Экзамен

Экзамен

Солнце стояло в зените.

В поле было знойно. Стрекотали кузнечики, жаркий воздух плыл словно кисель. Мама доплела венок и, нежно положила пряно пахнущую зеленую корону семилетней дочке на голову.

— Запомни, Машенька, — сказала мама, изучая чадо ясными изумрудными глазами — ведьмы не добрые и не злые. Они одинаково любят и демонов и Богов. За сто восемь жизней кем только не побываешь.

— Демоны же слабых обижают?

— На то щука в озере, чтоб карась не дремал, — грустно парировала мама, — не отвлекайся. Чем больше ведьма знает и умеет, тем скорее она может найти союзников в своих делах. Потому что в отличие от магов ведьма никого не заставляет силой или магией. Она договаривается, ищет решение выгодное обеим сторонам. Ясно?

Машенька кивнула. Ей не терпелось приступить к экзамену. Но мама не спешила. Она критично оглядела одежду дочери, расписанную обережными узорами и рунами, и строго спросила:

— Молвинец где?

Машенька поспешно показала амулет.

— Повтори главный довод?

— Духовное развитие, помощь в самосовершенствовании — последнее слово Машенька произнесла очень медленно, почти по слогам

— Теперь послушай про заброшенную деревню, в которую ты сейчас отправишься. Раньше она называлась Мытаревка. Потом в советское время там был колхоз «Ленинский путь». Но он быстро зачах. Место там плохое. Разных людей хоронили — пьяниц, лентяев, трусов. Тебе нужно поселиться в центре Мытаревки и начать чистку Нави. Если появится сущий, зови. Все ясно?

Машенька улыбнулась, показав мелкие белоснежные молочные зубы, и погладив тоненькой ладошкой мамины волосы сказала:

— Угу. Не волнуйся, мамочка.

— Да помогут тебе наши трисветлые Боги и земля-матушка, — крепко обняв дочь за плечи, сказала мать и, повернув ее, легонько подтолкнула в сторону деревни.

Машенька прихватила лежащую у ног расшитую велесовой вязью суму с широким ремнем и легко зашагала прямо к виднеющейся в нескольких километрах рощице. Близ деревьев угадывались силуэты кособоких изб, и блестела узкая полоска ручья.

Едва отдалившись от мамы, Машенька принялась напевать свою любимую песенку. С каждым словом она чувствовала, как волшебные звуки растекаются в жилах, проникают в каждую клетку. Тело становится легче, замедляются мысли, а небеса заполняют сознание. Оттолкнувшись босой ножкой от покрытой разнотравьем земли, Машенька, погасила мысли вопросом без ответа. Теперь, когда суета ума не мешала, она поплыла в магнитных волнах матушки-земли, держась только за ритм и мелодию.

На землю ее вернула вредная ворона, сидящая на покосившемся могильном кресте. Ее карканье отвлекло от чарующих звуков небес. Пришлось открыть глаза.

Сразу за крестом начиналась улица брошенной деревни. Прикоснувшись ногами к черной заросшей сельской дороге, Машенька почувствовала давящую тяжесть этих мест. Расфокусировав зрение, Машенька ахнула. На втором плане мира около Мытаревки было жутко. Летали лярвы разных цветов и размеров. Бродили неприкаянные призраки умерших мытарей. Из черных провалов окон выглядывали мертвенно-бледные лица с синими кругами вокруг пустых глазниц. Носились брошенные хозяевами немытые домовые, то заигрывая с кикиморами в лужах, то передвигая что-то в полуразрушенных домах.

Машенька сузила зрачок и пошла прямо к центру деревни. На первом плане все было благопристойнее. Черные заросшие мхом избы скрипели ставнями, хлопали рассохшимися дверьми на вонючем от разложения ветру. Блестя дурным глазом то тут, то там кричали вороны. Но память не давала забыть, что твориться на втором. Маша вспомнила жадно обращенные к ней белые зрачки и поежилась. Буквально минуту назад она летела под теплыми и ласковыми лучами. Здесь они словно рассеивались от надвинутой неизвестным творцом мглы.

«Ее» изба была еще крепкой. На ней даже висела табличка с адресом «ул. имени 1 Интернационала, д. 3». Зайдя в сени, девочка краем уха уловила быстрый хлопок. С таким звуком обычно закрываются дверцы шкафов. Она вошла в большую комнату и увидела справа полированный рыжий шкаф с очень пыльным зеркалом. В центре комнаты стояла грязная серая печь, слева на сломанной кровати кто-то навалил затхлой, гниющей от времени одежды. Сместив зрение на второй план, юная ведьма увидела в шкафу притаившегося домового. Он озлобленно исподлобья буравил Машеньку красными глазами. «Расшевелю-ка я его» — подумала девочка

— Мир в хату! Добра хозяевам!

