лица дорогих мне людей. А так и я и в семью что-нибудь да принесу — то ягод лесных лукошко, то пару рыбин, да и родных почти не вижу. Засветло уходил, затемно возвращался. Попадало мне за поздние гульки от матери. Ой, попадало. Рука у нее тяжелая была, бабушка никогда до рукоприкладства не опускалась, а мама могла такой подзатыльник дать, что звездочки в глазах. Побьёт, бывало, а потом обнимет и в слезы. Сиротина, мол, безотцовщина, что с меня взять. Крепко она меня любила. Вот только пару раз видел, как она вздрагивала, когда я смеялся — отца, наверно, вспоминала.

Как подрос, так начал на любую работу соглашаться, лишь бы платили. Мужчина-то в семье я один, я и ответ за нее несу. Бабушка совсем старая стала, у мамы седых волос больше, чем русых, куда им здоровенного детину содержать? Моя очередь настала. Жить тогда стало полегче. Мои дома хлопочут по хозяйству, а я на заработках по окрестным селам. Работа была всегда. Мама меня, помню, женить решила. К каждой дивчине присматривалась — что да как, семья, приданное. А я только посмеивался. Молодой был, горячий, погулять подольше хотелось. Девчонки мне, конечно, нравились, особенно одна, но так чтобы жениться, так увольте — и свободным мне было неплохо…

Второй раз война прокатилась по моей жизни несколько лет назад… Я тогда как раз в Заовражье ездил— скотину резал. Деньги давали хорошие, а делов всего-то на пару дней. Кров и кормежка прилагались, да и дочурка у хозяина была кровь с молоком. Не скучал я тогда, в общем. На целую неделю работу растянул. На свою голову… Вернулся, а моей родной Березовки просто нет. Совсем. Только остовы сгоревших домов стоят да трупы вокруг лежат. Все до одного там были. Никто не выжил. Ни старый верный пес, что не раз меня от побоев Нирта спасал. Ни сам Нирт, казалось такой сильный и непобедимый. Ни соседский трехлетний пацан, которому я совсем недавно деревянного коня смастерил. Ни Олеша, за которой я два года бегал как последний дурак, а она только носом воротила. Ни немногословная, но любящая и заботливая бабушка. Ни мама… Потом узнал, что на нас армия эрдов напала. Их еще после той войны нелюдями в народе называть стали. Пленных они не брали, женщин не насиловали, только глаза выжигали, а потом еще живых на куски рубили. Мужчинам отрубали ноги и бросали истекать кровью. Детям размажживали головы булавами. Стариков загоняли в их дома и сжигали заживо…

Во мне в тот момент всё умерло. Эмоции, чувства, желания. Всё умерло. Только ненависть осталась. К эрдам. И войне. Но больше, конечно, к эрдам. И единственное, о чем я мог думать — это месть. Убить как можно больше эрдов. Причинить им как можно большие страдания. Изнасиловать как можно больше их женщин. Отдать за немаленькое вознаграждение как можно больше эрдских детей в рабские дома. Ну, не могу я детей убивать, рука не поднимается. Понял я тогда, что не жить мне больше простой крестьянской жизнью, теперь у меня были другие цели…

Ярко-красный мундир всегда был на мне. Сапоги я чистил каждый день. Оружие в идеальном состоянии… Только вот дома меня никто не ждал. Не было у меня дома…

Так и жил эти годы. Дышал войной. Пил войну. Сам стал войной… Теперь я не только отца, но и матери лица не вспомню. Только запах ее всегда со мной в глубине души. Запах ржаного хлеба. Самый лучший на земле. Самый-самый…

Точно знаю, сколько я этих проклятущих эрдов убил — сто двадцать семь. Каждым шрамом гордился, даже обрубком вместо уха — ненависть во мне горела ничуть не меньше, чем сразу после… После того, как увидел бабушкин обугленный труп, только по кольцу ее и узнал. После того, как рыдал над маминым растерзанным телом… Перед началом моей личной Войны. Сколько она шла, не знаю. Я годочки-то не считал, только убитых врагов… Вот тогда-то я и стал чудовищем и перестал быть человеком. Днем убивал, а ночью, стискивая зубы, пытался заснуть, чтобы лица убитых не видеть, чтобы стоны их не слышать. Хоть на пару часов. Думал, что так теперь будет всегда, но жизнь — она сложная штука и такие фертели выкидывает, что нарочно не придумаешь…

