Пожар. Или откуда всё началось

Пожар. Или откуда всё началось.

Восхитительна непорочная белизна монастырских стен, ослепительны богато изукрашенные строения храмового комплекса. Самое живописное место — на берегу спокойного озера и величественного леса — отведено ему. И не даром. Случись что — люди всегда искали защиты и совета у священников. Поэтому и десятину платили безропотно и исправно.

Но так было не всегда…

Когда еще не вырос Город на месте, где некогда проводились сельские ярмарки, когда десятки деревушек жили независимо друг от друга, место уже было занято монахами, но они еще не обрели такого веса, как ныне.

— Святой отец, святой отец! — растрепанная девочка годов десяти барабанила кулачками в деревянную дверь Приозёрного монастыря.

Долгое время не раздавалось ни звука. Но Шелли не унималась, и наконец-то послышались шаги.

Толстый монах воздвигся на пороге. Сальным взглядом окинул девчушку, рукавом вытер испачканный в гусином жире рот:

— Чего тебе, чадо? Почто беспокоишь божьих людей в пост?

— Святой отец, помогите! — сквозь слёзы пробормотала девочка.

— Случилось-то что? — буркнул чернец. — Говори толком!

Девчушка утёрла глаза, и, стараясь не всхлипывать, зачастила:

— В нашем селении пожар! С амбара как пошло… уже третий дом полыхает!

Монах слушал, выпятив губу и сложив руки на пузе.

— И не потушить никак! Старейшина грит, мол, наслал нечистый! Вот я и помчалась… Святой отец, помогите!

Неторопливо почесав лысеющий затылок, монах взглянул в сторону Дальнего селения, откуда поднимался столб густого дыма.

— А сами тушить пробовали?

— Да я ж говорю: всё, что могли — не поддаётся!..

— Село ваше, помнится, еще десятину за нонешний месяц не выплатило… — пробулькал монах.

Шелли смотрела на него широко распахнутыми синими глазами и не могла взять в толк, при чём тут какая-то десятина, когда горит её дом.

— Вот что, беги-ка ты назад, да скажи, что пока десятину не уплатите — божьей помощи не видать!

— Но…

— Иди, чадо, тебе сказано!

Бегом сквозь редколесье, не замечая веток, разрывающих сарафан и царапающих кожу…

«Только б успеть, только б успеть!» — билось в голове в лад колотящемуся сердечку.

Взволнованно шелестели кроны; птицы притихли, словно перед грозой…

Девочку поймали грубые мозолистые руки.

— Ну, что святые ответили?

Её спрашивали, трясли, но Шелли молчала. Во все глаза глядела на сгоревший дом и мать, придавленную рухнувшей балкой. Младенец, лежащий рядом с телом, громко плакал. Суетились люди, словно не замечая чужого горя.

Вдруг щеку обожгла злая пощечина.

— Что он ответил, дуреха!?

— Он… он… — подступившие комом к горлу рыдания, наконец, прорвались наружу.

С криком: «Мама!» девочка вырвалась из рук односельчан и бросилась к пепелищу.

Тот, который на неё кричал, хотел, было, остановить, но староста крикнул повелительно:

— Брось! Вон… горе какое…

Девочка плакала… Селяне не подходили. И самим при пожаре пришлось худо, да и не знали, чем утешить. Наконец слёзы иссякли. Но раскрасневшиеся глаза по-прежнему неотрывно смотрели на мертвую мать. Младший братик испуганно затих на руках сестры.

Спускались сумерки… Сердобольная соседка не выдержала и забрала детей к себе в дом, хоть у неё и так было тесно. Ещё бы: четверо своих детишек, муж, да старый дед, однако всё лучше, чем на улице бросить.

Шелли молча приняла заботу. Ни слова благодарности, ни слёз, ни крика… И, будто гвоздь, застряло в голове обронённое кем-то: «А ведь святым и нужно было — пальцем шевельнуть...»

