Девушка Кора и ее ненависть

Степь таращилась на Кору безразличным бурым глазом. И этот взгляд все труднее становилось выдерживать.

Кора стояла спиной к лагерю. Негромко переговаривались солдаты, стонали раненые. В ближней палатке завозились, раздался приглушенный смех маркитантки. Кто-то лениво перебирал струны расстроенной гитары. Наверняка капитан Акоста, больше дурью маяться некому.

Кора постаралась сосредоточиться — она должна что-то придумать. Завтра решающий бой, Гару нужна победа!

Рисунок медленно исчезал в пыли. Глубокие борозды от прутика мельчали, нарисованные руины Эль-Джазаира рассыпались прахом и утекали в красноватую пыль — туда, откуда и вырос этот ненавистный город.

Последний раз рисунок Коры так же исчез пять лет назад, а на следующий день армия Эль-Джазаира начала осаду Бреды.

Бреда была ее домом. Любимым домом. И пока городские шпили утыкались в небо, в часах на ратуше плясали фигурки, а стук колес молочной тележки будил по утрам, Кора ничего не знала о страхе.

Теперь она ест страх большими ложками. И Бреды больше нет. Только пепелище.

Кора вытерла пот со лба. Начало осени, а жарит, как летом. Здесь природа и люди одинаково безжалостны. Палящее солнце не разбирается в справедливости.

Эль-Джазаир, южный пиратский город, заставил считаться со своей дикой силой всю прибрежную Европу. Застигнутые врасплох берберской наглостью, города кое-как держали удар, но ни одна армия не смогла взять Эль-Джазаир. Защищенный с моря искусным флотом и частыми штормами, а с суши — бесплодными землями-пустошами, Эль-Джазаир был неприступен и непобедим. На рынке Бреды судачили о десятках тысяч угнанных в рабство, о сожженных городах, о коварстве берберов. Тогда Кора думала, что эта страшная сказка никогда не случится с ней...

Кора сощурила глаза, посмотрела на горизонт — редкие, занесенные пылью кусты, жухлая бурая трава, красноватая земля. В нагретом воздухе дрожали закутанные с головы до пят в черное фигуры — одинаковые, похожие на стаю ворон. Берберы пользовался днем перемирия — хоронили умерших, собирали раненых.

Черная фигура надломилась, упала. Какая-то женщина узнала в убитом мужа, отца, брата? Кора сжала кулак, ногти впились в ладонь. Ей не жаль. Берберы отобрали у нее все — семью, дом, радость.

На глазах выступили злые слезы.

Хрустнул ссохшийся ком земли, знакомый голос с хрипотцой негромко напел:

Безжалостное сердце, дикий нрав

Под нежной, кроткой, ангельской личиной

Бесславной угрожают мне кончиной,

Со временем отнюдь добрей не став.[1]

Кора торопливо вытерла глаза. Отбросила прутик — будто ее застали за чем-то постыдным.

— И не скучно одной? Вы, Кора, всех ящериц в округе своей палочкой распугали.

Она оглянулась — паяц паяцем. Но достаточно безумен, чтобы ничего не бояться. За это Гар его и ценил. Иво Акоста прибился к армии недавно, перед походом на Эль-Джазаир. Видно, позарился на щедрую оплату. Акоста шутил, что поход станет самым выгодным делом его жизни, или самым последним. Молодой бесшабашный капитан здорово раздражал Кору. Война для него была развлечением, игрой. Коре этого никогда не понять.

Иво улыбался до ушей. Бессменный колет отдраен от следов прошлых боев, сапоги начищены — капитан сверкал, как новая монетка. Думает, раз Гар доверил ему тыл, теперь и Кору можно донимать пустопорожней болтовней? Гитара у него что ли сломалась, или влюбленные маркитантки закончились?

— Вас не касается!

Не объяснять же капитану, что скучать ей некогда. Так, мол, и так, она с детства рисует мечты, которые оживают. Рисовала Гару победы, и он не проиграл ни одного боя. А сейчас проиграет. Потому что рисунок исчез.

Гар чего-то не учел — город готовит западню. Его в лагере нет, да и что бы она сказала? Он всегда потешался над ее рисунками. Кора вздохнула. Она сама должна что-то придумать.

— Почему не касается? Между прочим, перед господином генералом я отвечаю за вас головой.

— Ах, вот в чем дело! Так я освобождаю вас от этой тяжкой обязанности.

