История Сорри

В школе из-за вечных попыток за что-нибудь извиниться ее прозвали Сорри. Приклеилось намертво. К выпускному настоящее имя почти никто не помнил, а прозвище непонятным образом перекочевало и в институт. Где обрело дополнительный смысл, когда она стала подрабатывать уроками английского. Впрочем, в самом словечке "сорри" ничего обидного не было. По-своему прозвище ей даже нравилось.

* * *

— Привет, — Федька снисходительно разглядывал стоящую рядом с мамой девушку. Темной челкой, падающей на глаза, и чуть сутулыми плечами она напоминала пони. Или этакую грустную лошадку с карусели.

— А я знаю: тебя зовут Сорри. И ты будешь учить меня английскому, — выпалил он.

На днях Янка — мамина младшая сестра (настолько младшая, что невозможно было назвать ее даже Яной, не то что тетей) — говорила вечером на кухне: "Да ее в группе все так называют — Сорри. А имя… То ли Наташа, то ли Настя… Нет, не помню". "Ну, ты же понимаешь, что так не годится", — возразила мама "особенным" голосом. Папа шутливо называл его "тоном железного канцлера", и Федьке тогда представлялся рыцарь в бряцающих доспехах. "В общем, будь добра: имя, фамилию и все, что полагается. А там посмотрим".

Федька потом долго вертел в голове запомнившийся разговор — в имени Сорри ему чудилось что-то интригующе-киношное. И вот сейчас не удержался. Хотя знал, что влетит обязательно — и за "невоспитанность", и, если мама сообразит, — за подслушивание. Он бросил на маму быстрый взгляд: так и есть — та смотрела на него "страшными глазами", грозно поджав губы. А девушка рассмеялась:

— Совершенно верно. Меня зовут Сорри. Тебя — Федя. И мы вместе будем учить английский.

— А черепаший язык ты знаешь?

Это была старая Федькина шутка. Если взрослые говорили "знаю", он предлагал им пообщаться с черепахой. И через пару минут уличал в обмане. Отрицательный ответ тоже открывал большие возможности.

Черепаха Терма — сокращенное от Терминатора — как раз зашебуршилась в "домике", стоящей в уголке картонной коробке. Девушка глянула в ту сторону:

— Извини, черепашьего нам в институте не преподают. Но я могла бы научить твою черепаху английскому. Думаю, она не глупее нас с тобой.

— How do you do, madame Tortoise? — обратилась Сорри к коробке по-английски. — Это я поинтересовалась, как госпожа черепаха поживает.

Тут "училка" удивленно подняла брови и приложила к уху ладонь:

— Вот это да — отвечает! Говорит, что у нее все в порядке: "I am well, thank you".

Сорри лукаво взглянула на Федькину маму:

— Кажется, в этом доме уже пробовали учить английский. А еще госпожа черепаха потихоньку призналась, что любит Тедди, — добавила девушка как бы про себя.

— Почему "Тедди"? — спросил Федька хмуро — Тедом его называла мама, и при посторонних иностранное имя смущало, казалось каким-то ненастоящим.

— Потому что Федор по-английски Теодор. Уменьшительно — Тедди.

— Это я знаю… А Сорри?

— "Sorry" — "извините".

— Правда, что ли? — удивился Федька.

И девушка несмело повела плечом: мол — а что такого?

— Ну, занимайтесь, — с облегчением сказала мама.

Немного подумала и направилась к двери: ее собственные попытки преподать сыну начала английского не увенчались успехом. Терпение у мамы было "не железное", что она порой, остыв после очередной вспышки, понимала и сама.

* * *

Вечером родители как обычно шушукались на кухне. Федька был отправлен спать, но сделав вид, что идет в туалет, задержался в прихожей — оттуда все было прекрасно слышно. Нет, если бы родители обсуждали работу или покупки, он не стал бы подслушивать. Но мама сказала "Сорри", и его ноги приросли к полу...