На следующий день хоронили погибших. Рвали волосы, посыпали пеплом, рыдали, бросаясь на земляные холмики…

— Поплачь, — толкала девочку в бок соседка. — Надо поплакать.

Но глаза Шелли оставались сухими, злость и обида клокотали внутри, не находя выхода.

Первое время девочка не отходила от братика — боялась потерять последнее, что связывало её с прошлым. Но времени побыть с ним оставалось все меньше и меньше. Чтобы горе лучше забылось, девочку нагружали чёрной работой с утра до ночи. Лишь в праздники, да порой ночью — когда удавалось крадком выскользнуть из избы — она убегала в лес. Только лес оставался ей верен — не было в нём уловок да обмана…

Время шло, но рана не заживала. Вот уже и братик бегает по селу, да звонко смеётся — не помнит матери. Теперь у него новая «мама»… Четырнадцатый год — все девки на выданье, лишь одна чуждается всех. «Да и кто возьмёт-то непутёвую, ни кола, ни двора в приданое», — шептались за спиной старшие девушки, думая, что Шелли не слышит.

И правда была в их словах, и злоба зависти… Шелли выросла дикой оленюшкой, не подпускающей к себе, но очаровательной. Лес охотно открывал ей свои тайны: травы, ягоды, грибы — она знала все. Умела расставлять силки на зайцев да тетеревов, а уж с луком обращалась лучше иных охотников. Хотя и не ростовым — там сила немалая нужна, чтобы тетиву натянуть.

Люди недоумевали, отчего так ловко все у девчонки получается, пока, наконец, не прознал кто-то, что девица бегает в Дальний Бор, в Пещеру. Что там она делала — соглядатай не видел, сбежал, но и того уже, что она была ТАМ, хватило…

Шелли возвращалась из леса, как всегда, счастливая. Прекрасная погода, сладкая земляника…

В деревне царила тишина… Девушка удивилась, что не слышно ни шумных детей, не старушек, шушукающихся на лавках… Но криков и плача тоже не было, и она без боязни пошла дальше…

Сельчане стояли на площади. Все взрослые полукругом застыли и молча ждали… Её.

— Встань в середину! — раздался старческий, но уверенный голос. Староста хоть был уже велик летами, но власть не растерял.

Девушка повиновалась. Толпа за спиной сомкнула кольцо.

Все молчали… «Чего же они ждут? Да ещё эти взгляды...» А взгляды действительно были странными. И жалость в них читалась, и страх, и непонимание…

— Чего вам от меня надо?! — почти выкрикнула она, озираясь по кругу.

Люди отводили глаза, как только она взглядывала на них. Даже староста — и тот уставился на свои руки, теребящие подол рубахи. Наконец, он заговорил:

— Видишь ли… — было ясно, что сказать он собирается что-то неприятное, но не знает, как начать. — Видишь ли, мы тут все узнали… — он вновь смущенно замолчал, столкнувшись с её глазами, словно смеющимися: «Все узнали!?»

— Что ты ходишь в Пещеру! — собравшись с духом, проговорил старик охрипшим голосом. Многие селяне тут же осенили себя знаками спасителя.

— Что? Откуда… — Шелли прикусила губу, досадуя, что сболтнула лишнее. — То есть, кто это выдумал?! — всем в деревне строго настрого запрещено было не то, что в Пещеру ходить — приближаться к Дальнему Бору! И наказание за непослушание было одно…

— Сорока на хвосте принесла! — выкрикнул кто-то. Люди не поддержали, и болтун тут же поспешил скрыться с глаз.

— Кто? — злым взором из под русой челки, упрямо спадающей на глаза, оглядывая односельчан, проговорила она.

Все молчали. Старейшина хрипло откашлялся:

— Не важно. Ты знаешь, что путь в Дальний Бор заказан…

Шелли поняла, что решение селяне уже приняли и теперь стараются найти оправдание себе. Её охватил гнев, подаривший на миг свободу, прорвавший запреты:

— Да, была я там! Лучшая дичь, лучшие ягоды и грибы в Дальнем Бору! Всякий знает!