Улыбка капитана растаяла, он сосредоточенно посмотрел за плечо Коре. Серые (зеленые?) глаза превратились в щелки, между бровей залегла глубокая складка.

— Обязанность мне как раз нравится, а вот небо за вашей спиной — нет.

Кора оглянулась. Со стороны степи на горизонте чернела полоса. Пыльная буря! Будет здесь через четверть часа. Кора вцепилась в рукав капитана — как же она ненавидела эти пропахшие смертью степи, чужих людей, чужой мир!

Акоста взял ее под локоть, молча увел.

Весть прокатилась по лагерю, капитан отдавал отрывистые команды, солдаты укрепляли палатки, тащили всю утварь вовнутрь. Маркитантки спешили закрыть свои повозки. Кора скользнула за полог их с Гаром шатра — высокого, просторного, который часто служил и штабом.

Здесь безопасно. Но она не собирается сидеть в тихом месте и ждать, когда с Гаром случится беда. Позади три месяца осады — бессчетные вылазки, кровавые схватки на море, ночи без сна и рвущаяся на волю ненависть. Гар должен выиграть, он достоин этого.

Ей было пятнадцать, когда они встретились. Ему — тридцать один. Удачливый полководец и напуганная до смерти девчонка. Немудрено, что Кора влюбилась. Терпкой осенней ночью он пришел к ней в палатку. Успокоил дрожь, остановил поцелуем ненужные вопросы. Гар часто говорил, что Кора похожа на погибшую жену. Пусть так. Она закрывала глаза, вдыхала его запах и не могла надышаться. Так пахли порох, война и победа...

Бывало, картинки долго не оживали. Вечность назад, еще в Бреде Кора придумала себе друга. Белобрысый мальчишка сопротивлялся, не хотел становиться настоящим. Неделю Кора приходила к плоскому камню у реки, подолгу сидела с угольком в руке, не решаясь провести последний штрих и дорисовать глаза. Но однажды мальчишка сдался, и Кора наконец увидела его взгляд. А на следующий день встретила мальчика в базарной толчее. Жаль, они не успели и слова сказать друг другу… Кора горько усмехнулась — в детстве все было проще. Вера в себя, приправленная упрямством, творила чудеса.

Кора закрыла глаза, тысячный раз рисуя в голове смерть Эль-Джазаира… Запоздалая догадка рассыпала по спине ледяные градинки. Она ничего не знает о городе! Она видела его стены, видела солдат. Но это не все. В городе есть улицы, дома, там что-то происходит. У города свой нрав, свои секреты. Она никогда не поймет сути Эль-Джазаира, не нарисует, если не попадет в самое его сердце.

Нет, она не отважится! А есть ли выбор? Кора тяжело поднялась. Она должна пробраться в этот проклятый город! Времени почти не осталось, а надо еще придумать, как пройти стражу...

Женщины! Кора бросилась к сундуку. После морских вылазок Гар привез немало трофеев. Она торопливо разбросала украшения, выхватила фараджи, скользнула в широкий халат, закрепила на голове обруч. Мир сразу стал тесным, узкая прорезь для глаз показалась тюремным окном.

Приоткрыла полог палатки — в лицо ударил холодный ветер, буря совсем близко. Лагерь притих, никого. На это и был расчет. Если увидят свои, долго разбираться не станут, кто скрывается под фараджи. Решат — шпионка и прострелят ноги, чтобы далеко не убежала.

Кора выскользнула из палатки и, не оглядываясь, помчалась в сторону черных фигурок. Бурые клубы поднимались над землей, порывы ветра сбивали с ног, пыль разъедала глаза.

Она споткнулась, упала на колени. Синие изодранные шаровары, широкий кушак, короткая расшитая жилетка, надетая на голое тело — мертвый солдат смотрел в небо, открытый рот застыл в немом крике. Солдат прижал к распоротому животу руки, в тщетной попытке удержать засиженные мухами внутренности.

Кто-то гортанно крикнул. Кора подняла голову — женщина-берберка махнула рукой, показала вниз. Кора кивнула, подошла. На носилках лежал солдат с рассеченным плечом. Видно женщина не могла унести последнего раненого, ждала подмоги. Кора подхватила носилки, и они двинулись к городу. Подумать только, она помогает спасать бербера!

Воздух стал плотным, дышать было почти невозможно.

