Безумная сказка

Осень постепенно вступала в свои права. Она смешивалась с нашими жизнями, вплетаясь в сюжетные линии поступков. А листья всё так же кружились над землёй, укрывая корни деревьев плотным, словно, лоскутным одеялом. Никто не жалел, о скоротечности этой красоты. Ведь листья опадают каждый год, но деревья остаются, не это ли важно? А в парке пахло осенью, дурманяще приятно. Хотелось улечься на землю и заснуть навечно. Но я продолжала идти, вот скамейка чуть влажная от дождя. Воспоминания нахлынули рекой. Здесь я впервые услышала Голос. Он ни на что не был похож. Невозможно сказать мужской он или женский. Он был естественен… Я села, откинувшись на спинку, сложила руки на колени. И просто слушала, как падают листья.

«Мы столь беспомощны без любви… Тебя долго не было, я скучал…», — шепнул Голос внутри головы. «Я тоже, пусто здесь, не так ли?». «Да, ты опять заболела? Я же просил не гулять по холоду…»

«Пожалуйста, расскажи мне сказку.… Про меня…», — ответила я. И он согласился:

«Стояла глухая ночь. Глубоко— глубоко в лесной чаще, где густой туман окутывал толстые стволы деревьев, чьи мохнатые ветви, то и дело пытались ударить по лицу и расцарапать его. По плохо протоптанному пути шла юная особа. На вид ей было лет четырнадцать. Стройную фигурку облегало простое крестьянское платье, местами порванное. Но её статус выдавали руки, аккуратно подточенные ноготки чёрного цвета. Но дева всё равно пыталась не открывать свой облик. На плечи спускались две косы из алых, как огненная лакрица, волос. Она устала и поэтому еле передвигала ноги истёртые до крови в старых башмаках. Это было больно. Дева порывалась скинуть обувь, и вспоминала, что тогда ступни окоченеют о холода. Сейчас ведь не лето, а лютая зима. Но если приглядеться, то можно было заметить, что на заснеженной дороге остаются красные следы. Из которых, распускаются дьявольски рдяные цветы. Чёртов дар! Его никак не скрыть. Он помогает стражникам найти её. А сил уже нет, хочется просто рухнуть на землю, и вот так лежать, пока не съедят дикие волки, а остекленевшие глаза не склюют вороны.

Ворон, держащий в зубах розу, считается символом нашего древнего рода, исчезнувшего рода. Я последняя носительница гордого имени де Ля Фер, не убитая местью народа.

Долгие часы в пути измотали, перед глазами расплывались разноцветные круги, но вот впереди спасительно засверкали огни окон. Неужели она избавлена от страшной напасти? Превозмогая боль, дева побежала. Вскоре она смогла разглядеть особняк. Это было старинное поместье, с полуразрушенными горгульями, которые раскрыли свои пасти, приняв устрашающий вид. Изящные барельефы покрывали его стены, и небольшие статуи ангелов, во мраке, отчего-то казавшиеся демонами, даже глаза их сияли адским блеском. На табличке у входа был написано изречение: «Глаза её были слепы. Глаза той, которая должна была ясно смотреть в будущее, остались, заперты в прошлом. Где и сгнили». Странный девиз.

Озябшей рукой дева постучала молоточком по металлической пластине. И дверь неожиданно быстро отворилась, за ней стоял молодой мужчина во фраке-ласточке. Из кармана выглядывали часы с изящной гравировкой, на тонкой серебряной цепочке. Он был прекрасен, в нём читалось что-то от искусителя. Возможно, обольститель и должен так выглядеть, иметь вот такие красные глаза и чарующую улыбку. Он мягким баритоном обворожительно произнёс:

— Миледи, скажите, могу ли я вам чем-то помочь?

— Я заблудилась…— дрожащим голосом сказала дева, пытаясь хоть как-то прикрыть плечи шалью. Её трясло от безумного холода.

— Быстрее проходите, вы совершенно замёрзли, — воскликнул он, подхватив её под локоть. Его ладонь была обжигающе горячей, но это не могло смутить девушку. Из гостиной вышел юный хозяин, опираясь на трость. Ему было лет 16, и по красоте не уступал дворецкому. Волосу его были синего цвета, а правый глаз прикрыт повязкой. Левый же был глубокого фиолетового оттенка. Одет он был в золотом расшитый костюм.