— Но ты была в Пещере! — пряча глаза, буркнули в толпе.

— Была, была, была! — прокричала девушка, не вытирая злые слезы. — И что?! Да вы хоть знаете, что Там?

— Молчи! Ты против закона пошла! — крикнула её приемная мать. — Не смей!..

— Там живет мой друг!

— Заткнись! Совесть поимей! — староста метнул гневный взгляд. — Дракон убил твою мать, а ты его другом зовешь! Ты нашей погибели хочешь, из-за тебя мы дани втрое больше тварюке должны отдать, раз ты в его землях охотилась!

— Что? Но я… Но он… — Шелли заслонилась руками, не желая слышать и верить.

— Убирайся! Я думал, по молодости, по глупости… Прочь! И не возвращайся, отныне ты чужая! — гневно припечатал староста.

Шелли в слезах бежала прочь. Прочь из деревни, прочь от этих ужасных людей, прочь от страшных слов… Жаль, что она не могла убежать от себя самой.

Но ни к монахам за утешением, даже не к старому ветвистому дубу… В Дальний Бор и дальше… В Пещеру, к Нему.

— А, снова гостья пожаловала! — улыбнулся Он, заслышав знакомые шаги.

С глухими рыданиями вбежала, уткнулась в плечо…

— Ну, ну… Не плачь! Что стряслось? — говорил Он, успокаивающе гладя девушку по голове рукой.

— Там… они… Ты… — сквозь слёзы бормотала она.

Он выжидал, пока юная гостья успокоится и сможет говорить связно.

Высокий крепкий мужчина около тридцати лет на вид, в охотничьей одежде, и хрупкая девчушка в сарафане, подпоясанном простеньким ремешком. Добродушная улыбка на лице у него и слезы у неё, бегущие из синих глаз. И таинственная отчужденность, затаившаяся в тёмно-серых, чем-то очень необычных глазах мужчины. Шелли никогда не удавалось понять, что же не так с глазами её друга — каждый раз она обещала себе разобраться попозже…

— Меня прогнали из деревни! За то, что я хожу сюда!.. — слёзы отступили, и она гневно топнула ногой, вспоминая односельчан.

— Я же говорил тебе, когда-нибудь это случится… — спокойно и слегка отстранённо промолвил мужчина.

— Ты за это не любишь людей, а, Нори? — грустно и задумчиво спросила Шелли.

— Я уже сто шестьдесят три раза объяснял тебе, что не испытываю нелюбви к людям, — устало промолвил Норильярд.

— Нори, Нори… — рассмеялась Шелли. — Неужели ты считал?

— Конечно! — ответил он серьёзно. Лишь блеск в глазах выдал лукавство.

Шелли вздохнула, а после весело и беззаботно рассмеялась. Горести разом отступили. Они вроде бы еще были, но где-то не здесь, не с ними. Нори действительно был ей близким другом, единственным другом. Это он научил её охотничьим премудростям, открыл секреты леса, учил подкрадываться к дичи… Пытался даже научить обращаться с мечом — но получалось из рук вон. Шелли вспомнила, как спросила, откуда у простого охотника меч, а Нори, как всегда, без намёка на улыбку ответил, что каждый уважающий себя дракон должен иметь при себе меч.

«Дракон...» Ей показалось неплохой шуткой рассказать Нори о причудах старосты, городившего чушь про каких-то драконов:

— Представляешь, староста совсем из ума выжил! Говорит, мол, в этой пещере живёт дракон! — Шелли хихикнула. И разом изменившись в лице, добавила зло:

— А еще сказал, что дракон деревню пожег, когда мать погибла…

Погрузившись в задумчивость, она не сразу обратила внимание на тень неудовольствия, промелькнувшую на лице Норильярда. А когда заметила:

— Нори, ты что? Старик ерунду нагородил… Или это ты нарочно придумал, что в Пещере живёт Дракон, чтобы не лез никто?

