Сага об Ульрике

Бой я начинал во всей красе. На голове блестел стальной шлем, добытый дедом в долгом южном походе. Такого шлема не было ни у кого в хирде*. По форме, как половина яйца, с бронзовыми нащечниками и козырьком в два пальца шириной. Когда-то шлем украшал еще и пернатый гребень, но его разбил вражий меч еще на голове деда.

Тело мое укрывала вороненая кольчуга двойного плетения, выкованная Асгейром Черным. Вообще-то старый Асгейр был рыжим, пока не поседел, а Черным его прозвали за то, что он воронил всю броню, которую ковал. И крепче его кольчуг не было. Я купил свою, когда разбогател после похода на Хольмистейн. Тогда же я купил себе фриттский меч. Его мне ковал Хьярти Медведь. Он ковал меч для моей руки больше года и взял за клинок столько серебра сколько тот весил. Но клянусь, я ни разу не пожалел о покупке. Мой меч вскоре прозвали Кровопийцей, и это было достойное имя.

Я стоял справа от конунга** Рагнара Двубородого и смотрел поверх щита на воинов Ульвара Высокого. Большинство из них я знал очень хорошо. Некоторые были моими друзьями. Не удивительно, если знать, что Ульвар и Рагнар были лучшими друзьями и двенадцать лет рубились бок о бок. Их дружины ходили в совместные походы и вместе пропивали добычу.

Теперь же я стоял над трупом Рагнара Двубородого. Топор тянул усталую правую руку вниз. Топор, а не меч. Потому что Кровопийца увяз в теле Торвара. Он попытался оттянуть мой щит и ударить топором. Времени нанести рубящий удар не было, а потому я проткнул Торвара насквозь. Упал он неудачно, прямо на меня, и вывернул своим весом рукоять меча из моей ладони. Я не успел даже наклониться за Кровопийцей, как на меня бросился молодой Эйнар. Первые его удары я отражал щитом пытаясь улучить минутку и вытащить из петли на поясе топор. Но Эйнар был быстр и не давал мне времени. Я плюнул на топор и, увернувшись от очередной атаки, ударил краем щита паренька в голову. Целил в челюсть, но он начал пригибаться, и я попал ему в висок. Был бы у Эйнара шлем — он бы имел шанс. Но род его был небогат, и вооружение у парня было самое простое. Когда-то я думал посвататься к его сестре Уне, но мать меня переубедила родниться с их бедным родом. Ради Уны я пытался пощадить Эйнара — не вышло.

Потом был еще кто-то, чьего лица я не разобрал. Я сбил его с ног щитом и несколько раз рубанул топором. Бой продолжался. В щите прибывало дыр. На кольчуге появились свежие царапины. Правая рука была в крови по локоть. Я убил троих и ранил как минимум двоих. Кто-то может скривиться, что трое — это не достижение для воина, но против нас стояли хирдманны Ульвара Высокого. Такие же волки, как и мы. И бой вышел равным.

Потом Рагнар упал навзничь с разрубленной грудью, запрокинув к небу рыжую бороду, разделённую толстым шрамом на подбородке. Я увидел это и в два прыжка встал над телом конунга. И лишь тогда осмотрелся и заметил, что вокруг наших не осталось. За моей спиной еще стучало железо, но справа и слева были лишь враги. А прямо напротив меня стоял Ингольв… В наших хирдах шутили: если торопишься в Вальхаллу *** — вызови на поединок Ингольва.

Я стоял над трупом РагнараДвубородого, прикрываясь разбитым щитом и держа в опущенной руке топор.

— Рад, что ты еще жив, Гардисон, — улыбнулся Ингольв, скрещивая перед грудью меч и топор.

— Хотел сам меня прикончить, Гардисон? — оскалился я в ответ, благодарный в душе за передышку.

* дружина викингов, хирдманн — дружинник

** Верховный правитель викингов (король, князь)

** *Рай в верованиях древних скандинавов. Дворец верховного бога Одина, где живут герои, павшие в бою.

— Надеялся, что после смерти Рагнара ты сложишь оружие, — объяснил мне брат.

— А ты бы сдался?! Я буду сегодня пить с богами! Так давай же порадуем Одина, брат.

— А где Кровопийца? — спросил Ингольв. Он знал, что с топором я не так ловок, как с мечом.

— Где-то в туше Торвара! — рассмеялся я. — Возьмешь его себе… если выживешь.

Разговор мне надоел, и я бросился на брата. Он увернулся от моего удара и резанул меня по ноге чуть выше колена. Я устоял и ударил с разворота щитом. Эйнар был не первым, кого я убил таким ударом, но Ингольв был не так прост. Он отпрыгнул и умудрился рубануть меня по груди. Кольчуга выдержала, но я зацепился ногой за труп и упал. Закрылся щитом, ожидая удара.

— Вставай, Гуннар! Валькирии смотрят на тебя!

Встал я не без труда. Раненая нога подламывалась, но насмешка в голосе Ингвальда меня подстегнула.

— Великий Один, — зашептал я. — Обрати на меня свой взор. Приходит мой последний миг. Я встречаю его с оружием в руках. Я бьюсь во славу твою. Прими меня в свои чертоги! Дай мне место меж достойных!

Я не был берсеркером*, и сила Одина не могла снизойти на меня. Но и простая молитва укрепила мои члены и дух. Я словно наяву увидел валькирий возносивших моих храбрых товарищей в Вальхаллу.

Моя атака была настолько свирепой, что Ингольв отступил. Под его ответными ударами мой щит рассыпался окончательно, и я взял в левую руку нож. Теперь на победу не было ни единого шанса. Но я бросался на брата, как безумный. Мой нож дважды высекал искры из его кольчуги…

А потом мой взор затмила ослепительная вспышка и под ноги легла гладь радужного моста. Я сделал шаг и вокруг загрохотало. Я шагнул снова и порыв ветра едва не сдул меня в пропасть. Третий шаг и рог Хеймдалля** возвестил о начале Рагнарёка***. Я сделал еще один шаг и упал в белое-белое ничто.

Я лежал на холодной земле, и яркий белый свет норовил выжечь мои глаза. Холодные, как дыханье Хелль****, капли падали на мое лицо. Я приоткрыл глаза, но не увидел ничего, кроме белой круговерти. Попробовал пошевелиться и не смог. Если бы я мог то зарыдал бы. Радужный мост обломился под моими ногами, и я угодил в Нифльхель*****. Чем не угодил я Одину?!!

— За что?! — вырвался хрип из моей груди.

Надо мной что-то пискнуло, а потом темное заслонило белую круговерть. Похоже, старуха Хель пришла собрать добычу. Если бы я мог шевелиться, то бросился бы в бой, но смог лишь оскалить зубы в яростной гримасе.

— Рангхильд! Здесь один живой! — закричала кому-то Хель.

Меня пронзили две мысли, одна дурней другой. Первая: «Кто же смог попасть живым в ее мрачное царство?» И вторая:«Никогда не думал что у смерти такой приятный голос».

Я зажмурился и снова приоткрыл глаза. Хель почему-то раздвоилась. Я ощутил прикосновения даже сквозь кольчугу.

— Исгерд, помоги мне его поднять, — сердито сказала Хель совсем другим, но тоже весьма приятным голосом.

* Отмеченные Одином воины, полулюди-полузвери (медведи, волки). Исторические берсерки перед боем оглушали себя наркотическими средствами, становились нечувствительными к боли.

**бог древнескандинавского пантеона

***Конец света в верованиях скандинавов.

****Синекожая великанша, владычица царства мертвых.

***** Ледяной ад.

— Мы не справимся, — жалобно возразил первый голос старухи. — Он примерз к мертвым и к земле! Нам не спасти его.

— Заткнись и помогай! — закричал второй голос. Что-то захрустело, и я поплыл вверх. И тьма окутала меня.

Очнулся я во тьме. Было тепло, сухо и пахло жареной рыбой. Я попробовал пошевелиться, и накатила дурнота. Кажется, я застонал.

— Рангхильд! Он очнулся! — раздался знакомый мне голос.

Я приоткрыл глаза и заморгал. Сначала я вновь увидел темное пятно. Но по мере того как я усиленно моргал и щурился тень посветлела и обрела форму. Спустя какое-то время я увидел над собой лицо молодой женщины. Довольно милое, хоть и простоватое на мой вкус.

— Ты слышишь меня, воин? — спросила меня женщина. Ее голос я тоже узнал. Вечность назад мне казалось, что это кричит надо мною Хель. Что ж, если это Нижний мир, то тут не так и плохо.

— Где я? — мой хрип показался вороним карканьем.

— Ты в моей усадьбе. Меня зовут Рангхильд. Я хозяйка усадьбы и вдова Вагни Торольфсона. Он сражался в хирде конунга Рагнара Двубородого. Ты знал его?

Я напряг память. Рагнар что-то говорил о том, что мы будем драться недалеко от дома какого-то хирдманна, но я тогда не особенно этим интересовался. В тот момент я больше заботился о том, чтобы отговорить конунга от безумной затеи с битвой. Да и Вагни я не помнил. Очевидно, он был из недавно принятых в хирд. За последние полгода Рагнар набрал три сотни новых людей. И у меня не было желания знакомиться с вчерашними земледельцами.

Сообразив, что вдова все еще ждет ответа, я чуть мотнул головой. Наградой мне стала очередная волна дурноты и расплывшееся в светлое пятно лицо хозяйки. Я поморгал. Это помогло. Я вновь смог различать черты ее лица.

— Мы с моей сестрой Исгерд искали его тело после боя, но так и не нашли, — грустно сказала женщина. Улыбнулась и добавила: — Зато мы нашли тебя.

— Где Ульвар, — спросил я. Этот вопрос мне дался легче, чем первый.

— Он уплыл из фьорда. После битвы в его хирде начались раздоры. Ульвар запретил хоронить павших бойцов Рагнара. Ингольв Оберучный воспротивился этому решению, и между ними едва не дошло до мечей. В конце концов, Ингольв собрал всех недовольных ярлом и уплыл на одном драккаре*. Ульвар хотел его догнать и убить, но Викар Старый уговорил его отпустить смутьянов. Ярл собрал уцелевших, похоронил своих мертвых и уплыл в Снорриун.

— Что со мной? — мой голос окреп и уже походил на прежний.

— Ты был ранен. У тебя разбита голова и порез на ноге. Ногу я зашила… С головой хуже. Я боялась, что ты не выживешь. Но видно кто-то из богов вмешался и спас тебя.

— У меня крепкий череп, — попробовал я пошутить.

— Не знаю насколько он крепок, — не приняла шутку Рангхильд, — но кость была проломлена и я видела твои мозги.

От этих слов у меня к горлу подкатила тошнота. Ингольв бил насмерть. Что ж, на его месте я бы тоже не сдерживал удар. Значит, выжил я и впрямь по воле богов.

— Спи тебе надо отдыхать, — сказала женщина, и я провалился в беспамятство.

* Боевой корабль викингов.

*****

Когда я вновь очнулся, рядом никого не оказалось. Я попробовал шевельнуть рукой. О, чудо! Пальцы послушно сжались в кулак. Я пошевелил ногами. Правую пронзила боль. Но это была славная боль. Боль честной раны. Совсем не та тоскливая дурнота пополам с беспамятством, что грозила мне от дыры в левой половине головы. Я попробовал ощупать эту рану, но смог донести руку лишь до груди. Проклятье! Я был слаб как дряхлый старец! От усилий меня затрясло.

— Что с тобой?! — ко мне подбежала молодая девка смутно похожая на Рангхильд. Видимо ее сестра, понял я. Как же ее зовут? Что-то холодное… ледяное. Исгерд!

— Воды, — попросил я.

