Хранитель (Сказки дедушки Корая)

«В бесконечном океане Вселенной разбросаны мириады миров. Одни из них бесплодны, покрыты льдом или же наоборот выжжены до пепла. Другие же, напротив, обитаемы и населены самыми разными существами — людьми, такими же как мы или почти такими же, разумными или бессловесными птицами или зверьми. Да много кем ещё!

Многие из нас, живущих на земле, обладают бесценным сокровищем — ключом, отпирающим двери между нашим миром и неизведанным. Когда этим счастливцам выпадает случай заглянуть в приоткрывшуюся щель, они могут испытать и испуг, и восхищение, ведь все миры различны и предназначены для совершенно непохожей жизни.

Вы спросите, что же это за ключ? Он лежит на поверхности…»

— Таки́н! — женский голос окликнул темноволосого мальчишку, который испуганно крутил головой, ища в пёстрой ярмарочной толпе невысокую, привычную с детства фигуру и знакомые, родные янтарные глаза. Жгучая обида давно прошла, уступив место липкому страху, что он, Такин, остался совсем один среди незнакомых ему чужаков.

Но стоило только его имени взлететь звонкой птицей над людским гомоном, как страх тут же отступил, забрался обратно в свою глубокую нору. Такин вытер ладонями навернувшиеся на глаза слёзы и направился к матери.

Теперь ему было стыдно. Как мог он, сын воина, охранителя порядка, устроить такое на глазах у всех? Ну не выторговала мать у хозяина лавки игрушечный меч со щитом, украшенные тонкой резьбой. Ну позвала к выходу, поспешила. Так ведь поздно уже, солнце к краю земли клонится, уже не из-за всякой крыши видно, а им ещё до дома добираться.

И отец, наверное, уже ждёт. Что ж кричать, упираться и слякоть разводить, как девчонка какая? Вон, прохожие на него все с неодобрением посматривают. А уж то, что ему холодной змеёй в сердце вползло, нашёптывая на ухо: «Всё равно по-моему будет!» — так вообще срамота! И мама расстроилась, смотрит на него и даже глазами не улыбнётся. Только, наверное, больно врезается в ладони тяжёлая корзина с закупленным.

Такин стоял, не поднимая глаз на мать, и молчал. Уши горели, как угли в костре.

— Идём, — сказала наконец она, перехватывая поудобнее ношу и взяв сына за руку. Мальчишка послушно вложил пальцы в посечённую белыми и багровыми от только что снятой тяжести рубцами ладонь, и ему стало стыдно вдвойне. Больше ни яркие краски, ни весёлый шум не радовали его. И даже продавец сладостей, призывно расхваливающий свои румяные кренделя и печатные пряники, не разбудил в Такине ни капельки ярмарочного настроения, когда всё видится удивительным и желанным. Так и шли домой сквозь городские улицы и пока открытые настежь ворота, не проронив за всю дорогу ни одного словечка.

— А-а-а, Светлая Голова, вернулся, наконец? — Отец в кожаных штанах и нижней полотняной рубахе сидел у окна их просторной горницы, что-то проверяя в своей тихонько позвякивающей кольчуге. Рядом с ним сидел незнакомый мужчина. И хоть голова его была снежной от седины, а сосредоточенное лицо будто шрамы изрезали морщины, ни у кого не повернулся бы язык назвать его стариком. Скорее уж старцем, которого, словно невидимый плащ, окутывал жаркий запах сухих трав. Он так же, склонившись над стальным полотном, неспешно, как-то рассеянно, перебирал узловатыми пальцами маленькие колечки по краю. Но при этом губы его шевелились, а глаза были закрыты.

— Добра тебе, отец Корай, — ровно сказала мама и отошла к печи.

— Ну, что? — улыбнулся отец Такину. — Рассказывай: что видел, где был?

Но мальчишка, негромко пробурчав «Добра вам, дедушка» и молча поклонившись отцу, прошёл мимо и скрылся за плотной занавесью, отделяющей почивальный угол от остального дома. Там, сняв чеботы, он залез на одну из лежанок и, накрывшись с головой расшитым покрывалом, затих.

— Такин? — вновь позвал отец, но не получив ответа, повернулся к жене. — Что это с ним?

— Пусть он тебе сам расскажет, — как-то уж очень спокойно ответила она и, разжегши огонь в печи, вышла из горницы. Негромко прошелестела отложенная кольчуга.

Такин не видел, как сначала старец, а потом и отец посмотрели в его сторону.

— Вижу я, не до гостей тебе сейчас, воин, — спокойно сказал старый травник. — Ну, да я уже закончил.

— Благодарствую, — ответил тот. — Посиди с нами, угостись. Мы как раз сейчас трапезничать будем.

— Не серчай, но идти мне уже пора, — негромко сказал старец, вставая с лавки, и добавил, вздохнув еле слышно. — До дома хотелось бы поскорее добраться.

