Держать дом

Пригорок был солнечным, светлым; покачивали ветвями высокие сосны. Велика стала на краю песчаного обрыва, ощущая, как легкий ветерок дунул в лицо, зашевелил волосы. Внизу густая зелень, расступаясь, обрамляла края лесного озера. Весело посверкивала слюдяная рябь. С обрыва россыпь домов на берегу была видна как на ладони. Самый крайний — бабушкин. Словно играя с Великой в прятки, он схоронился за деревьями, только кусочек кровли выглядывает сквозь косицы плакучей березы… Девушка отступила на пару шагов, чувствуя голыми пятками песок и сухую хвою, а под ними — внезапно шевельнувшиеся гранитные валуны. Стукнуло сердце, в груди похолодело. Велика испуганно застыла, борясь с подступившим негаданно искушением. Но глаза уже сами собой закрылись, а руки поднялись, разошлись в стороны. И камни окончательно ожили, тоже готовые подняться, разрывая дерн, чтобы стать фундаментом ее дома.

* * *

Вспомнилось, как когда-то давным-давно мама отвела шестилетнюю Велику к бабушке. Погостить. Мол, бабушка попросила. На самом деле причина была другая: родители уезжали по торговым делам, а давно хворавшей старшей папиной жене Раде было трудно присматривать за непоседливой девчонкой. Взрослые пошушукались, и мама повела Велику к своей маме. В дом, где все было настолько красиво и интересно, что Велика почти не расстроилась из-за отъезда родителей. Но это поначалу. А потом оказалось, что бабушка без конца хлопочет по хозяйству. И Велика заскучала. Нет, она с удовольствием бросалась помогать, с готовностью выполняла поручения. Но в конце концов села в уголок и принялась канючить:

— Ба, что ты все дома и дома. Пойдем в лес.

Бабушка кинула на нее удивленный взгляд. Потом усмехнулась:

— Как это я из дома пойду? Я же его хозяйка. Кто его без меня держать будет?

Велика растерялась:

— Держать? Никто. А зачем его «держать»? Мы с мамой в лес ходим. Да я и с подружками...

— Ты еще малая… А мама твоя, — бабушка на миг поджала губы, — своего дома не имеет. Когда-то, невестой, не удержала — рухнул ее дом. Могла бы другой построить, только ни сил, ни желания не хватило. Быстрая слишком. Вот и живет с тех пор по чужим углам. Не хозяйка твоя мама.

— Я… не понимаю.

— Время придет — поймешь. А пока — иди, погуляй, если хочется.

* * *

Никто ее этому не учил, но проснувшийся дар настойчиво указывал, с чего следует начать. Велика почувствовала размер будущего дома — мысленно измерив его шагами, воткнув по четырем углам оструганные колышки. Не перепутать бы: окна должны выходить на юг, дверь с крылечком — на восток… Она затаила дыхание, и кто-то словно шепнул прямо в ухо: «Ты можешь еще передумать, отказаться». Но дом уже шевельнулся, держал крепкой ниточкой, жил внутри. Зачем отказываться? Велика вздохнула и позвала. Камни выстроились, прижались друг к другу неровными боками. Вырос под землей погреб, в котором теперь никогда не переведется провизия. Венец за венцом начал подниматься сруб. Девушка переступила с ноги на ногу. Ощутила гладкие половицы струганного пола. Почувствовала, как исчезает небо над головой, заслоненное кровлей. Плотнее сомкнула веки, представляя — печь, деревянные лавки, занавески на окнах. Чуть поколебавшись, вывела кружевной узор наличников. Не без озорства увенчала крышу петушком-флюгером — Велика мечтала об этом с того самого дня, как увидела забавные вертушки в городке, куда они с отцом ездили на ярмарку.

Окинула мысленным взором будущее жилье, проверяя каждую мелочь — от крынок в подполе до уютной горницы под скатом крыши… Решившись, открыла глаза — дом стоял. От избытка чувств Велика погладила деревянную стену. Протанцевала к окну. Распахнула створки. И ощутила ласковое тепло, словно кто-то невидимый положил руки на плечи.

