Дольмен

Я напишу околесицу, приготовьтесь. В былые времена пришлось бы хранить этот секрет до смерти, памятуя о риске угодить в лечебницу. К счастью, в сети и не такого бреда полно, так что мой рассказ наверняка смешается с тысячами похожих. И всё же, мысль, что человек знающий увидит в нем зерна истины и посочувствует, успокаивает. Невозможно молчать вечно. Нельзя жить с камнем на душе, не попытавшись выкопать хоть ямку и шепнуть, что у царя Мидаса ослиные уши.

Итак, следуя за верным другом, я оказался в тувинских горах. Точное местоположение лучше умолчать, да и при всем желании его уже не найти. Разве что обладателю проклятой книги это под силу, но мне приятно думать, что последний экземпляр навсегда потерян. Алексей — будем звать его так — был талантливым историком из города Н. Я — заводским рабочим, разбиравшимся в прошлом не более, чем во флористике. Походу предшествовали годы общения на расстоянии. Как могла завязаться дружба между столь разными людьми? Справедливо сказать, что Алексей являлся всем, чем не был я: говорил, когда я молчал; шутил, когда я злился; знал вещи, которыми я и в школе-то не интересовался. В конце концов, он просто имел дар красноречия, умел подавать информацию. Вкупе с образованностью, это внушало доверие, и из собеседника он быстро стал для меня кем-то вроде наставника, рассказывавшего об огромном мире, иначе не стоящем внимания.

Пока поднимались по заросшему склону — не уверен, что смог бы проделать этот путь вновь — мне вспоминался разговор, из-за которого и был затеян поход. Весной Алексей поинтересовался, верю ли я в потустороннее. До сих пор подобная тема поднималась лишь для того, чтобы высмеять очередного шарлатана или байку. А поскольку в тот день расположение духа моего было скверным, то и ответ оказался резким. И матерным. Тогда мой друг, со свойственной лёгкостью, впервые предложил встретиться. И не просто, но отправиться вместе в отпуск, чтобы, по его словам, «осмотреть одно фантастической древности место, тебе понравится». На расспросы он только сказал, что это нужно увидеть воочию, и попытка объяснить так вызовет у меня лишь больше недовольства.

— Нет уж. Расскажи хоть, куда меня собираешься потащить. Я не любитель походов.

— Хорошо. Ты знаешь, что такое мегалиты?

— Ага. Здания из огромных каменных глыб.

— В Республике Тува есть дольмен, я хочу его посетить.

— В Туве нет дольменов. — Сказал я через минуту, авторитетно закрыв вкладку Википедии.

— Этот есть, поверь. И один я туда всё равно отправиться не могу, а ты вокруг себя распространяешь ауру депрессии и уныния. Так что… давай съездим? Я кое-что проверю, а ты развеешься.

— С каких пор ты занимаешься дольменами? Ты ж не археолог.

— Ну, во-первых, человек имеет право на хобби. А, во-вторых, я туда и не ради статьи еду.

— Заинтриговал. Колись, зачем?

— Нет. Раз интересно — бери отпуск и поехали. В августе, говоришь, у тебя две недели?

— Ага. И куча отгулов за сверхурочные.

— Ну, они нам не понадобятся. Бери отпуск. Доверься мне.

И я доверился, потому что этот человек никогда не обманывал. Не обманул и сейчас, ибо мы стояли на вершине покрытой лесом горы, а внизу открывался вид, от которого перехватывало дыхание. Природа Тувы фантастична, и, даже не окажись здесь нашей цели, панорама таежного ковра, стелющегося по склонам, сопкам и ущельям, стоила пережитых лишений. Опьяневший от горного воздуха и чувствующий лёгкость, будто сейчас отращу крылья, я закурил, и тогда услышал зов Алексея из рощи, покрывавшей плоскую как стол вершину. И вот предо мною предстал дольмен.

Мегалит ничем не отличался от собратьев, что я в изобилии находил в интернете, пока готовился: четыре плиты, пригнанные с мастерством, свойственным древней циклопической архитектуре. Пятая — крыша — чуть выступала, образуя навес со всех сторон. Судя по высоте строения, человек вроде меня там бы в полный рост не встал, а вот Алексей, бывший сантиметров на пятнадцать-двадцать ниже, мог. Но это имело мало значения, ибо отверстие входа всё равно находилось посредине и было запечатано каменной пробкой. Влажная, щербатая поверхность в целом сохранила следы обработки мастерами прошлого. И под пластами мха стыки оказались едва различимы, а сколов и трещин не наблюдалось. Сработано на века. На сотни веков.

Меня, впрочем, больше поразила площадка, на которой располагался дольмен — мощеный каменными плитами прямоугольник. Мегалит стоял посредине. Оставшееся пространство заполняли каменные конусообразные глыбы с закругленными вершинами, либо цилиндры, все не выше человека: от крохотных по колено, до внушительных по грудь.

— Сколько этому месту лет, как думаешь?

— Тысячи. Не одна и не две. Тысячи. — Ответил Алексей.

— Откуда знаешь?

— Из той же книги, которая привела нас сюда.