— По-моему, хорошая девушка, — заметила она. — Правда, чудачка. Что называется — не от мира сего. Но английский знает неплохо — я проверила. А Тед в нее прямо влюбился. Дала ему задание — якобы для черепахи. Так он сидел, пыхтел, слова заучивал: преподавать будет. Представляешь?

— Какое задание? — было понятно, что папа думает о чем-то своем и разговор поддерживает больше из вежливости.

— Диск с упражнениями. Там нужно повторять слова на английском. А в следующий раз обещала принести мультик про черепашек. Тоже на английском. Дались Теду эти черепахи.

— Может быть, так и надо? Самому учиться бывает неинтересно. А учить кого-то… Вон у нас в главке один, — оживился папа, — из-под палки заставляли читать необходимые документы. Так я придумал, чтобы он провел что-то вроде семинара для "молодых" сотрудников...

Дальше Федька слушать не стал. Осторожно пробрался в туалет, а потом обратно в комнату. И, уже засыпая, подумал, что родители как всегда чего-то не поняли. Только он не мог сообразить — в чем же они ошиблись.

* * *

На третий урок Сорри опоздала. Чем она объясняла задержку маме, Федька не слышал, а ему сказала с извиняющейся улыбкой:

— Прости, Запутка попалась под ноги...

— Это кто? — поинтересовался он, сразу представив себе непослушную, игривую собаку.

— Существо такое.

— Кусачее?

— Не-а. Но вредное. С дороги сбивает. Я сначала не в ту маршрутку села. Потом мне дорогу неверно указали. Два раза мимо вашего дома прошла — не узнала… Запутка постаралась. Тьфу на нее… Ладно, начали.

* * *

До сих пор Федька считал, что только он может придумывать всяких забавных существ. Вечером, уже лежа в постели, он морщил лоб, сочиняя, кто бы мог водиться в их доме: "Запутка, закружка, заметалка...". Но только когда в коробке заворочалась черепаха, его вдруг осенило: "Шуршилла"! В самом слове уже слышалось шуршание. И было что-то от загадочной шиншиллы. Ну и, конечно же, от еще одной — старой, мудрой — черепахи из сказки. В конце концов, оно было просто очень-очень забавное.

Теперь главное — огорошить Сорри с порога:

— А у нас в квартире живет Шуршилла. Она скребется по ночам. И ворует конфеты из кухонного шкафа.

И ждать с боязнью и предвкушением, что она ответит. Она спросила:

— Твои конфеты съела или мамины?

— Конфеты общие, — оторопев, пояснил Федька. Добавил, поморщившись:

— Лучше бы она слопала мою овсянку. Но ее Шуршилла не ест.

— Хотела б я знать, кто ее ест, — вздохнула Сорри. — Меня тоже в детстве пичкали — манной кашей. Чего я только не делала, чтобы от нее избавиться.

* * *

А потом Сорри начала пропадать. Поначалу это казалось смешным. Например, когда мама, услышав телефонный звонок, вышла в коридор во время занятия, а, вернувшись, удивилась:

— Тед, а где преподавательница?

При этом она в упор смотрела на Сорри. Федька вытаращил глаза: мама обычно так не шутила. Пока он растерянно молчал, Сорри, к его удивлению оставшаяся спокойной, поднялась с кресла:

— Я здесь.

Мама смутилась:

— Простите. Как это я вас не разглядела? Свет что ли слепит?

— Ничего страшного.

Это было во вторник. В четверг Федька услышал настойчивый звонок и открыл Сорри дверь — мама была чем-то занята на кухне. Они сели учить английский. Только вот мама, когда заходила, не видела Сорри в упор. И вечером стала жаловаться папе, что девушка-репетитор не пришла. И ладно бы пропустила урок, всякое бывает — но хоть позвонила бы.

— Но она же была! — доказывал Федька.

И слышал в ответ раздраженное:

— Федор, не выдумывай.

* * *

Когда история с мамой повторилась и в следующий приход Сорри, мальчик сердито спросил преподавательницу:

— Что с тобой случилось? Опять какая-нибудь Запутка?

