Ледяное сердце

Она никогда не видела снег.
Даже огромные белые хлопья, мелькающие за окном целыми сутками суровой зимой и высокие сугробы на тротуарах, и наметенные белые "стены", закрывающие половину окна.
Она не видела и даже не хотела понимать, что на улице мороз, что там бушует метель, что за окном все белое, словно задернутое холодным покрывалом.
Она даже не знала, что такое сосульки. Она не видела снеговиков. Она никогда не лепила снежки.
Она не видела зиму лишь потому что не хотела выходить из своей квартиры и никогда не смотрела в окно.

Когда к ней забегали друзья, довольные и раскрасневшиеся с мороза, проходили, разувшись, к ней в спальню, то всегда говорили: "Эмми, там такой снегопад!" и отряхивали снег с курток прямо на паркетный пол. Эмми, пожав плечами шла на кухню, босиком наступая на холодные капельки от растаявших снежинок.
Она заваривала горячий кофе, наливая его в фарфоровую чашку английского "цветочного" стиля, предлагала напиток своим гостям и, подперев голову рукой, задумчиво смотрела на яркие портьеры, закрывающее окно. Сквозь разукрашенную витиеватыми розами ткань просачивался тусклый, как будто вечно больной зимний свет.

Друзья, пытаясь отогреться теплым напитком, возбужденно рассказывали о погоде за окном, о том, как утром слепили снеговика, а днем играли в снежки. О том, что дороги за городом замело, а в окрестных лесах удивительно красиво. И всегда, усмехаясь, добавляли, что даже взрослые не отказываются прокатиться на санках.
Эмми медленно кивала в ответ на каждый рассказ, почти не слушая их слов.
Ее гости все говорили и говорили, лишь переводя разговор на что-то менее зимнее, желая удивить девушку новостями своей жизни или, вообще, всего мира, будто верили, что это разобьет ту невидимую стену, что отделяла ее от них, вернет ее в привычный, такой любимый ими мир. Но стена отчего-то не хотела разбиваться, и Эмми почему-то все не возвращалась…

Она улыбалась уголками губ и потихоньку втягивалась в беседу. Эмми сидела на деревянном табурете, прислонившись спиной к стене и наблюдала за тем, как какой-нибудь из ее друзей, опустошив первую чашку горячего кофе, подходил к плите и, насыпав в турку с водой пару ложек ароматного коричневого порошка, зажигал огонь. По кухне плыл свежий запах крепкого напитка, а Эмми вновь уходила в далекие и нереальные миры своих мыслей, перед которыми меркло все настоящее и все происходящее вокруг словно бы и вовсе не занимало ее.

И вот, очередной друг, забежавший в гости, выпив новую порцию кофе, что-то говорил на прощание и уходил, как всегда слегка обидевшись на задумчивую девушку.
Через некоторое время Эмми потихоньку приходила в себя, словно оттаивала, мыла грязную кружку под струей холодной воды и снова уходила в свою комнату.
Там, на большой двухспальной кровати, застеленной бельём с рисунком в виде крупных роз и яркий пионов, она раскладывала старые книги с затертыми и кое-где рваными корешками, с обложками, залитыми кофе и пожелтевшими от старости страницами. Эмми день за днем листала каждую из них, словно стараясь запомнить дословно или найти то, что каждый раз ускользало от ее взгляда.

Целая комната в ее квартире была забита книгами — они занимали все шкафы, стеллажи и тумбочки и, пестря корешками, неровными стопками стояли на полу. Среди них были и совсем старые книги, и более новые, словно купленные только вчера.

Иногда друзья с пакетами, полными продуктов, заходили в спальню Эмми и заставали ее сидящей на кровати в окружении массивных фолиантов. Такую сосредоточенную, напряженную и тихую, будто ее и вовсе не было в этой комнате, а был один лишь запах кофе и книжкой пыли, витавшей над давно заброшенными и никому не нужными теперь вещами.
"Что ты там ищешь?" — спрашивали друзья, и всякий раз на этот вопрос она отвечала одно и то же: "Призвание".

Многие знакомые давно отвернулись от нее, считая Эмми сумасшедшей.
Немногочисленные друзья, забегающие в ее квартирку пару раз в неделю, тоже придерживались этого мнения, хотя и не демонстрировали его открыто.
Мать слегка побаивалась Эмми и предпочитала не появляться в доме, где жила девушка, после вердикта психотерапевта, которого все же мать решила вызвать, когда девочке исполнилось шестнадцать лет.
"Ксенофобия. Ярко выраженная ксенофобия. К сожалению, современная медицина не в состоянии справится с этой болезнью", — сказал он тогда, проведя несколько несложных психологических тестов. Услышав вердикт врача, Эмми лишь пожала плечами и, буркнув себе под нос: "Ведьма-затворница", ушла в свою комнату.
Женщина что-то долго выясняла у доктора, и Эмми слышала, как он спокойно и лаконично отвечал на все вопросы.
Затем мама в спешке собралась, предложив подвезти доктора, который добирался к пациентке на такси. Врач тогда выписал длинный список необходимых лекарств и поспешил уйти, оставив рецепт где-то в коридоре. Эмми слышала, как они еще что-то обсуждали на лестничной площадке, ожидая лифт.

После этого мать лишь иногда созванивалась с дочерью, оставив все заботы няне, которую она наняла на следующий день после ухода врача. Мать каждый раз убеждала девушку делать то, что сама считала нужным, но Эмми упорно отказывалась слушать мамины наставления, стараясь побыстрее закончить разговор, бросала трубку и возвращалась к своим книгам, пытаясь найти в них успокоение.

