Перекрёсток

… Солнце уж клонилось к закату и едва проглядывало через серые груды облаков, когда деревья, наконец, расступились. Лес остался позади, но вместо гостеприимных ворот славного города Лыкова перед Ильей распростерлась какая-то на редкость мрачная и неуютная пустошь. Сивка сделал еще несколько шагов и остановился, с подозрением разглядывая подернутое сероватой дымкой поле.

— Да, паршивое место, — согласился с конем Илья. – Похоже, нет здесь никакого Лыкова. Заблудились мы с тобой Сивка…

Сивка кивнул головой и тяжело вздохнул. Настоящим вещим богатырским конем он не был, говорить не умел, и поддерживать беседу мог только с помощью жестов и междометий.

— Заблудились мы с тобой, Сивка. Но, — не беда. Любая дорога хоть куда-нибудь, да ведет. Главное, — не оставаться на месте. Стоя-то мы точно никуда не доедем.

Снова кивнув в знак согласия, Сивка двинулся через поле, тяжело впечатывая в жухлую траву свои огромные копыта.

Едва заметная, заросшая до последней крайности дорога вела в сторону одиноко стоящего посреди пустоши сухого дуба. Дуб же был необычайный: не то, чтобы очень большой, но ощутимо древний, с невообразимо уродливым раздутым стволом и простертыми к серому небу узловатыми голыми ветвями. В общем, мистический был дуб…

Засмотревшись на дуб, Илья только в последний момент заметил, что именно возле этого дерева предательский лже-Лыковский тракт пересекается какой-то другой дорогой. Тоже, впрочем, заброшенной и непроезжей. Непохоже было, чтобы она вообще использовалась в этом столетии.

Илья остановился и по богатырскому обычаю глубоко задумался. Не столько даже над выбором направления, сколько, так, – вообще… Над горемычной долей странствующего витязя. В принципе, традиция также требовала прочесть надписи на камне, но, как раз, с этим-то пунктом и был облом. Камень-указатель на перекрестке, — как тому и полагалось быть, — присутствовал. Но решительно никаких надписей на нем не наблюдалось. Илья затруднился.

Сивка фыркнул и вопросительно скосил глаз на всадника. Он был прав. Раздумья – дело благое, но надо же было и что-то решать, пока не стемнело. Илья спрыгнул с коня и двинулся к камню. Логика подсказывала, что какие-то надписи на нем, все-таки, должны иметься. Не даром же он здесь стоит? Другой вопрос, что буквы могли зарасти мхом.

Тщательно присматриваясь, соскабливая в подозрительных местах лишайник и тихо ругая местные власти, доведшие дорожное хозяйство до столь плачевного состояния, Илья двинулся вокруг камня. Надпись он, в конце концов, нашел, но только одну и в высшей степени странную. «Куда ни пойдешь, ничего не найдешь, а камень сей сдвинешь, на месте умрешь», — гласила она.

— Тоже — поэзия… — констатировал Илья. – Вот, Сивка, ежели бы мне такой талант богами был даден, как сочинителю сих виршей, разве ж таскался бы я с тобой по лесам этим постылым? Нет… Сразу повесился бы.

Сивка кивнул. Убожество рифмы и размера было понятно даже ему. Илья же, прислонившись к странному валуну, задумался снова. Уже крепче.

— Эх, грехи наши тяжкие! — сказал богатырь минуту спустя и решительно навалился на камень плечом. Камень не шелохнулся, зато, откуда-то сбоку раздалось громкое карканье. Илья оглянулся.

— Это ты зря затеял, — прокаркавшись, сообщил здоровенный, каких не бывает, ворон. Ворон величественно восседал на ветке сухого дуба. Как и когда он туда попал, Илья не заметил.

— Почему? – поинтересовался витязь, прекращая бесплодные усилия.

— Ну, во-первых, не сдвинешь, и не пытайся, — ответила птица. — А, во-вторых, — там же написано: «не влезай, убьет».

— Второе противоречит первому, — заметил Илья. – Если бы камень нельзя было сдвинуть, то высекать на нем предупреждение не имело бы смысла.