Он и в прошлый раз ее об этом спрашивал. Тогда девушка отшутилась: "Случайно под дождь попала. Грибной… А в нем живет Стекловик. Хороший такой старичок. Но если с ним заболтаешься, становишься невидимым". Объяснение было странным — в духе Сорри, но мальчик успокоился.

А сегодня девушка чуть не плакала. И Федька тоже готов был заплакать. Хотя старательно сдерживался. Под его пристальным взглядом Сорри с трудом улыбнулась:

— Я думала — побуду невидимкой, и все само пройдет. А оно все не проходит и не проходит! Может быть, даже не в Стекловике дело, потому что я и до этого временами пропадала. Я уже замечала: стоит мне с каким-нибудь оттудошним существом повстречаться, как все идет наперекосяк… Извини, Федь.

Он бы не поверил — он вообще не особенно верил в сказки. Например, в Деда Мороза. О том, что подарки под елку кладут родители, ему рассказали еще в пять лет. Но одно дело — не верить чужим рассказам, и совсем другое — наблюдать, как мама не замечает Сорри.

Федька спросил полушепотом:

— И что… теперь делать?

— Да ничего ты с этим не сделаешь. Это надо всю жизнь поменять.

— Как?

Девушка молчала, пряча глаза. Потом быстро заговорила на английском. Федька не сразу почувствовал ритм. Стих. Или даже считалочка — строчки были короткими и звонкими. Но смысл ускользал, мальчик уловил только слово "идти" и еще одно, смутно знакомое — "дорога"? Когда Сорри замолчала, он попытался повторить последние слова. Ничего не вышло, зато неожиданно в памяти всплыл какой-то полузабытый стишок:

— Вдвоем… Мы по радуге пройдем, — сказал Федька и испугался: так странно посмотрела на него Сорри.

Смутившись, он забормотал какое-то объяснение. Но Сорри уже пришла в себя, наклонилась, зашептала:

— Знаешь, все люди, они живут… ну, как твои мама и папа. Ты не думай — они хорошие. У меня папа и мама точно такие же. Приходишь домой, а они в два голоса что-нибудь рассказывают: папа — как ему на работе трудно пришлось, мама — что в магазине купила...

Сорри мечтательно улыбнулась. Потом снова помрачнела:

— А я… вечно вижу не то, что другие. Скажи, разве им объяснишь, что тебя сбила с дороги Запутка или ты заболтался со Стекловиком? И кому об этом можно рассказать?

Федька подумал: "Никому", но все-таки несмело предположил:

— Мне.

— Ну, ты ведь тоже не веришь по правде. Нет, тебе, конечно, хочется верить, что все так и есть, как я говорю. Но… это другое. Не дуйся, Федь. Меня без конца называют идиоткой или лгуньей.

Федька поежился — такая в словах Сорри была тоска:

— Но ведь ты сказала, что можно сделать… что?

— Вот если бы я могла — стать такой, как все, — девушка вздохнула. — Сколько можно так жить: уже институт заканчиваю, а мне все Запутки с Тополинками попадаются...

Она замолчала, глядя в одну точку, и Федька впервые задумался, сколько же Сорри лет? Двадцать? Двадцать три? В его представлении это было неимоверно много. Но преподавательница совсем не казалась "взрослой". Ну что хорошего, если она станет такой "как все"? Он уже открыл рот, чтобы отговорить ее, но девушка продолжила:

— Я вчера случайно прочла одну английскую считалочку — она как заклинание. И сразу поняла: это то, что мне нужно. Потом нарочно шла под дождем — все повторяла ее вслух, думала — получится. Пока меня Стекловик не окликнул, сказал, что я напрасно мокну. Просто дождь не поможет. Чтобы исполнилось мое желание я должна… пройти под радугой.

— И что в этом такого?

Сорри незнакомо — как-то резко и сдавленно — рассмеялась, наклонилась еще ближе и обняла его:

— Все взрослые люди знают, что под радугой пройти нельзя. Поэтому, если я попытаюсь одна, — ничего у меня не выйдет. Но может быть, ты, и правда, поможешь мне, Федь? Поможешь?