Так продолжалось довольно долго. В свои двадцать три года девушка почти не ела, мало разговаривала и никогда не смеялась. И почти не выходила на улицу.
Эмми училась заочно, выбираясь из дома только тогда, когда было необходимо сдавать очередной экзамен.
И, Как ни странно, всегда выходило так, что в дни своих редких прогулок, Эмми заставала серую, унылую, ничем не примечательную погоду. Она видела тучи, дождь, ветер. И никогда — снег.
Впрочем, она не желала его видеть. Ей было плевать на окружающий мир: вся ее жизнь сосредоточилась на книгах, доставшихся в наследство от умершего отца. На книгах, в которых она читала сказки и волшебные истории, в которых на первый взгляд вроде бы и не было ничего важного. Но девушка внимательно, иногда по нескольку раз, перечитывала каждый из фолиантов, вновь и вновь пытаясь найти в них то, о чем она не уставала говорить своим немногочисленным друзьям и прежде всего самой себе – свое призвание.

Девушка уже не удивляла друзей своей замкнутостью, отчужденностью. Они по-прежнему приходили к Эмми, рассказывая о погоде за окном.
Но в ее памяти почему-то откладывались лишь рассказы о зиме. О том, какая она холодная, колкая и завораживающе прекрасная.
"Вот только зачем это все? Зачем наигранное веселье? — думала она, рассматривая своих гостей. — Вам ведь на самом деле плевать и на снег, и на зиму. Вам и на меня плевать. Но нет же… Вы приходите и так наивно изображаете радость. Пытаетесь ломать глупые стереотипы о серости и унылости вашей жизни. Обманываете сами себя. Но не меня… Я знаю, в каждом из вас есть что-то… Что-то важное. Зачем это прятать?"

И вот наступила очередная зима на двадцать четвертом году ее жизни. Такая же снежная, как и всегда, такая же холодная, как и раньше. Белая, невесомая. "Королевская зима", — так часто говорил отец. Только Эмми было все равно. Окна в комнатах были зашторены, позволяя проникать в квартиру лишь слабому свету и по-прежнему скрывая уличный пейзаж.

Замок на двери квартиры Эмми едва слышно щелкнул, впуская очередного гостя. Эмми выбралась из кровати, коснувшись ступнями холодного пола.
— Эмми, там такой… — начал было ее друг, но девушка перебила его:
— Майк, тут такой снегопад! — и лучезарно улыбнулась, взяв его за руку и приведя его в гостинную.
И, действительно, словно из ниоткуда на паркет сыпался снег, уже достаточно толстым слоем покрывший пол и напомнивший пушистый белоснежный ковер.
Еще раз улыбнувший Майку, Эмми босиком прошла по снегу, оставляя следы, ясно видневшиеся на этом волшебном, почти нереальном белом покрывале.
— Эмми, как это?.. — парень запнулся, замерев от увиденного.
— Майк, все просто! — девушка снова улыбнулась, окончательно сбивая с толку несчастного гостя, — я нашла свое призвание!
— Какое же? — едва слышно прошептал Майк.
"Она шутит, — лихорадочно пытался найти он объяснение происходящему, — это какой-то фокус".
— Я могу создать зиму, — так же тихо ответила девушка, указав на книгу, которая называлась «Магия зимы» и одиноко лежала в центре обеденного стола, так же, как и все в комнате, засыпанного снежинками.
Эмми распахнула окно, позволяя уличной зиме смешаться с ее собственными снежинками, и вдохнула пронзительно-свежий воздух. Ветер резко залетел в квартиру, развевая плотные шторы, снежинки закружились в безумном, искрящемся танце.
— Эмми, прекрати! — Майк испуганно попятился.
— Но почему, Майк? — девушка удивленно обернулась. — Мне нравится это. Я люблю зиму. Помнишь, как все вы рассказывали мне о той погоде за окном? Помнишь, как ты радовался как ребенок первому выпавшему снегу? А потом говорил, что я этого не понимаю и что сама в этом виновата? Помнишь? Так вот теперь я свободна, Майк! Я тоже могу радоваться таким простым вещам.
— Эмми… — тихонько шепнул парень, так и не найдя слов, чтобы продолжить.
Снежинки запутывались в темных волосах девушки, с которыми играл теперь дышащий холодом зимний ветер. Ее кожа почти сливалась с падающим снегом — была так же бела, почти прозрачна за тонким полотном легкого домашнего платья.
"Черт, какая же она красивая, такая снежная… Эмми. Нет, волшебница! Волшебница Эмми… Неужели она так просто может взять и изменить этот мир? Доказать, что магия существует?.. Магия?! Так ведь не бывает!.." — парень резко тряхнул головой, пытаясь отогнать странные мысли.
Медленно он подошел к распахнутому окну, где стояла Эмми. Сняв с себя куртку, он набросил ее на плечи девушки.
— Ты же замерзнешь, — тихо сказал он, ладонью дотронувшись до неприкрытой домашним платьем спины Эмми, а про себя добавил: "Ты слишком хрупкая для холодной зимы".
— Я же ледяная, — Эмми повернулась к нему, радостно улыбнувшись.
Майк мгновенно убрал руку, обожженный холодом корочки льда, покрывавшей кожу девушки, и на ее коже остался едва заметный след от его ладони.
— Эмми, так это правда? — он едва смог выдавить из себя эти слова.
— Да, Майк, это правда. Я нашла то, что так давно искала. Порадуйся за меня, Майк! Теперь я свободна, теперь я существую! Я – это я! – и, сдернув с плеч его куртку, она протянула ее ему и радостно засмеялась, наслаждаясь ледяным ветром, ласкающим кожу.