Он похлопал по сумке, где хранился старинный том, с которым мой друг сверялся, когда был уверен, что я не подсматриваю. На самом деле, я вообще не должен был находиться рядом в такие моменты, но с удалением от обжитых мест это становилось всё сложнее. Со слов Алексея, немецкий оригинал, которым он завладел с большим трудом и тратами, был издан в Дюссельдорфе почти два века назад. Скоропостижная кончина автора, о которой друг обмолвился лишь вскользь, заставила владельцев и без того малого тиража почти поголовно уничтожить свои экземпляры. Много позже я сам наводил справки и, клянусь, если бы знал тогда, как именно умер ученый, то вынудил бы Алексея сжечь труд без оглядки на раритетность. Но я не знал.

— Ты очень доверяешь написанному.

— Потому что есть причины? Как видишь, о расположении дольмена она не солгала. Мне приходилось проверять и другие факты — всё совпадало.

— Ладно. Так что ты хочешь?

— М?

— Ты говорил, что хочешь проверить что-то.

— Да. Но для начала придётся всё здесь привести в порядок. — Он обвёл рукой площадку, покрывшуюся за века мхом и сором. Хотя травы странным образом не проросли в стыках плит и не сместили их.

— Ты представляешь, сколько на это уйдёт?

— День-два.

— Ага, только штаны подтяну. Я думал, ты беспокоишься о сохранности археологических памятников.

— Хех. Эти камни не уничтожили время и силы природы. Поверь, тебе и мне им тем паче не навредить.

— Природа и время целенаправленно не скребли их и не роняли ничего тяжелого.

Мой друг улыбнулся, будто я рассказал очень забавную шутку:

— Давай разобьём лагерь в роще, где посвободнее.

***

Следующие несколько дней мы провели, счищая мох и сметая хвою, прелую листву и перегной, на котором успел пустить корни молодой кустарник. И взору постепенно открывался облик мегалита, каким он был в годы своей славы. Пусть само сооружение не имело рисунков или надписей, окружавшие глыбы и плиты оказались испещрены углублениями, позволявшими передвигать и вращать их. Сами конусы и цилиндры на поверку были не такими тяжелыми, как казалось, а под мшистой коркой имели вкрапления незнакомого зеленоватого минерала. Думаю, именно он и делал их легче обычных монолитов. У нас и в мыслях не было попытаться расколоть один, но уверен, что жилы пронизывали их насквозь. Если те вовсе не имели чего-то вроде легковесной сердцевины.

Разумеется, от такого удивительного зрелища я не мог не поинтересоваться, чем же всё-таки является открытое нами место. Были и другие причины. Вершину не посещали птицы, зверь обходил стороной, почти не было насекомых — это в тайге-то, где гнус должен одолевать нестерпимо. Может, виной была география. Но мне кажется, что живых существ отваживало назначение мегалита и вытекающие свойства. Подтверждением служили красочные сны, посещавшие меня всё время нашей стоянки. Я переносился в незнакомые и завораживающие дали, то обнаруживая себя бегущим по бесконечной степи со стелящимися до горизонта травами диковинных цветов. То оказываясь в пучине, где гигантские пингвины увлекали меня через мрак и водную толщу к руинам дворцов на краю пропасти. И за мраморными портиками храмов, за двускатными крышами и статуями нагих богов, я видел жуткие очертания левиафанов, восстающих из глубины.

— Мне они тоже снятся. — Сказал Алексей после недолгих раздумий, когда я поделился переживаниями.

— Мне не нравится это место.

— Сколько мы знакомы, ты всегда жаловался на прозаичность мира. Чем же ты не доволен теперь? Волшебство здесь, в этом самом месте. Протяни руку и возьми.

— Согласен. Но меня пугает неизвестность. Было бы намного легче, расскажи ты, зачем мы здесь и что вызывает эти сны.

— Эх, да я хотел. Давно ещё хотел. Но боялся, что ты не поверишь. Поэтому и выжидал, пока само место не покажет тебе часть правды. Мне показалось, что так тебе будет проще поверить.

— Ты же знаешь, что я так и так ценю твоё слово выше, чем любое другое.

— Ладно. — Он вздохнул. — Ты же знаком с тувинским фольклором?

— Так себе. Я читал сказки.

— Для объяснения на пальцах хватит. — Алексей подвел меня за руку к южному обрыву. — Когда взберёшься на большую и высокую гору Сюмбер, то увидишь пред собою большое море. Если ты, высоко подняв полы своего халата и закрыв глаза, прыгнешь на середину этого моря, то там окажется дом, сложенный из трёх домов, вставленных друг в друга. К нему привязаны собаки Озер и Гозар. Как будто не видали они никогда человека, набросятся на тебя собаки Озер и Гозар. А ты, подумав, что эти собаки еще никогда не видали человека, опустишь полы халата, и обе собаки остановятся. Когда пройдешь в третью дверь, увидишь, что там на черном троне спит змей, черный, как коршун. Если ты скажешь: «Добрый друг, все ли у тебя мирно и благополучно?» — я, конечно, проснусь. Над этим змеем на троне в черных пятнах будет спать, свернувшись кольцами, змей в черных пятнах. Если ты поздороваешься с ним так: «Отец, все ли у вас мирно и благополучно?» — то поднимется и подойдет к тебе старик. А над ним на троне в бледных пятнах будет спать змея в светлых пятнах. Если обратишься к ней с приветствием: «Ну, матушка, все ли у вас мирно и благополучно?» — то встанет старая женщина и пойдет тебе навстречу.