* * *

Первой прибежала близкая подружка — веселая, конопатая Жмирка. Вошла в дом, всплеснула руками:

— Ой, Величка, как у тебя получилось!

Без спроса схватила только что испеченный пирожок:

— Ждешь кого?

— Тебя, — улыбнулась Велика.

Жмирка села на скамью, еще раз обвела глазами все вокруг:

— А я решила, что не буду дом держать. Второй женой в чей-нибудь дом пойду. Не придется сидеть взаперти. И вообще — зачем?.. Ты бы взяла меня второй женой — для своего мужа?

Велика хмыкнула. Бабушка, услышав такие слова, непременно поджала бы губы: у Велики еще и жениха нет, а Жмирка такое болтает… Сглазит ведь. Сама Велика не боялась сейчас никакого сглаза: можно ли страшиться, когда ликуешь, упоенный собственном могуществом? И хитрая Жмирка об этом знала. Почувствовала, что Велика растаяла. Наклонившись к подружке, спросила, изнывая от любопытства:

— Ты от кого сватов ждешь?

— Ни от кого. Я для себя дом поставила, — сердито обрезала Велика. И чуть не рассмеялась, увидев обиженно поджатые губы. Нет, этого подружке не объяснишь. Каждая девчонка старше двенадцати знает, для кого возведет свой дом. Сколько они шушукаются, рассказывая друг другу сердечные тайны, как тщательно выбирают достойных. С какой легкостью потом меняют на новых… Никто из девушек не поверит, что можно окинуть взглядом солнечный пригорок, мир вокруг, развести руки и почувствовать — растет....

Жмирка и не поверила. Повертелась, съела еще пару пирожков и ускакала разносить новость. Велика с непонятной досадой поглядела ей вслед. И занялась делами. Домом нельзя пренебрегать, он — для тебя, но и ты для него, день за днем, миг за мигом. Не будешь внимательной — обветшает и рассыплется. Велика была слишком горда, чтобы позволить своему дому рухнуть.

* * *

Солнце уже клонилось к земле, когда девушку привлекло воркование горлицы. Велика подошла к окну, погладила важно расхаживающую по подоконнику птицу. И услышала знакомый бабушкин голос: «Что же ты со старой женщиной не посоветовалась, внучка?» — «Бабушка, я...» — «На пригорке дом возвела, вдалеке от всех. Решат, что загордилась...» — «При чем тут это? — от незаслуженного укора у Велики на глазах выступили слезы. — Просто я… мне захотелось…». «Ладно, не плачь, — смягчилась бабушка. — Все поправимо. Только скажи, какого жениха в гости ждешь?» — «Никакого. Я для себя дом поставила», — зная, что бабушке не придутся по душе ее слова, с вызовом ответила Велика. «Значит, правду Жмирка говорит. Чудишь? Думаешь, я не знаю, что на том холме тебя привлекает? Какая дорога идет за лесом. А тропочка от этой дороги — прямо к твоему дому. Что тебе за дело до прохожих-проезжих, Велика?» — в бабушкином голосе — поначалу сердитом — теперь звучала усталая грусть. Девушка не ответила. «Ну, посиди покуда в своем тереме. Ты хозяйка неплохая. Надеюсь, не задержатся женихи — правильные женихи». Горлица еще разок прошлась туда-обратно — и улетела. Велика проводила ее взглядом: незамутненная радость сошла на нет. Девушка вспомнила, почему ее мать не оправдала бабушкиных надежд. Правда, мама, наоборот, — не хотела или не смогла завести собственный дом. Даже когда они в тот раз остались без крыши над головой.