Ворон не ответил, только перемялся на ветке и каркнул. Было ли это знаком согласия или протеста, Илья не понял. Леший разберет интонации вещих воронов.

— Вот, и тебя, дурака, сюда сажать никто не стал бы, если б камень не сдвигался, — добавил он, возобновляя натиск.

Как Илья и надеялся, на «дурака» ворон обиделся.

— Да, ты хоть знаешь, кто и с какой целью начертал на камне сие предупреждение?! – возопил он, перелетев с дуба на валун. – Знаешь ли ты несчастный, что ждет пренебрегшего им?!

— Нет, — отдуваясь, признался Илья. В невозможности одолеть камень дурной силой он уже убедился и, теперь, решал, что делать дальше.

— Нет, — повторил он. — Не знаю, и не вижу иного способа узнать, кроме как своротив эту проклятую каменюгу… Или, может быть, ты мне расскажешь?

Ворон будто того и ждал. Поболтать он был явно не дурак. Правда, лишь затем, чтобы блеснуть красноречием и эрудицией. Как Илья и ожидал, сказать что-либо по существу вопроса ворон не мог. Это, впрочем, было общим пороком всех когда-либо встречавшихся Илье хранителей тайного знания.

Не заставляя просить себя дважды, птица снова взлетела на дуб и оттуда, как с трибуны, принялась грозить какими-то неопределенными бедствиями Илье, а, затем, постепенно поднимая ставки, — всей волости, княжеству, Руси и, наконец, человечеству в целом. Исчерпав эту тему, ворон перешел к более общим вопросам и, не касаясь уже конкретного камня, заговорил о старинных примерах гибельных последствий кошачьего любопытства и человеческой гордыни.

Илья решил стащить камень с места конем, и, теперь, соображал, как ловчее примотать его ремнями к седлу. Ворон отвлекал. Кроме того, уже окончательно ясно стало, что ничего полезного он не скажет. Даже если его обозвать дятлом. Илья стал вытаскивать из саадака лук. Ворон все понял и исчез.

***

Илья уже почти управился с ремнями, когда на сцене обозначилось новое действующее лицо. От опушки леса через поле к Илье шагал человек. Во всяком случае, гуманоид. Толком разглядеть его не получалось. В сгущающихся сумерках можно было разобрать только, что одет незнакомец в защитного цвета плащ с капюшоном, и за спиной у него, вроде бы, виднеется лук. Илье это не понравилось. Ожидая дальнейшего развития событий, для вида он продолжал возиться с упряжью, но старался при этом держаться так, чтобы между ним и лучником постоянно находились либо дуб, либо камень, либо конь.

Зелено-крапчатая фигура приближалась, и скоро стало заметно, что владелец плаща высок, строен, и лук у него имеется в самом деле. В руках, впрочем, у незнакомца не было ничего, и держал он их на виду. Илья вышел из-за крупа коня и стал ждать.

— По поводу камня? – спросил витязь, когда гость, остановившись в нескольких шагах, приветствовал его скупым, коротким поклоном.

— Да, — спокойно подтвердил незнакомец. Голос у него оказался приятный и музыкальный. Капюшон он снял, и Илья увидел длинные светлые волосы и острые уши. Тоже длинные.

— Ну, и? – не удивился Илья. – Почему я не должен его трогать? Только коротко и по делу. Не досуг мне сейчас, как видишь.

Вообще-то, Илье полагалось бы обомлеть, встретив во Владимирских землях говорящего по-русски эльфа. Тем более, эльфа должно было смутить то, что Илья вел себя так, будто дивный народ бродил по Руси табунами. Однако и эльф был, явно, не пальцем делан. Даже бровью не повел, подлец.

— Истинно говорят, — торопливы люди, ибо живут кратко, — улыбнулся он. – Но, ты прав, — не пристало двум благородным воинам кашу по тарелке размазывать. Потому, всякую дребедень о молодости человеческой расы, о ее неготовности воспринять мудрость тысячелетий, о том, что людям для их же блага лучше оставаться в неведении относительно некоторых вещей, в общем, всякую стандартную ерунду мы опускаем, и переходим непосредственно к выводам.