Он картинно обвёл ладонью пейзаж, после чего указал себе под ноги.

— Что-то знакомое.

— Это сказка про Эргил-оола.

— Точно. И что, ты хочешь сказать, что это и есть та самая гора Сюмбер? Мы вглубь суши на тысячи километров.

— Хочу. Только не та самая, а просто гора Сюмбер.

— Не понимаю.

— Эх. Гора Сумеру у индусов и буддистов является чем-то вроде мирового древа у скандинавов. С распространением буддизма, это понятие дошло к тувинцам и монголам. Только название изменилось. Сумеру стала Сюмбер. Священная гора, центр вселенной, из которого можно попасть куда угодно.

— Ты серьёзно? Ты хочешь сказать, что этот дольмен — центр вселенной? Ворота в иные миры?

— Ну, таких громких заявлений я бы делать не стал. В конце концов, мест силы много. Нет, это не центр вселенной. Не в том смысле, в каком мы обычно понимаем слово «центр». Но это действительно точка, из которой можно попасть куда угодно. Если закроешь глаза и сделаешь всё правильно. У большинства народов есть какое-то священное место, служащее обителью богов или ходом в подземный мир, либо коридором и туда, и туда. В Индии и в Тибете есть свои горы Сумеру. Как и во многих уголках Земли.

Я поёжился, пытаясь по мимике понять, шутит собеседник или нет. Не шутил.

— Хорошо. Хорошо. Кажется, начинаю понимать, зачем ты меня сюда привел. Если конечно мы оба не сошли с ума. То есть эти сны — видения иных миров. А через этот дольмен… да нет, это бред, Лёш. Это бред сивой кобылы.

— Этого я и боялся.

— Ну чего? Как я должен реагировать? Ты меня притащил в тартарары, и всё это уже начинает напоминать фильм ужасов. А в них всё всегда заканчивается плохо. Странные сны, а дальше что? Лунатизм? Я с горы упаду, а ты ночью вскроешься? — Я маскировал беспокойство шутливостью. — Ну серьёзно. Ты ж понимаешь… я скажу прямо — это всё неправдоподобная хуета.

Так вот вам, вместо тысячи слов. Наверное, я ожидал, что он начнёт уговаривать, приведёт ещё доказательства. Однако Алексей просто развернулся и пошел прочь, бросив через плечо, что меня здесь никто не держит. Но если уж «соблаговолю довериться», то он будет рад завтра утром провести эксперимент. При этом речь его стала, как всегда в моменты ухудшения настроения, сухой и немногословной.

— Ну куда ты. Постой. — Я брел следом, пока не оказался на площадке. Алексей медленно двигал один из конусов. — Я не хотел тебя обидеть. Конечно, я помогу. Просто и ты меня пойми, ну… как поверить?

— Помоги передвинуть?

Я налег на глыбу. Благодаря более крупному сложению, работа спорилась.

— Дай угадаю, эти булыжники как-то связаны с настройкой портала, да? С положением звёзд на небе?

— Нет.

— А что?

— Астрономия тут ни при чем. Хотя догадка твоя верна — эти камни нужны для настройки. Только они обозначают не положение звёзд, а углы, необходимые для перемещения.

— Четвертое измерение?

— Понятия не имею. Я не математик, всё-таки. Может, оно, а может и что-то совсем другое. Книга, во всяком случае, утверждает, что кроме знакомого нам трёхмерного существования есть иные. Такие, в том числе, для которых привычное пространство является точкой. То есть, выйдя в эти новые пространства в одном месте нашего трёхмерного, ты можешь почти мгновенно переместиться в другое. Что-то вроде… дыры в изнанку реальности? Не уверен, что могу подобрать более точное описание.

Облокотившись на конус, установленный в новом месте, я слушал.

— Ну и вот, согласно немцу, существует связь между местами, где выход в «изнанку» возможен, и геометрией. Когда-то людям они были известны. И тем, кто жил на земле до людей.

— Угу. Славянам-протоарийцам. — Я не смог удержал сарказма.

— Не говори чушь. Но, хочешь не хочешь, дольмен был возведен не человеческими руками. — Алексей провел ладонью по слегка шероховатому камню. — Если книга не лжет, а мы имели много возможностей убедиться в её правдивости, то люди вовсе не существовали, когда возводился мегалит. Или представляли из себя не больше, чем обезьян, пугающихся собственной тени. А мастера, так искусно вытесавшие эти плиты и подогнавшие друг к другу, знали куда больше, чем наши предки, обожествившие через тысячи лет и места, на которых возвели древние свои постройки, и самих творцов. И тех, с кем связались, наученные из обрывков знаний, сохранившихся с доадамовых эпох.