В памяти Велики до сих пор холодным комком сидело детское воспоминание, как ее будят, тормошат, среди ночи выводят на улицу. А потом она слышит слова, сказанные кому-то из взрослых: «Раде очень плохо… Не удержит…». И видит, как дом начинает оседать. Не рушится, не падает, — медленно и неотвратимо уходит в землю… Тогда Велика, замерев, смотрела, как жилье, в котором ей была знакома каждая половица, исчезает на глазах. Как на месте их дома возникает лужайка с разбросанными по траве вещами. Посредине которой на руках отца лежит исхудавшая, с потемневшим лицом Рада…

Она, Велика, всю жизнь была бабушкиной любимицей. Хотя властная, державшая свой дом в идеальном порядке, женщина даже любовь проявляла по-своему: маленькой Велика не раз страдала от ее нарочитой строгости. И желания удержать внучку при себе: отец каждый раз выдерживал бой, если хотел взять девочку — хоть на ярмарку, хоть в гости, в соседнюю деревню. Бабушка всегда была против. «Велика нужна мне здесь», — заявляла она. «Успеет еще насидеться в четырех стенах, — добродушно отмахивался отец, — пусть съездит — интересно же посмотреть…». «Что ей там смотреть? — гневалась бабушка. — Ей скоро хозяйкой становиться». И когда Велика возвращалась, счастливо треща обо всем, что видела и слышала, бабушка знакомо поджимала губы. Но в то время радость Велики нелегко было омрачить…

* * *

Бабушка ошиблась. Прошло два года, а в двери Велики так и не постучали сваты. Уже вышла замуж Жмирка — не второй, первой женой. Держала свой дом. Суетилась. Порой присылала к Велике рыжую белку: «Ой, Величка, у меня тут такое, такое!..». Велика морщилась, но слушала внимательно. Раньше подружка ловила каждое ее слово, шагу не ступала без ее одобрения. Сделавшись хозяйкой, стала говорить о себе и своих делах, не видя собеседника. А делами подруги не интересовалась вовсе. Как-то раз Велика не выдержала. Ответила: «А у меня — стучит по крыше дождь. И пробирается по лесу путник, чтобы остановиться на ночлег. Может быть, даже тот, который снова скажет — поехали со мной. Есть среди них и такие… Только как я оставлю дом?». Она усмехнулась, когда молчание бывшей подруги вдруг наполнилось непониманием и страхом. Потом белка вырвалась из рук, скакнула прочь. Впервые за долгое время Велика рассмеялась. Вышла на крыльцо, поймала пару холодных капель. Дом позади тревожно вздохнул. Она оперлась рукой о перила, чтобы успокоить его: «Я не уйду, не бойся». Оглядела знакомый пригорок. Что же она натворила? И что делать теперь? Нет, выходы были. Но что за выходы? Каждый из них требовал шагнуть, разрушая дом. Либо вернуться к родне, повиниться и зажить, твердо следуя заведенному порядку… Либо — уехать. Она ведь не соврала Жмирке, мужчины звали ее с собой. Иногда.

Наверное, Велика рано или поздно сдалась бы. Но дом внимательно следил за ее настроением, умело развлекая свою хозяйку: то обнимал, словно любящий мужчина, то рвался и фыркал, как норовистый конь, то притаскивал вещи, заглядывая в глаза добродушным псом. Он был живым. И это не позволяло девушке сделать решительный шаг. А еще держали гости. Купцы, бродяги, ищущие работу поденщики. Воины. Сначала Велике было страшно пускать чужих людей: в прежние времена даже сватов встречали на крыльце, а первым мужчиной, переступившим порог нового дома, мог быть только жених. Уже на бабушкиной памяти обычай смягчился: девушке разрешалось принимать у себя любых гостей. Только ночевать в ее доме до замужества мужчинам было нельзя. Помня об этом, Велика поначалу неукоснительно выпроваживала засидевшихся путников. Но время шло, женихи не появлялись — и девушка тайком нарушила строжайший запрет. Один раз, потом другой. Ну что гнать человека на ночь глядя? Вскоре это стало обычным делом. Велика успокаивала себя тем, что замуж она, скорее всего, не выйдет. Да и кто будет проверять — ночевал в ее доме путник или под вечер отправился восвояси?