— Сейчас. Лежи, не двигайся.

Девка принесла мне ковшик воды и, приподняв мою разбитую голову, помогла напиться. Вода лилась в мою пересохшую глотку. Пару раз я едва не захлебнулся и насквозь промочил бороду. Напившись, я откинулся на лавку и прикрыл глаза.

Хлопнула дверь, и потянуло морозным воздухом. Похоже, пришла зима. Сколько же я провалялся? И как меня кормили? Что-то я совсем ослаб.

— Как он? — донесся до моего слуха голос Рангхильд. Я улыбнулся. Какой славный у нее голос.

— Пришел в себя, — ответила Исгерт. — Попросил воды.

— И поесть! — сказал я. Получилось довольно громко.

— Вижу, тебе значительно лучше.

Я открыл глаза. Она стояла у моего ложа. Раскрасневшаяся с мороза, в заиндевевшей шубе, растирающая закоченевшие пальцы. Рангхильд улыбалась. Никогда не видел такой улыбки. Одновременно застенчивой и вызывающей, радостной и грустной. И в глазах, чистых голубых глазах, светилась скорбь о павшем муже и радость за то, что я выжил.

— Мне лучше, — сказал я только чтобы что-то сказать.

— Исгерт, дай нам поесть. Я покормлю нашего гостя.

— Меня зовут Гуннар.

— Гуннар?

Я понял ее вопрос. И уточнил:

— Гуннар Гардисон.

Глаза Рангхильд расширились. Пусть я не знал Вагни, но вот он меня точно знал и жене рассказывал. Значит, о подвигах моих слышали даже в этой глуши. Так я подумал. И ошибся.

— Ты брат Ингольва Оберучного?

Вот уж не думал, что обо мне говорят лишь как о брате Ингольва. Не слишком приятное открытие.

— Как же вы оказались по разные стороны? — спросила Рангхильд.

Подошла Исгерт с чашкой молока, хлебом и печеной рыбой. Смотрел она с безжалостным любопытством. А для меня вспоминать об Ингольве было, что кожу сдирать с себя. Рангхильд, кажется, поняла и принялась меня кормить. Проклятье! Я не мог даже поднести ко рту куска хлеба. Есть из чужих рук было унизительно, но выбора у меня не было. Я мрачно пережевывал рыбу и хлеб и думал, что же делать, если захочется отлить или не приведи боги чего серьезнее. О том, что женщинам приходилось выгребать из-под меня дерьмо я и думать не хотел.

Поев, я посмотрел прямо в глаза Рангхильд и твердо сказал:

— Я должен встать.

— Даже если мы тебя поднимем, ты не удержишься на ногах. Тебе нужно восстановить силы. Ты поел впервые за месяц. Мы кормили тебя молоком и медом, это помогло тебе выжить, но силы твои истощены. Ты должен много спать, есть и ни о чем не беспокоиться.

Легко ей говорить. Никогда не был в такой ситуации. Я не знал что делать, как себя вести. Боги, зачем я дожил до этого позора? Почему меч Ингольва не отправил меня в Вальхаллу?! МЕЧ!!!

— Где Кровопийца?!

— Кто? — опешила женщина.

— Мой меч! Кровопийца. Он остался на поле боя. Мне надо туда. Я должен его найти.

— Ты не дойдешь. Ни сегодня, ни завтра. И не раньше чем через месяц. Прости, Гуннар, но нам было не до меча. Мы еле дотащили тебя до усадьбы. Ты пролежал ночь среди павших. Вечером начался дождь, ночью он превратился в снег. Я думаю, ты выжил лишь потому, что лежал не на земле, а на трупе. Твои сапоги примерзли к земле. А ты сам примерз к телу Рагнара… Гуннар, мы были на поле не одни. Мы искали Вагни, но там были люди, которые обирали павших… Едва ли ты найдешь свой меч.

Я скрипнул зубами. Чем дальше, тем хуже. Как ни печально но, похоже, вдова права. Моим Кровопийцей сейчас владеет какой-то вшивый бонд. Или его забрал Ингольв? Ведь я сам ему предложил.

— Гуннар, — Рангхильд положила мне на грудь ладонь, словно удерживая, — нити Норн давно сплетены. Случается лишь то, что должно случиться.

Я посмотрел на ее руку. Сильная, привычная к любой работе, ладонь. Рука простой женщины. И эта женщина говорит мне о промысле богов. Кажется, за меня всерьез взялся Локки. Как иначе объяснить все что случилось.

Размышляя об этом, я незаметно для себя задремал. На этот раз я уснул, а не провалился в беспамятство.

Проснулся я от того, чего и боялся. Нестерпимо хотелось отлить. Я попробовал подняться. Получилось плохо. Я с трудом перевернулся на бок. Спустил одну ногу на пол. Одеяло, сшитое из овечьих шкур, свалилось на пол.

— Ты что делаешь?

Рангхильд, босая, в одной рубахе, с распущенными волосами, смотрела на меня с тревогой. Говорила он тихо, явно опасаясь разбудить домашних.

— Мне надо выйти, — прошептал я.

— Лежи, — велела женщина, и вышла в сени. Вернулась она очень быстро с деревянным ведром.

Я едва не взвыл.

— Давай я помогу, — сказала Рангхильд и без тени сомнения приступила к делу.

Боги! Ну, это уже слишком! Лучше бы я угодил в Нифльхель. Уж куда лучше, чем это унижение. Я отливал, а женщина держала мой член в руке, направляя струю в ведро… Это точно шутки Локки*!

Когда я закончил, Рангхильд помогла мне улечься и укрыла одеялом. Лицо у меня пылала, а женщина, как ни в чем не бывало, пошла спать. Мне казалось, что от стыда я не усну до утра. Ничуть не бывало! Я задрых, как младенец и проснулся лишь утром от детского смеха.

Смеялась девочка. Звонко и весело.

— Тише, Гудрун! — одернула хохотушку Исгерд. — Ты разбудишь Гуннара.

— Он только и делает, что спит! — фыркнула девочка.

— Ему надо много спать, чтобы восстановить силы.

— А когда он выздоровеет, то уйдет?

— А ты хочешь, чтобы он ушел, Гудрун?

— Нет, — чуть подумав, ответила девочка. — Я бы хотела, чтобы он остался. Он такой большой и красивый. Вот бы мне такого мужа, как он.

— Он же старый для тебя! — прыснула Исгерд. — Ему, наверное, все тридцать зим.

* Злой бог в верованиях древних скандинавов.

— Зато он богат! Ты видела, какая у него кольчуга? И одежда богатая. Он воин. Такой муж всегда накормит семью. Он мечом добывает все, что ему нужно.

— А потом валяется в чужом доме с разрубленной головой, — угрюмо добавила другая девочка, судя по голосу постарше, чем Гудрун. — Отец говорил то же самое, когда ушел в дружину конунга Рагнара. И где он? Что с ним? Мы можем умереть без него уже этой зимой! Кому они нужны эти воины?!

— Тише! — зашипела Исгерд. — Если мать тебя услышит… Лучше тебе помолчать.

Старшая дочь Вагни в сущности права. Без мужской руки в усадьбе им будет тяжело. Рангхильд, конечно, женщина сильная и волевая, но в одиночку не справится. Её дурню-мужу стоило подумать об это прежде, чем идти к Рагнару. Мог хотя бы пару рабов оставить жене. Хотя, если бонд* был небогат (а с чего бы богатому земледельцу идти в хирд?), откуда ему взять денег на рабов? Интересно, где остальные его родичи? И родственники Рангхильд?

Я снова уснул. Разбудила меня Исгерд, чтобы покормить. В этот раз я чувствовал себя гораздо лучше. Я даже сумел сам взять кусок рыбы. Это было здорово делать что-то самому!

***

Дней через десять я сумел встать на ноги. А еще через неделю сумел выйти из дома. Через месяц я решил побывать на месте битвы. Исгерд вызвалась меня проводить. Я еще не совсем оправился от ран, а потому принял ее помощь. Мы вышли затемно и добрались до места далеко за полдень.

Я бродил среди павших, над которыми два месяца трудились падальщики, не узнавая никого. Попытки найти труп Торвара ни к чему не привели. Я даже не смог найти останки Рагнара. На поле боя потрудились не только вороны и волки. Двуногих падальщиков так же было предостаточно. Я не видел ничего мало-мальски ценного. Кольчуги, мечи, шлемы, амулеты — мародеры растащили все. Мне удалось найти почти неповрежденный щит, и несколько топоров, два из которых я взял себе. Уже темнело, когда мое внимание привлек блеск стали. Я разгреб неглубокий снег и взял в руки свой шлем.

Дыра в нем была будь здоров! Почти в пядь длинной и пол пальца шириной. У меня свело живот, когда я провел пальцами по краям дыры. Невольно я провел рукой по свежему толстому шраму на обритой, словно у раба голове. Воистину все в этой жизни предопределено. Я видел десятки воинов умерших от куда менее страшных ран.

— Пойдем домой, — сказала Исгерд.

— Пошли, — согласился я. Зря я вообще сюда пришел.

— Что ты будешь делать дальше? — спросила девушка.

— Поем и лягу спать, — буркнул я, даже не задумываясь о вопросе.

— Нет. Я про другое. Ты уже почти здоров… Ты останешься у нас или уйдешь?

Я на миг замер и задумался. Уже почти зима. Кораблей до весны не будет. Пешком мне отсюда тоже не выбраться. По крайней мере, зимой.

— Останусь у вас до весны. Потом доберусь до Агнхейма. Там разузнаю об Ингольве и Ульваре. Я не знаю для чего боги продлили мой земной путь, поэтому попробую отомстить за Рагнара и за всех моих друзей брошенных стервятникам.

— Убьешь ярла Ульвара?

— Попробую. Быть может, мне удастся вызвать его на поединок. Если не получится или если Ульрик не побоится позора, то его хирдманы меня убьют… Если же повезет с ярлом, то тогда я найду Инольва и мы повторим наш поединок.

— И ты убьешь брата?

* земледелец

— Если получится, — ответил я и зашагал быстрее, чтобы избавиться от дурацких вопросов.

В усадьбу мы вернулись затемно. Я выбился из сил и, с трудом проглотив скудный ужин, провалился в сон.

Пробуждение мое вышло неожиданным. Я уже привык просыпаться от детского смеха, разговоров женщин, холодного воздуха долетающего из открытых дверей в сени. Но в этот раз все было иначе. В этот раз было прикосновение чуть влажных губ и подрагивающих пальцев. Были волосы, падающие мне на лицо и запах женского тела. Сообразив, что это не сон я подумал об Исгерд. Уже не раз я замечал ее оценивающий взгляд на себе. Что ж, не в моих правилах отказывать женщине. Я привлек ее к себе, поцеловал и лишь тогда открыл глаза.

Рангхильд!

Я замер. Но она сомнений не испытывала. Моя лавка была узка для двоих, и женщина легла прямо на меня. Ее губы вновь встретились с моими и мысли и сомнения окончательно покинули мою многострадальную голову.

Она была восхитительна. Смелая, опытная и при этом удивительно невинная. Клянусь, я просто потерял голову!

И на этом все! Не ждите больше ни слова. Кто встречал таких женщин — тому не надо рассказывать. А остальные ничего не поймут.

Зима выдалась лютая. Холода стояли такие, словно инеистые великаны бродили по округе. Волки выли у самых стен усадьбы. Теперь было холодно даже у очага. Рангхильд забрала свиней в дом, и он сразу наполнился вонью. Я снова проклинал Локки, на чем свет стоит. Ведь именно сбегая от зимней вони, я и пришел четырнадцать зим назад в чертог Рагнара.