— Что случилось? — удивился он, взглянув на дворецкого.

— У нас гостья, господин. Я сопровожу её в ванную, с вашего позволения, — ответил тот, сверкнув глазами.

— Хорошо, — помедлив секунду, равнодушно ответил синеглазый. — А потом она расскажет, как здесь очутилась.

Вальяжно лежа в купели и вдыхая запах лаванды[1], Агнесса, а именно, так звали нашу героиню, вспоминала, как недавно она имела любящих родителей, шикарный дом и много слуг. А теперь ничего. Люди отобрали всё, что было дорого ей. Но это укрепил её характер. От рассуждений её оторвал стук в дверь. Это был Себастьян, дворецкий представился по пути в ванную. Он помог ей одеться, и повел к столу. Там уже сидел хозяин.

— Моё имя Вальден, — представился господин, — а Ваше?

— Агнесса, — не медля, ответила дева.

— Расскажи свою историю. Тогда может, и я поведаю собственную.

— Ты хочешь её знать?

— Не отрицаю.

И Агнесса начала. Говорила неторопливо, тщательно погружаясь в воспоминания. Поведала графу всё, открылась незнакомому человеку, ведь терять ей теперь было нечего. Впервые она поступила так, не задумываясь о том, что это за человек и стоит ли ему все знать.

— — Я являюсь принцессой страны Тонкой Розы. Раньше это была процветающая страна, но она пала после бунта народа. Моих родителей сожгли в нашем поместье, когда мне было десять лет. Это сделали они, повинуясь Желтой Деве. Я, перенеся страшные пытки и унижения, решила бежать. В удачный момент мне это удалось. Поэтому я странствую по миру уже три года. Можно назвать меня менестрелем. Я оплакиваю души убитых людей. От того моя пролившаяся кровь, попадая на землю, превращается в цветы — дьявольские…. от одного прикосновения к ним можно умереть. Есть желание испытать?

— Я тоже потерял своих родителей в пожаре. А Себастьян — единственный, кому я доверяю, — произнес Вальден, мимолетом взглянув на улыбнувшегося дворецкого. — Да, господин. Я превращу день в ночь, белоснежное в кроваво-красное, ложь в правду лишь для вас… — произнёс он, опуская голову в поклоне.

— Выпьем, — поднял бокал хозяин.

Агнесса, пригубив напиток, почувствовала, как сладкая истома наполняет тело. Хотелось танцевать, и, не сумев переборот желание, она пустилась в пляс. Пьянящий воздух дурманил голову. Она не страшась, открывалась миру в каждом движении, плавно ступая по столу между тарелками. Ей было плевать, что подумают о ней. Она существовала, жила, дышала, располагалась в пространстве, действовала. В каждом слове была частица смысла, но ни одно не могло бы полностью выразить её состояние. Под сердцем беглянки раскрывал лепестки цветок совершенного безумства и свободы.

Господин поднялся со стула. Шаг вперед, лицо к лицу и его холодное дыхание на ее нежной коже. Страсть и юность, идущие навстречу друг другу. Шаг назад, поклон, поворот...

Она резко вскидывает голову, прогибается в спине, замерев, смотрит на него, широко распахнув глаза. И руки тут же взлетают, чтобы аккуратно, словно кончиками пальцев, с которых медленно слетают белые снежинки, оттолкнуть партнёра. Нужно бежать, скрыться и девушка почти успевает повернуться спиной, взметнув блистающую бурю вокруг себя, рассыпав по плечам огненные пряди, освобождённых кос, но… уже его руки, такие сильные и… нежные? крепко прижимают к себе и опять его ледяное дыхание щекочет девичий висок. Он пахнет перечной мятой, а там где ладони ласково касаются ее обнаженной кожи — между шелком рукавов и кружевом перчаток — кажется, вспыхивает пожар...

Музыка вплетается в танец двоих или танец в музыку — непонятно. Комната кружится в ритме вальса, а скрипка, словно, пишет новую историю, и совершенно не важно, сбудется ли она. Этот миг, миг встречи двух противоположностей. Она пахнет осенью, а он — зимой. И поэтому вместе со скрипкой свою историю творят девушка и парень, что стоят сейчас ладонь в ладонь, глаза в глаза. Шаг навстречу, такой маленький и такой нужный, тело к телу.