Скоро, очень скоро в ней почуют чужака. Она не знает языка — как должно свободным горожанкам. У нее нет клейма на запястье — как у рабыни. Фараджи скрывает ее русые волосы и голубые глаза. Но только до поры. Страх накатил вместе с новым порывом ветра. Руки ослабли, Кора уронила носилки. Невольная напарница возмущенно затараторила на своем вороньем языке.

Они добрались до ворот, когда буря лизала пятки и грозилась перейти в ураган. Берберка поспешно переступила порог узкой дверки в воротах, что-то тихо сказала. Стражник кивнул, перевел внимательный взгляд на Кору, под белоснежным тюрбаном зло сверкнули смоляные глаза. Она похолодела. Если берберка донесла на нее, то вылазке конец. Кора пригнула голову пониже, руки онемели под тяжестью носилок.

Застонал раненый. Стражник мигом потерял к ней интерес, прикрикнул на берберку, и та резко двинулась вперед, увлекая за собой Кору.

***

Они оставили раненого в лазарете недалеко от ворот, и Кора сразу спряталась в узком переулке. Если ее схватят в городе — выбор небольшой. Либо казнят, либо продадут в рабство. Могут еще оставить гнить в тюрьме. Что ж, тогда она воспользуется стилетом, спрятанным до поры под лифом котта. Это будет единственно достойный выход.

Но пока ее никто не преследовал. Кроме бури, конечно. Даже толстые стены бастиона не спасали от ветряных вихрей. Идти приходилось пригибаясь к земле.

В воздухе носились мелкие камни, домашняя утварь, в лицо летели щепки, солома с крыш. Кора схватилась за ближайшую стену, порыв ветра швырнул ее на противоположную сторону. Она ударилась головой, осела. Клубы пыли залепили глаза, закрутили волчком...

Она очнулась, когда ее снова куда-то тащили. Кора почувствовала, как трещит фараджи, и перестала сопротивляться.

Хлопнула дверь, шум ветра стих в одночасье. Кора открыла глаза. Над ней склонилась женщина и быстро-быстро заговорила, будто отчитывала. Остановилась, ожидая ответа. Кора покачала головой. Женщина жестами предложила поднять накидку фараджи. Кора снова покачала головой. Женщина отошла на шаг.

Рядом с берберкой вилась девчушка лет семи, с интересом поглядывала на Кору. Та улыбнулась — когда-то сама так же глазела на мир. Женщина мягко отстранила дочь, что-то сказала ей — девчушка нехотя пошла в боковую комнату. Оглянулась, еще раз бросила взгляд на Кору.

Берберка недоверчиво изучала непрошенную гостью. Кора поняла — ей не рады, но за стражей никто не пойдет. Женщина пожалела ее и теперь не знает, что делать. Наконец берберка решилась — позвала за собой, приоткрыла резную дверь во внутренний дворик с узкой террасой. Толкнула Кору во дворик, показала на себя, приложила палец к губам, развела руками. Мол, она будет молчать, но в доме Коре не место. Дверь захлопнулась перед носом.

То ли ураган сходил на нет, то ли дворик был по-особенному защищен от бурь, но здесь ветер не сбивал с ног и не забрасывал пыль под одежду.

Кора опустилась на плиточный пол, бездумно уставилась на ряд белых колонн, поддерживающих навес. Нарисовать хорошую погоду? Рука поднялась и безвольно опустилась. Она не могла даже это.

От бессилия Кора расплакалась.

***

В Бреде на набережной она нашла полуживую синичку. Кора тщетно пыталась отогреть желто-синий комочек своим дыханием, подсунуть под клюв хлебные крошки. Птица не шевелилась.

В тот миг Кора поверила, что может все исправить — путаясь под ногами у прохожих, она изрисовала набережную вдоль и поперек. Примерзшая корка снега пестрела летящими в небо птицами. Но рисунки исчезали. И приходилось рисовать заново...

Синичка не ожила. Тогда Кора и поняла — есть смерть, и с этим ничего не поделаешь. А потом узнала, что есть еще и война.

Бреда выдержала два месяца осады. Губернатор отказался платить контрибуцию, надеясь на подкрепление. Но союзные войска опоздали.

Отца убили в первый же месяц осады, мать медленно сошла с ума — приходилось кормить и одевать ее насильно. Кора пыталась рисовать — рисунки рождались мертвыми, и она бросила бесполезное занятие. Война была не лучшим временем для мечтаний. Всем правили голод, смерть и страх.