— Я и есть дракон.

Лицо мужчины вновь обратилось в красивую маску, сквозь которую совершенно непонятно было, какие чувства он испытывает. «Когда-то я так испугалась этого! Вот дурочка!» Только после этого до неё дошел смысл произнесенного.

— Что?!..

— Глупая привычка всё время переспрашивать…

— Ты врешь!!!

Видно было, что Норильярд собирался повторить фразу про глупую привычку, но сжалился и ответил:

— Староста сказал правду.

— Но…

— Я Дракон.

— Опять шутишь!

— Нет. На этот раз — нет.

— Но как же? Ты же человек!

— Я всего лишь выгляжу, как человек. Это бывает удобно… — рассудительно изрёк Нори.

— Я не верю!

— Хорошо, я покажу. Отойди.

Что произошло в следующий миг, девушка помнила смутно. В глазах всё поплыло… Как во сне, она смотрела на Дракона. Темный, почти черный гребень, изумрудная чешуя на спине и песочно-желтая, помельче, на животе, и сложенные за спиной крылья с костяными наростами на сгибах. Продолговатая пасть, полная громадных клыков, и глаза… Вытянутые, удлиненные зрачки, такие же, какими смотрел на неё Нори.

— Теперь веришь? — пророкотало чудище, жутко коверкая звуки и неестественно искривляя клыкастую пасть.

Дракон не нападал, так что Шелли вскоре пришла в себя. И тут же вспомнила, кого староста обвинил в гибели её матери…

С криком она набросилась на зверя, принялась что было сил молотить по его лапе — выше не доставала. — Предатель! А я тебе верила!..

Дракон терпел. Хотя чего там терпел? Он просто не чувствовал ударов. Не каждое копьё, даже стальное, могло пробить его чешую — куда уж девчонке!

— Успокойся… Ну же, прекрати! — он пытался говорить тихо, но получалось плохо. Рокочущий рёв наполнил пещеру. Шелли упала на колени, закрыв руками уши, и безмолвно заплакала…

В следующий миг её уже утешал до боли знакомый Нори.

— За что? За что мне всё это?! — не известно у кого спрашивала Шелли. — Зачем ты это сделал?!

— Всё не так просто… — на бесстрастном лице дракона промелькнули досада и сожаление.

— Опять врешь!

— Девчонка! Садись и послушай!

Нори, Дракон, поведал ей про иной, свой родной мир, где родился в знатной семье. Вспомнил родителей… А больше о своём мире ему было нечего рассказывать — его оттуда выкрали в детстве. По его словам выходило, что в похищении виновны служители церкви — именно они владели какими-то силами, позволившими не только перенести юного дракона в свой мир, но и в некоторой степени повелевать им.

Нет, они не управляли мыслями или поступками дракона. Неизвестно почему, но он просто не мог причинить им вреда. Что оставалось делать юному Норильярду, оказавшемуся в чужом мире, оторванному от сородичей, оторванному от привычной жизни? Священники предложили ему малоприятное сотрудничество.

Он не сразу согласился. Долгое время летал юный дракон над лесами, пытался охотится, но… Прокормить себя таким образом не смог — деревья мешали камнем рухнуть с неба на ничего не подозревающую добычу…

Затем Нори нашел странные места, где создания, похожие на тех, что его пленили, хранили большие запасы пищи — амбары, хлева… Но люди отчего-то не захотели делиться с ним пищей. На дракона открыли охоту. Он был маленьким и неумелым — лучшим способом ему показалось бегство. Тогда он и нашел пещеру. Там его, спящего, чуть не забили до смерти люди, у которых он похищал скот. Израненный, Нори сумел вырваться, оставив позади несколько обгорелых и разорванных трупов.