Один купец даже предложил: «А может, тебе постоялый двор открыть?.. У тебя бы получилось, не сомневайся. Жаль, места здесь маловато...» — «Да я могу раздвинуть дом до любых размеров, — улыбнулась Велика. — И я-то не против. Только что мне делать с прохожими, которых дом не захочет впустить?». Купец крякнул. Помолчал, сверля ее недоверчивым взглядом: «А бывает такое?» — «Бывает», — кивнула Велика. Ей уже случалось видеть, как сама собой запиралась на щеколду входная дверь, захлопывались ставни — когда дом считал, что путники чем-то угрожают его хозяйке. Впрочем, настоящие злодеи заглядывали к Велике нечасто. Большинство «опасных» прохожих просто не замечали узенькой тропки — дом чуял дурное и на расстоянии. А все, кого тянуло свернуть, становились желанными гостями.

* * *

Вот и сегодня вечером к ней заглянул путник. Постучал негромко.

— Не заперто, — крикнула она, возясь у печи. А, обернувшись, вздрогнула. Гость был чужаком. И эта чуждость выпирала, заставляя отшатываться. Все в нем было не таким, как у соплеменников Велики: смуглая кожа, худощавое тело, прямые черные волосы. И по одежде не разберешь — кто такой. Девушка пересилила себя: предложила незнакомцу садиться, взяла набухший влагой плащ. Засуетилась, выставляя на стол посуду, горячий чугунок с кашей, топленое молоко… Мужчина устало опустился на лавку. Замер, то и дело зябко поводя худыми плечами. Даже поев и отогревшись, он продолжал сидеть нахохлившись. Пока обеспокоенная Велика не спросила:

— Тебе холодно?

— Нет, просто дождь идет… там, снаружи.

Он говорил с чуть заметной неправильностью. А от взгляда черных глаз у девушки мурашки пробежали по спине.

— Там, где ты родился, не бывает дождя? — спросила она, чтобы хоть что-то спросить.

— Бывает. Но у нас дождь не такой.

Он помолчал, прислушиваясь. Опять кинул на нее страшный взгляд:

— Спасибо тебе, хозяйка. Может быть, расскажешь?..

— О чем? — испугалась Велика.

— Как ты приручила Ома? И как держишь его?

— Дом? — Велике показалось, что она не так услышала.

— Для тебя Ома — дом. А кто-то умеет делать из Ома коней. Хорошие кони получаются — быстрые, послушные. Но если хозяин отпускает уздечку, конь становится пылью…

Мужчина рассказывал неторопливо, с удовольствием. Против воли девушка заслушалась:

— Да, если я выйду за порог надолго, дом рассыплется. Это ведь я держу его.

Чужак удовлетворенно кивнул:

— Правильно. Знаешь, как кочевники ловят Ома? Они находят бархан — большой песчаный холм — и зарывают в песок конец уздечки. Тот, что с удилами. А другой наматывают на руку. Стоит Ома шевельнуться, как они начинают тянуть: сначала из песка показывается лошадиная голова, затем передние ноги и, наконец, весь конь. Но если человек недостаточно силен, Ома вырвет уздечку и снова обернется песком… — чужак помолчал и тихо прибавил: — А еще был человек, который создал из Ома воинов… Армию. Огромную.

— Войско? — удивилась Велика.

— Да, — лицо мужчины чуть заметно оживилось. — Знаешь, как? Его воинов соединяла тонкая, но прочная веревка, которую держал в руке «полководец». Большое-большое войско. Этого человека до сих пор называют «Непобедимый». Он завоевал соседние страны. «В его царстве было больше людей, чем песчинок на морском берегу», — нараспев процитировал гость. — И самые опытные противники не могли уничтожить его войско. Пока не нашелся хитрец, который понял, что рубить надо не воинов, а соединяющую их нить…

— Какие… истории ты рассказываешь, — выдохнула девушка, гадая, правда или вымысел слова чужака. Тот говорил с такой убежденностью. Неужели правда?