— Ага, — заинтересовался Илья. – И каковы же выводы?

— А выводы просты, — с готовностью ответил эльф. – Вали своей дорогой, смертный. Вали, пока цел. Вот и все выводы.

Выводы Илью, в целом, устраивали. Он кивнул и взялся за саблю. Но его собеседник, как оказалось, переходить от слов к делу не спешил. Снисходительно скалясь, эльф удобно прислонился к дубу, всем своим видом показывая, что драка может и подождать.

— Посмотри на это под таким углом, человек, — заговорил остроухий снова. — В запертом сундуке…

— Погоди, — прервал его Илья. – А если я «козлом» обзову?

— Не поможет, — отрезал эльф, не сбиваясь с мысли. – И так, в запертом сундуке может сидеть огромный паук, но может лежать и золото. Есть смысл рискнуть, и открыть его. Но под этим камнем, как ты прекрасно понимаешь, золота нет. Клады не скрываются под приметными валунами, украшенными интригующими надписями. Значит, ты ищешь паука. А мудро ли это?

Илья имел особую точку зрения относительно мудрости и глупости, но тратить слова не стал, а, вместо этого, убрав саблю в ножны, пожал плечами и хлопнул ладонью по необъятному крупу Сивки. Конь рванул. Камень вздрогнул. Эльф тоже. Илья оглянулся на него, убедился, что дивно’й нападать не собирается, и стимулировал коня вторично. Сивка уперся, налег, и камень покачнулся.

— Эх, — обрадовался Илья. – Пошла… Ой, мать!

Третий рывок Сивки оказался роковым для ремня. Путы лопнули. Камень устоял. Эльф сразу же прилепил на место снисходительную ухмылку и нехорошо оживился, даже от дуба отлип. У него оставалась еще масса вопросов, и экономить их он не собирался.

— А тебе не приходит в голову, смертный, что, пытаясь своротить эту глыбу, ты идешь на поводу у неких сил? Не приходит в голову, что они намеренно манипулируют тобой, соблазняя загадкой? Что ты делаешь именно то, чего от тебя и ждут? Что кому-то очень нужно, чтобы ты сдвинул этот камень?

— Приходит. Давно уже приходит, — согласился витязь. – Но ты лучше скажи: лопата есть? А то здесь подкопать придется, а у меня только совочек походный. Неудобно.

Илья вытянул из притороченного к седлу чехла саперную лопатку и показал ее эльфу. Эльф видел подобный инструмент впервые в жизни, и скрыть этого не смог.

Ударил Илья внезапно и почти без размаха. Лезвие прошло сквозь призрак, не встретив сопротивления. «Эльф» поплыл и распался.

— Только круглый дурак купится на такие паленые иллюзии, — сообщил богатырь камню.

Сивка язвительно фыркнул.

— Ну, да. Ну, да… Дурак я, хоть и не Иван… Еще по ворону должен был догадаться… Хе! Ворон, эльф, а что еще?

Илья сел на землю, сомкнул веки и сконцентрировался, очищая сознание. Затем, отметая наваждение, резким движением развел руки. Осмотрелся.

Пустошь неуловимо изменилась. Теперь, даже в сгустившихся сумерках, она выглядела не мрачной, а… скучной. Чудовищный сухой дуб превратился в невысокий чахлый клен. Исчезла давящая тишина: зашелестела на ветру листва, в лесу застучал дятел. Появились комары. Илья прихлопнул.

Камень остался прежним. Другими стали надписи. Теперь они гласили, что в шести верстах на запад находится Лаптево, а в одиннадцати на восток – какие-то там Великие Бодуны. Лыков же, как выяснилось, располагался сорока верстами южнее.

— Ага, — понял Илья. – Действительно – Лыковский тракт. Ехал я, стало быть, правильно. Просто не в ту сторону.

Илья поднял лопатку, и стал копать.