— До дома? Так ночь же скоро! Оставайся, отец Корай. В тепле переночуешь, а завтра по утру сыщу тебе дроги попутные.

— Да не нужно, я своими тропами быстрее доберусь, — усмехнувшись, заверил хозяина травник и, кивнув головой на прощанье, неслышно прикрыл за собой дверь.

Наступившая тишина ещё больше придавила сжавшегося под покрывалом мальчишку. Хотелось зареветь в голос, выплеснуть наружу весь стыд и злость на себя. Хотелось, чтобы стало, наконец, не так больно.

Такин лежал на пахнущей ветром постели, потихоньку хлюпал носом и слушал, как за стенами начинает шуршать холодный дождь, когда совсем рядом раздался негромкий отцовский голос:

— Так и будешь молчать?

Мальчишка не ответил, лишь напрягся от неожиданности. Отец был хорошим воином, он много чего умел в ратном деле. Он и двигался совсем бесшумно, что обычно приводило сына в неописуемый восторг. И Такин мечтал, что когда-нибудь он тоже станет таким же — ловким как горная пятнистая рысь и сильным как седой матёрый волк. Но сейчас это умение вызвало у Такина лишь острый приступ стыда и испуга, что отец тоже всё узнает, поймёт, догадается.

— Сынок, — и широкая ладонь легла на плечо скорчившейся под покрывалом фигурки.

Почему-то именно от этого простого прикосновения в детской груди что-то будто надломилось. Такин выскочил из-под узорчатого полотна и обнял отца за шею.

— Папа, я не хотел, — прошептал он, изо всех сил сдерживаясь, чтобы из глаз не полились слезы.

— Ну-ну, Светлая Голова, — успокаивающе похлопал тот сына по спине, — всякое бывает…

— Нет, пап, я виноват. Очень. Я маму обидел.

— Чем же?

— Я её прогнал, крикнул «уходи». А она даже не заплакала. А я тогда сам убежал. А потом испугался.

Отец промолчал, потом легко пересадил мальчишку к себе на колени.

— Знаешь, сынок, когда-то мой отец сказал мне, что в сердце каждого из людей живёт какой-либо зверь — трусливый заяц, могучий тур, скользкий гад болотный или кто другой. Он появляется ещё в отрочестве с первым проступком человека, тем самым, который направит твою судьбу. Приходит и навсегда остаётся внутри человека, становясь его Хранителем. Но порой, очень редко, в чьём-то маленьком сердце вдруг рождается дракон, и только от нас, людей, зависит, в какие цвета окрасятся его крылья.

Отец ещё немного помолчал.

— Дракон сделает избранного великим и мудрым, но лишь людские дела решают, каким станет наш Хранитель и наше сердце…

Такин заворожено слушал отца и, когда тот замолчал, вдруг спросил, затаив дыхание:

— А в твоём сердце какой дракон живёт?

Отец ласково взъерошил тёмные вихры на макушке сына и улыбнулся:

— Не-ет, сынок, в моём сердце живёт далеко не дракон.

Тогда мальчишка, удивлённо и чуть разочарованно посмотрев на отца, набрался храбрости и тихо спросил:

— Папа, а кто живёт во мне? Уж не дракон, это точно…

Отец заглянул в лицо сына и чуть прищурился.

— Тебе виднее, Светлая Голова.

В этот момент в горницу вошла мама. Она достала из печи и поставила на стол горшок запаренного, густого, ароматного кулеша и как ни в чём не бывало позвала:

— Хватит лясы точить, ступайте вечерять, не то остынет всё…

Этой ночью Такину снился волшебный сон. Бесконечная равнина стелилась перед его взором, зелёно-золотистая в лучах заходящего солнца, то здесь, то там изрезанная кудрявыми рощицами и сверкающая бирюзовыми глазами озёр. Против медленно скатывающегося к горизонту солнца на прозрачное синее небо карабкалась огромная, в локоть шириной бледная луна, весь лик которой был словно тонкой кистью изрисован, рассечён цепочками гор и испятнан сухими темнеющими впадинами. А из-за плеча старшей сестры робко выглядывал ещё один в полпальца шириной половинчатый диск месяца.

Такин от восхищения даже позабыл, что ему, как любому человеку, полагается дышать, поэтому он опустил голову, лишь когда совсем рядом что-то шевельнулось. Мальчик столкнулся взглядом с узкими чёрными зрачками вытянутых золотистых глаз, нестрашных и пугающих одновременно, чуть прищуренных, словно в улыбке.

Вдруг жёлтые глаза неспешно поднялись вверх, и Такин рассмотрел громадную, увенчанную короной костяных рогов голову, длинную гибкую шею, могучие лапы с когтями, сильное блестящее бронзового цвета тело, заканчивающееся свёрнутым, словно обнимающим нечто хвостом, и переливающееся будто шёлк янтарное крыло, спадающее со спины на подобранный хвост.