— Теперь твой черед рассказывать.

Велика пожала плечами:

— Что обо мне говорить? Это мой дом. И ты угадал — я держу его. Но у меня в роду все умеют быть хозяйками. Все женщины… Велика немного смутилась и поправилась: — Почти все. Можно, конечно, пойти в чей-то дом второй женой, как моя мама. Но хозяйкой быть почетнее.

Путник ловил каждое слово. Так, как слушала только что сама Велика. С жадным любопытством. Когда девушка замолчала, спросил:

— Как ты его вызвала?

— Поднялась на пригорок. Отсюда видно — далеко, — Велика, как тогда, раскинула руки: — Я сколько девчонкой по лесу ходила, нигде такого места нет. Только здесь… Оглянуться не успела, а он уже растет. Дом.

— Да, — мужчина ласково коснулся так и не потемневшей от времени поверхности стола: — Твой Ома — очень сильный. И преданный. Обычно они не любят принуждения. А твой — словно верный пес. Ты создала его для мужчины?

Спроси это кто-нибудь из обычных людей, Велика, может быть, по привычке фыркнула бы и рассердилась. Или перевела разговор на другую тему. А чужаку ответила честно:

— Нет, в том-то и дело, что нет.

— Тогда он может превратиться в мужчину, — со знанием дела, кивнул чужак.

Велика натянуто улыбнулась, не понимая: как это дом станет мужчиной? Собеседник заметил ее недоверие. И хотя его лицо даже не дрогнуло, девушка почувствовала, что прохожий расстроился. Только ли из-за ее недоверчивости? Но Велика не успела исправить оплошность, — чужак поднялся:

— Спасибо тебе, хозяйка. Пойду. По вашим обычаям мне нельзя здесь оставаться на ночь.

Велика смутилась — этот путник был первым, кто напомнил ей о нарушенном запрете, — но ответила твердо:

— Почему — ночуй. Только наверх не поднимайся, а то дом рассердится.

Черные глаза впились в ее лицо. И, преодолевая страх, Велика затараторила:

— А хочешь — задержись у меня на пару дней. Дождешься хорошей погоды. Бабье лето скоро. По хорошей погоде и дальний путь — в удовольствие… — она замолчала, испуганная собственной смелостью. Но так хотелось послушать истории про загадочных Ома. Не верилось, что такой привычный дом — один из них. Да и про самого чужака она еще не расспросила: кто он, из каких мест? Велика неуверенно закончила:

— Или ты куда-нибудь спешишь?

— Нет, я совсем не спешу.

Неуверенность в его голосе — так похожая на ее собственную — развеселила девушку:

— Ну и живи.

И, как в былые времена — пританцовывая, стала подниматься к себе в горницу.

* * *

А утро выдалось ясное — словно не было вчерашнего дождя, а капли на ветках — роса, и только. Велика встала чуть свет, умылась, расчесала волосы. Спускалась, зная, что гость уже не спит. Дом любил докладывать. Вот и сегодня хозяйке было нашептано, что чужак ночью подкидывал в печь дрова, а утром выходил на двор — умыться. И дом ему позволил. «Молодец», — похвалила Велика. И принялась хлопотать, приготавливая завтрак. Не подозревая, что утром в окошко заглядывала любопытная рыжая белка — дом не догадался или не захотел рассказать об этом.

С гостем они обменялись только приветствиями. Но Велика между делом рассматривала чужака. Когда он поднялся после еды, девушка заметила, что мужчина ниже ее ростом. Черный, худой, с какой-то «змеиной» гибкостью… И как не боится ходить по чужим землям — убьют ведь. Назовут колдуном или, еще хуже — нежитью какой-нибудь...

Словно подслушав ее мысли, гость осторожно спросил:

— Как думаешь, хозяйка, можно мне спуститься вниз, в поселок?