И не видно становится, что Господин слегка прихрамывает на левую ногу, а девушка боится и нервничает, ибо стерлись все недостатки танцоров, рассказывающих историю своей страсти и ненависти, и кому какое дело, что это жертва и палач. Вот еще шаг, вздох, взгляд тайком, прикосновение украдкой, движение кистями, скольжение по полу вокруг своего партнера и, склонив голову на бок, замереть, застыть не шевелясь… И вот он прямой, уже открытый взгляд без прежней робости, усмешка на искусанных губах и требование рук позволить, ответить, подарить.

И девушка отвечает, руки ее взлетают над головой и танцуют свой волшебный танец, рождая целый снегопад. Сочетая несочетаемое… Лед и пламя. Холод и жар. Вода и камень. А тело дрожит от бессилия, борется с желанием прижать и утонуть в бездонных омутах дьявольских глаз или же отвергнуть и сбежать. Таят снежинки в волосах цвета алого марева.

… А музыка рвет, выворачивает душу, что бы тут же вылечить, зализать раны, перевязать раны бинтами спокойствия, и снова взорваться мимолётной адской нотой. Она улетает туда, вверх, за балюстраду, вцепляясь в души невидимых зрителей, чтобы вернуться к танцующим и покорить собой, растворить в себе без остатка...

И снова шаг навстречу, и снова лицо его так близко-близко, что дыхания смешиваются, и губы почти соприкоснулись.

Почти...

… Его рот кривится в усмешке, ее глаза прищурены… издевается…

… И снова попытка сбежать...

…И опять неудача...

Медленно ее руки поднимаются вверх, чтобы спрятаться в его волосах цвета индиго. С шорохом падает на пол повязка, пальцы аккуратно, на ощупь, ласкают пряди, слегка растрёпанные. Запрокинув голову, Агнесса прижимается затылком к его плечу, в глазах ее появляется восторг, с губ срывается едва слышный всхлип, когда с синих волос, скользящих в ее изящных ладонях, взметаются сотни бабочек. Аквамариновые крылья трепещут в такт музыке. Прекрасные и хрупкие создания, обрёченные на гибель.

— Я ненавижу бабочек за то, что из уродливого кокона на свет появляется совершенство.

Осторожно высвободив девичьи пальцы из своей гривы, Вальден прижал ее правую руку к животу, а левую к спине и, не отпуская последнюю, нежно повел своей ладонью от поясницы вдоль позвонков вверх, заставляя прогнуться в спине, наклониться.

Хочешь властвовать? Я тоже хочу! И этот взгляд с безумной поволокой, когда она, не выпрямляясь, поворачивается к нему, прикован к его глазу освобождённому от повязки. О, теперь он сияет в полутьме зала ярко алым.

Левая рука так и осталась в его плену, как роза меж колючих ветвей, когда она, не сводя с него сумасшедшего взгляда, начала медленно подниматься, чуть отстранившись, пока, распрямившись, не оказалась свободна. Всё те же гордые глаза…

И теперь шаг назад, еще один маленький и медленно опуститься на колени. Свободная юбка ни сколько не помешала пасть перед ним, а с последним аккордом скрипки она склонила голову и замерла.

Себастьян еле успел подхватить деву. Он унёс её в мастерскую, уложив на широкий верстак.

Через несколько секунд дворецкий уже был рядом с графом. Вальден сидел в кресле с задумчивым видом, заламывая пальцы.

— Эта девушка ведь опасна, Себастьян? — тихо спросил юноша. Демон кивнул. — Но только с ее помощью Ангелы могут истребить всех Демонов? Она — Кровавая Тьма?

Себастьян вновь кивнул. На лице его выразилось пренебрежение, и даже доля ненависти.

— Хорошо. Приведи ко мне Кукольника. Оживи его, заставь работать. Ее нельзя оставлять в сознательном состоянии.

— Да, мой лорд, — поклонился дворецкий и его как ветром сдуло.

***

Спустя несколько часов работы. На стуле сидела великолепная кукла с ярко алыми волосами.