— Времена нового расцвета, когда адепты тайных культов, мудрецы и цари человеческие поддерживали священные места в чистоте и обращались к ним для связи с иными мирами, сменялись эпохами варварства, наступавшими после естественного падения цивилизаций, или катаклизмов. И тогда только избранные могли воспользоваться их силой. Кто-то натыкался случайно — наделённый даром, чувствительный человек. Кто-то следовал на зов существ с той стороны, а иные — по следам легенд и пророчеств. Но чаще единственным гостем в таких местах являлся ветер. Затем человечество вновь находило их. Другое человечество, верящее в других богов, с чуждыми предшественникам законами. Когда-нибудь, когда нас с тобой уже не будет, дольмен откроют заново. И заново придётся этим будущим людям учиться управлять его силой. Открывать секреты.

Алексей сделала паузу. А я, признаться, был заражен его романтическим настроением. Большой поклонник схожего рода литературы, я наконец-то почувствовал себя в месте, прошедшем через все этапы человеческой истории. А построенном и того раньше. Теперь казалось, что через шелест листвы и характерную для диких, безлюдных уголков мира пустоту мне слышится эхо горлового пения. И пронзительная нота, которую под силу было извлекать голосу незабвенного Конгар-оол Ондара. Мне подумалось, что, даже если всё обещанное окажется сказкой, никто не осудит за доверчивость здесь, в глуши. Ведь никто не увидит позора, кроме древних камней.

— Хорошо. Я помогу тебе. Можешь на меня рассчитывать.

— Тогда делай, что попрошу.

***

В рассветных сумерках Алексей завершал приготовления, пока я курил в стороне. Прошлый и позапрошлый день были посвящены настройке и обучению. Другу было важно, чтобы я точно знал последовательность действий, даже если мы оба и не понимали законов, по которым работал мегалит. Верхушки конусов образовывали нужный угол с вершиной в центре дольмена. Цилиндры оказались посажены на что-то вроде винтов, так что при вращении опускались или поднимались. Удивительно, что после стольких лет ничего не треснуло и не забилось пылью, хотя пару пришлось основательно отчищать. Алексей объяснил, что вращение непосредственно приводило в действие механизм. Подобрав угол и поместив человека в центр дольмена, последовательным вращением глыб от малой до самой высокой осуществлялся переход в то иное пространство, о котором я упоминал. Дальше всё становилось ещё менее понятным.

Интерьер строения, внешне выполненного без изысков, оказался украшен сложным асимметричным узором. Помню, как удивился, когда мы наконец вытащили пробку — всё было испещрено линиями самой причудливой геометрии. И, судя по гладкости поверхностей и углублений, работал творец далеко не молотком и зубилом. Мой друг тогда подметил, что посвященный мог бы использовать место для выхода и без камней, и без настройки. Его создавали для тех, кто такой возможностью не обладал. Или оказался лишен — так сказал Алексей. Именно поэтому в нашем случае для использования требовался второй человек. Кто-то, кто будет оперировать «машинерией».

И вот момент настал.

— Ты всё запомнил? — Спросил Алексей, залезая в узкое отверстие.

— Да. Закупорить тебя внутри, вращать цилиндры до разметки.

На плитах и глыбах имелись засечки, очевидно, исполнявшие роль делений лимба. Мой спутник пометил водостойким маркером необходимые, чтобы я не запутался.

— Хорошо. — Донеслось изнутри. — Тогда давай пробку.

С тыльной стороны в ней имелась ручка для подъёма.

— Ты уверен, что я буду тебя слышать? Толщина плит и… всё остальное, знаешь, говорят об обратном.

— Да. Нет. То есть, думаю, должен. — Внутренность мегалита осветилась фонариком, друг листал книгу. — Автор утверждает, что использующий дольмен подобным образом будет находиться в чём-то вроде промежуточного состояния. Между двумя мирами. Даже тремя, понимаешь? Моё тело будет в ином пространстве. Как бы… кармане. При этом я смогу чувствовать образы другого мира, однако моё зрение, слух и всё остальное здесь, на Земле, будут ограничены стенами. Если что-то и услышу, то очень отдалённо. Зато ты сможешь слышать мой голос, если постараешься. В крайнем случае, я буду кричать. И помни, не больше десяти минут. Поставил будильник?

— Угу. Только скажи вот что. А что, если там, куда ты переместишься, не будет воздуха? Или ты окажешься посреди озера… лавы?

— Ничего. Моё тело будет находиться в безопасности между мирами, защищенное от разрушительных сил… за неимением лучшего слова, заклинаниями, наложенными на дольмен. Строго говоря, пока ты не завершишь последовательность, всё, что будет перенесено — моя проекция. Образ, через который можно заглянуть в другой мир. А я специально пометил деления, чтобы добиться именно такого эффекта. Ни в коем случае, слышишь, ни в коем случае не двигай камни дальше. Это может стоит мне жизни.

Я заверил, что всё понял. Хотя не понял ничего, да и сейчас не понимаю. А к естественному беспокойству о безопасности предприятия примешался ещё и страх роковой ошибки. Хотел было предложить ему бросить всё, но, заглянув в дыру, увидел, как блестят возбужденно глаза друга. И не смог отказать. Оставалось поднять увесистую крышку и вставить во входное отверстие. Алексей, ухватившись с той стороны, помог закрыть себя.