— Зачем? — встревожилась девушка. — Что тебе там делать?

— Я бы хотел поговорить… с другими хозяйками.

— О чем с ними разговаривать? — почему-то рассердилась Велика. Но прикусила язык. Чужак напоминал мальчишку, впервые очутившегося на ярмарке. Несмотря на бесстрастное лицо, он весь светился от любопытства. Разве такой послушает предостережения? И все-таки — что ему нужно в поселке? Последние слова она ненароком произнесла вслух. Гость подобрался, заговорил, тщательно подбирая слова:

— Там, где я родился, много рассказывают про Ома. Но мало кто верит, что они существуют. Я поверил. И отправился путешествовать, чтобы найти место, где Ома — рядом, словно зверь или птица в лесу. И я находил такие места: Ома живут не только в ваших краях. Но сейчас, когда я увидел твой… дом… В других местах нет такой красоты. Мне просто хочется посмотреть — они все такие, ваши Ома? Или только тебе удалось?..

Велика смутилась от неподдельного восхищения, прозвучавшего в его голосе. Но быстро взяла себя в руки:

— Ладно, ступай. Только погоди, я для начала спрошу у бабушки.

— Ты пойдешь со мной?

— Нет.

Незнакомец удивленно приподнял брови, и Велика лукаво пояснила:

— Заодно увидишь, как я это делаю. Только назови свое имя…

В ответ прозвучало что-то настолько длинное и непроизносимое, что Велика растерялась. Гость впервые улыбнулся:

— Два года я брожу по вашим северным краям, и здесь меня называют Зарак.

Девушка нахмурилась. Раньше, когда у них редко появлялись посторонние, именно так называли любого чужестранца. Зарак — пришелец, одиночка. Человек из чужого, враждебного мира. Враг… Правильным, но нехорошим именем наградили гостя ее соплеменники.

— Меня зовут Велика.

Она встряхнулась, выбросила из головы грустные мысли. Немного красуясь, распахнула окошко, подозвала одну из прыгающих в кустах зарянок. Птичка с рыжей грудкой слетела на ладонь.

— Сейчас я отошлю ее к бабушке…

Наверное, не стоило так по-детски хвалиться своими умениями, но очень уж приятно было ловить восхищенно-недоверчивый взгляд чужака.

— Ой, — тут же огорчилась Велика — ты же не услышишь разговора.

— Так вы, и правда, будете разговаривать?

— Да. Бабушка возьмет эту птичку в руки. И услышит меня. А я буду слышать ее голос.

Велика свистнула. Птичка вылетела в окно. Девушка присела на лавку, улыбнувшись гостю. Пояснила:

— Надо подождать: ей понадобится время, чтобы долететь до поселка.

Начинать разговор ни одному из них не хотелось. И они молчали, пока Велика не услышала: «Доброе утро, внучка».

— Бабушка, — Велика на миг задохнулась от волнения, но тут же заставила себя успокоиться, — ко мне зашел один необычный путник. Он любопытствует, что такое наши дома и как хозяйки их держат. Можно ему спуститься к тебе?

«Путник? — голос бабушки был наполнен строгостью и подозрением. — Когда это люди стали по ночам путешествовать? Он что — ночевал у тебя, Велика?».

— Нет, конечно.

Девушка насторожилась, удивленная вопросом: до сих пор родные старались не касаться темы слишком часто забредавших к ней мужчин. Даже мама, пару раз столкнувшаяся с ними в дверях. Хотя глаза у нее тогда были такие перепуганные… Что же изменилось?

«Велика, ты говоришь неправду. И мы обе это знаем. Ты уже достаточно своевольничала…».

— Бабушка!

«И слишком долго тебе все сходило с рук… Так что сейчас — лучше признаться. Я жду». Велика не сразу догадалась, что ее уже не спрашивают — обвиняют.