И вновь, голодного и больного, его подобрали священники. Он счел за лучшее согласиться на их условия. А требовали они не многого: нападай, когда скажут, на кого скажут, жги, убивай — за это защита и еда. Что могло быть лучше? Он согласился. А затем и привык…

— Ты и жил так всё это время? Куклой каких-то монашков?!

— А что я мог сделать?! — заорал он. — Я не могу напасть на них! Хочешь меня упрекнуть в том, что я убивал людей? Я долго знаком с людским племенем, но понять вас просто невозможно! Тебе не кажется странным, что вы держите коров, кур, овец, еще множество животных, которых не стесняетесь убивать для еды?! Я тоже не ем себе подобных! Да и людей я не ел! — выдержав небольшую паузу, он негромко добавил, — Невкусно…

— Откуда знаешь, что невкусно, если не ел? — содрогаясь от отвращения, спросила Шелли.

— Пробовал! — беззастенчиво ответил Нори, и, видя гримасу девушки, быстро добавил: — Но выплюнул!

— Дурак! — с облегчением выругалась Шелли, поняв, что он вновь шутит. — Но моя семья, моя мама!..

— Да я же не знал, кто она! Я и вовсе не желал никому смерти! Всего лишь поджег пару хибар!

Шелли отвернулась.

Они сидели молча. Невообразимо разные, но объединенные несчастьем. Оба без родителей, оба отверженные…

***

— Как здорово! — восхищенно кричала Шелли, сидя на спине Дракона, летящего над деревьями.

— Не маши руками, свалишься!

— Не свалюсь! — фыркнула девушка. — Глянь, моя деревня!

Дракон не разделял ее восторга.

— Все же не понимаю я людей! — под нос пробормотал он. Но вышло достаточно громко, чтобы наездница услышала. — Вы жестоки друг к другу. Да хоть твои односельчане…

Шелли прекрасно знала, о чём в эти мгновения думает Дракон, и с замиранием сердца ждала… — Хочешь, отомстим им? Сожжем дотла!

— Нет! Не смей! — закричала Шелли.

— Но они тебя обидели! Он прогнали тебя!

— Нет! — Шелли вцепилась в шею Дракона, пытаясь его развернуть… — Ты должен уметь прощать!

Дракон дохнул огнем, обжигая кусты на опушке, взмахнул крыльями, развернулся и взмыл в поднебесье. Шелли восторженно кричала, пока не охрипла. Норильярд, осознав свою оплошность, поспешил снизиться, затем вернуться в Пещеру.

Вновь приняв человеческий облик, он иронично распекал Шелли за неосторожность, разводя огонь и готовя ужин…

Но есть ей не хотелось. Начался жар. Девушка маялась, не в силах заснуть, то хрипло звала мать, то говорила сама с собой… Норильярд сидел рядом, держа её за руку… Он, лишенный людьми родительской ласки, учился быть человечным…

Лишь к утру Шелли забылась тяжелым сном без сновидений. Норильярд прикорнул подле неё чутким сном, готовый в любой миг исполнить роль няньки — принести воды, сменить мокрую тряпицу на лбу… Что-то трогательно нежное, родное было в этой девчушке, покинутой сородичами. Дракон не мог и мечтать о лучшем друге.

Шелли проснулась, но лежала, не открывая глаза, не желая разбудить Нори. Со времени гибели матери никто так не ухаживал за ней. Кем он был ей, другом? Старшим товарищем, кем-то большим?

В пещере послышались неторопливые увесистые шаги. «Кто может столь безбоязненно входить в пещеру к Дракону?» — удивленно подумала Шелли. Норильярд мигом встрепенулся, очнувшись от сна. Шелли знала, первым делом он посмотрел на неё, лишь потом на незваного гостя.

— Милсдарь Дракон стережет свой обед? — услышала Шелли грубый низкий голос. Она была уверена, что где-то уже слышала его прежде.

