Люблю весну. Птички там всякие, цветочки, травка зеленеет. Все это без сомнения прекрасно. Но главное тут другое — удача мне в эту пору года всегда сопутствует. Из любых передряг без проблем выпутываюсь, любые дела мне по плечу.
Да и зазнобу свою я весною встретил. Весны две назад это было. Точно — две, мне в том году как раз двадцать стукнуло. Пошел тогда на запруду за княженикой, а, когда возвращался, то на тракте перевернутую карету приметил. А рядом с ней стояли двое: пожилой, усатый, жутко перепуганный кучер и молодая девушка. Одета проще некуда, ни вышивки, ни брильянтов, ни кружев. Поздоровалась она и попросила к гадалке нашей «сопроводить», пока кучер будет карету чинить. Уж, не знаю, что там сломалось, но вид у дедули был похоронный и даже слова не проронил за все время, только кланялся и пот со лба вытирал. Ну, я и «сопроводил». Под пристальным взглядом кучера. Аж, до самого ворожеиного дома аршинах в пяти за нами шел. И никакие уговоры со стороны девушки вернуться к прерванному ремонту деда не заставили. Только подозрительнее и решительнее взгляд у него становился с каждой новой просьбой.
Оказалось, что знахарка наша, что все за глаза Бородавкой кличут, а в лицо — Глафирой Пантелеевной, родственница этой девушки дальняя. Бабушкиной двоюродной сестры золовка, если я правильно запомнил. Так вот, шли мы, значит, и разговаривали обо всем. Вернее она меня спрашивала, а я отвечал. На те вопросы, которые были более-менее понятными. Ну, там про урожай, погоду, княженику — никогда ее, бедняжка, не пробовала. А на всякое непонятное только отшучивался. Кто его знает, что такое аннона, климат и плоды ценокарпные?
Внешность у незнакомки, Маргаритой назвалась — никогда такого имени не встречал, необычная, не то, что у наших деревенских. Те все статные, румяные, кровь с молоком, чернобровые. А эта невысокая — мне только до середины груди достает, золотоволосая — пшеничная коса ниже пояса, лицо, правда, немного не того — на лисичку больно смахивает и глаза хитрющие, но, может, это им, городским, так положено. О себе девушка рассказывала мало, призналась только, что живет в столице и часто к бабуле-знахарке приезжает — совета спросить да на жизнь пожаловаться.
— Бабушка Глафира — самый близкий на свете человек. Маменька давно уже в могиле, отцу дороже золото да власть, ни братьев, ни сестер…
— А соседи, остальная родня? У нас в деревне всё про всех знают: у кого корова отелилась, к кому Иван-кузнец клинья подбивает, какую нынче молодуху староста на сеновал сводил. Ничего не скроется, зато и за советом есть к кому идти. Тот же староста, хоть и ходок по чужим бабам, но мужик знающий. Да и кузнец — и в долг кобылу подкует, и, если угостишь чаркой, такие истории расскажет, что про все свои проблемы забудешь.
— В городе все по другому: кому что скажешь, так сразу к батеньке бегут докладывать. Авось перепадет что-то за донос. С кем-то заговоришь душевно, так сразу женихом с невестой кличут. Улыбнешься — влюбленной по уши нарекут, заплачешь — несчастливо влюбленной. Надоело мне за каждым своим словом следить.
— Так к нам переезжай. Как раз хата пустует: там всего ничего делов-то — со старостой договориться. Но тут я уже подсбить могу.
— Если бы… Но что толку попусту мечтать? Я и сюда вырываюсь обманом. Скажу отцу, что мигренью маюсь и денек наедине с собой побыть хочу, служанкам пару серебряных дам, вызову верного мне кучера и сюда. А с лекарем я специально поругалась, чтобы причина была его не звать. А прознает кто, так и прекратятся мои поездки. И останусь я совсем одна…
А слезы так и лились рекой. Жалко мне ее стало, хоть и не понял, о чем она говорит. Какое в городе может быть одиночество? Один раз там был — на всю жизнь зарекся. Народу тьма, все кричат что-то, бегут куда-то, расфуфыренные, злые. И дома эти огромные… Жуткое местечко. Но кто их городских знает, может, они там с жиру бесятся? И что могут быть за проблемы у богатенькой молодой девицы? Но она так плакала, что и у меня кошки на душе заскреблись. А я там блохастых пушистиков обычно не держу. Но Маргарита, и кто такое имя придумал, быстро себя в руки взяла и разговор опять на меня перевела…
Шел я тогда и ног под собой не чуял. Мне бы такую. Веселая — задорно так хохотала, заразительно, особенно когда я ей о чем-то серьезном рассказывал: ну, там о папаниных новых хохлатках или запорах у мамкиной любимицы — козы Аглафены, умная — словечки всякие мудреные знает и даже прочитала то, что на трактирной вывеске когда-то поп наш в поддатом состоянии на староцерковном нацарапал: «Пиво здесь не доливают». И соврал же ж, собака, — льет Кобелий всегда вровень с краями кружки. А ведь божился святоша, что это благословение заведению. А пахнет она как… Сказала, что фиалками, но по моему — там без заморских цветочков не обошлось, наши так благоухать не могут.