Когда в их пропахший бедой дом ворвались смуглые воины в шароварах и нелепых накрученных головных уборах, у Коры не было сил сопротивляться. Смерть, так смерть — думала она, сидя в погребе. Но мать неожиданно вырвалась, набросилась на солдат. Те только ухмылялись. Она не годилась для рабства — кто купит безумную женщину? Маму изнасиловали, вспороли саблей живот.

Кора должна была вступиться, но животный страх приковал к мерзлой стенке погреба, милостиво позволяя наблюдать казнь мамы сквозь трещины в полу. Кору, конечно, нашли. Ей не дали ни похоронить мать, ни попрощаться с домом.

Город разграбили и подожгли. В назидание за непокорность. Языки огня лизали чернильное небо — это могло быть даже красиво, если бы не горел ее дом. Берберы подгоняли пленных, но Кора оглядывалась до последнего. Пусть горящая, разрушенная, Бреда должна была остаться в памяти.

Скоро чувства притупились, Кора часто спотыкалась, падала. Ее могли затоптать, если бы кто-то снова и снова не помогал подняться. Она собралась с силами, повернула голову. Светловолосый парень по правую руку поймал ее взгляд, печально улыбнулся. Взвизгнул берберский кнут, парень схватился за шею. Пленным не положено помогать друг другу. Кора потянулась к нему, но снова упала. А когда смогла подняться, парня уже не было рядом.

К вечеру третьего дня берберы с пленными дошли до Брилле — портового города-крепости, взятого Эль-Джазаиром пару лет назад.

Отряд Гара настиг берберов перед посадкой на пиратские галеры. Началась пальба. Товарищи по несчастью падали, сраженные шальными пулями, летели головы, под ногами извивались живые мертвецы.

Большую часть пленных со скарбом берберы успели погрузить и отплыть. Кора и еще горстка выживших остались на усеянной трупами набережной. Кто-то катался по земле, стонал от ран, кто-то умолял солдат Гара вернуть уплывшее в море золото, кто-то просил есть.

Когда удалось унять дрожь, Кора поднялась и, спотыкаясь, поплелась в сторону Бреды.

Ее нагнал рослый закованный в латы воин. Из-под шлема с черным плюмажем холодно блеснули голубые глаза. Он не позволил уйти. Кора выбивалась, кричала, но ее успокоила крепкая затрещина. Он заставил поесть — как она еще недавно маму, выслушал сбивчивый рассказ о невзгодах. А потом выдал паек и сказал, что она свободна. Кора осталась.

Это была их первая встреча с Гаром.

***

Она размяла затекшие ноги, выглянула из-под навеса. Буря сошла на нет — только ветер гонял по небу ошметки серых облаков.

Кора прошлась по террасе, наткнулась на полуобрушенные ступеньки каменной лестницы, выбралась на крышу. Подошла к невысокому зубчатому парапету и ахнула. Эль-Джазаир бесстыдно обнажился перед ней во всей своей красе.

Белые башни султанского дворца с блестящими золотом куполами. Белые кубики домов попроще с узкими, словно бойницы окнами. Ступеньками бегущие от моря вверх улицы. Срастающиеся друг с другом крыши. Город как казарма — кругом одни солдаты. Мечеть в ажурных арках, стрела минарета — здесь тоже молятся своему Всевышнему, но, наверное, просят совсем другого. На юге — гавань, море бесится после недавней бури.

Все чужое, странное, и этот слепящий белый цвет — такой нелепый для жестоких берберов.

Что же она упустила? Что не поняла?

Движение у ворот привлекло внимание. Наверняка еще вчера там была широкая площадь. А сейчас зияли ямы. Солдаты, как муравьи, бегали по протоптанным дорожкам между ям, спускались по приставным лестницам с охапками заостренных железных прутьев, тащили заточенные сваи. Железные острия густо выстилали дно. Упасть на них — живым не выберешься. С одного края ямы уже закрывали досками, присыпали землей. Доски были темные, некоторые трескались прямо в руках у солдат — значит, гнилые. Гар неминуемо угодит в западню. Ямы копали и в переулках — беспорядочно, непредсказуемо. Обойти их могли только предупрежденные заранее.

Она осела на крышу. Вот почему исчезал рисунок. У ее беспричинной тревоги появилось лицо. Скоро спустятся сумерки — ворота запираются на ночь, да и город полон солдат. Не выйти, не предупредить...