— Здравствуй, Такин. — Дракон медленно кивнул мальчику.

— Где я? — мальчик снова быстро огляделся по сторонам, и чудесный зверь ответил:

— Ты внутри себя. В стране твоего сердца.

Такин с восхищением воззрился на ожившую сказку:

— А ты кто такой?

— Вопрос не в том, кто я. Вопрос в том, кто ты, — ответил дракон. Потом хвост и крыло его с тихим шорохом отодвинулись в сторону, и Такин увидел лежащее в углублении яйцо, величиной с большую тыкву. Мальчик подошёл ближе, дотронулся до гладкой тёплой скорлупы. В ту же секунду внутри неё что-то гулко стукнуло, и перламутровый бок яйца прорезала первая, тонкая, как волос, трещинка. Мальчишка отдёрнул ладонь и испуганно взглянул на дракона, но тот спокойно снова укрыл своё сокровище.

— Сегодня над этой землёй прошла страшная буря, — обратив взор к горизонту, сказал сказочный зверь. — Мой сын едва не погиб. — Помолчав, он неожиданно низко склонил голову перед мальчиком. — Благодарю тебя, Такин, что не позволил ему умереть.

— Я?!

— Да. Твоя обида и злость отразились ураганом и землетрясением здесь, внутри тебя. Этот прекрасный мир едва не превратился в мрачные непроходимые трясины.

Накатившая волна памяти снова залила жидким огнём стыда щёки Такина. Чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы, он произнёс, повторяя те же слова, что недавно сказал отцу:

— Я не хотел.

— Нет, Такин, не плачь. Ты выдержал свой самый первый урок, не дал своим желаниям взять верх над тобой и научился смотреть на мир глазами других. Поверь мне, далеко не каждому это удаётся, и тогда яйцо погибает, даже не выпустив в мир детёныша, а его место занимает кто-то другой… Ты ещё мал, Такин, но уже по-своему мудр, и потому хранителем твоего мира всё же станет дракон. Теперь я спокойна, ведь я точно знаю, что мой сын совсем скоро появится на свет.

— А когда — скоро? — взволнованно спросил мальчик.

— Когда ты усвоишь свой второй, самый важный урок.

— Какой?

Драконья голова приблизилась к лицу Такина так близко, что он даже сощурился и невольно закрылся рукой от обжигающе-горячего дыхания огромного зверя.

— Я не в праве подсказывать тебе, — мягко проговорил дракон, — иначе это будет нечестно. Но я могу открыть тебе тайну, которая поможет пройти все испытания твоей жизни. — Его голос упал до шёпота. — Твой самый мудрый советчик всегда ближе, чем тебе кажется. Он живёт здесь.

— Здесь? Где — здесь? — удивлённо крикнул Такин, но в ответ услышал лишь шорох ночного дождя за стеной.

Прекрасного мира с двумя лунами больше не было. Была лишь просторная горница с огороженным тёплым почивальным углом рядом с печью. Был отец, дремавший рядом на лежаке, готовый при любой опасности отдать за сына последнюю капельку своей жизни; и спящая на соседней лавке мама, которая живёт и, наверное, дышит для него, Такина, и для которой самой большой наградой всегда была сыновья улыбка.

Мальчишка тихонько слез с лежанки — отец молча придержал его в темноте за локоть — и подошёл к матери.

— Мама, мам, — позвал он негромко, и темнота вздрогнула и тревожно откликнулась:

— Что? Что стряслось, сынок?

Такин на ощупь нашёл её руку и прижал к щеке.

— Я люблю тебя, мама…

Последний луч огненной звезды догорал в вечернем небе, увенчанном двумя лунами, когда перламутровая скорлупа, вдруг громко затрещав, развалилась на куски, и под крылом дракона слепым несуразным комочком завозился детёныш. Потыкавшись сморщенной незрячей кожистой мордочкой, он пискнул что-то неразборчивое, в голове матери сразу принятое как самое первое слово: «Мама?!»

И прежде, чем погаснуть, солнечный луч, проникнув под огромное приподнятое крыло, окрасил смятые бесформенные крылышки крошечного дракончика золотистым сиянием, и дракон, прикрыв жёлтые глаза, осторожно коснулась мордой маленького тельца, словно говоря: «Я здесь, сынок».

Она улыбалась. Сердце Такина обрело свои золотые крылья…

Прислонившись затылком к тёплому стволу маленькой липки, Корай сидел возле своего дома, словно в полудрёме прикрыв глаза, и светло улыбался. На восходе небо наливалось яркими переливами юного дня.

Надо же, — почти шёпотом задумчиво произнёс он, — золотые… Великое сердце…

Словно услышав слова старца, крона деревца шевельнулась, ответив вздохом в листве:

— А твоё, братик?..