Когда деревья оживают

— А ты знаешь, что деревья могут оживать, — Митька подмигнул, сжимая мою ладонь в своей потной руке.

Мы шагали по пыльной дороге к школе.

— Опять врешь! — выдернула я руку. — Тогда почему вчера, когда Кирилл ломал ветки у леса, они не дали сдачи?

Митя нахмурился, его веснушчатое лицо стало серьезным:

— Деревья терпеливые… — пристально посмотрел он на меня. — У тебя глаза красные. Плакала? Обижают — дай отпор!

Я закусила губу. Как объяснить, что внутри меня будто вырастает ледяная глыба, когда надо дать отпор? Я торопливо пошла вперед, вспоминая, как попала сюда.

После похорон папы, мама привезла меня к своей сестре Раисе. Ее дом встретил нас печным дымом и покосившимся забором. Тетя Рая пропадала на работе, поэтому меня «приставили» к ее сыну Мите. Он хмурился — к экзаменам надо готовиться, а тут я. Мама навещала редко, а в последний раз они с тетей закрылись на кухне. Сквозь щель возле дверной петли доносились приглушенные голоса и звон ложек о чашки. Я притаилась. Тетя Рая что-то терпеливо объясняла, а потом вскрикнула:

— Кукушка!

Мама, прижав синий платок к глазам, схватила сумочку. Отскочив от двери, я удивленно смотрела, как она бежит по ступенькам давно не крашенного крыльца.

На следующий день тетя Рая повела меня в местную школу. За одноэтажным, коричневым зданием, приютившемся на краю поселка, желтело поле, разрезанное серой дорогой. А дальше стена дремучего леса загораживала горизонт.

— Теперь учиться будешь здесь, — объяснила она.

— Я к маме хочу! — не соглашаясь, замотала я головой.

— Светочка, миленькая, так надо, понимаешь? — тетя Рая, присев на корточки, погладила меня по голове.

— Когда мама заберет меня? — я ничего не понимала.

— Потом, Светочка, попозже, — старалась успокоить тетя Рая. Сначала меня обдало жаром, потом похолодели руки, голова закружилась и мир покачнулся.

— Посиди здесь, на скамеечке, — забеспокоилась тетя Рая, пихая мне в руку носовой платок, — я Митюху найду.

И ушла.

— Ха-ха-ха! Сиротинушку привели! — нагло засмеялись, подошедшие неизвестно откуда, ребята.

— У меня мама есть!

— Уже — нет! Тетка Рая всем рассказала, что твоя мама снова замуж выходит, и ты ей — лишняя!

Я со страхом смотрела, как самый рослый из ребят сжимал кулаки, и, вдруг вспомнила: вчера, его отец, пьяный, с гибким ивовым прутом…

— Это ты — лишний! Это тебя твой отец… — слова застряли у меня внутри.

Лицо парня побледнело, глаза расширились и недобро блеснули — он понял, что я знаю то, что должно было остаться тайной.

— Кирюха! Давай, проучим городскую выскочку! — неожиданно прокричал парень поменьше.

Я бросилась на обидчиков первая. Но что может девочка, которую с рожденья оберегали от «гнилости мира»? Ухватив за кружевной воротник, Кирюха отбросил меня. Кто-то крикнул, схватил за рукав, но я рванула так сильно, что ткань затрещала. И побежала прочь от школы, ребят, тети Раи и Митьки. Хотелось только одного — утонуть в мрачной темноте деревьев и пропасть навсегда. Уворачиваясь от веток, все дальше погружалась в лес, но, вдруг, нога за что-то зацепилась.

Вставать сил не было, и я заревела, уткнувшись лицом в колючую траву. Но и реветь то же не получилось, плач перешел в судорожный хрип.

— Вставай, — раздался рядом тихий голос Мити, — ты думаешь что-то изменится, если будешь лежать?

Он схватил меня за плечи и попытался поставить на негнущиеся ноги.

— Я к маме хочу!

— Не сейчас, — помрачнел Митька. — Через год тебя отвезу.

— Мне плохо здесь…

— Привыкнешь. Я уверен, что человек так устроен, что может выжить везде. Вон, смотри, даже деревья могут приспособиться. А ты, что, хуже их?

Я медленно подняла голову. Ветер повалил старое, засохшее дерево на молодую березку, отломив ей макушку. Но из нижних ветвей березки вытянулись два новых побега. Оказавшись в плену у засохших сучьев, березка продолжила расти, и, изогнувшись, как лучник, натягивающий тетиву, превратилась в кудрявую красавицу с изящно выгнутым стволом.