В лучах восходящего солнца, пробивавшихся через листву, я кропотливо и медленно настраивал космическую машину. С глухим скрежетом древние глыбы принимали нужное положение. От напряжения я страшно боялся пропустить необходимое деление, от чего время казалось тягучим. Особенно пугало остаточное движение. Кто работал со старым механическим оборудованием, поймёт — ты вращаешь рукоятку максимально аккуратно, однако части стоят на месте. И приходят в движение лишь спустя пару мгновений, по инерции перескакивая за установленные координаты, так что приходится спешно возвращать в правильную позицию. Как же я боялся этого. Как же не хотелось послужить причиной непоправимого.

Однако всё прошло хорошо. И, убедившись, что каждый цилиндр выставлен на нужный угол вращения, я прильнул к холодной стене, пытаясь услышать спутника. В душе, признаюсь, готовый к худшему.

— Алексей. Алексей? Лёша? — Шептал я, не думая, что слова всё равно не долетят сквозь толщу.

Молчание прервалось через пару секунд голосом, который, несмотря на сплошные плиты, был чётким. Будто говорил не человек внутри, но сама твердь звучала. Лишь вслушивайся.

— Я вижу город.

— Город? Алексей? Ты слышишь меня?

— Дома выше небоскрёбов. Уходят в небо, в тяжелые желто-черные тучи. Света здесь мало.

Дальше я молчал, внемля первому человеку, оказавшемуся за пределами земной орбиты за… кто знает, сколько сотен лет?

— Они будто сделаны из сплошного камня. Или раствора. Легкий туман портит видимость. Жаркий воздух. Пахнет гарью и серой. Хорошо, что я воспринимаю запахи без вреда для здоровья. Мне даже не нужно дышать. Странное состояние, я как будто есть и нет одновременно. Подул ветер, но туман не рассеивается. Просто гонит клубы пыли и пепла. И каких-то газов. Думаю, именно из них и состоит смог. Видимость ухудшается. Тут всё покрыто пеплом, если приглядеться. Хм… я стою на чем-то вроде площади или бульвара. Огляделся. Это площадка, к ней ведут ступени. Метров пятьдесят в ширину, может больше. Вдоль краев тянутся ряды столбов. Обелиски, возможно. Форма как у обелисков. Однако многие уничтожены или имеют неестественную форму. Покорёжены, словно были нагреты до огромной температуры, а затем другая сила… разбрызгала их? Даже плиты под ногами оплавлены. Я сперва принял за покрытие. Что-то вроде асфальта. Нет, камень что-то вскипятило. Есть даже вкрапления красноватого металла. Если бы не дольмен, я бы здесь не продержался и нескольких секунд.

Всё это друг рассказывал неспешно, делая подчас продолжительные паузы, чтобы осмотреться. Мне оставалось только ждать очередного сухого комментария, в который силились пробиться восторг и волнение. И, хотя я никак не мог проверить слова, всё равно явственно чувствовал запахи, а фантазия легко представляла картину апокалиптического пейзажа. В этот момент я пожалел всею душой, что не был на той стороне. Сработало! Всё, о чём говорил Алексей, эти безумные теории, мегалиты, древняя сила — всё оказалось правдой, и я, как подмастерье волшебника, был причастен к пробуждению тайны. И только звук будильника вернул в реальность.

— Лёша, я возвращаю тебя! — Крикнул я, но ответа не было. Только бестелесный голос вещал из покинутой преисподней.

Невеликих усилий стоило привести цилиндры в прежние позиции. И истинное облегчение я испытал лишь тогда, когда крышка плашмя свалилась у моих ног, послужив ступенькой для выбравшегося на родной свет первопроходца. Он был таким же, как раньше — ни загара, ни ожогов. Ни даже запаха бездны, в которую пришлось заглянуть. Только прижимал к себе проклятую книгу с железными застежками. Однако, стоило выбраться, мой друг сел на пробку, крупно задрожав. Лицо его сделалось бледным.

— Эй, ты в порядке?

— Это невероятно, Ваня. Это потрясающе. Я ведь не верил до самого конца. Я лгал тебе, что верю, но в душе не верил сам. Другой мир, переход… я как будто сжался до точки. А потом стал текучим, словно вода. И тело унеслось прочь. Остался только разум. Разум, по привычке воображающий себе руки и ноги. Ваня-а-а… это потрясающе. Это сенсация. Это магия! Магия, о которой знаем только мы с тобой. Ты хоть представляешь, чего мы сможем добиться? Один мир из тысяч, из миллионов, на которые можно взглянуть. — Он потряс томом перед моим лицом. — Здесь! Столько ещё секретов и все здесь! Храмы, запечатанные с момента гибели Атлантиды. Города, похороненные под землей до возникновения человека. Заклинания, с помощью которых можно спуститься хоть в бездну морскую и выжить, и всё — здесь!

Испугавшись, я отбежал за успокоительным. Но Алексей даже не встал к моменту моего возвращения.