В общем, девушка мне шибко понравилась. Думаю, что и я ей приглянулся. Куда уж до меня ее малахольным городским ухажерам. Они ж из столицы ни ногой, а я вот все окрестные ярмарки объездил, со старостой нашим соседствую, даже деньги он мне одалживал как-то, было дело. Рост у меня богатырский, вес тоже — уж, больно вкусные пирожки у маменьки выходят, а что рот немного кривоват, так это к Боженьке все вопросы. Батя, правда, как выпьет лишнего, на кривого пастуха с Клёновки грешит, но чего не скажешь в пьяном угаре? Непонятно только, почему меня мама Клёном назвала, а не каким-нибудь Иваном или Андрием, но дерево вроде хорошее, да и привык я почти, что все «чурбаном» обзывают.
Сговорились мы с Маргаритой, интересно — как как ее в семье ласково называют, что будет весточку мне через кучера передавать, когда приехать в очередной раз надумает, а я ее отводить буду к знахарке, а если кто по пути встретится, скажу, что она — моя пятиюродная сестрёнка. Благо, у папани моего родни немеряно.
Часто я ее вспоминаю да нечасто вижу. За всё это время только четырежды. А один раз не получилось у нас встретиться: сообщить сообщила, а прийти не пришла — не срослось что-то, видать. А я тем временем уже потихоньку к свадебке готовиться начал — забор новый поставил, хату побелил, новый половичок на крыльце постелил, Сирку новый ошейник справил да в модный нынче зеленый цвет его конуру покрасил. Но с Маргаритой, вот чудное имя, пока откровенно поговорить не решаюсь, боязно — а вдруг она засватанная или эта, как ее, хвеминистка. Знавал я одну такую — я ей слово ласковое, она мне по лбу черпаком. Крепко тогда приложила чертова девка… В общем, ждал я подходящего момента. А сейчас вот и подумал — опять весна на дворе. Глядишь и повезет. Не тянуть же еще год, а то, так и состарюсь неженатым.
В этот раз она приехала как никогда грустная. Я и так ее рассмешить пытался и сяк — ничего не выходит. Решившись, наконец, высказать все, что на сердце, начал издалека.
— Маргарита, небось, ваши поклонники городские вам каждый день предложениями руки и сердца докучают.
— Да нет, все моего отца боятся. А он сказал, что рано мне еще о замужестве думать.
— А вы разве об этом никогда не думаете?
— Отчего же? И деток хочу и подальше от отчего дома уехать. Отец не любит, когда ему перечат, а я молчать не могу. Вот и живем как кошка с собакой: он кричит, а я по углам прячусь да слезы лью.
— А есть на свете молодец, что вам небезразличен?
— Это слишком личный вопрос. Пусть это останется моей маленькой тайной.
— И сколько родитель вас в девицах держать собирается?
— Да всю жизнь. Придумал дурацкое условие: кто ему драконье яйцо принесет, тот меня в жены и получит. А это невыполнимо — о драконах уже несколько веков как не слыхать.
— Драконье? А зачем?
— Хочет личного дракона вырастить, а, может, просто меня замуж не выдавать. Королю виднее…
— Королю? Ты что, принцесса? Глупых шуток не люблю.
— Да в общем все шутки, если вдуматься, глупые, а я — так вообще дурочка. Не хотела же говорить… Эх, Клён… Но шила в мешке не утаишь. Да, я — дочь короля — Маргарита Берёзовая.
Я просто онемел. Принцесса. Всамделишная. Нашел в кого влюбляться. Может, еще раз к хвеминистке подкатить, та тоже пригожая, но хоть не такая знатная? А как же чувства? Что же делать?