***

— Фу… Ну, вот, Сивка, теперь только толкнуть. Даже без тебя управлюсь. Хе! А прикинь: толкну, а оттуда воевода! Руки костлявые ко мне тянет и завывает так страшно-страшно: «Отдай мои десять гривен, отдай мои десять гривен… за повреждение дорожного указателя!» Хе! Не смешно тебе, Сивка? Эт потому, что уже ночь. Луна, вон, какая бешенная. И волки воют… Шучу, шучу, Сивка. Не волки. Эт просто комары здесь такие, мать их… трансильванские…

Илья убрал лопатку в чехол, тщательно отряхнул колени, натянул снятую, чтобы не мешала работать, кольчугу. Нахлобучил шлем. Отцепил от седла щит. Прицепил щит обратно. Вынул из петли топор. Посмотрел на Луну. Понял, что тянет время.

Камень не упал от первого толчка. Не упал он и от второго, и Илья уже опасался, что придется ему снова браться за лопатку, когда валун, наконец, уступил богатырской силушке и неохотно откатился в сторону.

…По покрытым фосфоресцирующей плесенью ступеням, круто уходящим в темноту и смрад подземелья, Илья спускаться не стал. Не пришлось. В темноте провала уже звучали уверенные шаги. Пренебрегая преимуществами боя в подземелье, враг поднимался к Илье сам. Шаги приближались, гремели, гудели, запах свежей могилы ударил в ноздри, тень нашла на Луну, закричала ночная птица, ледяной ветер пронесся над полем, взвыл, запутавшись в ветках клена.

Сивка заржал в ужасе и с топотом канул в ночь, как в омут.

В глубине коридора замерцало голубоватое пламя, и гулкий голос кощея возгласил первое заклинание.

***

Луна давно села, звезды скрывались в облаках, и Илья даже не пытался разглядеть дорогу, привычно полагаясь на ночное зрение Сивки. Слева и справа ели возвышались двумя стенами непроглядного мрака, и лишь высоко над своей головой витязь угадывал полоску ночного неба. Иногда на нем вспыхивала и тут же испуганно гасла звезда. А иногда из-за деревьев Илье начинали подмигивать какие-то красные огни.

— Одного я не могу понять, Сивка, — куда ж мой топор-то подевался? Всю гробницу облазил, — нет топора! Сожрал он его, что ли?

В лесу ухало и стонало, за Ильей увязался какой-то бездельник-леший, но Сивка даже не вздрагивал, а лишь угрюмо переставлял ноги. Ему было очень стыдно.

— А ты тоже молодец, — утешил его Илья. – Перед позорной ретирадой своею, ты, брат, такую кучу успел накласть… Хорошую, в общем, кучу. Душевную. Если б кощей в ней не оскользнулся, да в нее же спиной не хлопнулся, — худо бы мне пришлось. А тут, пока он из всего этого, стало быть, выбрался, да пока весь род лошадиный разматерил… Эх! Да, ведь, еще как разматерил-то! Заслушаешься! Мастер… Ну, вот, тут, стало быть, я саблю-то подобрать и успел. Да.

Сивка фыркнул.

— Ничего смешного, — назидательно произнес Илья. – Куча тоже бывает к месту. Если, конечно, накладена с душой, не абы как… Да и сам ты вовремя подоспел… Кстати, видел, как он меня о клен головой стучал, или это еще до тебя было?

Сивка вздохнул.

— …Вот и я думаю, — хорошо, что там все-таки клен, а не дуб оказался. Хуже было б, если б дуб…

Илья со стоном зевнул. Сон, старательно отгоняемый разговором, все-таки одолевал. А спать было нельзя. Предстояло сделать еще многое. Предстояло доехать до Лаптево, собрать мужиков и построить их на великие дела. Тушку кощея необходимо было кремировать на осиновых дровах, размешать пепел с солью, закопать, и послать кого-нибудь за волхвом, способным наложить на камень новые чары. Перечисленные меры не могли убить кощея совсем, но должны были оттянуть его возвращение на многие десятилетия. Может быть на целый век. А может быть, и больше, чем на век.