— Если побежишь дальше, то совсем заблудишься. Леший ветками захлестнёт, закружит, заморочит и ты сгинешь.

Я молчала. Конечно, про Лешего это опять сказки, но пропадать расхотелось.

— Деревья похожи на людей, и могут нас понимать. Веришь? — Митя резко развернул меня.

Толстый, в три моих обхвата, ствол дуба был изборожден глубокими трещинами, между которых ютились голубоватые пятна лишайника. Изогнутые ветви, похожие на скрюченные руки, тянулись в разные стороны, а их концы украшали молодые побеги — будто старик — великан протягивал к нам костлявые пальцы.

— Ты не просто здесь упала, — продолжил он, — это дуб тебя остановил. Пожалел реву и остановил. Бабка Агафья, та, что живет на краю деревни, и такая же старая, как ее дом, рассказывала, что этот дуб вырастили духи, охраняющие обиженных детей.

Я мало что знала о лесе и деревьях, поэтому рассказ Мити вызвал интерес.

— Обними дуб, — предложил он, — почувствуй, как под корой течет сок, дающий силу.

Я нерешительно коснулась дерева. Муравьи, щекоча, побежали по пальцам. Прохладный ствол дуба под ладонями потеплел, странный узор на коре, словно из застывших капель слез, покалывал. Может, здесь и правда плакали обиженные дети? Прижалась щекой — дуб вздрогнул! Это не толчок сока — сердца! Муравьи замерли на моей руке. Я перевернула ладони — странный узор перешел на них. Дуб почувствовал меня! Не Митьку с его выдумками, не Кирюху, а именно меня — чужую городскую. Митька нетерпеливо потянул за локоть, и я понуро побрела за ним…

Тетя Рая молчала по поводу побега, а Митя теперь всячески старался не оставлять меня одну.

Весна заявила о себе теплым солнцем, молочным цветением садов и зеленой нежностью травы. Весенние соки пробудили и мой дуб — его почки набухли, словно готовясь к чему-то. Я по-прежнему скучала по маме, но старалась держать грусть внутри. Огорчало одно: оказываясь в поле зрения компании Кирилла, я тут же получала тычки, дергали за волосы. В последний раз не просто толкнули, а ударили книгой по голове. Митя заступался, но он не всегда оказывался рядом, а тете Рае жаловаться было бесполезно.

— Терпи, — говорила она, замазывая зеленкой царапины, — а лучше — ответь, каждый должен уметь постоять за себя сам. Смотри, что у меня от детства осталось. И ничего!

Тетя Рая подняла край юбки: ногу пересекал неприятно-темного цвета шрам.

И я терпела. Но Кирюхина банда знала все мои тайные места, и безжалостно выгонял из новых. Но все же, одно спасение было — когда становилось невмоготу, убегала в лес. Вот и сейчас я сидела, прислонившись к шершавому стволу дуба. Солнечные пятна дрожали на моих коленях, а я наслаждалась покоем, тем самым, что получала только здесь, между могучих корней, обнимающих землю, словно узловатые пальцы старика.

— — Тише! Вон она! — эхо разнесло между деревьев, заставляя мурашки побежать по спине.

Я узнала визгливый голос Валерки, прихвостня Кирилла. От страха залезла на дуб. Кирилл вынырнул из кустов, сверкая в пальцах складным ножом. Сталь холодно блеснула, оставляя полосы на коре.

— Слезай — прикрикнул он.

Снова ощутив успокоительную теплоту коры, я лишь крепче вцепилась в сук. Кирилл подпрыгнул, но до сучьев не достал. Плюнув, он вцепился в дуб, мучительно подтянулся и ухватился за ветку. Вися на одной руке, он извивался, пытаясь закинуть ногу. Вдруг ветка под ним странно заскрипела — будто дерево тяжело вздохнуло — затем резко качнулась и с треском обломилась. Кирюха с воплем полетел вниз, а тяжелый сук рухнул следом, едва не задев. В глазах Кирилла появился растерянность.

— Что, ивовые прутья померещились? — захихикала я.

Погрозив кулаком, он махнул рукой ребятам, и, хромая, ушел.

А я, забравшись выше, нашла дупло под раскидистой веткой. Обложив его мягкой травой, сделала тайный уголок и принесла туда зеленую тетрадь и ручку. Ветер играл волнистыми листьями дуба, заставляя их трепетать. Тени дрожали и переплетались, образуя забавное очертание — лохматое, смешное существо с синими глазами танцевало забавный танец. Существо подмигнуло и растворилось в солнечных бликах, оставив на тетрадке капельку смолы — слезу дуба. Я написала об этом маме, смахивая слезы с щек. Смешно шевеля усиками, муравьи деловито засновали по листам, словно предлагая стать почтальонами.

