Бездомный домовой

Ночь была пасмурной, и только под утро однообразно-серое одеяло туч затрещало по швам и разорвалось, освободив из своих объятий горячее летнее солнце. Солнечные лучи неудержимо и дружно ударили в запылённое стекло маленького оконца, осветив крошечную комнатку.

В комнатке этой не было ничего примечательного. Низенький потолок, почерневшие от сырости и времени деревянные стены, местами поросшие густым тёмно-зелёным мхом, пыльные углы, затянутые паутиной, грязный, затоптанный пол с жалким подобием коврика у покосившейся двери. Из мебели — только грубо сколоченная деревянная кровать с твёрдым, как доска, матрацем, слежавшимися простынями и изрядно потрёпанным одеялом, старенький столик и крохотный скрипучий стул. Но даже эта немногочисленная мебель заполняла собой пространство комнатки до такой степени, что туда едва ли поместилось бы что-нибудь ещё.

На кровати, закутавшись от утренней зябкости в изодранное одеяло и свернувшись калачиком, подложив под голову вместо подушки бесформенную шапку, кто-то тихонько сопел. Но как только солнце ворвалось в комнатку, его лучи незамедлительно добрались и до спящего. Ровное сопение сначала сменилось чиханием, затем невнятным бормотанием, а после и вовсе прекратилось. Обладатель сопения зевнул, встряхнулся и сел на кровати, однако почти тотчас же слез на пол, где рядышком аккуратно стояли два небольших лапоточка, которые тут же оказались на ногах своего хозяина.

Хозяин их был довольно маленького роста, но крепкий, коренастый человечек с короткими ручками и ножками, лохматой головой и добрым лицом, заросшим густой, но недлинной и аккуратной бородкой. Одет человечек был в холщовые штаны и тёмно-синюю рубашку, украшенную простой красной вышивкой, а на голове у него красовалась шапка неопределённых форм и размеров, незадолго до этого служившая подушкой. Как уже, возможно, догадался читатель, это был домовой. А звали его Умелкин.

Имя своё он получил не зря. От природы Умелкин обладал гибкими пальцами, сильными руками и цепким взглядом, а также очень спокойным и терпеливым нравом. Не был лишён домовой и затейливой выдумки. Всё это позволило ему стать мастером на все руки. Умелкин мог рубить дрова, а также пилить, строгать, ковать, убирать в доме, ухаживать за скотом и огородом, даже готовить и вышивать, и ещё многое другое.

Но, несмотря на все свои достоинства, остался Умелкин без дома. Его старенькая и одинокая хозяйка умерла, а её ветхий домик вскоре после этого сгорел до тла по неизвестной причине. Так домовой и стал вдруг бездомным.

Тогда Умелкин собрал свои немногочисленные вещички и отправился в путь-дорогу. Долго ли, коротко ли он шагал, но однажды Умелкин набрёл в густой лесной чаще на небольшое болотце, на окраине которого расположилось кособокое и приземистое двухэтажное строение, сплошь поросшее мхом, лишайником и болотными травами. Над дверью этой постройки красовалась косо прибитая вывеска с неровной надписью, гордо гласившей: трактиръ «Зелёная кочка».

Ознакомившись с содержанием вывески, Умелкин вздохнул и по топкой тропке направился к «кочке», тем более, что вокруг уже сгущались сумерки и зажигались блуждающие болотные огоньки.

За несколько медяков, скопленных домовым, ему не без ворчания предоставили в качестве жилья вышеупомянутую комнатку на пару дней. В эту самую комнатку Умелкин сразу же и направился, не рискнув поужинать в собирающейся весьма сомнительной компании разношёрстной нечисти.

Не взирая на усталость, вызванную дорогой, Умелкин не сразу сумел заснуть и ещё долго ворочался в постели, прежде чем сну удалось сморить его уже под самое утро. Бессонница домового была вызвана не столько неудобством ложа (даже живя в своём домике, Умелкин не баловал себя пышными перинами) и невообразимым шумом, создаваемым буйной компанией, веселящейся на первом этаже трактира, сколько печально-неуютными мыслями, бродившими в голове Умелкина. Ведь, в самом деле, домовой без дома — это уже не домовой… И как тогда быть? Где искать новый дом?

Те же мысли продолжали мучить Умелкина и после пробуждения, и только настойчиво заявивший о себе голод несколько отвлёк домового от них. С трудом открыв непослушную дверь, заклинившую в покосившемся косяке, печальный Умелкин побрёл к расшатанной деревянной лесенке, жалобно скрипевшей при каждом шаге и ведшей на первый этаж.