Первое время я старался больше времени проводить на улице. Но вскоре понял, что так еще хуже. После передышки на свежем воздухе вонь становилась попросту невыносимой. Рангхильд натаскала в дом хвойных веток и ежедневно убирала свиное дерьмо, но помогало это слабо.

Я подружился с Гудрун. Девчушку увлекали мои рассказы о дальних походах, битвах, заморских странах и чудных обычаях царящих там. Ее старшая сестра Сольвейг, напротив, держалась со мной настороженно, но временами я замечал, как она прислушивается к моим беседам с Гудрун. Девочки отчаянно нуждались в отце, но я не мог им его заменить. Честно говоря, я не знал, как нужно обращаться с детьми.

В самые холодные дни я откровенно маялся бездельем. Когда дни выдавались потеплее я выходил на охоту, рубил дрова или убирал со двора снег. Ночами же Рангхильд одаривала меня своим теплом и лаской с такой щедростью, какой я не встречал ни в одной женщине до нее. Впервые в жизни длинные зимние ночи были для меня в радость. Но в то же время меня грызла тоска. Я был рожден для другой жизни.

Проведя лето в ратных трудах, зимой мы пьянствовали в хлебосольных чертогах ярла, слушая скальдов и похваляясь доблестью. Конечно, с ярлом оставалась зимовать не вся дружина. Даже он не мог прокормить несколько сотен ртов. Но пять-шесть десятков самых близких и верных хирдманнов не покидали его никогда. С одной стороны, кто-то должен был стеречь покой ярла и награбленное добро. С другой стороны, мы не хотели возвращаться в те дома, где нас ждали родители или опостылевшие жены. Нашими настоящими домами были корабли. Единственной семьей — хирд.

К середине зимы я окончательно поправился. И готов был выть от тоски. Только поэтому я начал совершать вылазки из усадьбы. Я брал лук Вагни, топорик и уходил на целый день. Об охоте я не думал, хотя порой мне удавалось подстрелить зайца, что во множестве водились в округе.

Рангхильд просила меня не рисковать и перестать ходить в одиночестве по лесу. В соседнем селении волки задрали охотника. После этого известия я стал ходить туда, где это случилось. Разумеется, добром эти походы не могли закончиться.

В один не самый удачный день стая обложила меня. Шесть тощих, но от того не менее опасных волков застигли меня под раскидистым дубом. Я отбросил бесполезный лук и взял в руки топор и нож. Спина моя была прикрыта стволом дуба. Вожак стаи прыгнул, целя когтями и зубами мне в живот. Я встретил его ударом топора. Очень удачно. Я расколол зверюге череп этим ударом. Остальные на миг замерли, а потом на меня бросились сразу два волка. Один целил укусить в ногу, а другой бросился мне на горло. Теперь дерево мне мешало — я не мог отпрыгнуть. Пришлось встречать их стоя на месте. Того, что бросился на ногу я пришиб ударом топора. А вот с другим так гладко не вышло. Я пронзил зверя ножом, но он едва не сбил меня своим весом. Я сумел удержаться на ногах, но проклятая тварь впилась мне в плечо. Я ударил его еще несколько раз ножом и добавил топором. Если бы в этот момент на меня бросился бы еще один зверь мне пришел бы конец. Но этого не случилось. Я отбросил издыхающего волка и заорал на остальных. И они разбежались!

— Боги! — крикнул я. — Для чего вы бережете меня?!!

В ответ я не услышал ничего, кроме завываний ветра. Левое плечо сильно кровоточило. Я оторвал от рубахи рукав, свернул его и, приложив к ране, примотал тетивой от лука. Орудовать одной рукой было непросто, и перевязка получилась не самой лучшей. Жаль было бросать волчьи шкуры, но одной рукой я бы ни за что их не освежевал. Кое-как я смастерил волокушу и закинул на нее двух волков с разбитыми черепами. Их шкуры были более целыми.

Вид у меня был еще тот, когда я вернулся в усадьбу Рангхильд. Рукав пропитался кровью, которая успела превратиться в лёд. Я был бледен, борода и усы смерзлись. К поясу была привязана волокуша с дохлыми волками. Клянусь рукавицами Тора*, увидел бы я кого-то в таком виде — не смог бы удержаться от хохота. Но женщины на такие вещи реагируют иначе.

Исгерт принялась причитать, отвязывая волокушу. Сольвейг пыталась ей помочь, но то и дело отвлекалась на мое разодранное плечо. Маленькая Гудрун восторженно пищала, разглядывая волков, и требовала от меня рассказать, как я их убил. И лишь Рангхильд осталась спокойной. Но и в ее глазах бушевало пламя. Она подошла ко мне и тихо сказала:

— Тебе настолько опостылел наш дом, что ты ищешь смерти, воин?

— Я охотился, — пробормотал я, стуча зубами.

— Ты не умрешь своей смертью Гуннар Гардисон. Но разве ты мечтал о гибели от волчьих зубов?

— Ты права, женщина, — был вынужден согласиться я. — Было бы глупо, если бы меня загрызли псы Одина. А теперь, когда я признал, что ты права, не взглянешь ли на мою рану.

Конечно, эта рана ни в какое сравнение не шла с моей разбитой головой, но Рангхильд пришлось повозиться, зашивая ее. А мне приходилось сдерживаться изо всех сил, чтобы не кричать и не скрипеть зубами от боли, когда она раз за разом вгоняла мне в плечо кривую иглу.

В эту ночь она не пришла ко мне. Не явилась и на следующую. Я выждал еще семь дней, а потом подошел к ней сам, когда она была в кладовой.

— Рангхильд, я тебя чем-то обидел?

— Нет, — ответила женщина, делая вид, что страшно занята.

— Тогда почему ты больше не приходишь ко мне?

* один из наиболее почитаемых богов древнескандинавского пантеона

Рангхильд обернулась, комкая руками передник. В глазах у нее стояли слезы. Впервые видел эту женщину в слезах. Я попробовал ее обнять, но она с силой оттолкнула меня.

— Уходи, Гуннар сын Гарди. Уходи из нашего дома и из нашей жизни.

Я замер в изумлении. Ни один удар в бою не ошеломлял меня так сильно, как эти слова.

— Ты ищешь смерти, хотя боги пощадили тебя. Ты не будешь счастлив нигде, кроме Вальхаллы. И любовь женщины тебе не нужна. Ты мечтаешь о любви валькирий. Что тебе за дело до нас? Ты ведь уйдешь, как только потеплеет. Уйдешь мстить и умереть. И тебе нет дело до того, что нам будет больно потерять тебя… Оставь меня, Гуннар.

Я не знал, что сказать. Не часто это со мной приключалось. Я мог сказать, что нельзя потерять то, что не имеешь. Мог сказать, что был рожден для такой жизни. Мог сказать, что судьба моя давно предопределена, как и все судьбы людей и богов. Но, это были бы неправильные слова. Мне оставалось лишь уйти.

Плечо мое затянулось и, хоть я и не мог пока, как следует пользоваться левой рукой, это не было помехой для путешествия в Ангхейм. Я попросил Исгерд помочь мне со сборами. Собственно, вещей у меня было не много и мне надо было взять лишь немного еды и оружие. Когда короткие сборы были окончены, я сидел у очага и прощался с Гудрун и Сольвейг, обещая вернуться по осени и одарить их дорогими подарками. К нам подошла Рангхильд. В руках у нее был продолговатый сверток.

— Уходишь, Гуннар Гардисон?

— Мне пора, — ответил я. — Спасибо тебе за все. Если боги захотят, то мы еще встретимся.

— Я спасла твою жизнь и хочу сделать тебе подарок на прощание.

Я развернул протянутый сверток. Там был боевой топор. Но не простой. Мои топорики, собранные на поле боя, рядом с этим оружием казались неуклюжими поделками неумех. Подарок же Рангхильд словно вышел из кузницы богов. Рукоять была укреплена бронзовыми лентами, темное, в форме месяца лезвие инкрустировано сверкающим серебром. На толстом обухе был стальной щип в три пальца длиной. Оружие побывало не в одном сражении, о чем говорили многочисленные зарубки на обухе и рукояти, но лезвие выглядело так, словно вышло вчера из кузницы. Это была достойная замена Кровопийце.

— Принимаю твой дар, — сказал я. — Мне жаль, что мне нечем одарить тебя в ответ.

— Ты уже одарил, — ответила женщина. — Но это лишь половина моего дара. Это топор моего отца Бьярни Сильного. Это особое оружие. Отец называл его Сокрушающий. Видишь как много зарубок на его обухе? Отец говорил, что у мечника всегда преимущество перед бойцом с топором.

— Это так, — не удержался я и тут же прикусил язык.

— Гудрун, дай Гуннару свой меч, — велела Рангхильд.

Совсем забыл рассказать об этом! Девчонка как-то заявила мне, что хочет стать воительницей и попросила обучить ее искусству боя. Я вырезал ей из дерева грубое подобие меча и дал несколько уроков. Сейчас этот меч я держал в руке, чувствуя себя при этом ужасно глупо.

— Рази, мечник, — без тени улыбки приказала вдова Вагни, держа в руке топор.

Я нанес несильный удар, метя ей в плечо. Бил так чтобы сдержать удар в последний миг. Клянусь клыками Гери, это было ни к чему. Рангхильд приняла удар деревяшки на обух Сокрушающего, дернула кистью и деревянный клинок оказался заклинен между лезвием и обухом топора. Еще один рывок рукой, отбрасывающий мою руку с мечом в сторону, и вот уже лезвие топора грозит моим незащищенным ребрам!

— Попробуй, — предложила мне женщина.

Я попробовал. Прием получился сразу! Впрочем, это было неудивительно. Сокрушающий словно сам подсказывал руке, что делать.

— Это действительно великий дар, — сказал я. Еще раз окинул всех взглядом и вышел из дому. Ушел из усадьбы. Из жизни этих женщин. Ушел, как я думал, навсегда.

Путь эйнхерия*.

Вопреки моим опасениям, я достиг Ангхейма без особых трудностей. Пять дней пути, четыре ночевки у костра на еловых ветках и вот я на месте. Что представляет из себя Ангхейм? По нашим меркам это крупный город. Почти три сотни домов, две кузницы, верфь, десяток мастерских, два общинных дома, лесопилка. Здесь правил Орм Корабел. Он был богатым ярлом. А богат был потому, что строил корабли. Его хирд ходил на тридцати драккарах. По весне к нему приходили мелкие хевдинги*, которые не отваживались ходить в походы сами. Рагнар Двубородый, помнится, называл их Собачонками Корабела. Теперь я нуждался в помощи одной из этих собачонок.

Назваться своим именем я не собирался, а Орм не стал бы брать в хирд случайного человека. Ожидая возможности вступить в дружину я собирал слухи об Ульваре. Теперь его называли не иначе как конунг Ульвар. После битвы с Рагнаром на исходе лета, он отправился в Западные земли. Там мечом он выкроил себе королевство и остался зимовать в Хольмистейне. Услыхав про это я понял, что был неправ, когда отговаривал Рагнара от боя. Значит Ульвар еще летом задумал отобрать у Двубородого Хольмистейн.

Про Ингольва ходили еще более невероятные истории. Захватив драккар он объявил себя свободным хевдингом и ограбил старые владения Ульвара. Зимой он разослал скальдов и даже некоторых хирдманнов ко всем ярлам и малым конунгам приглашая к союзу против Ульвара Высокого. Это была славная весть, но я не мог позволить брату свершить месть за меня.

Наконец третьей новостью был слух о том, что Корабел прогнал послов Ингольва и собирается повернуть свои корабли на восток этим летом. Многие сходились на том, что не все хевдинги согласятся с таким решением и, возможно, кто-то уйдет к Ингольву. Я не очень верил в то, что у этих мелких людишек достанет смелости пойти против воли могучего ярла, но вновь ошибся.