Гарион де Варр, граф павшего Ахена, имел с Эль-Джазаиром личные счеты. Как и Бреду, Ахен разграбили. А после подожгли. Во время осады скончалась жена Гара, разродившись раньше времени мертвым ребенком. Гар отказался поднимать белый флаг, сумел выжить в последнем сражении и поклялся отдать долг сполна.

На остатки сбережений он нанял солдат, провел успешные кампании — армия заработала хорошую репутацию и выгодные контракты. Строгий военачальник, проповедующий железную дисциплину, Гар щедро платил и костьми ложился за своих солдат. За пару лет сражений он собрал кругленькую сумму и мог спокойно жить до конца дней, но вместо этого расширил армию, закупил новые пушки и нанял военного инженера.

Пять лет Кора провела с Гаром в военных походах. Рядом с ним страх войны притупился, но не ушел совсем. Кора научилась неплохо стрелять, сносно владела саблей. Но когда впервые убила берберского солдата, она день не видела и не слышала никого и только остервенело терла лицо и руки. Чудилось, что кровью забрызганы губы, волосы, что кровь осталась под ногтями, блестит темными пятнами на сапогах.

Когда армия Гара достигла пика славы, он заручился поддержкой морских держав и повел солдат на Эль-Джазаир.

Конечно, пиратский город не собирался сдаваться. Корабли Гара держали подход к морю, перерезая путь к бегству берберским галерам и шебекам. С суши к воротам Эль-Джазаира потянулись зигзаги траншей и окопов, выросли укрепления.

Силы были равны, маятник победы качался из стороны в сторону. Заваленные подкопы, заклепанные пушки, потонувший корабль Гара, смертоносные бури на море и суше. Полуразрушенный с моря форт, взорванный склад городских боеприпасов, бреши в укреплениях, блокада.

Гар все больше замыкался в себе, и Кора его понимала. Слишком много стоит на кону — честь, репутация, дело всей жизни. Он подбадривал помощников, воодушевлял солдат, но оставшись один, выпускал тревогу наружу. Кора единственная видела его слабость. И Гар старался избегать ее общества.

Она хотела помочь и стала усиленно рисовать. Гар лишь посмеивался — будто невзначай его сапог цеплял рисунок, всегда стирая самую красивую часть. Кора расстраивалась, но терпела. Пусть злится, рисунок все равно принесет удачу. Вот только картинки не оживали.

Гар готовился штурмовать город через пару недель, но каждый день ожидания грозил новой вылазкой берберов и новыми потерями. Блокада и голод делала пиратов отчаянными и безумно смелыми. Ждать опасно, действовать раньше времени тоже. Но Гар был человеком действия.

В день перед бурей он собрал основную часть войска и повел на подступы к кораблям, выбрал обходной путь, подальше от города. И позаботился, чтобы дозорные бастиона успели заметить маневр. Узнав об этом, султан неминуемо бросит основные войска на защиту подступов с моря. А Гар вернется под утро и атакует город с суши. Акоста с оставшимися солдатами прикроет тыл...

Когда прощались, Гар не смотрел ей в глаза. Только крепко — до боли — сжал в объятиях. Жесткие волосы кольнули щеку. Такой знакомый запах пороха и войны — и такой чужой человек.

***

Эль-Джазаир смывает морем.

Эль-Джазаир сгорает в огне.

Эль-Джазаир равняют с землей пушечные ядра.

Город сносит буря.

Всевышний шлет Эль-Джазаиру смерть.

Бесполезно. Картинки тускнели и исчезали.

Кора не заметила, как стемнело. Просто почему-то стало неудобно рисовать. Уголек давно стерся, она дорисовывала пальцем, пока не сбила его в кровь. Когда перестала видеть свои руки, начала представлять картинки в воздухе.

Тело бил озноб. Она устала. Она не знает, что делать. Ей страшно. Кора всхлипнула.

Она слишком ненавидела Эль-Джазаир. Она слишком хотела помочь Гару. И слишком боялась, что не получится. Так и вышло. Она только подвергла Гара лишнему риску и подставила под удар голову Акосты.

Наверняка Акоста уже заметил пропажу. Кора впервые пожалела, что он далеко. Иво Акоста, разгильдяй капитан, всегда помогал ей. Оказывался рядом, когда было совсем невмоготу. Старался рассмешить. И эта улыбка — будто он не убивал, никого не терял и не тянулся через всю шею шрам, будто в его жизни нет преград и никогда не было. А Кора и слова доброго Иво не сказала. И, наверное, уже не скажет...