— Сейчас? — опасливо уточнил мальчик. И, устыдившись, добавил:

— Идем, конечно.

Отодвинулся, взглянул в окно:

— Только там нет никакого дождя.

— Будет, — уверила его Сорри. — И радуга будет.

Но тут в комнату вошла мама. Недовольно сдвинула брови, увидев преподавательницу:

— А мы ведь с вами не на сегодня договаривались. Но раз уж пришли… Я сейчас принесу часы.

Вышла.

— Она тебя увидела! — с облегчением и восторгом выдохнул Федька.

— Это ненадолго, — охладила его пыл девушка. — Но теперь придется заниматься.

Мальчик не спорил. Хотя было понятно, что сегодня ни ему, ни Сорри не до занятий. Девушка еще кое-как притворялась. А он то смотрел в окно, то витал в облаках. Забывал английские слова, пропускал мимо ушей вопросы. Мама, оставшаяся в комнате, сердито поджимала губы. Сорри поправляла и подсказывала, машинально выводя на чистом тетрадном листке английские буквы… Некоторые слова Федька не мог прочитать, другие — давались с легкостью. Даже казались знакомыми. Когда взглянувшая на часы мама сказала: "Может быть, закончите пораньше?", он спросил, кося глазами на листок:

— Сорри, как будет "радуга"?

— Тед, что с тобой сегодня творится? — повернулась к нему мама. — Зачем ты путаешь учительницу? Урок был про море, я точно помню.

Девушка вздохнула:

— По-английски "радуга" — rainbow.

Они переглянулись, вспомнив прочитанный ею стих.

— А "пройти под радугой"?

— Федор, что ты пристаешь? — снова подала голос мама. — Лучше внимательно слушай задание.

Сорри одарила ученика красноречивым взглядом: мол, зачем ты при ней спрашиваешь. Он спохватился — и придумал, что хочет пить: надо же было как-то выпроводить маму из комнаты.

Девушка поняла его уловку, но не стала вмешиваться. Зато стоило маме выйти за дверь, как она сказала:

— Федь, ты извини, но я как-нибудь сама справлюсь. Напрасно я тебя попросила.

— Это из-за того, что я при маме?.. — несчастным голосом уточнил он.

— Нет.

— Значит, из-за того… что я маленький?

— Не поэтому. Пойми...

Она взяла его за плечо, но Федька скинул руку:

— Да ну тебя. Сначала попросила, а потом...

— Вот именно — потом… — девушка опять быстро и звонко прочитала стих — ту самую считалку на английском, сказала, глядя на него блестящими от слез глазами:

— Знаешь, как последние строчки переводятся? "Кто пройдет под радугой — у того исполнится заветное желание". А твое желание вот такими буквами написано у тебя на лбу.

— И что… там написано? — делая вид, что продолжает сердиться, буркнул Федька. Ему стало любопытно.

— Видеть мир таким, каким вижу его я. Только не ври, что тебе не хочется — разговаривать со Стекловиком, шарахаться от Запутки, гонять с кухни Шуршиллу.

— Никаких Запуток нет, — боясь, что выдаст себя, возразил Федька. — Ты сама их выдумала.

— Ага, для твоих папы и мамы нет. Потому что с ними случаются другие истории. А я с твоей Шуршиллой в прошлый раз столкнулась на кухне. Нос к носу. Кстати, знаешь, почему твоя мама не возвращается: конфеты ищет в шкафу. Которые Шуршилла стащила. И думает, что ты их съел.

Словно в ответ на ее слова, дверь приоткрылась:

— Федор, подойти ко мне, пожалуйста.

Они снова переглянулись.

— Только не говори ей про Шуршиллу, — чуть слышно посоветовала Сорри. — Все равно не поверит.

Когда Федька с мамой вернулись в комнату, Сорри стояла у окна — глядела на детскую площадку и желтеющий клен, освещенный солнцем. Федька рванулся было к ней, но мама, и так недовольная, огляделась, словно вокруг никого не было, и поджала губы:

— А куда это ушла твоя преподавательница? Не дождалась. Что за манеры… — потом уже обращаясь к нему: — Помни: ты наказан. Ни с каким Славой сегодня играть не пойдешь.