Первым в Ангхейм на двух кораблях пришел Харальд Медведь, берсерк откуда-то с севера. Едва услышав, что Орм отказывается грабить богатые владения Ульвара хевдинг рассвирепел. Я не был на той перебранке, но люди рассказывали что, в конце концов, берсерк обозвал ярла трусливым козопасом и поклялся, что ноги его теперь не будет в Ангхейме.

Я перехватил Медведя по дороге к кораблям.

— Харальд! — закричал я. — Харальд!

— Чего тебе, воин? — раздраженно рыкнул берсерк.

— Возьми меня биться с Ульваром!

— Я не беру, кого попало на свои драккары. А уж тем более не возьму человека Корабела.

— Я не из его людей! Я бился в хирде Рагнара Двубородого!

— Да ну? — замер Медведь. — А я слыхал, что всех его людей перебили. Кроме трусов, что сбежали с поля боя и предателей, что сдались Ульвару и согласились служить ему. А кто у нас ты? Трус или предатель?

— Скорее мертвец! — рассмеялся я и откинул волосы прикрывающие шрам на голове.

— Твой конунг звался Двубородым, а ты, видать, решил назваться Двуголовым?! — расхохотался Харальд. — Как твое имя, воин?

* герой павший в бою

**предводитель хирда

— Ульрик.

— Просто Ульрик?

— Уж лучше быть просто Ульриком, чем Двуголовым Ульриком, — усмехнулся я.

— Острый у тебя язык, парень, — хмыкнул берсерк. — Хорошо, я возьму тебя, а останешься ты в моем хирде или нет— будет зависеть от того, как проявишь себя в бою.

Так я попал на драккар "Вепрь волн". В хирде Медведь был не единственным берсерком, но все они ходили на другом корабле — "Злой Касатке". Всего у Харальда было почти полторы сотни бойцов.

Как же славно было вновь оказаться на борту драккара. Чувствовать соленый ветер и горькие морские брызги на лице. Гнуть спину, ворочая тяжелое весло. Слушать, как хлопает на ветру парус.

Почти все время мы шли при попутном ветре. Порой корабли сближались, и мы кричали друг другу. Однажды Харальд принялся звать меня, а когда я подошел к борту он закричал:

— Ульрик! Пять дней попутный ветер! Ты приносишь удачу!

— Боги благоволят тем, кто выступает против Ульвара! — крикнул я в ответ.

— Смерть Ульвару-конунгу! — завопили воины.

За семь дней мы дошли в Утли-фьорд, где обещал ждать всех, кто решит к нему присоединиться, Ингольв. Там не оказалось ни души. Харальд был в таком бешенстве, что хотел сразу же плыть прочь. Но соратники убедили его разбить лагерь и немного подождать. Мы разбили лагерь на берегу.

Вечером, когда мы приканчивали бочонок пива, дозорные с «Касатки» притащили к кострам тощего человека в рванье. Брошенный к ногам Харальда он только поскуливал, прося оставить ему жизнь.

— Я оставлю твою ничтожную жизнь, если ты расскажешь мне всю правду, — презрительно скривившись, пообещал Медведь.

— Все как есть скажу, могучий конунг!

— Я не конунг! А вот кто ты, червяк? Лазутчик?

— Нет! Я пастух! Пасу коз здесь неподалеку. Я ничего плохого не делал!

— А для кого шпионил у нашего лагеря?

— Я не шпионил! Я хотел посмотреть на ваши корабли, господин!

— Посмотрел? Ну и что мне с тобой делать?

Пастух съежился, в страхе оглядываясь по сторонам. Мне его страх показался наигранным. Слишком зорко поглядывал он для перепуганного насмерть человека.

— Отруби ему руку, хевдинг! — посоветовал я. — Что козопасу, что шпиону две руки ни к чему.

— За что?! — взвизгнул пастух. — Я все сказал!

— А где Ингольв Оберучный? — рявкнул я, вынимая топор.

Медведь все понял верно, и, свалив козопаса на землю, прижал его левую руку так, чтобы я смог без труда ее отсечь. Я грозно заревел, замахиваясь топором.

— Говори! — велел Харальд.

— Он не скажет, — откликнулся я, опуская оружие.

— Что?! — не понял берсерк.

— Посмотри на его руки, хевдинг.

Медведь разогнул сжатые в кулак пальцы лазутчика и, поняв, плюнул с досады. Ладони лже-пастуха украшали характерные мозоли. Такие же были у каждого нашего воина. Продолговатые и жесткие мозоли от весла.

— Это человек Ингольва или Ульвара.

— Но вот только чей? — пробормотал Харальд. — Ты чей, воин?

— А сам ты за кого, хевдинг? — спросил лазутчик.

— Ты, видать, со страха совсем поглупел, парень. Разве не сюда звал всех союзников Ингольв?

— Об этом могли услышать и враги.

— Об этом Ингольву стоило подумать раньше, — засмеялся я.

— Ты знаешь этого человека? — спросил меня Медведь.

Я покачал головой.

— Плохи твои дела, парень, — проворчал Харальд пленнику.

— Твои не лучше, хевдинг, — нагло ответил тот. — Похоже, мы не можем верить друг другу. Если ты убьешь меня, то Ингольва тебе не сыскать. Если отпустишь, то я могу привести к твоему лагерю врагов. И как же ты поступишь?

— Отпусти его, хевдинг, — попросил я. — Пусть он идет к своему хозяину, кем бы тот ни был, и передаст, что здесь стоит хирд Харальда Медведя. И мужи, что зовут его вождем, намерены искупать мечи в крови дружины Ульвара-конунга. И мы не побежим от боя.

— Отведай пока нашего пива, — сказал берсерк, отпуская пленника.

Тот поднялся с земли, настороженно поглядывая на хмурых воинов держащих его в плотном кольце. Харальд же, словно потеряв к лазутчику интерес, направился к кораблям. Незаметно он подал мне знак, и я пошел за ним.

Едва мы отошли на полсотни шагов, как хевдинг схватил меня за плечо. Хватка у него была воистину медвежья. Кости у меня затрещали.

— Объясни, что ты там наговорил, Ульрик, — прорычал Харальд. Я уже понял, что он легко впадает в ярость и не задержал с ответом.

— Это воин Ингольва.

— С чего ты взял?

— А зачем Ульвару узнавать кто мы? Для него все кто явится сюда — враги. А вот Ингольв должен знать, враги мы или друзья, чтобы не попасть в ловушку. Ингольв может нас бояться и выслать лазутчика, а вот Ульвару бояться нечего. Он мог просто напасть и перебить всех нас.

— Почему сразу не сказал? К чему были эти речи, если ты знал, что опасаться нечего?

— Потому, что Ингольв должен нам поверить! Убедиться, что мы не подосланные Ульваром убийцы. Сейчас его воин выпьет с твоими людьми, послушает их разговоры и скажет Ингольву, что мы друзья. Вот увидишь, уже к утру мы будем знать, где искать сына Гарди.

Надо ли говорить, что я оказался прав? Утром к нам вышел Оттар Длиннобородый, известный сподвижник Ингольва, и вызвался проводить нас к месту сбора. На самом деле мой брат стоял возле Красного острова, и было у него уже шесть кораблей и пять сотен воинов. А мы были лишь третьими, из явившихся на его призыв.

За два морских перехода мы достигли Красного острова и влились в союзную рать Ингольва. В эти дни мне было нелегко. Думаете просто затеряться среди нескольких сотен людей на маленьком острове? Ничуть не бывало. Если бы Ингольв меня увидел, мне пришлось бы вызвать его на поединок и тогда один из нас пал бы мертвым. Я не собирался испытывать судьбу, пока жив Ульвар.

На Красном острове мы пробыли две недели. За это время наш флот вырос до сорока кораблей, а войско до трех тысяч мечей. Вначале я удивлялся, как Ульвар мог нажить столько врагов, но слушая разговоры викингов, понял, что к Ингольву их привела жажда добычи. Слухи о сказочных богатствах, добытых в Хольмистейне Рагнаром Двубородым и Ульваром Высоким, расползлись по всем северным землям. Говорили, что из-за этих сокровищ лучшие друзья стали смертельными врагами. Я не разубеждал их, хотя вполне мог рассказать о том, что добытое золото и серебро Рагнар и Ульвар поделили честно и щедро одарили воинов. Мы стали тогда богачами. И все были довольны. А насмерть бились наши хевдинги за право назвать этот остров своим.

Я с интересом приглядывался к хирдманам Ингольва. Нигде прежде я не видел такой дисциплины. Каждый день его бойцы тренировались с оружием в руках. И не просто дрались в учебных поединках, но и устраивали сшибки стенка на стенку. Ингольв заставлял воинов стоять под настоящими боевыми стрелами, выстраивая порой стену щитов, а порой и поодиночке. Я был не единственным зрителем. Воины из других хирдов, да и сами хевдинги не брезговали посмотреть на эти тренировки.

Однажды я увидел, как Ингольв рубится сразу с тремя воинами. Мне хватило лишь одного взгляда, чтобы понять, что в его деснице не Кровопийца. Я думал, что смирился с потерей меча, но как видно в глубине души надеялся, что он у Ингольва. От разочарования я впал в какое-то оцепенение и не мог прийти в себя до вечера.

Утром следующего дня к острову подошла небольшая, но очень быстрая ладья, с которой сошел на берег высокий чернобородый воин. Ингольв встретил его и после короткой беседы дал приказ выступать. Поход на Хольмистейн начался.

*****

Наш поход начался необычайно рано. Никто не ходил в походы едва закончится зима. Но Ингольв шел во владения Ульвара-конунга не за добычей. Это я понимал хорошо. Другие же воины были слишком увлечены россказнями о неслыханных богатствах Хольмистейна, чтобы задумываться о подобных вещах.

Где-то у восточных берегов Хольмистейна мы встретили ладью Ульвара. Высокий воин, командовавший на ней, смело вышел нам на встречу.

— Кто ведет это войско и что вам надо у наших берегов? — закричал он, когда до наших кораблей оставалось меньше полета стрелы.

Был бы жив Рагнар Двубородый на этот вопрос отвечал бы я. Конунг доверял мне встречать врагов ранящим словом. Но в дружине Ингольва нашелся свой говорун. Ормульв, тот самый хирдман, которому я едва не отсек руку, приняв за лазутчика Ульвара. Парень совсем не походил на воина, но дрался не хуже других. А еще он был хитер и не меньше моего остер на язык.

— Кто ты, называющий эти берега своими, чтобы мы давали тебе ответ? — спросил Ормульв.

— Я — Вайерд! Я воевода конунга Ульрика Высокого, который владеет этой землей. А кто вы?

— Тогда плыви скорее назад! И когда покормишь свиней, передай своему хозяину, что здесь Ингольв Оберучный, а с ним многие сотни свободных мужчин пришедших биться с Ульриком и его людьми. Да видно не суждено нам скрестить мечи со свободными мужами, а лишь с рабами подобными тебе!

— Ты срамословишь честных людей, а сам служишь трусу и клятвопреступнику Ингольву, который отрекся от клятв данных Ульрику-конунгу!

Ормульв, как видно, только и ждал этих слов.

— Все думал я, откуда лицо твое мне знакомо! — завопил он. — А теперь вспомнил, что был ты рыбачкой, что взяли мы как добычу в землях Ульвара! Не забыл ли ты как породил со мною десять волков и всем я был отцом?!

— Ни чьим отцом ты быть не можешь, ибо трусов и предателей повелел наш конунг оскопить!