Она не может больше бороться. Кора легла на спину, уставилась в небо. Чужие звезды. Она привыкла к другим.

Ночь давила темнотой, утекала драгоценными мгновениями в ссохшуюся красную землю. Тишину разрывали оклики — солдаты готовили Гару встречу.

Внизу, на первом этаже, беспокойно спит женщина, которая ее спасла. Или не спит — сидит у детской кроватки, поправляет одеяло, запоминает каждую черточку родного лица.

Война не оставляет времени на прощания. И все, что сейчас есть у Коры — это воспоминания.

Она идет к ратуше, и вместе с другими зеваками задирает голову, ждет. Большая стрелка дернется, укажет острием в небо, часы пробьют новый час, и фигурки над циферблатом снова спляшут для Коры. Она улыбается. Все будет хорошо. Теперь можно потолкаться на рынке, послушать сплетни. Кора фыркает — и не надоело судачить о войне...

Валкенбергский парк — чинный, с яркими глазами клумб, фонтанами и прудами — раскинулся вокруг королевского замка. Кора завороженно разглядывает замок, но к воротам не спешит, Гранатовая и Голубиная сторожевые башни слишком грозные, несмотря на свои мирные названия. Она заходит в Гротекерк, от звука органа по спине бегут мурашки. Кора чувствует себя песчинкой, но ей спокойно и надежно. И все же она больше любит беззаботный рынок. И старую липу на площади рядом, и нарядные стрельчатые окна пряничных домов, и бедных уродливых горгулий, что плюются с крыш дождевой водой...

Кора помогает маме управиться с выпечкой. Мама сосредоточенно месит тесто. Она очень красивая, и Кора мечтает вырасти такой же. Жалобно поет дверь, скрипят ступеньки — отец поднимается к ним. Лицо уставшее после долгого дня службы. Отец улыбается Коре, ловит взгляд матери. И не может оторваться. Удивительно, как быстро оживает его лицо. Кора спохватывается — бросается к печи. Успела! Хлеб только зарумянился. Она тихо выходит.

Она не хотела ничего забывать. Она помнила каждую мелочь. Кора складывала из звезд картинки прошлого. И картинки медленно оседали на Эль-Джазаир...

Забрезжил рассвет. Кора приподнялась на локте, села. Она опоздала. Сейчас Гар начнет штурм и попадется в ловушку. Сердце сжалось.

Гарнизон построился шеренгами под стенами, оставляя площадь свободной. Но прогремел взрыв — мина обрушила ворота, большую часть стены, разметала берберских солдат. Пока все по плану.

Победный крик тысячи глоток потонул в звуках выстрелов. Сквозь клубы пыли Кора увидела блестящие шлемы, панцири кирас. Прорвались! Она обрадовалась, забыв о ловушке.

Берберы отступали в рассчитанном беспорядке, увлекая кирасиров все ближе к замаскированным ямам. Вот-вот послышатся вопли, Гар потеряет людей.

Солдаты сходились лоб в лоб, мелькали жала сабель, хлестала кровь, пачкая белые кубики домов, блестящие кирасы, покрывая равным липким слоем и живых и мертвых.

А с городом творилось неладное. Эль-Джазаир дрожал, как отражение в неспокойной воде. Улицы неуловимо менялись. Пыльные площади, истертые переулки щеголяли заплатами чистеньких булыжных мостовых, напомнивших родную Бреду.

Берберы дробили войско, заманивали солдат Гара в переулки, убегали через террасы крыш. Кирасиры постепенно теряли дух. Который раз пираты отбрасывали их к самым воротам, теснили прочь из города.

И тогда Кора увидела Гара. Закованный в медь всадник с развевающимся на ветру черным плюмажем. Таким она запомнила его с первой встречи.

Гар мчался сквозь пули, что-то кричал. Кора видела, как солдаты заряжаются его силой — разрозненные клочки армии вновь складывались в мощный механизм.

На горизонте росла полоса. Со стороны степи к городу приближался отряд Акосты. Иво прикроет тыл. Победа Гара — дело времени!

Вокруг султанского дворца, окруженного толстой стеной, собиралось все больше людей — солдаты, женщины с детьми, старики — кто готовился к обороне, кто искал убежища.