Склеп также не худо было бы разрушить. Хотя, пользы от этого было немного. Восстановив свое тело, кощей заново возводил и свое жилище. Столь же загадочным образом, не покидая могилы, возвращал он себе и меч. А уж тогда… Для хитрого колдуна не составляло труда найти дурака, который, польстившись на посулы, отваливал камень. И начинал кощей чинить всяческие злодейства на земле русской. Пока его не убивали обратно.

— Ы-ы-ы-аххх… Сивка… А, ведь, интересный нам кощей попался. Необычный. Мог же он просто написать на камне «здесь злата нет». Так, первый же дурак… Или девку сисястую сочинить, «отдамся, мол, добрый молодец, если камень отвалишь…» Тоже дешево и сердито. Ан, нет! «Умрешь». Разговоры всякие премудрые. Иллюзии-то, смотри, какие развел… Явно, не случайного человека искал. Воина. Чтобы, стало быть, посложнее…

Сивка неопределенно повел ушами. Мало ли.

— Вот, и я мыслю: в следующий-то раз он поумнее будет. Простенько пойдет, без этого всего выпендрежа… Чтоб наверняка.

***

Холод пробрал Илью до самых костей. Чувствовал он себя так, будто провел целый день в седле, затем полночи долбил землю короткой неудобной лопаткой, а еще затем его долго били. Вынырнув в очередной раз из липкой и мучительной дремоты, Илья вспомнил, что и в самом деле дрался, а до того копал, а до того… И еще, что с полудня он ничего не ел.

Сивка стоял на околице села. Конь тоже чувствовал себя так, будто с него не слезали целый день, и во рту у него за все это время не побывало ничего, кроме невкусного кощеева уха.

Среди серых приземистых изб в разнобой горланили петухи. Восток мутно розовел. Собирался дождь. Начиналась осень. Справа, из высокого бурьяна тянуло луком и перегаром. Там, привольно раскинувшись, отдыхал дородный, благообразный селянин. Ему было тепло и хорошо.

— Ага, — догадался Илья. – Это мы, стало быть, не в Лаптево, а в Бодуны заехали… Вот, как…

Сивка покачал головой и фыркнул.

— А здесь ты не прав, Сивка, — не согласился Илья. – Глубоко неправ, можно сказать, принципиально. Не в том дело, что свернули мы не туда. Если хочешь знать, все эти перекрестки, развилки – иллюзия. Мираж. Нет никаких перекрестков. Дорога всегда одна. Просто, каждому — собственная. Кто-то, может быть, так, прямиком, в Лыков бы и доехал, а мне, стало быть, дорога легла к кощею в логово. А потом в Бодуны. На то я и герой.

Сивка повел ушами и скосил на Илью глумливый глаз. Илья проигнорировал.

— И ничего не поделаешь, — продолжил витязь. – Ничего с этим, Сивка, не поделаешь. Не могу я свернуть. И ты не можешь. Вот, от кощея ты, к примеру, куда бежал? Сам не знаешь куда. А прибежал куда? Обратно же к камню и прибежал. Потому, что конь ты боевой и дорога тебе, стало быть, на битву. Нет для тебя дорог, что бы от кощеев вели.

Сивка задумался.

— Вот, так и мне, — вздохнул Илья. – Вот и мне никуда не деться от этих Бодунов. Я уж и так, и эдак, сам знаешь… Десятой дорогой… Кремень… Без страха и упрека… Но… Стена! Понимаешь, Сивка, стена! Не объехать. Только рассол и спасает… Ну, пошел.

Сивка пошел.

Илья въехал на улицу, где Сивку из укрытий немедленно облаяли дурные деревенские псы. Ранняя, заспанная баба с коромыслом вылупилась из-за плетня на витязя, воспряла и, как могла, прикинулась красной девицей. Илья отвернул от бабы левый, побитый кощеем, профиль и, как умел, прикинулся добрым молодцем.

— Так что, думаю, не поумнеет наш кощей, — закончил он, обращаясь к Сивке. – У него, видно, тоже одна дорога. Из склепа. Через труп витязя. Не устроит его другой труп.

Надо было искать старосту.

Игорь Край (2005)