Машенька напряженно наблюдала за реакцией домового. Тот, кажется, немного опешил.

— Гостинец у меня для Вас — сказала девочка, надеясь, что пока домовой растерялся, наладить контакт.

Домовой только сверкнул глазами. Сделал неприличный жест и груда тряпья на кровати, распространяя зловоние, стала подниматься, раскручиваясь в вихрь.

Девочка пожала плечами, перевела зрение на первый план. Вынула гостинец — два бутерброда с медом и маслом завернутых в тетрадный листок. Еще раз оглядела комнату в поисках стола. Не нашла. Положила на край кухонной плиты печки. Затем достала походный алтарь — ароматические палочки, лампадку, морскую ракушку и солонку с чистой землей. Подняв глаза к потолку затянутому паутиной, повторила несколько наговоров и молитв. Расстелив широкий узорчатый рушник прямо на пол, девочка торжественно водрузила на него все, что достала, кроме бутербродов. Хозяйственно расправив рушник, она покосилась на шкаф. Взгляд домового жег щеки. Вращение тряпья усилилось. «Вихрь» стал приближаться.

Машенька зажгла свечу и ароматические палочки, достала из сумки термос с водой и немного налила в ракушку. Бережно поставила в центре алтаря миниатюрный чур Сварога. Села на пол, подобрав ноги и осмотрев алтарь, прошептала про себя: «четыре стихии — огонь, земля, воздух и вода. Пятая стихия наши мысли, молитвы и желания». Ведьма набрала в грудь побольше воздуха…

— А-а-а-у-у-у!!! — уверенно заголосила Машенька.

Домовой, перепутав дверь со стенкой шкафа, с сухим стуком врезался в дерево, ушел на второй план и проскочил сквозь. Тряпки упали безжизненной кучей. Каркающие вороны на улице удивленно притихли. «Теперь поищем самых наглых» — подумала ведьмочка и запела:

— Славен будь Индра! Бозе Воитель!

Ты, на земле Свята Расы Хранитель!

Мечи твои востры и крепки по праву,

и воспеваем для Тя, Индра, Славу!

Ты многомудрый, познавша все Веды,

дарующий помощь и в сечах победы!

Имя Твое в наша сердце прибуди!

Тако бысть! Тако еси! Тако буди!

Тишина деревни разорвалась многоголосым воем. В избу влетели глупые лярвы. Воплощенные мыслеформы ненависти, страха, чревоугодия и других пороков, пытаясь войти в ментальное тело девочки, только мешали друг другу.

Сложив руки, Машенька замкнула мысленный контур. Нельзя давать лярвам и капельки энергии. Ни капельки надежды. Будто их и нет вовсе. Но эти сущности были — тертые калачи. Сквозь защиту в голову юной ведьмы все же проскочили три быстрые назойливые мысли — «Съесть, что ли бутерброд?», «А вдруг здесь, сущий!», «Перестрелять бы этих ворон». Чревоугодие. Страх. Ненависть. Маша понимала, что это мысли не ее. Чтобы лярвам негде было закрепиться, девочка вынуждена была остановить ум и погрузиться в тишину. Для мыслеформ она стала невидимой. Лишь через десяток минут, так и не найдя источника энергии лярвы вылетели наружу.

Осторожно открыв глаза, Машенька увидела домового, восхищенно глядящего на нее. Глаза у него были не красные, а скорее розовые. Поцарапанный нос картошкой возбужденно тянул в себя запахи гостинца. Свалявшаяся от грязи борода доходила до пупа. Ростом домовой был не больше овчарки, даже ниже Маши. Выражение лица у него сменялось настолько быстро и неуловимо, что, казалось, в нем живет несколько …э-э разных существ.

— Как ты их? — сказал он

— Это что. Это пустяки, домовушка — ласково пропела Машенька и протянула новому знакомому бутерброд с медом

Домовой опасливо взял. Принюхался. Мелкие морщинки у глаз у него разгладились.

— Ах, мед! — восторженно воскликнул он и принялся уплетать подарок за обе щеки, поднеся под бутерброд ладошку, чтобы крошки хлеба не падали на пол.

Машенька между тем достала заговоренную ленту с обережными узорами, и, легко обежав комнату, закрепила ее по периметру.

— А что батюшка, кто тут у вас главный? — вежливо спросила девочка

— Главный? — домовой, чуть не подавившись, доел бутерброд, зыркнул глазом на второй и, развалившись на печной лавке, с хамоватым выражением потребовал, — а ну-ка подай, девка.

Пришлось поучить уму-разуму. Пробормотав наговор, «девка» разошлась на восемь малых копий и, окружив ими домового, назидательно тыкнув восемью бутербродами в домового, спросила голосом Вия.