В большом зале первого этажа было довольно безлюдно и тихо, что легко объяснялось ранним утренним часом. Нечисть, как известно, ненавидит утро, а особенно первый петушиный крик. Ей больше по душе сумерки и ночная тьма, поэтому все основные посетители стягивались в трактир сразу же, как только начинало вечереть, и разбегались с рассветом.

Несмотря на яркий солнечный свет за окном, в зале стоял полумрак. Это было неудивительно, поскольку малочисленные узкие (да ещё и основательно запылённые) окна пропускали немного света. К тому же некоторые из них были закрыты ставнями и золотились щелями.

Умелкин, немного подумав, занял небольшой, небрежно сколоченный из плохо отёсанных досок столик у не закрытого ставнями окна. По сравнению с другими, этот столик был относительно чистым, хотя на другом его конце и красовалась бурая лужица какой-то непонятной жижи, в которой невозмутимо плавала жирная муха.

Отведя взгляд от жижи, Умелкин робко зашарил глазами по залу в поисках официантки. Однако никого не обнаружил, кроме какого-то странного типа, закутанного во всё чёрное и ужасно запылённое. Тип неподвижно сидел, забившись в самый дальний и тёмный угол, тщательно закрыв большим капюшоном лицо, из-за чего разглядеть его фигуру в сумраке зала было не так то просто.

От созерцания незнакомца домового отвлекли чьи-то ленивые шаги. Вскоре, выйдя из-за неприметной двери в глубине зала, показался их обладатель. Вернее, обладательница. Это была молоденькая кикиморка, полноватая, но имеющая при этом довольно привлекательную фигуру, плотно сбитая, крупноватого сложения, но невысокого роста. Как и большинство её молоденьких сестриц, она имела желтовато-зелёные волосы до плеч, которые всегда носила распущенными, бледную кожу зеленоватого оттенка и глаза цвета болотной тины. Также, как и сёстры, она, не признавая обуви, ходила босиком, и многие могли позавидовать её крепким ногам. Одета же кикиморка была в поношенное платье грязно-серого цвета с рваным подолом до колен и не менее рваный фартук, уже очень давно утративший белый цвет.

Она неторопливо шла по залу, то и дело позёвывая, и не сразу заметила одиноко сидящего Умелкина, а, заметив, не хотя направилась к нему. Подойдя к домовому, кикиморка лениво и полупрезрительно спросила: «Чего изволите?»

Умелкин в ответ несмело выдавил просьбу о яичнице и кружке квасу и протянул один из немногих оставшихся у него медяков. Презрительно взяв медяк и вновь зевнув, кикиморка сказала: «Щас сделаем», а затем с достоинством удалилась.

Умелкин, оторопело глядя вслед официантке, неожиданно подумал о том, что странного незнакомца в чёрном она так и не увидела. Но вскоре и сам Умелкин позабыл о незнакомце, поскольку вернулась кикиморка, принеся заказ. Она небрежно поставила перед домовым заляпанный поднос и неспешно ушла восвояси.

На подносе возвышались пышущая жаром сковорода (очевидно, что для столь бедного клиента, каковым являлся Умелкин, пожалели тарелки) с яичницей из двух яиц и могучая кружка квасу.

Умелкин так проголодался, что, недолго думая, с аппетитом принялся за еду и, несмотря на то, что яичница была слегка подгоревшей, а квас — немного прокисшим, домовой остался вполне доволен своим завтраком.

Когда с едой было покончено, Умелкин задумался о том, что же ему делать дальше. Возвращаться в пыльную и неуютную комнатку совсем не хотелось. Сидеть в сумеречном и пустом (если не считать типа в чёрном) зале также не было никакого желания. И тогда домовой решил выйти на улицу, погулять на свежем воздухе, погреться в ласково-горячих лучах весёлого солнца. Встряхнувшись, Умелкин решительно встал из-за стола и направился к выходу.

Выйдя на крыльцо, домовой с удовольствием потянулся и полной грудью вдохнул по-утреннему прохладный воздух, пропитанный запахами леса и болотной затхлости, таинственно серебрящийся лёгкой туманной дымкой. Оглядевшись, Умелкин аккуратно разулся и, закинув на плечо лопоточки, с наслаждением ступил босыми ступнями в мохнато-холодные заросли росистой травы. Это живо напомнило ему ранние деревенские утра, что он когда-то встречал, живя в родном своём домике. Но Умелкин отмахнулся от печальных воспоминаний, не желая в них погружаться в такое чудесное утро, и весело зашлёпал к лесной опушке, стараясь не угодить в болото, поскольку путь свой он проложил мимо тропки, ведущей к трактиру.