— Даже если и ночевал — что с того? — выкрикнула она. И сразу прокляла свой длинный язык. И свою гордость. Она не считала себя виноватой — но не стоило этого показывать. Потому что теперь…

Схватившись за лавку обеими руками, девушка ждала гневной отповеди, не замечая, что встревоженный гость прикоснулся к ее плечу. И отповедь последовала.

«Значит, напрасно я не поверила, — голос бабушки звучал глухо. — В твоем доме ночуют мужчины. И не первый раз — не отпирайся». Она замолчала, и Велика почувствовала, как сжимают бабушкины пальцы хрупкое тельце птицы. Словно вот-вот раздавят. «Думаешь, никто об этом не догадывается? Ты бы хоть о нас подумала. Мы с твоей матерью не знаем, куда глаза девать, когда о тебе соседи спрашивают. Не хочу тебя видеть. Ни тебя, ни этого чужака. И больше не присылай ко мне птиц».

Бабушка замолчала и, видимо, отпустила зарянку. Велика закрыла лицо руками, но было поздно — слезы уже хлынули… За спиной гневно захлопнул окошко дом.

Велика давно знала, что рано или поздно это случится. И с замиранием сердца ждала, когда родные откажутся от нее. Когда им надоест терпеть ее самоволие и чудачества. Но, даже ожидаемые, слова бабушки ударили слишком больно. Чужак стоял рядом, не пытаясь утешить. А Велика оплакивала — себя, дом, свою несостоявшуюся жизнь. Пока не заскреблась в окошко рыжая жмиркина белка. Как бывшей подруге удавалось первой узнавать скандальные новости, всегда было для Велики загадкой. Но сейчас она не сомневалась, зачем Жмирка прислала рыжехвостую: сочувственно поохать, а в душе — посмеяться и позлорадствовать.

— Не пускай! — сквозь всхлипы приказала она дому. — Я никого не желаю видеть. Я вообще не хочу здесь жить. И, если бы не ты, они бы меня больше не увидели. Никогда. И больше за меня не краснели. Это ты виноват. Ты держишь меня на привязи. У меня нет сил так жить, понимаешь? И бросить тебя нет сил…

Она еще много чего говорила, пока белка скреблась в окно. Потом белка ускакала. Теперь Велика плакала молча. Но даже слезы рано или поздно кончаются. Мужчина рядом шевельнулся, и, вспомнив о долге перед гостем, Велика вытерла глаза:

— Прости, я… я очень сильно поссорилась с родными. Тебе нельзя спускаться в поселок.

— Я слышал, — его лицо оставалось бесстрастным, но в черных глазах мелькнуло сочувствие. И даже эта глубоко запрятанная жалость сейчас была неприятна Велике… Но любопытство пересилило:

— Как? — спросила она.

— Понятно было и без этого, но я… прикоснулся и невольно услышал все, что говорила тебе эта женщина.

— Ясно. Да, бабушка очень, очень рассердилась. Не знаю, что она сделает теперь: пришлет ко мне маму с отцом или старосту… В любом случае… тебе надо уходить. Погоди — соберу тебя.

Шагнула к печи. И замерла — пришло в голову, какие еще последствия могли иметь бабушкины слова. Чуть погодя, когда старушка немного успокоится. Мужчина, переночевавший в доме девушки — муж. Пускай и не думал присылать сватов, пускай чужак. Сейчас родным Велики не так уж и важно, кто станет ее избранником. Достаточно избежать скандала. К щекам прилила кровь. Она другими глазами посмотрела на стоящего рядом мужчину. Потом резко одернула себя. Гость ведь даже не просил ее о ночлеге — это сама Велика предложила ему остаться. Ей и отвечать за свое решение.

— Тебе тоже нужно будет уйти, хозяйка, — от волнения чужак произносил слова резко и совсем незнакомо. Велика даже не сразу поняла, что он хотел сказать. А, сообразив, покачала головой:

— Я не могу бросить дом.

