Я один. Во тьме потерян путь...

Он потерял коня. Он сутки (или больше?) не держал во рту и крошки. Каждый шаг по очередному западному перелеску казался труднее предыдущего: дыхание сбивалось, а ноги едва держали. День клонился к сумеркам: высокая голубизна небес степенно и с достоинством снижалась, приобретая какой-то белёсый оттенок. Путник не то, чтобы даже шел — скорее, уже плёлся по исчезающей порой лесной тропинке; даже запах лесных трав, способный очаровать любого путешественника, его больше дурманил: периодически к горлу подступала тошнота, а глаза норовила склеить навязчивая дремота. И, тем не менее, скиталец не позволял себе передышки, как бы ни был измучен.

Он остановился у ручья, опустился на колени, сбрызнул лицо и зачерпнул ладонями студёной воды. Пил он отчаянно и жадно, буквально вдыхая каждый глоток, пил, пока грудь не заболела — затем с трудом встал, провёл рукой по волосам, будто отгоняя ненужные наваждения, внимательно со всех сторон оглядел лес и побрёл дальше. Антарийское небо наливалось синевой, солнце скрыли розоватые закатные облака. "Ночью в лесу дороги нет", — промелькнуло в мыслях путника; однако с полчаса ещё он шагал под темнеющими еловыми лапками и поздней листвой. И когда, наконец, бархатный лесной полог приобрел тёмно-синий цвет, а тропа стала вовсе неразличима, скиталец устало привалился к старой сосне и без сил сполз по стволу, цепляясь за кору одеждой, на мшистый ковёр леса. Сквозь спутанные ветви он различал рваные клочки тёмно-голубого неба. "Красивое всё-таки это небо в Западной Антарии", — со слабой улыбкой прошептал он. И всё не покидало его ощущение, что оно опускается, падает на него самого, подобно гильотине. Оно приобрело какой-то едва уловимый, словно мерцающий сиреневый оттенок — так цветет синичья сирень в мае. И будто бы судьба нашего странника, а заодно и всей Антарии таилась в этом сиреневом мерцании, в стуке копыт, отчётливо раздававшемся в его сознании, в стройном и крепком силуэте наездницы, возвышавшемся перед ним...

***

Куда и зачем его ведут, он не понимал и понимать не хотел. Лишь увидев ускользающим зрением рыжее трепещущее пламя костра, скиталец, наконец, пришёл в чувство и, внезапно дёрнувшись, бросил недоверчивый взгляд на ведущую его женщину, чьё лицо скрывал от его глаз длинный и широкий капюшон, накинутый на голову. Впрочем, почувствовав резкое движение мужчины, его спутница сама повернулась к нему, строго и внимательно его оглядев. У женщины были тёмно-карие глаза, выразительно обрамлённые длинными чёрными ресницами, и тонкие брови, излишне низко сидящие над тяжёлыми веками. Красивым, однако, Лорен назвать её лицо не мог — уж больно резкими были его черты, из-за чего только глаза, по мнению мужчины, и заслуживали на этом лице права называться красивыми. И всё же Лорена не отпускала мысль, что он видел её раньше, знал когда-то в прошлом, но когда?.. Женщина усадила его у костра, а сама пошла в сторону, где путник разглядел привязанного к дереву коня, чьё тело в свете пламени отливало бронзовой рыжиной. Великолепный конь. Неужели питомец королевских конюшен?

— Не следует оставаться в этих лесах на ночлег без пищи и костра, — бросила она, — ночи здесь обычно даже летом холодны.

Этот низкий, суровый и слегка повелительный голос не узнать было невозможно. Всё разом встало на свои места. Да, герцог, не ожидал, верно, встретить в лесу старых знакомых?

— Ты разве меня не узнала? — криво усмехнувшись, спросил Лорен, кинув в сторону женщины надменный взгляд.

— Узнала или нет — дело уже неважное: теперь мы с вами чужие люди; просто незнакомцы, столкнувшиеся в пути.

Скинув капюшон, вышла из тени Лионель, бывшая революционерка. Ее длинные цвета древесной коры волосы были заплетены в тугую косу; ни волоска не упало на ясный смуглый лоб. Подсуетившись, Лионель вынесла две жестяные миски с каким-то дымящимся кушаньем, в которое были воткнуты деревянные ложки.

— Жаркое из кролика, — прокомментировала она, ставя одну из мисок перед Лореном, — я не знаю, сколько времени Ваше Сиятельство провели без еды, но вижу, что подкрепиться вам не помешает.

Лорену потребовалось усилие воли, чтобы сохранить отстатки аристократической гордости и сразу же не накинуться на пищу. Скупо поблагодарив повариху, он стал сначала осторожно, затем сдержанно-быстро поглощать ложку за ложкой; некоторые куски мяса он, сам не заметив, проглотил не жуя — но нельзя было не оценить кулинарный талант революционерки: блюдо было приготовлено действительно мастерски. Доев остатки кушанья, мужчина пристально посмотрел на женщину: в его глазах читались ирония и недоумение.

— И почему это ты меня подобрала, Лионель?

Ответ был краток и скуп: — Потому.

— Может быть, новости какие несёшь из столицы? — мужчина мрачно прищурился.