— А потом, — не давая себя перебить, надрывался Ормульв, — ты тешилась любовью всего хирда! А когда достойные мужи тобою пресытились, убежала ты к инеистым великанам обратившись кобылою! Но я догнал тебя и скакал на тебе во весь опор три дня и три ночи! И молил ты пощадить тебя! И пас коз моих, будучи псом! И сдается мне, что до сих пор ты задираешь ногу, когда пытаешься отлить!

— Я накормлю твоей падалью ворон! — закричал Вайерд, бледнея от ярости. Он был родом с Хольмистейна и подобных перебранок вести не умел.

Ингольв, видимо, тоже это понял и крикнул:

— Хватит возводить хулу на Вайерда, Ормульв! Хоть он и враг нам, а по всему видно, что муж достойный и доблестный! Ступай к Ульвару, воевода, и передай ему, что буду я ждать его в заливе, где разбил он конунга Виртджорна в те дни, когда был дружен с Рагнаром Двубородым. Пусть приходит, и будем мы биться с ним на море или на суше, пока один из нас не падет мертвым.

Вайерд отдал приказ своим людям, и ладья вскоре скрылась из виду.

*****

В бухте мы простояли три дня. На утро четвертого появилось войско Ульвара. Состояло оно почти из одних фриттов, племени, населявшего Хольмистейн. На глаз около трех тысяч пехоты и сотни две всадников. Казалось бы, силы равные нашим, но мне приходилось биться с фриттами, и я знал, что в бою они уступают нам. Мы выходили против них, имея в три раза меньше бойцов, и одерживали убедительные победы. Ульвар это тоже должен был понимать! Зачем же он гнал их на убой и где его дружина?

К нашему войску подошел Викар Старый и вызвал Ингольва разметить поле для битвы. Сам Ульвар с дружиной, по его словам, отправился в Утли-фьорд сразиться с нами. Ингольв предложил старику отменить битву, но Викар с негодованием отверг это предложение. Он явно боялся не успеть в Вальхаллу.

Наконец поле было размечено и мы начали строиться.

Хирд Медведя встал на левом фланге у ручья. Напротив нас выстроились всадники фриттов. У меня не было копья, и я встал во второй ряд. Хотя фритты верхом куда опаснее, чем на своих двоих, две сотни всадников не могли нас напугать.

Пропел рог и из строя фриттов выбежали лучники и выпустили тучу стрел. Били они все в центр, туда, где стоял Ингольв со своими людьми. Со своего места я мало что видел, но криков раненых я не услышал. А в следующий миг Харальд проревел приказ, и мы бросились на врага. Фритты не ожидали этого. Их всадники двинулись нам на встречу слишком поздно и не успели набрать достаточный разгон. Мы врезались в них рыча, как голодные волки. Я старался нападать на всадников сбоку, чтобы уберечься от ударов копыт и зубов лошадей. В толчее кони представляли куда большую опасность, чем мечи и копья всадников. Мне удалось свалить лишь одного, когда фритты дрогнули и бросились прочь.

Медведь, пуская пену, тяжело побежал за всадниками, увлекая за собой хирд. Но я остановился. Остановился, потому что услышал новые звуки в грохоте боя. Шорох летящих стрел и треск огня.

Я завертел головой и увидел входящие в бухту корабли Ульвара. Его хирдманны пускали горящие стрелы, поджигая наши драккары. А по суше, вздымая клубы пыли, двигались два больших отряда всадников.

На хирд Харальда посыпались стрелы. Я был несколько в стороне, и меня не задело, но самого Медведя пронзило не меньше дюжины стрел, а в рядах его воинов лучники учинили настоящее побоище.

Бой был проигран. Но я не собирался умирать, не прихватив с собой Ульвара. Забросив щит за спину, я кинулся вброд через ручей и дальше, в лес. Я бежал не оглядываясь. И душу жгло не от криков погибающих товарищей, а от мысли, что ради мести я оставил путь эйнхерия. Врата Вальхаллы не распахнуться предо мной, Радужный мост обломится под моими ногами… Меня ждет стылый Нифльхелль. Но боги свидетели — я утащу с собой и Ульвара-конунга!

Мне удалось сбежать с поля боя, но Ульвар развернул настоящую охоту на уцелевших воинов Ингольва. Спасаясь от преследователей, я забрался вглубь леса, а потом и вовсе был вынужден искать спасения в болотных топях. Я слышал от фриттов о болотах, смертельно опасных трясинах, но видеть их мне не доводилось. Я шел медленно, с величайшей осторожностью делая каждый шаг. Путь я прощупывал длинной палкой. Отдохнуть в липкой грязи не было ни малейшей возможности. Добравшись до небольшого островка поросшего чахлыми деревцами, я упал замертво и проспал не меньше суток.

Придя в себя я двинулся дальше. Вернуться я не решался, поскольку справиться с бесчисленными фриттами не было ни малейшей возможности, а провести даже несколько дней без воды и пищи на крохотном островке было смерти подобно. Я должен был идти, покуда не ослаб.

Ближе к вечеру я почувствовал запах дыма. Это вселяло надежду. Однако я не торопился. И правильно делал. Топь стала куда опаснее. Несколько раз мой посох не встречал тверди. До очередного острова я добрался уже в сумерках. Но запах дыма и смутные очертания крохотной хижины придали мне сил. Я помнил несколько слов на фриттском наречии и громко позвал хозяина.

Шкура, заменявшая в хижине дверь, колыхнулась и наружу выбрался настоящий гигант. Фритты вообще высоки ростом, но этот человек и на фоне своих соплеменников не затерялся бы. Макушка моей головы не дотягивала ему даже до плеча. Размах же плеч и толщина рук говорили о чудовищной силе болотного отшельника.

Великан что-то проворчал. Прозвучало это вопросительно, но с угрозой. Я не понял ни слова.

— Я пришел с миром, — старательно подбирая слова чужого языка сказал я.

— Норманн? — с более явной угрозой спросил гигант.

Я вспомнил это слово. Так называли нас фритты. Это означало «люди севера»… или «воины севера»? Не помню. Да и не важно.

— Да, — кивнул я. — Норманн.

— Ты воин Ульвара? — спросил здоровяк. Слава всем богам он говорил на нашем языке. Его речь порядком резала слух, но понять его было можно. Нормальная человеческая речь — это вам не фриттское кудахтанье.

— Нет, — ответил я с вызовом. — Я воин Рагнара Двубородого.

— И где твой вождь?

— Убит в бою с Ульваром.

— А как твое имя, воин?

— Гуннар Гардисон.

— Я помню тебя, воин. А ты меня помнишь?

Я даже не стал напрягать память. Такого великана забыть было невозможно. Я помотал головой.

— Меня зовут Аглаека.

Несмотря на дикую усталость, я усмехнулся.

— Тот Аглаека, что я знал, был ветхим старцем, а ты способен лошадь поднять.

Здоровяк накинул капюшон плаща на голову и, согнувшись, взял в руку сучковатый посох. Я вздрогнул. Только что передо мной стоял могучий воин и вот уже вместо него стоит горбатый старик.

— Ты тот, кто помог нам победить конунга Виртджорна?

— Большей глупости я в жизни не совершал, — развел руками Аглаека, выпрямляя спину.

— Не зря Рагнар говорил, что ты колдун, — прошептал я.

Тот Аглаека, что когда-то помогал Рагнару, был древним, горбатым старцем. И я бы никогда не поверил, что этот здоровяк тот самый старик, если бы не увидел его только что собственными глазами. Двубородый клялся, что Аглаека может обратиться кем угодно, читает мысли и видит неведомое. Скажу честно, мне стало не по себе. Не будь я так вымотан болотом — ни за что бы не остался.

— Рагнар мертв, но ты вернулся. Для чего? Сегодня это земли Ульвара.

— Вернуть долги, — ответил я, отбрасывая волосы со шрама на голове.

Колдун неожиданно изменился в лице и сказал:

— Я помогу тебе, воин.

*****

Я остался на островке колдуна. Аглаека оставил меня одного, а сам ушел рано утром, велев мне дождаться его возвращения. Сил у меня после вчерашних испытаний не было, и я с удовольствием послушался. К тому же без колдуна было куда спокойнее.

Я неспешно обошел островок. Ничего интересного. Полсотни шагов в длину и четыре десятка в ширину. Дюжина чахлых деревьев и неизвестный кустарник. И хижина. В нее я зашел в последнюю очередь. И замер.

На меня таращились десятки мертвых лиц, щерились медвежьи и волчьи морды, скалились совсем уж демонические личины. До того как Иногольв меня убил я бы не задержался и на мгновение в доме колдуна. Но теперь мой взгляд был куда проницательнее. Я осторожно прошел внутрь, разглядывая страшные лики и даже ощупывая их. Никакой магии я не ощутил. А присмотревшись лучше понял, что это лишь искусные маски. Так вот как Аглаека убедил Рагнара в том, что он оборотень, способный принять любой облик!

Пошарив в хижине, я нашел немало настоев и порошков. Возможно, это были яды. Во всяком случае, пробовать что-либо я не собирался. Даже ту еду и питье, что оставил мне, уходя, колдун я пробовал с большой осторожностью и малыми дозами.

За два дня, что отсутствовал Аглаека, я восстановил силы и был готов снова попытаться добраться до Ульвара. Но вести принесенные колдуном не оставили мне надежд на скорую месть.

— Конунг Ульвар покинул Хольмистейн и ушел в поход, — рассказывал Аглаека, грызя кровяную колбасу. — Говорят, что он хочет добраться до Ингольва Оберучного.

— Ингольв выжил? — спросил я.

— Говорят, что трем кораблям удалось пробиться и бежать. Тела Ингольва нигде не нашли. Он мог спастись. Ульвар тоже не верит в его смерть. А конунг не из тех людей, что оставляют врагов в живых… Очень мудрое правило для правителя.

— Ульвар бросил завоёванные земли? — уточнил я.

— Он оставил распоряжаться королевством Викара Старого. У старика почти пять тысяч фриттских мечей. С таким войском он удержит остров от любых захватчиков до возвращения Ульвара.

— У Виртджорна было вдвое больше войска, а Рагнар и Ульвар одолели его, — возразил я.

— Виртджорн был слишком мягок, чтобы противостоять вам. Викар крови не испугается.

Колдун был прав. Кроме того, вряд ли, после поражения Ингольва найдется много желающих попробовать силы Ульвара.

— Я должен настигнуть Ульвара.

— Как? — усмехнулся колдун. — Ты не знаешь где он. У тебя нет своего корабля, чтобы его искать. Тебя ищут воины Викара и стоит тебе появиться в любом городе — тебя тут же схватят.

— И что ты мне предлагаешь?

— Дождись, когда Ульвар вернется в свое логово. А уж потом мы его уничтожим.

— Мы? Зачем тебе это?

— Всякое предательство должно быть наказано. Ульвар предал не только Рагнара, но и меня. Я помог вам сокрушить Виртджорна, в надежде вернуть то, что по праву принадлежало моему роду. Мной, Рагнаром и Ульриком был заключен тайный договор. После победы над фриттами вся добыча доставалась вам, а я должен был стать королем Хольмистейна. Я так же обязался построить Рагнару и Ульрику по десять больших боевых кораблей и дать возможность пополнять запасы провизии и воды при походах на юг.

— На юг?! — изумился я.

— Там земли не в пример богаче Хольмистейна, — спокойно ответил Аглаека.

Я был потрясен. Никто в хирде Рагнара не слышал о южных землях. Но с другой стороны, еще пять зим назад никто в нашем хирде не знал и о Хольмистейне.

— Это мои воины подожгли корабельные сараи Виртджорна, — продолжал колдун, — чтобы он не смог помешать вам высадиться в Штормовой бухте. А потом перебили его разведчиков, чтобы он залез в уготовленную ловушку.