— Не многовато ли для животика?

Домовой вмиг превратился в жалкого трусливого лилипута и, подняв руки, залепетал:

— Ладно-ладно, милая девочка. Главный здесь князь Туманецкий. Его все кикиморы слушают. А зачем вам знать? — подобострастно осклабившись, спросил домовой, опять настолько неуловимо сменив выражение лица, что ведьма на всякий случай разфокусировала только один глаз, чтобы увидеть знакомца сразу в двух планах.

— Потолковать надо с ним — деловито сказала Машенька, не обнаружив ничего подозрительного.

— О чем?

— Скоро в деревню люди переселяться будут. Надо бы почистить ее. Если поможешь мне, помогу и я.

— Чем это? — недоверчиво спросил домовой.

— Затащу на следующую ступень.

Глаза у домового зажглись. Достигнуть следующего этапа духовного развития и стать вновь человеком — мечта каждого домового.

— И других мытарей, если помогут мне, — вытащу из межмирья, — искушала ведьмочка. Чувствуя, что домовенок колеблется, она сотворила клубок огня, пасами раскатала в плазменный блин, свернула в шаровую молнию и подвесила ее прямо перед глазами сомневающегося.

Домовой, открыв рот, смотрел на бирюзовый потрескивающий шар, затем собрался с мыслями и спросил.

— А что делать?

— Много тут неприкаянной смертью померло — от пьянки, дурных болезней, жадности. Надо отыскать их тела и сжечь. Потом порядок в домах навести, ворон расшугать.

— Много дел, — недовольно сказал домовой

— Так ты расскажи сотоварищам. Всем же из этой шкуры — девочка потеребила шерсть на домовом, — выбраться хочется.

— Покумекаем, — загадочно ответил домовой, и Машенька просто физически ощутила его замысел. Домовенок хотел с каждого своего «товарища» что-нибудь содрать, за ее обещание. И как такого в люди? Мелочный, жадный! Такой и кусок мыла сэкономит, будет грязным ходить.

— Где Туманецкого искать? — чтобы отвлечься спросила девочка

— Кикимор спроси.

Выходить к назойливым лярвам из комнаты, окутанной обережной лентой не хотелось.

— Вот тебе первое задание, — протягивая бутерброд с маслом, сказала Маша, — скажи кикиморам, что Туманецкий здесь не хозяин больше и ко мне направь.

Домовой взял бутерброд. Доверчиво поглядел на девочку и вышел из избы.

«Так, теперь прибраться» — сказала себе Машенька. Как бы ни мечтали лентяи, чистить пространство только на астральном и ментальном планах молитвами да заговорами недостаточно. Чистоту приходится наводить и вручную. А веник сам собой не сметет мусор, тряпка не выжмется, паутина не рассосется.

Из нескольких рассохшихся дров ведьма растопила огонь в печи, морщась, побросала в пламя затхлую одежду. Порылась в шкафу и, найдя сравнительно чистую тряпку, принялась стирать ею пыль в комнате. Затем нарисовала на полу несколько ведьминых ловушек для лярв и кикимор. Оттерла пыльное зеркало и окно выходящее во двор. Собрала паутину из потолочных углов

Дом приобретал обжитой вид. Уютно гудела печка, а сквозь окно пробился слабый луч солнышка. Но чтобы привести его в нормальный вид, нужны еще пара кадушек воды и помощь домового.

Кикиморы вошли без стука. Две худые морщинистые полупрозрачные бабы, с неопрятно торчащими волосами и обломанными немытыми когтями как водиться что-то выпрядали. Одна разведя острые локти, держала моток серых ниток и веретено, другая неуклюже вила толстую нить. Покосившись на Машеньку пустым глазом, они, подвывая, стали приближаться. Юная ведьма знала, что кикиморы обожают опутывать людей и не только метафизически, но и фигурально. Девочка встала между печкой и одной из ловушек, и когда одна из кикимор ступив в начертанную руну, вытянулась от паралича и боли прыгнула на спину второй. Что тут началось!

Визжа и подпрыгивая, оседланная бабища стала невероятно быстро носиться по комнате, разбрасывая повсюду серую нить. Машенька, крепко держась одной рукой за ее шею, в ладони второй быстро перебирая пальцами, смешала и нагрела воздух. Рукотворное пламя вырвалось наружу, сжигая нить кикиморы. И Машенька защебетала заговор:

— Ах ты, кикимора домовая,

Ночная-полночная, в ночи шалая,

Выходи из горюнина дома поскорее,

А не то задерём тебя калёными прутьями,

Сожжём огнём-полымем

И чёрной смолой зальём!

Слово моё твердо!

Да будет, как речено! Гой!»