— Ваше принцессиство… П-п-приношу свои г-г-глубочайшие извинения за все, что когда-либо сказал. Простите, если что не так. Мы б-б-благородных манер не знаем и…
— Еще твоих извинений мне не хватало. Я неожиданно бороду отрастила, что ты заикаться начал? Чем я тебя выше? Происхождением, отцом, дворцом? Так знай, все бы отдала, чтобы простой незнатной девушкой родиться и своею жизнью распоряжаться, а не по чужой указке всё делать. Ты мне стал…
Ну вот, рыдает. И что с ней делать? Обнять что ли?.. Да, так гораздо лучше и, главное, не вырывается, сама прильнула. Какая же она махонькая! Стоял бы так с ней всю жизнь… Слезы быстро закончились и начались поцелуи. Сладкие и горячие. Придется-таки за драконом в путь пускаться. Никак без этого не обойтись. Но что мне огнедышащее чудовище, когда она меня любит?
Проводив Маргариту к карете, стал обдумывать, что дальше делать. С драконами у нас в королевстве и вправду беда — не слышно и не видно. И где я ихние яйца добуду? Сходить что ли и мне к знахарке, может, подсобит чем-нибудь. Сказано — сделано. Так вот, Бородавка сказала, что по гаданию на крысиных хвостиках выходит мне дорога дальняя в места дивные и дракона я там непременно встречу. И, главное, что шанс у меня будет яйцо крылатого королю показать. Но вот воспользуюсь ли я этим подарком судьбы, не знает она, мраком сокрыто.
Прошел я немало, пока искал хоть какие-то известия о драконах. Аж, четыре села обошел, с зубами трех собак познакомился, с хозяевами этих песиков разругался, получил в зубы от какого-то мужика — и за что спрашивается? Просто у колодца незнакомую симпатичную девушку о драконах расспрашивал, да в пылу разговора за руку ее взял. Ух, получил бы он у меня, если бы не мои поиски… А на окраине пятого села, той самой Клёновки, повстречал местного дурачка Ванятку. Так он мне поведал о том, что слышал в детстве от мамки сказку о прекрасной драконнице, спящей беспробудным сном в пещере, что находится в горах за Гнилыми болотами. Далеко она забралась, это ж еще дней десять пути, но взялся за гуж — не говори, что не дюж. Продержусь, не сдамся.
Идти пришлось гораздо дальше болот. Это только с виду горы такие близкие, а как подходить стал, так они будто отодвигаются. Видать, не хотят, чтобы я дошел. Недаром их Неприступными называют. Но я выносливый, мне лишения терпеть — раз плюнуть. Если бы еще хоть кто-то мошкару от меня отгонял — просто живьем сожрали. Даже через одежду кусают, черти. Все тело опухло, покраснело, чешется нестерпимо. Как я теперь драконнице на глаза покажусь в таком виде? Она ж мне не то, что свое яйцо не отдаст, даже сама на глаза не покажется. Но не сворачивать же из-за мошкары на полпути, в самом деле?
Даже самая дальняя дорога имеет свой конец. Вблизи Неприступные горы оказались высокими, пологими и заросшими ельником, зверей и птиц не видать. Давно к ним никто не добирался — ни одной протоптанной дорожки, ни следа от прежних стоянок, ничего вокруг нет, только как будто пожарами выжженные проплешины в целике леса. А пещера поблизости только одна, но здоровая-то какая!
Если Ванятка не соврал, то я, наконец-то, пришел к драконьему обиталищу. Стою перед входом в огромную пещеру, а зайти не решаюсь. А вдруг там никого нет? Я же поверил байкам какого-то дурачка. Похоже, и сам я недалеко от него ушел, раз пустился в дорогу, толком все не разузнав… Из пещеры явственно потянуло жаром, даже клубы дыма повалили. От громкого рыка заложило уши, от чада запершило в горле. Дракон, не дракон, а что-то громадное там все-таки живет. Может, хоть чьи-нибудь яйца да достану да выдам за драконьи. Кто там знает, как они выглядеть должны? Весна-то еще не закончилась — везение еще со мной.
Внутри пещера потрясала своими размерами, пустотой и закопченностью стен. Чем дальше я продвигаюсь, тем становится жарче, да и кашель мучает уже всерьез. Странно, почему здесь светло до рези в глазах? Остановившись и в очередной раз откашлявшись, пытаюсь оглядеться и увидеть, наконец, драконницу. Глаза слезятся, тело чешется, дышать нечем — славненькое у меня приключение получилось. Еще и непонятно, где этот чертов дракон скрывается. От очередного рыка аж уши заложило. Когда он стих, послышался не очень громкий хрипловато-сипловатый голос.