— На-ка. И успокойся. — Накинув на дрожащего друга куртку, я дал ему валидол. — Я верю тебе. Но сейчас ты должен успокоиться.

— Ты не понимаешь… Он работает. Работает. Я видел мир, лишенный жизни, мир, сожженный огнём. И выжил.

— Всё, хватит. Тебе нужно отдохнуть. Ты не в себе. Я ни на секунду не усомнился в твоих словах, но, прошу, просто идём со мной. Я вскипячу чайник, ты немного поспишь. А потом расскажешь мне всё.

— Не только расскажу, друг. Я покажу тебе. Покажу!

***

Не описать всех чудес, которые пришлось пережить мне и Алексею в следующие несколько суток. Ночью мы грезили о далёких планетах и пейзажах столь странных, что их не отыскать и на полотнах Рериха или Эгглтона. А днём мой товарищ — учитель, если угодно — отправлялся посмотреть на них воочию, вещая с другого конца космоса всё дольше и подробнее с каждым разом. Его голос делался увереннее, речь богаче, и он не скупился теперь на художественные приемы, описывая фосфоресцирующие глубины океанов, о которых мы даже не знали, состоят ли они из воды. Или руины городов на астероидах, одному Богу известно, как сохранившиеся и кем построенные. Планеты с красными и пурпурными небесами, и миры, поразительно похожие на наш — с зеленой растительностью, напоминающей гигантские папоротники. Пустыни с исполинской, подобной терну травой, змеящейся вдаль и вытягивающей любую влагу, сохранившуюся под светом двух солнц. И горные долины с черными руслами рек, где Алексей различал пасущиеся стада уродливых человеческому глазу существ.

Но, несмотря на то, что мой спутник осмелел и мы целые дни — с передышками — посвящали исследованию, я ещё ни разу не расстался с должностью «оператора» мегалита. Алексей, увлечённый фантастическим путешествием, постоянно извинялся и грустнел, когда вспоминал, что он один является наблюдателем. Но, стоило мне пригласить его занять вновь место звездного странника, как ободрялся и веселел, с готовностью ныряя в омут новых впечатлений. Я и сам был рад за него. И рад тому, что мне не пришлось пока увидеть далекие и чуждые сферы, вращающиеся вокруг светил, которым ученые дают непоэтичные названия вроде HR-6165. Почему? Просто боялся. Я до смерти боялся момента, когда придётся самому залезть внутрь тесной коробки и сжаться в точку, уносясь сквозь изнанку реальности на край вселенной. И Алексей, думается мне, чувствовал этот страх, а потому не настаивал.

К исходу четвертого дня экспериментов тетрадь, в которую мы тщательно заносили впечатления, увеличилась в объёме раза в полтора от исписанности. Она до сих пор хранится у меня, как напоминание о человеческой гордыне и безрассудстве. Тем роковым вечером, восстановив силы после очередного перемещения, мы решили попытать счастья ещё раз. Последний, перед тем, как лечь спать. И, хотя оба были измотаны выбросами адреналина от восторга, я вновь не попытался отговорить друга от опасной затеи, поверив увещеваниям, что теперь, когда космическая сила обуздана нами, бояться нечего. Только подметил, что потребуется перерыв. Вернуться в поселок, купить еды, помыться. Выспаться без навязчивых снов, после которых от наплыва впечатлений мы пробуждались далеко не такими отдохнувшими, как хотелось.

— Обязательно. Только один последний переход, хорошо? Хочу взглянуть ещё разок. — Под глазами Алексея назревали мешки. Да и у меня.

— Ты как наркоман уже стал. — Пошутил я.

— Нонсенс! Хотя… если радость исследования — наркотик, то я даже отрицать не буду. Только в лечебницу ты меня не упрячешь.

— Куда уж мне. Ты со своей книгой ещё произнесёшь какое-нибудь заклинание и превратишь меня в живую жижу.

— Там такого нет, но я знаю, где может быть. Когда вернёмся домой, если хочешь, я расскажу про другие труды, на след которых мне пока напасть не удалось. Но с новыми знаниями…

— Давай не будем делить шкуру неубитого медведя.

— Ха. Этот медведь давно повержен. И я, победитель, ступил на его голову ногой, обутой, как у Говарда, в грубую сандалию!

— Лезь давай, победитель. Ты всё проверил?

— Да. Ты помнишь последовательность?

— Как я могу забыть, ты только о ней и вещаешь.

— Хорошо. Как всё-таки жаль, что ты не хочешь посмотреть сам. — Алексей исчез в каменной утробе.

— Я пока не готов. Меня от твоих рассказов и снов-то трясёт. Если честно, я переживаю, что от пережитого меня просто хватит удар. Я высоту-то с трудом переношу и темноты боюсь.

— О, если бы ты только видел…

Последние слова заглушила крышка, водруженная на законное место. Как в первый раз, я работал в сумерках, но ныне солнце заходило за отдалённую гору. Низину мрак накрыл раньше, так что, когда все цилиндры, кроме последнего, были приведены в положение, я ещё наслаждался последними лучами. Признаюсь, я поубавил в осторожности за эти дни. Как практикант, поработавший за станком и возомнивший, что знает всё. Наконец, когда маркерная отметка встала напротив брата на плите, я сел на стул рядом с мегалитом, который вот-вот должен был заговорить. Кажется, место всё-таки влияло на обитателей, ибо с каждой попыткой друг слышался чётче. Впрочем, моя речь до него не доходила, как не кричи.