Кикимора длинными шагами побежала вон из дому. Машенька легко соскочила с нее прямо у выхода.

Все. Теперь князь придет обязательно. Только когда? Ночью, чтобы получить силушки от луны или сейчас? Да все равно не хватит ему силы. Луна-то убывает.

На улице раздалось нестройное многоголосье. Машенька выглянула во двор и удовлетворенно улыбнулась. Домовой вел своих товарищей. Девочка насчитала девятерых домников. Все грязные, засаленные, но необыкновенно оживленные.

Они ввалились в хату и самый крупный из них, с соломенными волосами и шкурой с большими залысинами от долгого лежания с ходу спросил:

— Правду он говорит, — соломенный большим пальцем через плечо указал на «ее» домового.

— Правду, — ответила Машенька и для пущей уверенности показала на дрожащую от паралича кикимору — Только помощи мне от вас много потребуется. Тела, неправедно похороненные нужно сжечь, в домах прибраться, лярв разогнать.

— Где ж это видано, чтобы домовые лярв гоняли, — оскорблено спросил заросший черной бородой по самые глаза другой «товарищ».

— Вы и не будете. Кикимор, лярв и князя беру на себя.

— А всех ли домовят сумеешь затащить на ступень?

— По труду своему и получите. За честность и награда достойная будет.

Машенька знала, что толкнуть водящихся с нечистой силой домовых вверх — благое дело. И в этом обряде ей всегда поможет мать. Вот только справятся ли домники с собой и своими столетними привычками, став людьми?

— Ну, лады. Беремся, — сказал домовой с соломенными волосами — пошли по домам убираться.

— В добрый час — напутствовала их Машенька. Затем поймала, за шкуру «своего» домового и твердо сказала, — иди пол скобли, я печь помою.

Домовой словно кисейная барышня закатил розовые глазки, но пошел доставать необходимые инструменты.

Они трудились, не покладая рук. Время от времени Машенька выглядывала в окно, чтобы посмотреть, как снуют туда-сюда домовые, таская чьи-то кости, затем дрова. Не один день пройдет, пока они закончат. Но начало положено.

Солнце совсем уже скрылось за горизонтом. Домовой, устало развалившись на печных полатях, наблюдал, как Машенька домывает последнее окно. Чтобы развлечься он кидал в ставшую совсем прозрачной кикимору собранные на печи пыльные шарики.

В доме было чисто, постелена найденная в закромах вязаная дорожка, поставлен скособоченный стол. На печке готовился зашуметь тщательно отмытый старый чайник.

Поглядев сквозь чистое окно на небо, Машенька подумала, что вскоре покажется Луна. Придет ли князь? Аккуратно сложив тряпку, она подошла к кикиморе точным движением пальцев ослабила хват руны (кикимора тихо сползла на пол). Затем, зажав в ладони амулет против лярв вышла на улицу. Деревня сильно изменилась. Кикимор нигде не было видно, воронье не орало. В окнах многих домов горел свет. Рядом, под крыльцом запел сверчок.

С дороги, по которой пришла Машенька, послышался лошадиный храп и топот копыт.

«Вот он» — внутренне напрягшись, подумала юная ведьма, и машинально посмотрев на небо, увидела, как из тучи выплывет тонкий серп Луны. Она напряженно вглядывалась в опустившуюся тьму и поэтому сразу различила силуэт князя. Он сидел в седле как влитой. Вороной конь, слегка гарцуя, вошел во двор. Всадник с улыбкой на мертвом лице приблизился к ней. Маша никак не могла понять сущий это или нет. И на первом и на втором плане всадник оставался всадником без сопровождающих или астрального оружия. Просто призрак мертвого Туманецкого. Маша зажгла над головой два огненных шара и увидела, что князь смотрит не на нее, а куда-то мимо.

— Князь, опять вы здесь? — услышала Маша, голос мамы. Маша лишь немного удивилась. Ее мать выделывала и не такое.

— Ах, поглядите-ка, барышня Светозара — сказал всадник. Он говорил странно, только одним углом губ.

— Неужели мне придется уйти? — в его голосе ощущалась бессильная издевка.

— Туманецкий, вы как всегда угадали.

— Эх, зеленоглазая. Суровая ты ведьма. Ладно, за кикиморами приглядите, — и он уехал. Грустно ссутулившись в седле.

Маша помолчала, ожидая пока он скроется за поворотом, а затем спросила:

— Это сущий?

— Нет, дочка. Обманутый герой. Участник Брусиловского прорыва. В первую мировую и после революции за царя и отечество истребил столько русского народу, что ни земля, ни небо не принимают. Сейчас — любимец кикимор… Ладно дочка пойдем спать. Нам завтра придется спозаранку вставать и продолжать.

— Пошли, мама.

Виталий АБАКШИН