— Твои воины? Рагнар говорил, что ты колдовством сжег корабли Виртджорна.

— Я из древнего королевского рода. Мое племя хоть и невелико, но всегда помнило клятвы верности данные моему роду. Увы, на мне династия прервется. И за это я отомщу Ульвару-конунгу. Я дам ему смерть труса и отправлю его в ваш Нифльхелль.

— Трудно будет проделать это с таким храбрым воином, как Ульвар, — возразил я.

— Ты мне поможешь, — ухмыльнулся колдун. — Как думаешь, конунг еще не забыл тебя?

*****

Дни слагались в недели. Недели в месяцы. Время тянулось невыносимо медленно. Аглаека часто уходил на несколько дней, а когда возвращался, был либо молчалив как камень, либо предавался мечтаниям о мести для Ульвара. Одним словом от тоски впору было завыть. Чтобы тело не потеряло сноровку, я принялся каждый день выполнять воинское правило с топором, ножом и позаимствованным у колдуна мечом. Однажды, когда я размахивал чужим клинком, ко мне подошел колдун. Посмотрев на мои выпады, он заявил, что я совершенно не умею драться мечом. Когда же я заявил, что в этом мне не было равных в хирде Рагнара, Аглаека расхохотался.

— Если ты лучший, то Виртджорну следовало снабдить вас мечами! Тогда его воины перебили бы морских разбойников даже будучи пьяными.

Я, было, возмутился и начал возражать, но колдун лишь рассмеялся. Только когда я окончательно разъярился, он снизошел до объяснений.

— Ваши мечи совсем другие, не такие как клинки фриттов.

— Знаю, — оскорблено заявил я. — У фриттов мечи остроконечные и ими можно колоть, а нашими клинками можно только рубить.

— Очень верно замечено, — издевательским тоном откликнулся Аглаека. — Но не это главное. Главное, как вы держите меч.

На этот раз я не стал отвечать, чтобы не получить новых насмешек.

— Рукояти ваших мечей короче и толще. Такие, чтобы уместилась ладонь и едва сомкнулись пальцы. Такая рукоять не прокрутится в ладони и удар никогда не будет нанесен плашмя. Но при таком хвате рука всегда скованна. Довернуть кисть при ударе нельзя. Хитрых ударов не выполнить. У фриттских мечей большое преимущество. Их рукояти делаются на полторы-две ладони и чуть тоньше ваших. Можно помочь второй рукой, можно взять более свободным хватом, как нож.

Колдун, взяв в руки меч, показывал мне удары, каких я никогда не мог даже представить. Но из упрямства и чувства обиды я возразил:

— При таком хвате любой удар выбьет меч из твоей руки.

— Меч — продолжение руки воина. Ты же не можешь уронить ладонь при ударе?

Я начал учиться искусству боя на мечах заново. Аглаека был превосходным бойцом. Победить его в поединке не смог бы, пожалуй, ни один из известных мне воинов. Кроме, разве что, Ингольва.

В ратных трудах время шло быстрее. Наконец листья подернулись золотом. Пришла осень.

Осень на Хольмистейне мягче, чем у нас, но приходит раньше. Аглаека в эти осенние дни расспрашивал меня о Рагнарёке. Рассказывал я без особой охоты. Кому, скажите, хочется болтать о конце времен? Но колдун был на удивление настойчив. Особенно его интересовал корабль везущий мертвецов — Нагльфар.Я рассказывал, что знал. О том, как чудовищный волк Фенрир проглотит солнце, о битве на равнине Вигридр, о схватке Тора с со змеем Ёрмунгандом, Тюра с Гармом, о великане Сурте, который и погубит мир, закончив схватку добра и зла. Колдун что-то прикидывал, а когда я задавал вопросы, раздраженно отмахивался.

Наконец, в один из дней Аглаека заявил, что для мести все готово.

— Рассказывай, что ты задумал, — потребовал я.

— В наших краях нередки метели в это время года. Норманнам это покажется странным. А если применить хитрость — можно убедить их, что начинается ваш Рагнарёк.

— И как ты их в этом убедишь?

— Мы их в этом убедим. А точнее ты.

— Я?!

— Ты ведь погиб в бою на глазах всего войска, — принялся объяснять колдун. — Все уверенны в твоей смерти. И если ты появишься перед Ульваром и заявишь, что пришел от имени Рагнара Двубородого, он решит, что ты выходец с того света.

— Или догадается, что я выжил.

— Это будет зависеть от того, в каком виде мы явимся к конунгу, — хитро улыбнулся Аглаека.

*****

Колдун был прав. Уже через два дня погода испортилась. К этому времени мы выбрались из болота и ждали метели недалеко от стен города фриттов, который Аглаека называл Каэр Идвал, а Ульвар нарек его Риндгардом.

Когда разыгралась метель, мы были готовы. Колдун выкрасил наши лица какой-то краской, отчего они приобрели угнетающий бледный цвет. Волосы вокруг шрама на моей голове он старательно обрил, наклеил несколько полос скрученной шерсти и старательно полил все это свиной кровью. Когда я увидел свое лицо в миске с водой, то чуть не заорал. Из воды на меня смотрел мертвец с разрубленной головой. Себе колдун приспособил на грудь и спину две половинки стрелы таким образом, что со стороны казалось, что стрела пробила его насквозь. А щедро политая свиной кровью рана не вызывала сомнений, что передо мной стоит оживший труп.

— Зачем это все? — спросил я.

— Ну и глуп же ты, — фыркнул Аглаека. — Нагльфар прибыл в час Рагнарёка. А на нем мертвые, которые пришли мстить живым. У нас с тобой счет к Ульвару-конунгу. Как, по-твоему, это напугает его?

Клянусь воронами Одина — ЭТО напугало бы кого угодно! Теперь я понял, как Аглаека решил лишить нашего врага Вальхаллы. Я жестоко ощерился и восхитился злобной хитрости колдуна. До такой мести я бы никогда сам не додумался. Однако я задумался, откуда в нем такая жестокость по отношению к Ульвару. За то время, что мы жили с Аглаекой бок о бок я не замечал в нем подобного. Я спросил прямо, за что он так ненавидит конунга.

— Ульвар — предатель, пресекший мой род!

Колдун был молод и полон сил… как Ульвар мог пресечь его род, если сам Аглаека остался жив? Но дальнейшие вопросы колдун решительно оборвал, и мы двинулись в путь.

Мы подъехали к воротам Риндгарда затемно. Ветер, завывая, словно голодный оборотень, швырял горсти ледяной крупы, заставляя наших лошадей низко опускать головы. Свиная кровь на моей голове превратилась в сосульки, борода и усы от дыхания смерзлись. Выглядел я теперь еще более жутко. От холода мы, правда, почти не страдали. Колдун прихватил бурдюк с каким-то питьем. Веселило оно лучше медовухи, но глотку драло невыносимо. А уж прожигало огнем ото рта до самого нутра.

Мы спешились и привязали лошадей недалеко от ворот. Я подошел и несколько раз стукнул по доскам рукоятью Сокрушающего. Ответил мне лишь вой ветра. Видимо, стража пряталась от непогоды.

— Посторонись! — велел Аглаека. В руках он держал огромный молот. Я бы едва ли оторвал его от земли, но колдун легко размахнувшись, обрушил его на левую створу ворот. Три мощных удара сокрушили петли.

Мы вошли как раз в тот миг, когда на грохот прибежали стражники. Их было четверо. Двое разглядев нас завизжали, словно бабы и бросились бежать, не разбирая дороги. Двое других застыли в ступоре, разглядывая нас.

— Ступайте к Ульвару, — велел я, — и скажите, что к нему идут посланцы Рагнара Двубородого.

Один из стражей странно всхлипнув, осел в снег. Другой же попятился и, уронив факел, бросился догонять первых беглецов.

— Фритты, — презрительно пробормотал я.

— Пошли, — буркнул Аглаека, отшвыривая молот.

Шли мы быстро, но не настолько, чтобы сравняться с несущимися на крыльях страха стражами ворот. До чертога конунга оставалось больше сотни шагов, когда из его дверей вывалилась пестрая толпа одетых в меха воинов. Уже лишь по тому, как они держали оружие, я узнал своих соплеменников. На миг я усомнился в плане Аглаеки. Это не фритты. Они не испугаются не живых не мертвых. Сейчас нас изрубят топорами.

— Колдун! — попытался я предупредить своего товарища.

— Я все предусмотрел! — буркнул тот.

И тут же над нашими головами раздался петушиный крик и взревел рог. Ни до, ни после я не слыхал таких звуков. Он ревел бесконечно долго, наполняя воздух яростью и страхом. Человек не мог так трубить. Я едва сам не поверил, что слышу рог Хеймдаля, возвещающий Рагнаёк.

Бегущие нам на встречу воины остановились, а некоторые даже попятились. Мы подошли ближе, давая рассмотреть себя. Не хотел бы я в тот момент стоять среди хирдманнов конунга.

— Рагнар Двубородый послал меня к Ульвару Высокому! — громко сказал я. — Пусть трус, называющий себя конунгом выйдет к нам.

Меня узнали. Могучий Тор! Меня узнали! И поверили. Боги! Как же они перепугались!!!

— Ульвар! — взревел я. — Выйди и дай ответ не погребенным!

Это их совсем доконало. Оружие опустилось, а воины расступились, пропуская меня и колдуна к чертогу конунга. Но Ульвар не был трусом. Услышав мои крики, он вышел мне на встречу. Но даже храбрецы в эту ночь испытывали ужас. Увидев мою разрубленную голову Ульвар попятился.

Рядом со мной встал Аглаека, выпрямившись во весь свой чудовищный рост. Когда конунг перевел взгляд на колдуна, его затрясло.

— Вы мертвы! — пролепетал он.

— Да, — свистящим шепотом подтвердил Аглаека. — Ты оскопил меня, а когда я бросился в воду, стрела настигла меня. Я попал в место ужаса. И я отдал свою душу тому страшному существу, что правит там, в обмен на то, чтобы суметь забрать тебя с собой.

— Ты бросил нас не погребенных, — подхватил я, — и Радужный мост обломился под моими ногами. Я попал в Нифльхель, но Нагльфар доставил меня и Рагнара Двубородого к берегам Хольмистейна. Я пришел забрать Кровопийцу, а Рагнар сокровища… И твою жизнь, Ульвар!

Мы говорили негромко, но слышали нас все. Ульвар дрожал, но я видел, что он вот-вот бросится на нас. Просто от ужаса происходящего вокруг кошмара.

Я положил ладонь на Сокрушающего, но тут мой взгляд упал на рукоять меча конунга. Как я не заметил его раньше?! Видимо глаза мои затянул лед! Но я все же увидел. Его. Кровопийцу.

Рука моя метнулась вперед. И когда пальцы обхватили рукоять меча — это было словно пожать руку потерянному другу.

Не помню как Кровопийца вылетел из ножен. Не помню, как он прыгнул вперед. Помню лишь хрип Ульвара, когда гарда моего меча уперлась ему в грудь. Ноги конунга подкосились.

— Я найду тебя в ледяных пустынях вашей преисподни и буду мучить твою душу вечно! — пообещал Аглаека, глядя в потухающие глаза Ульвара.

Я вытащил меч из тела конунга и он рухнул к нашим ногам.

— Воины! Нам ли бояться в такой час! — закричал за моей спиной старческий голос.

Я обернулся и увидел, что храбрецом оказался Викар Старый. Но прежде чем я смог ответить, Аглаека стиснул пальцы своей могучей десницы на горле старика. Викар едва дотягивал колдуну до груди, но Аглаека легко поднял его одной рукой на уровень своего лица и задушил.