— Здесь темно. Нет, не темно — черно. — Наконец подал Алексей голос. — Всё вокруг — оттенки черного. Нет даже серого цвета. Не могу понять, почему глаз так легко различает контуры и детали. Здесь будто существует невидимый источник света, придающий рельефу четкость. Очертаемость… Не знаю, как описать. Но солнца в небесах нет. Я вообще не уверен, ночь сейчас или день, затянуто ли оно тучами или просто чернее дёгтя. Звёзд нет. Ни луны, ни иного светила. Отсутствует атмосфера? Возможно. Похожее видел на астероидах, но тогда должно быть видно звёзды. Может, так действует дольмен на тех, кто долго пользуется им, и я начинаю различать предметы даже в отсутствие света? Хм. Почва каменистая. Это пустыня, нет ни воды, ни растительности. До самого горизонта, видимого только по контрасту оттенков — кажется, будто они образуют хорошо различимую линию. Только изредка вырастают невысокие скалы, да на горизонте справа что-то вроде гор… нет, постой. Позади меня строение. Это руины, вросшие в небольшую гору. Камень похож на обсидиан, работа аккуратная и красивая: вырубленный в скале проход, стилизованный под циклопическую кладку, имеет свод с колоннами. Без узоров и излишеств. Я ясно различаю и вход. Из-за отсутствия игры света и тени даже вижу, что потолок уходит вниз. Кажется, там лестница. Жаль, что туда нельзя спуститься… но ничего, через пару лет мы вернёмся, вооруженные всем необходимым, чтобы выжить даже в преисподней.

От этих слов стало тревожно, и противное чувство не просто не уходило, но даже возрастало. В мыслях я очень чётко представил описанное, и почему-то у меня не было сомнений, что воображение рисует правильную картинку. Идентичную оригиналу, на который мне никогда не придётся взглянуть. Было в этой скале, служащей фасадом древнего подземелья, нечто опасное — так казалось. И я глянул на каменные столбы, раздумывая, стоит ли прервать путешествие. Удерживал только стыд от того, как будет ругать меня друг за необоснованную трусость.

— К зданию ведёт мощеная дорога, но она обрывается там, где стою я. Кажется, какая-то эрозия здесь есть, хотя в этом пустынном месте я ещё не слышал ни звука. Даже ветер не дует, ничто не метёт пыль и камешки, разбросанные здесь в изобилии. По краям от дороги располагаются пьедесталы, но статуй нет. Кое-где я вижу то, что осталось от нижней их части, но отсюда не разобрать, что они напоминают. Я искренне надеюсь, что ты слушаешь и запоминаешь, потому что это просто фантастическое зрелище. Кажется, будто я у врат Аида. Остаётся лишь гадать, что находится под землей… Но знаешь, что придаёт месту особенную атмосферу? Вся эта тонкая работа соседствует с грубо прорубленными в горе…

— …пещерами. — Я вторил словам. Как говорилось выше, образ, представленный мной, был почти фотографическим.

— Проемы располагаются во много ярусов. Как в улье. Такие пещеры можно найти в Америке и Африке. В горах Тибета. Наклонные, абы как вытесанные ступеньки ведут к ним. Либо углубления в скале, нечто вроде лестниц, по которым можно карабкаться. По крайней мере, я думаю, что это они. Не представляю, какой ловкостью нужно обладать, чтобы не свернуть шею, взбираясь по этим стенам. Однако именно эта картина… прекрасно сохранившегося древнего здания — гробницы, храма или святилища — и варварских тоннелей, которые появились то ли позже, то ли служили домом строителям, она навевает трудноописуемое чувство прикосновения к потус…

Тут он замолк. По обрыву на полуслове и долгой паузе я понял, что что-то не так, а потому бросился к самой высокой колонне, хватая вырезанные для вращения ручки.

— Ваня. Аккуратно и быстро вытащи меня отсюда. — Услышал я, не успев повернуть камень и на градус. — Меня видят.

Алексей говорил шепотом, и только из-за безветрия удалось разобрать слова. И была в голосе друга, несмотря на попытки скрыть, та дрожь, которая проявляется в моменты настоящего ужаса. Передавался он и мне, ибо от чего-то я чувствовал пробирающий до костей взгляд, устремлённый из казавшихся пустыми ниш в черной скале. Не от портика инопланетного Ад-Дэйра, но того, что жило рядом. Охраняло его. Или подкарауливало незадачливого путешественника. Нечто бесстрастное и жестокое, чей облик я боялся увидеть, и потому даже перестал моргать, чтобы в темноте закрытых век не встретиться с фантазией лицом к лицу.

Второй с конца цилиндр почти встал на нужную отметку, когда меня подстегнул нечленораздельный визг, сменившийся мольбами:

— Скорее! Скорее! Она бежит ко мне! Она хочет прыгнуть! Ваня-а-а!