Сорри обернулась. Встретилась глазами с Федькой. Улыбнулась понимающе. Но заговорила, только когда они остались одни:

— Вот видишь. Извини. Я ей позвоню вечером, скажу, что больше не буду с тобой заниматься. И тогда Шуршилла исчезнет. Ну, может, набезобразит еще разок.

Она еще что-то говорила — Федька не слушал. Внутри закипала обида — на всех: на маму, на дурацкую выдуманную Шуршиллу, съевшую конфеты, на Сорри.

Тук-тук-тук — застучал по подоконнику дождь. Мальчик подошел к окну. Отсюда не было видно радуги, но он знал, что она здесь, над домом. И когда Сорри сказала: "Мне пора", просто вложил руку в ее ладонь. Девушка поняла без слов. Прикусила губу. Но спорить не стала.

Они на цыпочках вышли в прихожую. Открыли дверь, спустились по лестнице… В глубине души Федька уже предвкушал подвиг. Ну, по крайней мере, приключение. Наверняка ему предстоит куда-то идти, сражаться, защищать Сорри… Но высокая радуга стояла над двором. Прямо над их головами. Федька остановился около знакомой песочницы, задрал голову. Оказывается, так просто — пройти под радугой: шаг вправо — и радуга по левую руку от тебя, шаг влево — по правую. Еще шаг — опять слева. Словно раскачиваешься на качелях… Сорри тоже стояла, задрав голову. Нет, не стояла — они оба делали шаг, оба наблюдали, как радуга, качнувшись, оказывается то слева, то справа. Наконец, Сорри зажмурилась, опустила голову, помотала ею:

— Так не бывает. По всем законам физики...

— Но ты же сама видела… — ответил Федька с легкой досадой. И умолк: сосредоточенное, грустное лицо Сорри не располагало к разговорам. Вот она взглянула перед собой, зашевелила губами. Снова читает стих? Нет, Сорри словно говорила с кем-то, кого Федька не видел. Наконец, обернулась к нему. Тряхнула челкой. Грустная лошадка с карусели. Попыталась улыбнуться:

— Ты только не обижайся, Федь, но я все-таки больше не приду учить тебя английскому.

— Почему? — мальчик готов был расплакаться от несправедливости. Он же все сделал правильно.

Сорри поняла его обиду. Виновато дернула плечом:

— Просто выходит, что я тебе соврала… нечаянно. Я хотела стать такой, как все. Но, оказывается, мое заветное желание… другое. Честное слово, я сама не знала — пока мне об этом не сказали.

— Кто? — с замиранием сердца ожидая, что же будет дальше, спросил Федька.

— Радужница. Девушка, живущая в радуге, — заторопилась объяснить Сорри.

Хотя Федька и сам уже догадался: раз есть радуга, в ней должно жить какое-нибудь забавное существо. Сейчас он бы всех их отдал за одну Сорри. Та продолжила:

— Она не просто живет в радуге, а… выполняет заветные желания.

— И что она тебе?.. То есть, что ты ей?.. — Федька запутался.

Но Сорри поняла вопрос:

— А я всю жизнь хотела стать Радужницей.

Мальчик смотрел ей в лицо. Он уже знал, как бессмысленно удерживать взрослых. Но Сорри была другой, и он рискнул:

— Сорри, так нечестно. Пожалуйста, не уходи.

— Не могу. Сейчас исчезнет радуга, и я исчезну.

Федька поглядел на небо. На солнце набежала тучка. И сияющая разноцветная арка поблекла. Сорри, стоящая рядом, тоже начала таять. Он уже не ощущал ее ладони.

— А встречаться с тобой здесь, под радугой можно будет? — выпалил он.

— Если не разучишься под ней проходить, — улыбнулась Сорри. И исчезла. Федька даже не успел спросить: как можно такому разучиться?!