Кора торжествовала — пусть теперь они побудут в ее шкуре, пусть изойдут этим страхом и ужасом, которые жили с ней все последние годы!

Она нашла глазами знакомую рослую фигуру. Похоже, Гару ее помощь уже не нужна.

Смуглый мужчина в длинной накидке, явно не солдат, занес саблю, но встретил клинок Гара. Бербер обмяк, пьяно повалился вперед. Гар с силой отбросил тело. Огляделся, нырнул в переулок. Ему в ноги бросился мальчишка — умолял о пощаде, хотел сдаться? Гар не брал пленных. Из горла мальчишки хлестнул алый фонтан. Выстрел — Гар уложил солдата, следующие два выстрела нагнали невовремя оказавшихся на пути женщин. Гар переступил через них, пошел вперед — прямиком к убежищу Коры.

Наемники Гара врывались в дома, грабили, жгли, оставляя за собой обезглавленные трупы. Кора пошатнулась, но опереться было не на что — она скрестила на груди руки, с силой прижала к себе. Будто могла так закрыться от того, что увидела.

И эта армия ее защищала? Кора вспомнила Бреду — сейчас солдаты Гара ничем не отличались от берберов. С той лишь разницей, что Гар не торговал невольниками и поводов пощадить хоть кого-то у него не было.

Во рту пересохло, Кора облизала запекшиеся губы. Это и есть победа? А ведь она сама хотела все уничтожить. Почему теперь так тошно? Разве это не справедливо — отомстить за себя, свою семью? Она ненавидела Эль-Джазаир. Ненавидела берберов, надругавшихся над матерью. Ненавидела свой страх и войну, рожденные этим городом.

А теперь не могла понять, что было сильнее — ненависть к Эль-Джазаиру, или любовь к навсегда потерянному дому, ее Бреде.

Хлопнула дверь — хозяйка с девочкой бежали из дома. Вниз по улице — в султанский дворец. И наперерез Гару.

Перескакивая ступеньки, путаясь в фараджи, Кора слетела на первый этаж, выскочила на улицу. Она все объяснит Гару. Их нельзя убивать. Он поймет. Должен понять.

Она увидела Гара из-за спины беглянок, бросилась вперед, толкнула женщину.

— Не стреляй, Гар!

Почувствовала толчок в грудь, мир дернулся, Кора упала на колени. Краем глаза увидела, как женщина с девочкой скрылись в переулке. Повалилась на бок, голова ударилась о что-то твердое.

Гар стрелял в нее? Нет! Да… Он не услышал слов, не узнал в фараджи. И это был не Гар. Прежнего Гара съела ненависть.

Она надеялась, что женщина с девочкой смогут пережить сегодняшний день. Когда-то давно Кора не сумела отстоять маму. А сейчас страстно желала, чтобы эта девчушка не осталась одна.

Грудь жгло огнем. Кора закашлялась — рот наполнился соленым, липким, по подбородку потекли теплые струйки. Теперь некуда спешить. Она сделала, что могла. Нарисовала Гару победу, и он выиграл.

Вспышка боли судорогой прошила тело. Перед глазами мелькали картинки прошлого. Осада, походы, Гар, Бреда. Набережная, мертвая птица в руках. И сотни живых — нарисованных на корке снега. Тогда она верила, что сможет побороть смерть. Но ничего не вышло.

Она должна попробовать еще раз. Последний.

Кора с трудом разлепила глаза, нащупала рукой землю, провела пальцем в пыли. Дрожащий силуэт летел в небо. Она дернулась и провалилась в темноту.

***

Крики, топот конских копыт, лязг сабель. Если она умерла, то мир мертвых мало чем отличался от побоища Эль-Джазаира. Кора сжалась, ожидая новый спазм боли, но боли не было. Только что-то щекотало руку.

Она подняла отяжелевшие веки — на ладони переступала лапками и приветливо чирикала синичка. Живая, настоящая! Кора улыбнулась и, стараясь не спугнуть птицу, приподнялась на локте. Свободной рукой провела по груди — ни раны, ни крови, ни прострела на фараджи. Перевела взгляд на синичку. Та засуетилась, вспорхнула и взмыла в небо.

Ее смерть превратилась в птицу!

Кора стряхнула пыль с одежды, огляделась. Гар, наверное, уже рядом с султанским дворцом. Может, она успеет его остановить. Не ради других, ради него самого. За ненависть не уцепишься — там пустота. Но можно держаться за то, что любишь.