Не могу вспомнить последующих мгновений — слишком быстро сменяли друг друга события, слишком много адреналина впрыснулось в кровь. Только, когда я наконец привел в исходное положение последний и уже судорожно вцепился в пробку, чтобы откупорить дольмен, снова послышался голос Алексея. Но не изнутри, как полагалось, а снаружи. Им вибрировал камень.

— Что-то не так… Иван, что-то не так с настройкой. Я не на Земле. Что случилось? Дьявол, я же тебя всё равно не услышу. Слава Богу, защита дольмена ещё работает. И эта тварь не последовала. Не успела добежать… Господи, спасибо. Господи, спасибо. Господи…

Стемнело, мне пришлось включить фонарь, чтобы перепроверить работу. Вероятно, сумей я сохранить самообладание, Алексей до сих пор был бы жив, а произошедшее забылось, как страшный сон. Но этого не случилось. В пучке света я увидел, что та злополучная колонна, на вращении которой меня пронял до дрожи крик, сдвинута градусов на пять дальше. Легко ошибиться во мраке, когда торопишься и смотришь под углом.

— Я неправильно повернул колонну! — Алексей не слышал, бесполезно.

— Ваня? Нужно успокоиться. Нужно успокоиться. Так, единственным логичным объяснением будет ошибка поворота или смещение конусов. Конусы тяжелые, так просто их не сбить. Значит, вращение. Внимательно осмотри каждую и найди ошибку. Затем, если это низшая колонна, необходимо…

Иронично, что мой друг, несмотря на все меры предосторожности, никогда не объяснял, как «перезапускать» мегалит. Откатывать к изначальным настройкам… Очень иронично. А я не спросил, что красноречиво говорит о моих умственных способностях. Но тогда надежда ещё теплилась, спасение казалось близким. Нужно было лишь дослушать инструкцию до проклятой второй с конца.

— Если это вторая, начиная с нижней… — Речь внезапно оборвалась хрипом, словно мой друг вдохнул ледяного воздуха. — Дольмен. Ты что-то сделал? Ваня, ничего не трогай, слышишь! Ничего не трогай!

— Я не трогал!

— Здесь нет воздуха, Ваня! Планета без воздуха! Дай договорить! Если ты… ха-а-а… — Его голос дрожал, как на морозе. — Если ты случайно перенесёшь меня во плоти, я здесь погибну!

Не важно, сколько я отрицал свою причастность к происходящему. Факта это не меняет. И не могу сказать, не порождено ли желанием оправдаться то, что, пока я слушал панические попытки Алексея даже в последний момент жизни рассказать, как вернуть его на Землю, спину мою сверлил холодный недобрый взгляд. Взгляд так похожий на тот, с которым я боялся встретиться, закрыв глаза. Только сейчас тьма окутывала со всех сторон, и, кто знает, может именно луч светодиодного фонарика отогнал тогда тварь, что хотела «прыгнуть». Может, этого всего и не было. Видит Господь, я испил чашу ужаса достаточно, чтобы путаться в воспоминаниях. И то, что я как наяву до сих пор слышу речь Алексея, переходящую в бессвязный хрип, когда на мгновение его плоть переносится в ледяной космос, не добавляет трезвости мыслям.

Он не дошел до предпоследнего цилиндра. Под конец крики стали настолько истеричными, что и меня ввергли в помешательство, заставившее спуститься с горы в темноте, едва не сломав шею. Несколько дней я скитался по лесам, пока не столкнулся с егерем, который и вывел меня к людям. Дальше были врачи, полиция, разбирательства, снова врачи, только на сей раз по душевным расстройствам. Ну вот, я уже даю вам достаточно намёков, чтобы пытливый мог узнать и моё настоящее имя, и моего почившего товарища. И даже попытался найти дольмен, до сих пор грезящий где-то в лесистой глуши Алтая. На горе Сюмбер, ставшей для меня проклятой горой. Там до сих пор должны стоять наши палатки и лежать скарб, хотя, клянусь Богом, я не удивлюсь, если та же сила, что наказала Алексея за вторжение в мир вечной тьмы, стёрла все следы человеческого пребывания. Ведь он не мог перенестись на тот чертов кусок камня телом, не мог! Если вселенная вообще подчиняется законам, то как может человек, защищенный механизмом более древним, чем многоколонный Ирам, превратиться в пепел?!

И я до сих пор чувствую этот взгляд. Когда темно. Когда над горой Сюмбер проносятся тучи, закрывая луну.

Я говорил про пепел, да… Это странно, потому что умереть мой друг должен был, по всем правилам, от холода или нехватки воздуха. Но я уверен в ином. Что же, всё встаёт на свои места, если предположить, что он оказался на небесном теле с очень малым временем обращения. Да и я в кошмарах часто слышу его последние слова. Слова ли? Для слов нужен воздух. Может, это была мысль? Со священной горы в центре мира можно попасть куда угодно, так почему бы не в чужой разум?

Так или иначе, за миг до безумия я услышал только две фразы: «Встаёт солнце! Огромное солнце!..»