Весь день Умелкин бродил по лесу (стараясь, однако, не уходить далеко от болотца с трактиром, чтобы не заблудиться), радуясь лесной прохладе, любуясь косыми солнечными лучами, играющими на ярко-зелёных перьях папоротников, лакомясь черникой и дикой, необыкновенно душистой малиной, прислушиваясь к шуму и поскрипыванию деревьев, задорным птичьим трелям и осторожной возне лесных обитателей, почти не боявшихся домового. В полдень Умелкин, пригревшись на солнышке, прикорнул на маленькой полянке, зарывшись в мягкое одеяло пахучих трав, убаюканный уютным стрёкотом насекомых. А после пробуждения он вновь продолжил свою лесную прогулку.

К «кочке» Умелкин вернулся только поздно вечером, когда лес уже начал погружаться в сумерки, а на небе задумчиво засиял молодой и очень острый месяц. Пробираясь по узкой тропке к трактиру, стараясь при этом не попасться на глаза другим, пока ещё редким путникам, также направляющимся к «кочке», Умелкин вдруг услышал в стороне от тропинки какую-то возню, всплески воды и отчаянно-жалобное мяуканье. Не задумываясь, домовой ринулся в плотные заросли тростника и рогоза откуда, как ему казалось, доносились вышеперечисленные звуки. С разбегу Умелкин чуть не угодил в воду, однако успел во время остановиться, увидев перед собой довольно странную картину.

Молоденькая русалка, словно причудливым одеянием окутанная длиннющими тёмно-зелёными волосами, азартно хихикая, пыталась затащить в воду отчаянно сопротивляющегося и истошно-мяукающего ярко-рыжего крохотного котёнка. Пытаясь высвободиться из лап мучительницы, котёнок извивался всем телом, лягался, царапался, цеплялся когтями за землю, но все его усилия были тщетными и лишь ещё больше забавляли русалку.

— Что же ты делаешь-то, бессовестная? — горестно воскликнул Умелкин, обращаясь к русалке.

Та, вздрогнув от неожиданности, повернула голову в сторону Умелкина и удивлённо уставилась на него своими бездонно-зелёными глазищами, ослабив при этом свою хватку, чем тотчас же воспользовался несчастный котёнок, который моментально вырвался на волю и спрятался за ногу домового, словно почуяв в его лице защитника.

— Зачем ты его в воду-то тянешь, глупая? — вновь вопросил Умелкин, глядя прямо в русалочьи глаза.

Русалка же, оторвав наконец глаза от домового и обнаружив исчезновение своего пленника, обиженно надула губки и, отвернувшись, протянула:

— А чего? Нельзя что ли? Я всего лишь искупать его хотела, поиграться с ним.

— Поиграться, — передразнил Умелкин и укоризненно покачал головой. — Нельзя его в воду затаскивать, ведь плавать-то он не умеет да и воды боится. Потонет он в воде-то.

— Подумаешь, плавать он не умеет, — разочарованно проговорила русалка, а потом, недовольно фыркнув, добавила:

— Ну и ладно, не очень-то и хотелось!

После чего она, оскорблённо взмахнув хвостом, исчезла в водной глубине. Умелкин, вновь покачав головой и посмотрев вслед проказнице, обернулся к котёнку, который всё ещё испуганно жался к его ноге. Домовой осторожно взял на руки дрожащий и взъерошенный рыжий комочек и, успокаивающе поглаживая его по влажной шёрстке, поспешил к трактиру.

Крепко прижимая к себе драгоценную ношу, Умелкин торопливо и не без труда пробрался через уже заполненный шумными посетителями зал к лесенке, по которой шмыгнул на второй этаж, скрывшись за дверью своей комнатки. Там он, аккуратно посадив котёнка на кровать и шепнув ему: «Подожди немного, я быстро», вновь спустился на первый этаж, чтобы разыскать официантку.

Вскоре Умелкину удалось найти ту самую кикиморку, что утром приносила ему завтрак. Подойдя к ней, домовой попросил озвучить вечернее меню, а затем заказал себе самое съедобное и недорогое, из всего, что там было, попросив принести заказ прямо к нему в комнатку (т.к. по-прежнему побаивался компании шумной нечисти). Заказ этот стоил Умелкину трёх последних медяков, что, однако, нисколько не огорчило домового, поскольку все его мысли были заняты котёнком.