— Чего надо?
— О, великий Дракон, позволь обратиться к тебе с нижайшей просьбой!
— Ну?
— Вы и вправду дракон? Можно вас увидеть?
— Просьбы у людишек пошли какие-то странные. Раньше только золотишко с камешками драгоценными требовали, а теперь любоваться ходят. А увидеть меня можно, только вот нужно ли это тебе?
Ко мне приближалось что-то неимоверное. И как я раньше не увидел эту тушу? Драконница вблизи оказалась жутко страшной, тёмно-голубого цвета с переливающимися чешуйками по всему телу, с непропорционально маленькой головой и гигантскими лапами с аршинными изогнутыми когтями. А воняла-то она как… Да уж, не фиалками так точно…
— Нагляделся? Нравлюсь? Переходим к разговору о золотишке?
— Нет, я пришел не за этим.
— Хм… А за чем? Вечной памятью, у вас это еще «славой» называется? Так что, за вечной славой пришел? А меч твой где? Уронил где-то с перепугу или на кулачный бой со мной рассчитываешь?
Смех у драконов, как оказалось, не менее отвратительный, чем запах. И долгий… Когда драконница, наконец, затихла, я выложил все, как на духу.
— … И мне бы ваше яйцо королю показать. А потом, как я на принцессе женюсь, я его верну. Вы не сомневайтесь. Мне бы только свадебку сыграть, а там уже я вас отблагодарю, как скажите. Хотите овцу, хотите корову, может, что-то еще? Все устрою по высшему разряду без обмана.
— Яйцо мое, говоришь королю показать? Ну, не знаю, как король, а вот ты сейчас увидишь оба моих яйца.
Драконница развернулась ко мне задом, подняла широкий шипастый хвост… и оказалась драконом. У меня дар речи на минуту пропал. Что я теперь Маргарите скажу, как ей в глаза посмотрю? Обещал же без добычи не возвращаться, а тут такое. Придется, видимо, другую пещеру искать.
— Приношу мои глубочайшие извинения, господин дракон. Я не знал, что вы мужчина. Может, подскажите, где мне драконницу найти?
— Не подскажу. Но великую тайну крылатых, так и быть, открою. Понравился ты мне. Глупый, отважный да еще и влюбленный — как не помочь? Нет больше драконниц… Совсем… Парочку моих соплеменников найти можно, но все… не бабы, в общем. Люди убили. Казалось бы, вы хрупкие такие, маленькие, одной лапой десятерых пришибаем, а вот количеством побеждаете. Если бы мы вместе держались, то может… А так, когда каждый за себя… Вымираем мы, прячемся, как крысы, по пещерам. Уже пару сотен лет никого кроме съестной живности не встречал. Ты вот первый, с кем я за все это время заговорил. Мне одному неплохо, но развлечений никаких, а твоя история меня развлекла. Принцессу в жены захотел, это ж надо — губа не дура! И ты это… Не говори никому о том, что услышал. Пусть боятся, меньше искателей на мои богатства будет.
— Значит, нет надежды? Благодарствую за откровенность. Пойду я домой и постараюсь забыть о принцессе. А тайну вашу сберегу, честное Клёновское.
— Ты погоди расстраиваться. Яйца, так яйца. Покажу кому надо — я своего тела не стесняюсь. У меня все, как положено, я даже горжусь немного. Только вот ты награду обещал: так вот мое требование — как станешь мужем принцессы, так позаботься, чтобы мне каждую неделю трех баранов приносили, а то тут в горах с живностью не разгуляешься, почти всех съел. И еще — пусть ко мне людишки не лезут больше, хочется хоть какое-то время не скрываться по пещерам, а крылья размять и полетать вволю. Устроишь?
— Договорились.
Лететь на драконе в столицу быстро, но неудобно — даже в меня несколько дрынов, пущенных городской стражей, попало, а вот с королем разговор получился долгий и, как бы это сказать, невеселый. Но бурная радость Маргариты и парочка сожженных драконом портьер в тронном зале сделали свое дело. Свадьба будет через неделю, как раз родители приехать успеют.
Можете меня поздравить, я — самый счастливый мужчина в целом мире!