Он еще раз недоверчиво оглядел знакомый двор. В котором отчего-то этим сентябрьским вечером не было ни души. И Сорри не было. Только когда Федьке за шиворот упала неизвестно откуда прилетевшая капля, он вспомнил: он же не задал самый важный вопрос — а что же с его заветным желанием?

* * *

А с его заветным желанием Сорри тоже что-то напутала. Не получилось у Федьки увидеть Шуршиллу. И других существ увидеть — не получалось. Разве что придумать. Но это было совсем-совсем не то. И радуга, словно заколдованная, не показывалась — очень долго. До следующего сентября. До первого звонка… Вылезти из машины, на которой папа согласился "доставить" их к школе, и увидеть над крохотным переулком, разделяющим здания, знакомую дугу. Надо ли говорить, что Федька забыл о портфеле, цветах и маме с папой. Крикнул: "Сорри" и бросился в переулок. И чуть не сшиб ее с ног. Прижался, еще не веря, что они наконец-то встретились. И услышал:

— Федь, ну что ты делаешь? Попадет же.

Он только пыхтел. И Сорри продолжила:

— Я знаю, ты хотел спросить про свое желание. Понимаешь, за один раз Радужница может исполнить только одно заветное желание, оказывается. Вот она тогда и исполнила — мое. А твое исполнится сегодня. Слышишь, Федь? Ты будешь видеть мир таким, как тебе захочется, всегда, даже когда вырастешь...

— И все? — почему-то сейчас такое обещанное показалось Федьке до обидного малым.

— А больше не скажу, потому что загордишься, — Сорри показала язык.

Он, развеселившись, показал ей язык в ответ:

— Никакая ты не Радужница. Жадина-говядина.

— А ты сомневался?.. Пойдем, отведу тебя к родителям — вообще-то считается, что Радужницы не должны показываться людям. Но ненадолго можно. Только — чур, не выдавать. И еще… Ладно, слушай большую-пребольшую тайну: сегодня один человек… скажет тебе заветное слово. Считай, что он пришел от меня.

— А… какое слово?

Девушка мотнула головой:

— Если скажу — ничего не выйдет. Я и так проговорилась. Пошли.

* * *

Конечно, мама с папой сердились. Но Федька подошел к ним в сопровождении Сорри, и родители только молча переглянулись. Год назад, когда Сорри перестала приходить на занятия, тетя Яна сообщила, что преподавательница уехала в другой город к тяжело заболевшей родственнице.

— Извините, я не думала, что Федя меня заметит. Мне Яна сказала, что он сегодня пойдет в первый класс...

Она обменялась с его мамой еще какими-то незначащими словами. Потом наклонилась к Федькиному уху:

— Мне пора. Жди.

И растаяла. А родители ничего не заметили и тут же обо всем забыли. Федька даже обиделся: ну, как можно быть такими… Такими, что все по-настоящему интересное теряется или проходит мимо.

Он взял портфель, цветы и послушно встал туда, куда ему указали. Всю линейку перебирая в уме заветные слова. Радуга. Черепаха. Шуршилла… Ничего не происходило. Пришлось идти в класс, держа за руку какую-то девчонку. Слушать учительницу. И только когда им разрешили собираться домой, обещанное сбылось. Федька потянулся к украшенному хитрым орнаментом футляру, лежавшему на чужой половине парты — девочка-соседка, рывшаяся в ранце, тут же обернулась, блеснув стеклами очков. И он услышал:

— Не трогай! А то выпустишь Щелка. Мне его потом ловить.

Он мог ответить: "Подумаешь. А у меня дома живет Шуршилла". Мог рассмеяться и повертеть пальцем у виска. Но Федька помолчал и спросил:

— Он там живет? А как ты тогда футляр открываешь?

Девочка все еще глядела настороженно:

— Говорю: "Щелк, не вылезай, — получишь щелчок". Только… если это ты скажешь, он все равно выскочит.

— Да не открою я твой футляр, — снисходительно успокоил ее Федька. И подумал: "Интересно, если взять ее за руку — можно будет пройти под радугой? Или не получится?".