— Ты не поверила мне, хозяйка. Твой дом — Ома. По твоему желанию он станет, кем захочешь: конем, человеком, вещью. Только прикажи ему… — он вздохнул и закончил грустно: — Ты снова не веришь мне.

Девушка промолчала. Не то чтобы она не верила. Но дом был всего лишь домом. Как может он превратиться в лошадь, не укладывалось у Велики в голове.

Чужак нахмурился: он явно хотел ей помочь, но не знал, как это сделать. Наконец, мужчина решился:

— Хорошо. Сначала представь, что в доме находится вещь, которой здесь никогда не было… Мне нужна уздечка. Ты можешь найти ее?

— Могу, — мгновенно встрепенулась Велика. — Уздечка… Пусть уздечка окажется в сенях. Принести?

— Пойдем вместе.

Уздечка лежала там, где Велика рассчитывала ее найти. Чужак придирчиво оглядел ремни, шагнул на крыльцо. Девушка вышла следом, наблюдая, как гость обматывает уздой перила крыльца.

— Держи, — мужчина протянул ей свободный конец. — Закрой глаза и представь, что рядом стоит конь. Только, пожалуйста, постарайся, хозяйка.

Велика послушно закрыла глаза. Села на ступеньки, подставляя лицо солнцу. Дом оставался домом. В какой-то миг девушке показалось, что она сидит на траве, а рядом фыркает рыжий жеребец. Она почти поверила в это. Но мужчина шевельнулся не вовремя — и видение исчезло.

Промучившись до полудня, они вернулись в дом. Велика принялась готовить еду, мужчина ходил по дому, трогал стены:

— Сильный Ома. Ему нравится эта земля. И удерживать тебя — тоже нравится… Но ты подчинила его, хозяйка. Значит, ты сильнее.

Девушка молчала, и чужак продолжил:

— Сейчас я уйду.

У Велики дрогнуло сердце. И встретив ее беспомощный взгляд, чужак опять коснулся ее плеча:

— Только до дороги. И буду ждать. День, другой, третий. Если нужно — неделю, — он пристально глядел ей в лицо: — Сюда я не вернусь. Но ты сможешь придти ко мне. С Ома или без него. Ты ведь придешь, хозяйка?

* * *

Велика металась по дому. По уютному, привычному, своему дому. Она сердилась. И дом сердился. Она уламывала — дом не соглашался. Она топала ногами — дом хлопал дверьми и окнами. Наконец, девушка присела на лавку, обхватила голову руками. Представила, как светится у дороги крохотный костерок. А рядом сидит, зябко поводя плечами, чужак. Кутается в тяжелый от росы плащ, поглядывает в сторону невидимой в темноте тропинки. Ждет… Ему не пришлешь зарянку, не окликнешь. Можно только спуститься с крыльца — и шагнуть в темноту.

* * *

Поляна осталась позади: приминая кусты, дом огромной улиткой полз по извилистой тропке. Медленно, почти незаметно для случайных глаз. Со стороны могло показаться, что он, как и положено дому, стоит на месте, но — вот странность — движутся, уплывая назад, высокие сосны… Ему бы следовало рассыпаться и исчезнуть. Или, раз уж на то пошло, — обернуться послушным зверем и броситься со всех ног вдогонку. Да что там — можно ведь просто раствориться в воздухе, а немного погодя вновь тронуть — придорожной глиной — знакомые подошвы… Но дом упорно сохранял полюбившийся облик. Или это память ушедшей девушки продолжала держать его?

Когда на рассвете он устало замер — так, будто весь век простоял на этом месте, — с крыльца ясно просматривалась широкая полоса грунтовой дороги… Там, у обочины, завернувшись в один плащ с худым чужаком, спала его хозяйка. Дом тихонько вздохнул бревенчатыми стенами. Так и быть — он станет для них лошадью. Или даже лошадью с повозкой — он большой, его хватит. Если понадобится — то и крепким челноком с парусом. И ни в чем не будет перечить. Пока они не отыщут подходящее место.