Земля под ногами дрогнула. Улицы расплылись, пошли мелкой рябью. Белые стены трескались, под ними проступила разноцветная краска. Эль-Джазаир лихорадило.

Крепость в крепости — султанский дворец — сдавал позиции. Отряд Гара лавой втекал в открытые ворота. Мелькнул черный плюмаж — Гар, яростно отбрасывая с пути берберов, спешил за головой султана. Он не уйдет с пустыми руками, или не уйдет вообще.

Мир снова пошел рябью. Дворец треснул, кладка лопнула и медленно сползла, как старая шкура. Похожий на блин купол дернулся, вытянулся вверх. Осыпались крошкой стены дворцовой крепости.

— Гар! — Кора побежала вперед, рискуя снова схлопотать пулю, или попасть под чью-то скорую саблю.

— Гар! Гар!

Она кричала до хрипоты, пока не сорвала голос. Знала, что бесполезно, но не могла остановиться. Конечно, он ее не слышит. И она ничего уже не перерисует. Слишком много вложено силы в первый порыв. Это не повернуть вспять.

Кора ошалело бродила по улицам. Она потеряла Гара. Лишилась единственного близкого человека. За которого была готова умереть. И умерла. Он сам захотел принести ее в жертву. Жертву своей ненависти. Кора прислушалась к себе. Не было страха. Не было горя. Может, она слишком устала для этого. А может, прошла свою дорогу до конца.

Постепенно стычки прекратились — на тех местах, где шли схватки, земля пузырилась буграми, из нее росли мощенные улицы, дома с черепичными крышами, пестрые клумбы. Солдаты — каждый на своем языке — все чаще вспоминали Всевышнего. Но он здесь был ни при чем.

Пираты отступали — бежали к морю. Вряд ли берберам удастся далеко уйти — корабли Гара блокировали гавань, перекрыли все лазейки.

Когда отряд Акосты вошел в город, мародерство закончилось. Обезумевших от вседозволенности первых захватчиков быстро усмирили свои же. Мирное население оставили в покое. И люди забились по чужим домам и подворотням, боясь сделать лишний шаг.

У Коры перед носом на взмыленном коне проскакал похожий на Иво всадник, что-то выкрикнул, но возглас потонул в шуме перестрелки.

Она спряталась в переулке рядом с площадью. Вжавшись спиной в чью-то дверь, Кора смотрела на дворец. Когда старая шкура сошла, и камни осыпались в пыль, никого не осталось. Гар вместе с самыми отчаянными солдатами канул в пустоту. Ту, которая всегда стоит за ненавистью.

Гарион де Варр победил город. Победил свои слабости. Победил самого себя.

Кора стянула через голову фараджи — сразу стало легче дышать, бросила ненужную маскировку под дверь.

Опустевшая было площадь наполнилась людьми. Свои, чужие — блестящие шлемы, шляпы, тюрбаны — все вперемешку.

Она пробралась через толпу, остановилась на кромке булыжной мостовой, не веря глазам уставилась на ратушу. Посреди красной пыли, палящего солнца и белых кубиков чужих домов вырос ее родной город!

— Я тоже скучал по Бреде.

Кора вздрогнула, оглянулась.

Непривычно серьезный Акоста внимательно изучал площадь, задрал голову — посмотрел на часы.

— Думал, больше тебя не увижу, — он бросил быстрый взгляд на Кору.

Она вдруг поняла, что глаза у него совсем темные. Не серые, не зеленые — карие.

— Я всегда так думаю. И каждый раз ошибаюсь, — добавил Иво и неожиданно покраснел.

И Кора вспомнила. Белобрысый мальчишка в базарной толчее. Парень, поднявший ее в толпе пленных. Белый зигзаг шрама от берберской плети на шее Иво. Ее имя, заглушенное шумом перестрелки. И эти глаза, которые ей никак не давались. Сколько же она угольков извела, пытаясь нарисовать взгляд Иво на плоском камне у реки!

Губы Коры сами собой растянулись в улыбку. Наверное, сейчас она выглядит так же нелепо, как вечно веселый без причины капитан Акоста. Но Иво поймет. А остальное — неважно.

Иво протянул ей руку, и они вместе ступили на базарную площадь.

Большая стрелка указала в небо, часы гулко ударили, и фигурки начали свой танец.

[1] Ф.Петрарка «Книга песен»