— Чего тебе, чернец? — тон Дракона не сулил монаху ничего хорошего. «Тот самый, что отказался нас спасти!» — Шелли чуть не вскочила с постели, но вовремя сдержалась. Если бы монах увидел, что она очнулась — он бы наверняка не стал открыто беседовать с Драконом.

— Ну, друг мой, зачем так грубо? — издевательским тоном переспросил монах. — Есть дело! Соседняя деревушка задерживает плату — неплохо бы подпалить заблудшую овцу! — монах плотоядно усмехнулся.

— Разбирайся сам! — огрызнулся Норильярд.

— О! — протянул монах. — Какие мы грозные, какие мы важные! Ха-ха! — в следующий миг выражение лица с добродушного сменилось на угрожающее. — Смотри, как бы чего не случилось с твоей юной подстилкой!

— Убирайся прочь! — взревел уже не Норильярд — Дракон.

Судя по шуму, он вытеснил монаха наружу. Шелли открыла глаза.

Дракон грудью загородил толстяку проход, но ни пламя, ни когти, ни шипастый хвост не могли причинить чернецу вреда! Шелли остро ощутила горечь могучего товарища, бессильного что-либо противопоставить гаденышу.

Злость придала ей сил. Еще не осознавая до конца, что будет делать, Шелли взяла меч Дракона…

Монах, нахально скалясь, пробормотал что-то и выбросил руку вперед, в сторону Нори. Облачко зелёно-коричневого тумана окутало голову Дракона. Монах закудахтал от смеха, наблюдая, как его противник корчится в муках. Норильярд не выдержал пытки и, приняв человеческий облик, упал на каменный пол.

Неторопливой походкой победителя подошел монах и зло сплюнул на поверженного противника.

— Ты будешь делать то, что тебе велят, ничтожная ящерица!

Толстяк наклонился над Норильярдом, с силой ударил ногой в живот, затем схватил толстой рукой за щеки, повернув голову Нори к себе.

— Ты никогда не будешь свободен! — торжествующе проговорил монах, — Нико…

Остатки слова растворились в утробном бульканье. Монах удивлённо взглянул на торчащее из брюха остриё меча и рухнул, заливая пол кровью…

— Тебе полегчало? — поинтересовался Нори, когда из кустов перестали доноситься звуки рвоты.

— Кажется… — Шелли с трудом выбралась из-за куста ежевики, где осталось содержимое её желудка. — Я убила человека… Теперь я убийца! — в её глазах застыл ужас и обречённость.

— Шел, ты не должна расстраиваться, ведь ты не сделала ничего плохого! — попытался утешить её Нори.

— Убийство — всегда зло! — убежденно ответила Шелли.

Пещеру очистили, а тело монаха Дракон сжег. Запах всё равно не выветрился, поэтому они сидели снаружи.

— За ним придут другие! — сказал Нори. — Шел, послушай меня, уходи. Меня они не убьют — я им нужен, а ты… — он неловко замолчал.

— Думаешь, я тебя брошу? — Шелли удивленно посмотрела на друга. — Ни за что! Пусть приходят!

— Развоевалась… — Нори хмыкнул: — А как же «убийство — это зло»?!

— Он сам нарвался.

— Их не один десяток, и все владеют оружием или магией — нам не справится… — печально возразил Дракон.

Шелли понимала, что он прав, но упрямо стояла на своём.

— Вот если бы… — начал было Нори. — Нет, это слишком!

— Начал — говори! — встрепенулась девушка.

— Я не знаю… То есть я не уверен… что у меня выйдет…

— Что — выйдет?

Под её испытующим взором Норильярд не мог не ответить:

— Сжечь весь их монастырь! Там их сила, там и мой «ошейник»… Да они и не ждут нападения!

— Ты… Ты врал мне, когда говорил, что не можешь на них нападать, нет? Или ты думаешь, что мне удастся прокрасться туда и устроить пожар? — недоумённо переспросила Шелли.

— Просила рассказать, а сама мне рот затыкаешь! Что за глупость такая эти людские привычки!