— Я забрал, что желал, — сказал я, обращаясь к воинам. — Но Рагнар ждет свою долю.

Никогда мне еще так быстро не повиновались. Вскоре у моих ног появилась медвежья шкура наполненная золотом и серебром. И вновь мне помог Аглаека. Я бы смог тащить такую добычу лишь волоком, но колдун сгреб края шкуры и, связав кожаным шнурком, взял огромный тюк в руки и пошел к воротам. Меня подмывало сказать что-нибудь воинам на прощанье, но я удержался и поспешил вслед за Аглаекой.

С Аглаекой я расстался спустя день. После совершенной мести колдун выглядел опустошенным. Он не взял ничего из добычи, несмотря на мои уговоры. На все мои вопросы он ответил лишь, что теперь ему осталось только умереть. Мне было жаль этого необыкновенного человека, но у меня остались незавершенные дела. Нагрузив сокровища на двух лошадей, я отправился на юг. По словам Аглаеки, там был город, где строили корабли. Я намеревался построить собственный драккар и найти Ингольва, чтобы завершить наш бой.

Город назывался Сивердхолл. Здесь строили корабли. Строили не под открытым небом, как в наших краях, а в огромных корабельных сараях. Я переговорил с мастерами, и оказалось, что они не только строят на заказ суда, но и продают уже построенные. Я присмотрел узкую ладью с восемнадцатью парами весел и широким парусом. Осадка позволяла не только плавать у берегов, но и безбоязненно выходить в открытое море. Небольшие же размеры корабля значительно облегчали мне набор команды. Я не хотел иметь дело с фриттами, но к счастью зимой в город пришел отряд бывших воинов Ульвара.

Я не жаждал с ними встречи, но мы не могли не встретиться. Слухи обо мне достигли ушей хирдманнов и пятеро воинов явились в трактир, где я коротал зиму. Предводительствовал у них здоровяк, чья черная бородища росла едва ли не от самых глаз. Я его не знал.

— Чтоб мне выклевали глаза вороны! — завопил он едва меня увидев. — Это же Гуннар Гардисон! Тот самый воскресший мертвец, что заколол конунга Ульвара, словно свинью.

— Ты посмотреть на меня пришел или поговорить? — спокойно спросил я и приложился к рогу с темным элем.

— Ты и впрямь живой?

— А ты не так умен, как кажешься, — усмехнулся я.

— Но я собственными глазами видел, как Ингольв разрубил тебе череп!

— Было дело, — подтвердил я. — Но у меня оставались незавершенные дела. И я упросил великого Одина отпустить меня из Вальхаллы, чтобы их закончить.

С огромным трудом я удержался от хохота, глядя на изумленные рожи воинов.

— Как тебя зовут, медведь?

— Асбьёрн.

— Что привело тебя ко мне Асбьёрн?

Больше всего чернобородому хотелось соврать, что он зашел выпить пива… но он был слишком потрясен, чтобы врать.

— Мы слышали от фриттов, что здесь живет северянин, который собирается купить корабль, чтобы плыть на родину.

— Почти. Я намерен отыскать Ингольва Оберучного и сразиться с ним в поединке. После этого я оставлю корабль храбрецам, которые не побояться плыть со мной.

Они боялись. Тогда я резанул по предплечью ножом и протянул Асбьёрну руку. Вид крови и тепло ладони подействовало на воинов успокаивающе.

Так я обзавелся командой для своего корабля. Но выходить в море было уже поздно и я задержался на всю зиму в Сивердхолле.

*****

Зимой я подружился со многими воинами Ульвара. Асбьёрн оказался кормщиком и, судя по словам его товарищей, неплохим. Тормод Птицелов знал, казалось, все саги, и каждый вечер мы слушали его рассказы. Но ближе всех мне стал молодой Сигурд. Он первым стал относиться ко мне как к обычному человеку и именно ему я поведал свою историю о том, как был почти убит Ингольвом и как меня выходила Рангхильд, о болотном колдуне Аглаеке и о мести Ульвару.

Однажды я в разговоре с Сигурдом вновь упомянул Рангхильд и ее бестолкового мужа Вагни.

— Вагни? — переспросил юноша. — Вагни Торольфсон? Так он не погиб. Он был в числе тех земляных червей набранных Двубородым, которые сдались нам. Ульвар пощадил их и позволил примкнуть к нам в походе на Хольмистейн. Когда старый Викар спросил конунга зачем ему трусы, тот ответил, что даже такие черви лучше фриттов. Ульвар дал всем желающим земли. И Вагни осел где-то неподалеку. Я запомнил его лишь потому, что он первым женился на фриттке и мы тогда крепко упились на его свадьбе.

Вот как. Пока его жена и дочери голодали и убивали себя тяжёлой работой, Вагни благоденствовал на богатом Хольмистейне. Я ощущал вину перед Рангхильд, ведь я тоже ее бросил, но я должен был свершить месть. И не была эта женщина и ее дочери моей семьей. Я не был за них в ответе в отличии от Вагни.

— Найди этого бонда, — сказал я Сигурду.

Была ранняя весна, когда Сигурд нашел Вагни. Как ни странно бонд жил всего в дне пути от Сивердхолла. До отплытия оставалось еще немало времени и я решил навестить мужа Рангхильд.

Фритты предпочитали селиться большими группами. То что у нас считалось городами по их меркам было деревнями. В одной из таких громадных деревень почти на две сотни дворов на самом отшибе жил и Вагни. Мы с Сигурдом подъехали к его дому вместе, но во двор я вошел один.

Во дворе в деревянном корыте стирала брюхатая молодка. Она обернулась на скрип, когда я вошел и испуганно вскрикнула. Я успокаивающе показал пустые руки. Но глупая баба снова закричала зовя мужа.

Зимой я несколько раз спал с фриттками и остался разочарован. Трусливые и безмолвные за столом, в постели они были не лучше дубовых колод. Некоторые мои товарищи находили их безропотную покорность возбуждающей, но большинство разделяли мое презрение. Фритты были прирожденными рабами. Только полное ничтожество могло взять фриттку в жены.

Из избы вышел бонд с топором в руке. Что ж, на фриттов Вагни мог произвести впечатление, но мне он показался до смешного неуклюжим.

— Ты Вагни Торольфсон? — на всякий случай спросил я.

— Да, — настороженно ответил муж Рангхильд.

— Твоя жена и дочери умирают. Как только уйдет лед, я отправлюсь на север. Путь моего корабля пройдет недалеко от твоего дома. Я могу отвезти тебя к ним.

— Я не поплыву, — после недолгого раздумья ответил бонд. — Мой дом теперь здесь. У меня новая жена, которая носит моего сына.

Этого следовало ожидать, но я сделал еще одну попытку:

— Что передать твоей семье, если я увижу их?

— Ничего. Пусть думают, что я умер.

Я вспомнил сильные руки Рангхильд, смех Гудрун, полные печали прекрасные глаза Сольвейг. В наших краях все еще бушевала зима. Зима, которую они могли не пережить. Просто потому, что Вагни решил поискать для себя лучшей доли… И потому, что я искал мести. При мысли об этом я сделал то, чего не стыжусь. Хотя сделал я это потому, что был зол на себя, а не на Вагни.

Я выхватил Сокрушающего и ударил мужа Рангхильд в грудь. Пронзительно завизжала фриттка. Вагни захрипел, вцепился в обух моего топора… и Рангхильд стала вдовой. А я развернулся и ушел.

Что можно к этому добавить? Никто не искал меня, чтобы отомстить. Никто не явился ко мне стребовать виру смерть Вагни. Таковы были фритты.

*****

Мы отплыли так рано, как только стало возможно. Я не знал где искать Ингольва, а потому направился к острову Фритсей, где с давних времен собирались хёвдинги перед началом походов, чтобы заключить союзы и договорится о совместных набегах. Здесь запрещено было кровопролитие и даже смертельные враги не решались затеять хотя бы перебранку. Жрецы жившие на острове ревностно следили за соблюдением установленных правил.

Моя ладья в этот год пришла первой к берегам Фритсея. Но об Ингольве я все же узнал сразу. Жрецы рассказали, что он останавливался на острове привести в порядок корабль после битвы с Ульваром. Проиграв битву Ингольв направился в восточные земли служить конунгу Страны Городов.

Это была славная весть. Мой путь теперь был прям как полет стрелы. Так мне тогда казалось. Я и представить не мог как сильно ошибся.

В Стране Городов я узнал, что Ингольв ушел морем за несколько дней до нашего появления. Никто не знал куда он направился. Мы пустились в погоню. Ингольв останавливался на Фритсее, но я вновь опоздал на три дня. Все лето я провел в бесплодных попытках настигнуть Ингольва. На зиму я планировал остановиться в Ангхейме, чтобы навестить Рангхильд и ее дочерей. Мои сокровища могли в корне изменить их жизнь. Но боги распорядились иначе. Шторма удержали меня в Рауд-фьорде в усадьбе Тормода Птицелова. Большая часть воинов разошлась по своим домам или друзьям, мне же идти было некуда. До Ангхейма пешком было не больше месяца, но зимой, в одиночку, на такой путь мог решиться только самоубийца.

Где-то в разгар зимы в дом ввалился полумертвый Сигурд. Парень едва не отморозил свои ноги, но весть, которую он мне принес стоила того. Во всяком случае для меня. Ингольв зимовал в Ангхейме.

Боги по прежнему потешались надо мной. Я решил не искушать судьбу и не ждать весны. Наказав Сигурду прийти на моем корабле весной в Ангхейм, я отправился туда пешком. Компанию мне составил Асбьёрн. Птицелов снабдил нас провизией и лыжами и мы отправились в путь.

В Ангхейм я добрался один. Асбьёрн умер в нескольких днях пути от города во время метели. Я сам был едва жив, когда встретил Ингольва. Мой брат сильно изменился. Лицо избороздили морщины, в бороде появились седые пряди. Я был старше его на год, но даже после тяжелого перехода выглядел моложе чем он.

— Я слышал, что ты убил Ульвара, — сказал Ингольв. — Думал это слухи.

— Это правда, — ответил я и коснулся пальцами рукояти Кровопийцы, висящего у меня за спиной.

— Я думал, что убил тебя...

Я понял, что он хотел сказать. Знай Ингольв, что я жив, он ни за что бы не бросил меня.

— Ты мог бы меня похоронить.

— Ульвар не позволил. Ты ведь все знаешь. Я не мог погибнуть не отомстив ему.

Я понимал.

— Ты должен отдохнуть, прежде чем мы начнем, — сказал Ингольв.

— Нет, мы закончим начатое, — возразил я. — Но прежде мне надо отдохнуть и навестить вдову Вагни Торольфсона. Это недалеко от места битвы.

— Значит закончим там же, где и начали.

Спустя несколько дней я восстановил силы. У меня было с собой немного золота из захваченных у Ульвара сокровищ. Этого хватило, чтобы купить лошадей, несколько рабов, а так же провизии и снаряжение.

Из Ангхейма мы вышли хорошим теплым утром. Мы ехали на небольших мохнатых лошадках, нагруженных провизией и имуществом Ингольва. Нас сопровождали трое крепких рабов и две умелые в хозяйственных делах рабыни — мои подарки Рангхильд. В тюках были так же украшения для Сольвейг и Исгерд, а так же кинжал с золотой инкрустацией для Гудрун.

Шли мы так быстро, как только могли. И уже на пятый день мы достигли усадьбы Рангхильд. Я подошел к воротам и тут меня одолела робость. Но на меня смотрел Ингольв и пересилив себя я постучал в ворота рукоятью Сокрушающего.

Долгое время было тихо. Слишком тихо. Я постучал снова. Гораздо громче. Ответом мне стал скрип открываемой двери.