Но даже самая жестокая война может закончиться. Меня тогда как раз ефрейтором назначили, выше при моем происхождении мне было не подняться. Хоть и ставили перед новичками и бывалыми вояками в пример, но продвигать начальство по служебной лестнице меня не спешило. Кто я такой? Никто. Простой селянин. Хоть и с заслугами перед Родиной. А, еще медальку какую-то вручили, «За доблесть» что ли. И перевели в другой полк «на усиление границ королевства нашего». Добрался я с обозом на место назначения, а все на вылазке. Усилением границ оказалось банальное нападение на ближайшее к границе эрдейское село. Но тогда я этого еще не понимал, тогда я считал себя праведным мстителем и мне всё было мало. Остановится и посмотреть на себя со стороны боялся…

Так вот, славная тогда, скорее всего, была заварушка. Только успел я только к самому ее концу. Не дали Боги мне в тот день помахать саблей. Начальству быстро представился и пошел искать недобитых эрдов. Ребята с моего нового полка уже почти всех прикончили и теперь слышны были только громкие крики насилуемых женщин. Увидев краем глаз какое-то шевеление за окошком одного аккуратненького и чистенького домика, наши так строить не умеют, решил проверить что да как…

Как сейчас помню, стою я в светлице перед испуганной юной эрдейкой, которая с трудом держит в руках топор и не собирается, как другие, до нее, умолять меня оставить ее в живых. Только зыркает на меня злобной тигрицей. На Олешу похожа… Красивая… Сам понимаю, что ее одним ударом сабли перешибу, а стою как вкопанный и даже достать оружие не могу… Хлебом она пахла. Ржаным… Таким домашним… Таким… Родным… А из двери за ее спиной малыш выглядывает. Смешной такой, заплаканный, но при оружии. Деревянную сабельку на меня наставляет, мамку свою защищая. И смотря в его глаза, стал я опять собой. Ни солдатом, ни ефрейтором, ни бывалым воякой, ни убийцей — это был не я, это был кто-то другой в прошлой жизни, которую я тогда твердо решил забыть. Я снова стал простым деревенским пареньком из Березовки. И все, что мне нужно, так это кто-то, кого я могу обнять. Кому смогу выговориться. С кем смогу стать опять человеком…

Сам не знаю, что тогда ее заставило мне поверить. Сам не знаю, как мы поняли друг друга, говоря на разных языках. Сам не знаю, как за одну секунду они стали моей семьей. Бывает любовь с первого взгляда. Точно вам говорю, сам через это прошел. Не знаю, как это у женщин, но потом она мне рассказывала, что, когда, я так и не вытащил саблю и подмигнул ее сыночку, у нее что-то в груди перевернулось и стало понятно, что я им вреда не причиню. Может сразу она меня и не полюбила, но со мной пошла. А теперь иначе как "любимый" и не называет. И по глазам вижу, что не врет…

Меня под трибунал хотели отдать, но Боги помогли, уж не знаю теперь эрдейские или наши, но генерал какой-то важный велел меня отпустить, да полковника разжаловали, как вскрылись набеги на беззащитные села. Без копейки денег мне пришлось уйти, без звания заслуженного, без сразу отвернувшихся от меня друзей. Хотя какие они мне друзья?

Вернулся я с ней в родные края, основал Тополевку недалеко от моего родного села. Теперь я не один. Мы счастливы, и то, что в этой жизни получалось лучше всего — убивать — больше никогда не будет моим ремеслом и смыслом жизни. У меня появился сын, а теперь и дочурка родилась — солнышко мое конопатое. Теперь есть новый смысл: делать счастливее близких мне людей. Благодаря им я понял, что являюсь всего лишь слабым человеком, а не бесстрашным мстителем. И именно моя новая семья сделала меня по-настоящему сильным. Духом. Телом. Верой. Они, а не боевые товарищи или учитель сабельного боя. Скажете, не мужик, рохля. А вы в моей шкуре побываете, тогда и поговорим и о жизни, и о войне, и о любви… На могилыу к моим близким мы ходим вместе, мы все теперь делаем вместе — вот вам и настоящая жизнь, вот вам моя жизнь…

Совсем забыл сказать, зовут мою любимую Война. По воле случая на эрдейском это означает «любовь»…