Шелли удивлённо и недовольно примолкла.

— Извини, погорячился… — покаянно промолвил Нори. Раскаянья в его голосе слышно не было, но Шелли решила не обижаться — не тот случай. — Так вот, есть способ, который может сработать, но рискуем мы оба…

— Так чего же мы ждём? — нетерпеливо воскликнула девушка.

Одно дело — летать на Драконе, и совсем другое — слиться с ним воедино. Что и как сделал Норильярд, сославшись на какую-то память крови, Шелли не запоминала. Главное — это непередаваемо прекрасное ощущение полёта. Воздух вихрился упругими потоками под крыльями Дракона, её крыльями! Норильярд забился в глубь своей сущности, теперь Шелли повелевала этим удивительным существом…

— Аргх! — пророкотала она. В ночное небо вырвался сноп пламени.

«Удивительно!»

«Не балуйся, мне ещё дорого это тело!» — теперь с Нори они общались мысленно. Да что там, они были едины! Сначала это было чудовищно трудно, непривычно. Не зря Норильярд предупреждал, что оба могу сойти с ума, не пережив шквал взаимных эмоций и ощущений…

Пережили.

«Мы просто уже безумны, терять-то нечего!» — иронично отметил Норильярд.

Глаза дракона видели в темноте, огромное тело уверенно парило в небесах, и Шелли заставляла его крутиться и кувыркаться. Поначалу Норильярд перехватывал «управление» на себя, когда Шелли чуть не роняла их «общего» Дракона. Но затем девушка освоилась и чувствовала себя в небе так, словно всю жизнь летала…

«Я постараюсь забраться как можно дальше, будь мила, не делай глупостей. Смерть здесь — это, скорее всего, смерть для нас обоих!» — в последний раз предупредил Нори, прежде чем раствориться в глубинах общего «Я».

Теперь Шелли была полноправным владельцем Дракона. Нет, она была Драконом!

Деревянные монастырские постройки жадно пожирало пламя… Кричали горящие монахи, пахло палёным мясом. «Приятный запах» — отметила Шелли-Дракон и устрашилась собственных мыслей.

В небольшом дворике монастыря Дракону было тесновато, но он осатанело крутился, плевался огнём, сбивал противников с ног лапами и хвостом…

Вдруг, как из-под земли, возник старенький сухонький служитель в снежно белом одеянии. Он что-то кричал и вытягивал перед собой руку…

Что в ней было зажато? Шелли-Дракон не разбиралась — она испепеляла врагов.

— Не-е-ет! — завопил загоревшийся «белый» монах.

«Не-е-ет!» — донеслась мысль Норильярда из глубин подсознанья.

«Что-то не так?» — встревожилась Шелли.

На месте гибели монаха закрутилась стремительно разрастающаяся огненная воронка, пожирающая все вокруг. Горели бревна, тела, земля, даже кровь — и та вспыхивала ярким пламенем и словно растворялась…

Шелли-дракон попыталась взлететь, но крылья больше не слушались её. Точно во сне, наблюдала она, как могучее тело Дракона затягивает в полыхающий провал…

В последний миг, когда до ужасной всепоглощающей воронки оставались какие-то дюймы, Норильярд мощным импульсом заполнил сознание дракона, вытесняя Шелли, заслоняя её собой…

Селяне могли бы жить, не платя никому подати, но… Не сложилось. Нашелся кто-то, предложивший восстановить монастырь, и нашлись чудом спасшиеся монахи… Святые люди сообщили, что непорочная дева, посланная с небес Вседержителем, не была принята на своей родине, была изгнана, приняла постриг, а потом и мученическую смерть, защищая храм от посягательств ужасного Дракона.

В честь подвига этого был назван заново отстроенный монастырь…

Теперь знают селяне, что любой из них может служить святому делу, подражая примеру святой Шелли Драконоборской… За такие чудеса и подать платить не стыдно…