Повисла недолгая пауза: Лионель словно над чем-то задумалась. — Новости? — наконец, неспешно произнесла она, — А что же вам нужно знать? Призванная править правит. Другая мертва. В общем-то, Ваше Сиятельство, — подвела итог женщина, — можно сказать, что и вы, и мы добились своих целей.

— Мертва... — глухим эхом отозвался Лорен, — мертва, — он был абсолютно спокоен, и только боль, с которой он, казалось бы, уже свыкся, ледяной коркой сковала его сердце. На его лице плясали отблески костра, и Лионель по внезапно надвинувшейся хмурости и судорожно сжатым губам поймала мгновенную искру этой боли. Стараясь не глядеть на герцога, женщина стала спешно рыться в своей торбе и кожаных мешках, скинутых со спины коня: из первой она достала небольшой тканевый мешочек, из второго — оловянный котелок с крышкой. Зачерпнув воды из ручья неподавлеку, женщина засыпала в котелок чай из мешочка и, накрыв его крышкой, поставила на огонь. Остаток вечера странники провели в абсолютном молчании. Герцог подпёр лоб ладонью и хмуро смотрел в пламя костра. "Мертва", — звучало в его голове; иногда он моргал, избавляя глаза от пощипывания горячего воздуха. Лионель терпеливо ждала готовности отвара: она еще помнила, как некогда сама собирала и сушила эти травы. Из-под крышки котелка шел равномерный ленивый пар. Сняв настой с костра, она поставила его на пару минут в тень, после чего достала из торбы две жестяные чашки, зачерпнула ими напитка и одну отнесла Лорену, исподлобья на неё взглянувшему.

— Это успокоительный и снотворный сбор, — сказала она чуть мягче, чем до этого, — я поила им "наших" за ночь до восстания. Выпейте это, если желаете успокоить дух, забыться сном, а наутро полностью восстановить силы.

— Спасибо, — глухо прошептал герцог и, взяв из женских рук чашку, стал осторожными глотками пить горячий отвар. Немного жгучее тепло разлилось по его телу: казалось даже, что ледяная корка на сердце немного оттаяла — хотя легче от этого не стало. Он молча глотал настой, едва ощущая чуть пряный вкус. Однако же, стемнеть к этому времени успело окончательно: небо было черно и обсыпано желтоватыми звездами. Лорен сделал последний глоток чая, пожелал революционерке доброй ночи и, завернувшись в свой плащ, улёгся на моховую перину.

***

Он спал, свернувшись калачиком. Лионель казалось странным и смешным то, что этот высокородный и гордый политик спит, совсем как малый ребёнок. Допивая отвар, она с интересом разглядывала эту свернувшуюся во мху фигуру. Его веки были плотно сжаты, под ними беспокойно бегали зрачки. Дыхание было едва слышно. И когда же, думалось ей, он стал так несчастен? Неужели всё из-за упущенной власти? Нет, не может такого быть. Она знала, что нечего ей копаться в душе этого человека — у каждого свой путь, своя тайна и своя боль. И у неё тоже. С теперь уже свободно ниспадающими на лоб волосами он бы мог считаться красивым — если бы не небритое, чрезмерно вытянутое и узкое лицо, казавшееся таковым из-за ставшей неестественной худобы и остроты черт. Лионель жалела бывшего канцлера. Как странно — ведь она думала, что чувство жалости ей неведомо! Стоил ли бывший канцлер Антарии, герцог Аннодерский её жалости, она не знала; но твёрдо была уверена, что Лорен Вель, мужчина, забывшийся сном у её костра, непременно стоил.

***

Лионель сказала правду — встав с утра, он чувствовал себя полностью восстановленным в силах. Накормив мужчину легким завтраком, женщина полностью убрала пепелище, собрала вещи и оседлала скакуна, нервно бившего копытом по корню сосны. Лорен умылся из ручья и привел себя в порядок после сна. От вчерашней физической и моральной усталости, казалось, не осталось и следа. — Итак, Ваше Сиятельство, — заговорила Лионель, поравнявшись со смотревшим на неё в упор герцогом, — мы с вами встретились случайно и так же случайно расходимся, — бывший канцлер холодно кивнул, — мой путь лежит на восток, вы же идете на запад. — и, помедлив, добавила: — Я желаю вам, канцлер Вель, удачной дороги. А в завершении вашего пути — непременно найти то, что вы ищете.

— Моё пожелание вам аналогично, — он поблагодарил революцонерку кратким поклоном и оставил без ответа ее удивлённый взгляд: за все годы их знакомства он ни разу до этого не назвал ее на "вы". — Прощайте, Лионель. Спасибо вам за доброту и гостеприимство.

С этими словами герцог развернулся и, запрокинув голову, поглядел на пасмурное утреннее небо. Призванная править правит. Другая мертва. Там есть Бог. Но есть ли там она?.. Не оборачиваясь, герцог зашагал по узкой тропе в сторону виднеющихся вдали, кажущихся невысокими гор.

Лионель села в седло и с неясной улыбкой проводила путника долгим взглядом. Затем развернула коня и погнала его против ветра, в сторону восточных равнин. А на зелёной мшистой земле остался лежать выцветший тёмно-серый плащ, ненароком забытый мужчиной в лесу.