После Умелкин вернулся в свою комнатку и, посадив к себе на колени всё ещё напуганного и дрожащего котёнка, принялся, успокаивая, ласково его поглаживать. Через некоторое время в дверь комнатки постучали, и Умелкин поспешил отворить эту дверь, которая, разумеется, вновь заклинила. Уже знакомая нам кикиморка передала домовому поднос и тут же удалилась.

На подносе были: большая кружка горячего чая, маленькая чашка тёплого, неизвестно как появившегося в лесной глуши молока и плошка с уже остывшими грибными пирожками. Предварительно попробовав молоко, дабы убедиться, что оно не слишком горячее, Умелкин поставил чашку на пол и посадил рядом с нею котёнка. Котёнок, принюхавшись, осторожно лизнул молоко и, распробовав, стал энергично лакать. Умелкин тем временем принялся за чай и пирожки.

Котёнок же, вылакав всё молоко, забрался к Умелкину на кровать и заинтересовался было пирожками, но, попробовав кусочек, от добавки отказался.

Поужинав, Умелкин решил лечь спать, тем более, что делать-то больше было нечего. Отнеся вниз посуду, домовой так и поступил. Он забрался под одеяло, положил под голову шапку вместо подушки, улёгся поудобнее. Котёнок устроился у него в ногах, свернувшись клубочком, и довольно замурчал. Засыпая, Умелкин успел подумать о том, что комнатка его, бывшая до этого чужой и тоскливой, стала вдруг уютной и родной.

Проснулся Умелкин от того, что чей-то очень шершавый язычок лизнул его в нос. Открыв глаза, домовой увидел прямо перед собой озорную кошачью мордочку, весело глядящую на него золотисто-жёлтыми глазами, и сразу же всё вспомнил. Улыбнувшись, Умелкин погладил озорника и, потянувшись, встал. Аккуратно заправил постель и невольно залюбовался деловито вылизывающимся котёнком, рыжая шёрстка которого вспыхивала огнём в солнечных лучах. «Какой же ты всё-таки красивый», — подумал Умелкин.

— Как же мне тебя назвать? — продолжил домовой уже вслух. — Пожалуй, Апельсин. Видел я как-то однажды диковинный ярко-оранжевый заморский фрукт с дивным запахом и сказочным вкусом, который так назывался. Хозяйка моя один раз купила такой на Новый год.

Вспомнив о хозяйке, Умелкин загрустил было, но котёнок, т.е. Апельсин, заметил это, и начал ласково тереться об ногу домового, словно призывая его не унывать.

— Ах, ты мой хороший, — сказал Умелкин и взял Апельсина на руки.

Однако Апельсин, понежившись немного в объятиях домового, попросился на пол и подбежал к двери, оглянувшись на Умелкина. Догадавшись, что котёнок хочет выйти, Умелкин не без труда открыл дверь, но для Апельсина этого оказалось мало. Он выбежал в коридор, вернулся и вновь просительно посмотрел на домового, будто зовя его последовать за собой.

— Хочешь, чтобы я пошёл за тобой? — спросил Умелкин. — Ну, хорошо, пойдём.

И, несколько озадаченный, домовой пошёл вслед за Апельсином. Они дошли до лесенки, спустились на первый этаж, прошли через зал, в самом тёмном углу которого по-прежнему сидел незнакомец в чёрном, и вышли на улицу, где Апельсин решительно направился к лесу.

— Куда же ты? — ещё больше удивился Умелкин, но всё же поспешил за убегающим в глубь леса Апельсином.

Так шли они довольно долго. Лес вскоре стал редеть, и наконец наши герои вышли на опушку, где посреди небольшого, но ухоженного огородика стояла чья-то аккуратная и симпатичная, недавно построенная избушка, золотившаяся свежими брёвнами и украшенная резными наличниками. Из избушки, несмотря на ранний час, вышел немолодой, но ещё достаточно крепкий человек, который, увидев Апельсина, начал звать его, что-то весело и ласково приговаривая.

Но прежде чем подбежать к своему хозяину, Апельсин обернулся и приглашающе посмотрел на Умелкина. И Умелкин вдруг почувствовал, что он снова обрёл свой дом и что теперь всё-всё будет хорошо…

январь 2018, 11 августа 2020