Лето наполнило воздух запахом созревших фруктов, малосольных огурцов и высушенного сена. Кожа покрылась коричневым загаром. Таким же, как цвет созревших желудей «моего» дуба. Он щедро раздавал их белкам, птицам и просто ронял вниз, чтобы, полежав на земле, они прорастали крепкими побегами. В один из последних августовских дней, когда воздух уже пах скорой осенью, я пошла за водой. Кирилл с компанией азартно выбивали палкой чурку за черту, соревнуясь в меткости. Я молча защелкнула замок карабина на ручке ведра.

— Сейчас мы тебя умоем! — завеселились ребята.

Громкий стук ведра о колодезное кольцо, словно выстрел, заставил их притихнуть.

— Дочка, набери еще, — нарочито громко произнесла подошедшая тетя Рая.

Кирюха скривился в усмешке, сжимая свою палку.

Дома нас ждал собирающий вещи Митя.

— Учиться уезжаю, — он избегал моего взгляда, а тетя Рая украдкой смахивала слезу.

Я кивнула, чувствуя, как внутри снова заворочалась знакомая боль. Не в силах этого вынести, я выскользнула из дома к золотистому, пшеничному полю с голубыми искорками васильков. Краем глаза заметила движение за старым забором — кто-то мелькнул и скрылся. Но мне было не до этого. Быстро миновав поросль молодых осинок, я свернула на знакомую тропинку.

Мой дуб радостно зашумел листовою, а ветер взъерошил игриво волосы. Забравшись в дупло, я устроилась на подсохшей траве, но внезапно…

— Быстрее! Она там! — ледяной ужас охватил меня.

Выглянув, я увидела ребят с самодельной лестницей. Они явно готовились к «охоте».

— Теперь это место наше! — радовался Кирюха, карабкаясь вверх.

Схватив за ногу, он вытащил меня, толкнул, и я почувствовала острую боль в спине.

— Будешь приносить нам еду, тогда, может, не тронем! — нагло заявил Кирюха, и поднял палку, заметив зажатые в моей руке письма. — Это что? Давай!

Закрыв глаза, я вжалась в шершавую кору. Дерево вспыхнуло жаром, задрожало, наполнило воздух горьковатым ароматом дубовых листьев. Раздался треск — не просто ломающихся веток, а будто дуб вскрикнул от негодования. Когда я осмелилась приоткрыть глаза, передо мной на склонившихся ветвях, стояло Оно. Точь-в-точь, то лохматое существо из теней, что я видела раньше. Темно-синие глаза, как у маминого платка. Листья дуба зашевелились, повторяя: «Довольно… Хватит…»

Ужас отразился в глазах ребят, палка выпала из трясущихся рук Кирилла. А я поняла — дуб защищал! И не просто защищал, а возвращал то, что у меня отняли.

Ветка хлестнула моего обидчика, оставив ярко-алый след на его лице. Крики ребят смешались с уханьем филина, когда они бросились врассыпную…

— Ты в порядке? — голос Мити дрожал от волнения. — Я два часа тебя искал! Хорошо догадался в лес пойти, там услышал плач. Это ты плакала?

Не дождавшись ответа, он продолжил: — Я видел, как они бежали… Их лица… Свет. Что здесь произошло?

Заметив сочившиеся смолой царапины на стволе, он потянулся к ним, и тут же резко отдернул руку. На ладони загорелись бордовые полосы, словно ожог.

Митя непонимающе посмотрел то на меня, то на дуб.

— Дуб… он действительно ожил. Он меня защищал, — пробормотала я.

— Дуб? Ты уверенна? А может, еще Кирилла побил? Послушай, я же шутил, говоря о том, что деревья оживают! — Костя отказывался верить своим глазам, поэтому просто потрогал мой лоб. — Ты как себя чувствуешь? И зачем, вообще, сюда пришла?

— Я хотела попросить дуб … передать это маме… — разжав кулак, я показала смятые листы тетради, исписанные моим подчерком.

Не сводя глаз с шевелящихся без ветра веток, Митя понимающе кивнул.

— После экзаменов. Сразу поедем. — он обнял меня. — Но поклянись — больше не приходить сюда одной. Здесь что-то не так! И смолой сильно пахнет, даже голова заболела.

Он не решался повернуться спиной к дубу, пока мы не вышли на опушку. И даже тогда он то и дело оглядывался, как будто за нами все еще кто-то следил из глубины леса…