— Какой же странный этот цвет… — шептал Сиэль.

Ему доставляло удовольствие наблюдать за работой Кукольника.

Он улыбнулся, уверенный, что это не первая принцесса, попавшая в его руки. Их трое. И если ими завладеют не те люди, то всем демонам и другим богоподобным существам, не считая Ангелов, придет конец.

Главное, что он не одинок. Его всегда поддержит цепной пёс, Себастьян. Ведь никто не знает, о дьявольской метке на правом глазу и руке дворецкого. Они связанны не кровью, они повязаны душами… навеки.

***

Но существовал один ангел-алхимик, любящий Алую Деву. Он долго и безуспешно искал её по городам и лесам. Даже крылатому посланнику было трудно обнаружить следы милой Девы, сбежавшей из страны… Но однажды наткнувшись на заброшенный дом, он почувствовал, что сердце любимой бьётся рядом.… Бросившись к входу, дверь перед лицом его резко распахнулась. За ней стоял Себастьян. «Дьявольски» хороший дворецкий с невозмутимым видом и благородной улыбкой спросил: «Вы что-то хотели? Или вам нужна помощь?» Ангел оттолкнул его, и побежал вниз по лестнице в подвал. Интуиция не подвела его. Там над бездыханным телом Девы наклонившись, Кукловод, совершал какие-то пасы. Чаще всего, он, затевая игру, не вмешивался в её суть, он просто наблюдал, как марионетки стукаются лбами от бессилия.

— Время — не единственное препятствие ярким воспоминаниям, — шептал он, — Ты так напоминаешь мне мою маму… Моя марионетка…

Алхимик бросился на Вальдена, оттолкнув, схватил на руки Агнессу. Глаза его пылали злостью и жаждой мести. А хозяин, смотря на него, улыбался… Странно было, видеть счастье на его лице.

— Вы посмели прикоснуться к господину. Твоя грудь станет ножнами для моего клинка, — произнесли за спиной ангела.

Это дворецкий, на его правой руке освобождённой от перчатки сияла чёрная метка в виде лилии. Казалось, она, раскрывая лепестки, будто, высвобождала древнюю силу. Сердце принца сковала безумная боль, словно кто-то разрывал его на части.

— Это магия, — выкрикнул он.

— Нет, уважаемый, это чёрная магия, — поправил слуга, в глазах его читалось сумасшествие.

Непроизвольно глянув на Марию, принц увидел, что она беззвучно шевелит губами, открыв очи: — Tristitia quum fui gravis,

Per vanam curam impacatam,

Mi diu vox sonavit suavis,

Et formam somniavi gratam..[2]

С изящных пальцев срывались алые искры, в воздухе складывающиеся в изображение розы. Защитный символ возлюбленных.

«Любить — значит бояться, жить — значит быть уязвимым», — сказала Дева. И всё исчезло. Тьма окружила пару. Они стали одним целым. Мир слился в одно слово. Любовь.

***

Во времена человеческой глупости, мы все вели бесполезную борьбу с чувствами. Пытались искупить грехи деньгами. Но ни один проступок нельзя искупить звоном жалких золотых монет. Никто не вступится за тебя… Пока ты не осознаешь, что рай нужно создавать своими руками. Так услышьте песни ангелов, которые поют в ваших сердцах, когда любовь найдет ваши души».

Голос затих. Я убаюканная его мягким тоном, раскрыла глаза. Мир вокруг тоже очнулся от сна. Зашуршали кроны деревьев, совсем недавно огненно-рыжие. Казалось, это его дыхание. Я слышу его с четырнадцати лет, он моя жизнь…

— Я ещё вернусь, — шепнула я, — даже в другом мире я найду тебя.

— Мы найдем, друг друга, — поправил Голос…

Радужка глаз постепенно желтели, потеряв небесную голубизну. В моём сердце зарождалась частичка осени, свои лепестки раскрывал цветок привязанности… до беспамятства похожий на огненную лакрицу…

[1] Лаванда — набожность, или сомнения.

[2] В томленьях грусти безнадежной,

В тревогах шумной суеты,

Звучал мне долго голос нежный

И снились милые черты. (А. С. Пушкин)