— Кто?

Я узнал этот требовательный звонкий голосок.

— Здесь Гуннар, сын Гарди. Впусти меня Гудрун, дочь Рангхильд.

Я услышал скрип быстрых шагов и стук открываемого засова. Я потянул на себя створку ворот и увидел Гудрун, держащую в руке топорик.

— Я вернулся.

В горле у меня встал комок.

— Входи, — сказала девочка и посмотрела мне за спину.

— Это мой брат Ингольв и мои дары твоей матери.

— Мать умерла, — ответила Гудрун и отвернулась.

— Когда? — спросил я.

— Двенадцать дней назад.

Рот мой наполнился горечью. Если бы я поторопился! Если бы решился на переход в Ангхейм до прихода Сигурда! Я мог бы ее спасти. Мне не надо было спрашивать, что убило Рангхильд. На лице Гудрун я видел следы голода.

— А Сольвейг и Исгерд?

— Исгерд вышла за Барди Ульфсона. Мы не видели ее с лета. Сольвейг в доме. Пойдем.

Я вошел в дом и заморгал, привыкая к полумраку. Старшая дочь Рангхильд сидела у очага с ребенком на руках.

— Здравствуй, Сольвейг.

Даже несмотря на голод девушка была хороша.

— Гуннар Гардисон, ты вернулся в наш дом?

— Мне жаль, что я пришел так поздно. У тебя сын?

— Нет, Гуннар, у тебя. Это мой брат.

Я застыл, слишком ошарашенный, чтобы понять о чем она говорит. Сын? У меня?! Я отказался от жизни ради мести! А боги послали мне сына...

— Боги послали тебя в срок, Гуннар, — угрюмо сказала Гудрун. — Дядя Орм хочет взять Сольвейг в жены, чтобы получить нашу землю. А твой сын ему совсем не нужен.

— Я не брошу Ульрика, — сказала Сольвейг.

— Тогда ты ненадолго переживешь мать! — отрезала ее сестра. — Гуннар вернулся и поможет нам.

— Я… я не позволю ему взять тебя против воли.

— Как?

— Я убью его.

— Тебя лишат мира и изгонят из этих мест, — возразила Гудрун. — А у нас все останется по старому. У Орма есть сыновья.

— Как же я могу помочь?

Гудрун вздохнула и совсем по-взрослому сказала:

— Гуннар, ты совсем ничего не понимаешь?

Я начал понимать… но это было… в конце концов Сольвейг была дочерью Рангхильд. Ее брат был моим сыном!

Я растерянно посмотрел на Гудрун.

— Да, — сказала девочка, — именно это ты и должен сделать. Я побуду на улице.

Я не знал что сказать Сольвейг. Она это поняла и пришла мне на помощь:

— Ты не должен нам ничего, Гуннар.

— Я… ты держишь на руках моего сына. Я даже не знал, что...

— А ты бы остался? — улыбнулась девушка.

Она понимала, что двигало мной. Да, я бы не остался в любом случае. И все-таки я был им кое-чем обязан. И я мог заплатить хотя бы часть долга.

— Я привел вам рабов, весной придет моя дружина и привезет много золота и серебра. Вы с сестрой ни в чем не будете знать нужды. Но мне предстоит поединок с Ингольвом. Ты понимаешь?

— Ты будешь драться с братом насмерть?

— Буду.

Маленький Ульрик заворочался во сне и мы умолкли.

— Мне надо поговорить с братом, — шепнул я и вышел.

Ингольв стоял ко мне спиной и разговаривал с Гудрун.

— Вы совсем не похожи! — говорила девочка.

— Мы с Гуннаром не родные братья.

— Но ваш отец Гарди!

— Верно. Но это разные люди. Мой отец Гарди Тощий. А Гуннар — сын Гарди Седой Гривы. Мы побратимы. Однажды он спас мне жизнь в бою и мы смешали кровь. Долгое мы время ходили на одном корабле, но потом я повздорил с Рагнаром и ушел к Ульвару.

— Все так и было, — сказал я спускаясь с крыльца. — Только он забыл добавить, что во время похода на Хольмистейн я был ранен, а Ингольв прикрыл меня своим щитом, а сам взял в освободившуюся руку топор и бился оберучь стоя надо мной.Тогда-то его и прозвали Оберучным.

— Ну, если рассказывать про все случаи когда мы спасали друг другу жизнь, придется говорить до вечера, — улыбнулся Ингольв.

— Зачем же вы хотите убить друг друга?!

— Гудрун, ступай, вели рабам перенести провизию в дом.

Девочка фыркнула, но понятливо отошла в сторону.

— У меня есть сын, — сказал я.

— Это хорошо. Род должен продолжаться.

— Если победишь, позаботься о нем и о… о моей жене.

— Жене?

Ингольва это, казалось, повеселило.

— Сегодня я женюсь. Ты засвидетельствуешь наш брак. Как только мы известим об этом родичей Вагни, вернемся и закончим наш поединок. Согласен?

— Я не тороплюсь, если ты об этом. Согласен.

Мы с Сольвейг произнесли все необходимые обеты и Гудрун с Ингольвом засвидетельствовали наш брак. Я поднес своей юной жене драгоценное ожерелье, золотые кольца и серьги с самоцветами. Сольвейг принесла мне в качестве мунда свою усадьбу. После я отвел ее на брачное ложе, а сам вышел на улицу под звезды. Но побыть одному мне не удалось.

— Гуннар.

— Гудрун.

— Я не успела как следует поблагодарить тебя за подарок.

— Пустое.

— О, ты не прав. Этот кинжал мне сейчас нужен как никогда.

Я насторожился и бросил на девочку выразительный взгляд.

— Когда ты ушел, мать плакала. Но когда родился твой сын — она была счастлива. Сегодня плачет Сольвейг. Через несколько дней твой брат снова разрубит твой череп и она будет плакать куда сильнее. А повода для улыбки у нее не останется.

— Гудрун!

— Сестра любит тебя! Так иди и прими ее любовь хотя бы ради нее!

Я смотрел на эту девочку и улыбнулся:

— Я хотел бы чтоб ты была моей дочерью.

— Я тоже этого хотела, но нити Норн сплетены так, как сплетены. Не запутывай их сильнее. Сделай счастливой хоть одну женщину нашей семьи.

— На одну ночь?

— А ты спроси у нее. Что она предпочтет? Одну эту ночь или ни одной?

— Ты слишком умна для своих лет.

— Тогда прислушайся ко мне.

И я сделал это. Великая Фрейя! Да кто же я такой, чтобы спорить с богами?! Я пришел к Сольвейг и коснувшись ее руки понял насколько права была Гудрун. А я глупец. Но даже глупец способен дарить счастье.

*****

Нам не пришлось ехать к родственникам Вагни. Они приехали спустя день сами. Орм с двумя сыновьями пятнадцати и семнадцати зим отроду. Мы с Ингольвом встретили их во дворе. Суровые годы проведенные в походах и битвах закалили нас и выглядели мы внушительно даже без оружия.

Не давая Орму опомниться я заявил о своем браке с Сольвейг, а Ингольв подтвердил мои слова. Брат Вагни пытался возражать, но был он так же жалок. Мы вышвырнули Орма и его сыновей за ворота наказав никогда не появляться здесь.

Когда с этим делом было покончено я сказал Ингольву:

— Пора.

— Пора, — кивнул побратим.

Утром следующего дня мы ушли. Сольвейг спряталась в доме и провожать нас вышла Гудрун. Девочка была хмурой и злой. На нас она едва не рычала. Мы сели на наших лошадок и отправились в путь. Ехали молча, погруженные в свои мысли.

Добравшись на место мы не сговариваясь взялись за пилы и принялись сооружать погребальный костер. Это занятие заняло у нас остаток дня. Ночь мы провели на еловых лапах, а по утру были готовы.

В этот раз мы бились без доспехов, обнажившись по пояс. Ингольв как обычно держал в правой руке меч, а в левой топор. Я был словно его отражение, с той лишь разницей, что мое оружие имело имена. В деснице я держал Кровопийцу, а в шуйнице покоился Сокрушающий.

— Весной пахнет, — улыбнулся Ингольв.

— Да. Зима прошла.

— Все как должно быть. Жизнь победила смерть. Боги вернули тебя, чтобы ты породил сына. А ты не думаешь, что скальды если и упомянут нас, то как отца и дядю Ульрика?

— Как бы там ни было, нам пора закончить нашу сагу.

Ингольв мгновенно подобрался и полоснул мечом. Я встретил его выпад Кровопийцей и тут же отпрыгнул спасаясь от топора. Ингольв шел вперед рубя так, что воздух выл, словно от боли. Мне не хватило бы и десяти рук, чтобы отражать все его удары. Если бы не наука Аглаеки, как управляться с фриттским мечом, мне пришел бы конец.

Ингольв, наконец, остановился перевести дух и я перешел в атаку. Он отражал мои удары с легкостью, но Кровопийца всё же дотянулся до его плеча, оставив кровавый след на обнаженной коже.

— Ты стал гораздо лучше, — улыбнулся брат. — Но пора заканчивать. Следующий бой я дам тебе в Вальхалле!

Ингольв подпрыгнул и ударил мечом сверху. Очень быстро и опасно. Я не успел перехватить его клинок Кровопийцей и принял удар на обух Сокрушающего. А в следующее мгновение я заклинил меч Ингольва в том захвате, которому меня обучила Рангхильд, и отшвырнул его в сторону. Брат попытался извернуться, чтобы уберечься от топора, но я ударил его Кровопийцей. Ингольв попытался отвести мой выпад топором, но это было невозможно. Кровопийца вошел ему слева под ребра и пронзил насквозь.

— Боги! — выдохнул побратим и рыгнул кровью.

Я вытянул клинок и подхватил его обмякшее тело.

— Я все же первым попробую мед в Вальхалле, Гардисон, — улыбнулся кровавой улыбкой Ингольв и умер.

Я уложил его труп на костер и высек огонь. Когда пламя прогорело, я насыпал небольшой курган и поехал домой. Все вокруг казалось нереальным. Особенно мысль о том, что я возвращаюсь домой. Впервые с того дня, как я взошел на у драккар у меня появилось то место, которое я мог назвать домом.

Рассказывать осталось уже недолго. Я вернулся домой и жил с Сольвейг. Свою ладью я подарил Сигурду и он стал удачливым хёвдингом. Его стали называть не иначе, как Соколом. Три года спустя Гудрун уплыла в свой первый поход вместе с Сигурдом и осенью вернулась к нам с Сольвейг. А уже зимой нас навестил Сигурд со сватами. И мы отдали свою Соколицу за Сокола. Сейчас у них уже трое сыновей красивых и бесстрашных. И дочь. Такая же маленькая бестия, как и ее мать. Ее назвали Рангхильд.

Сольвейг подарила мне еще одного сына, которого мы нарекли Ингольвом, но это имя не принесло счастья. Боги забрали его всего лишь год спустя. Моя жена страшно горевала, но вскоре у нас появилась дочь, а после еще один сын и на этом мы не остановились. У нас шесть крепких, как корабельные сосны, детишек. А еще у нас самая богатая усадьба в округе.

Мой первенец, Ульрик, в свои пятнадцать зим совершил набег на Хольмистейн во главе небольшой дружины. А в семнадцать он покорил остров, разбив ярла Кнудда, который претендовал на него. Год спустя, вместе с Сигурдом и Гудрун он победил Фрейвара-конунга и сам стал конунгом Хольмистейна.

И вот сегодня мы плывем на юг. Сигурд и Гудрун уже грабили те богатые земли. Но мой сын решил основать там новое королевство. И в этот поход я отправился с ним. Впервые со времени моего поединка с Ингольвом. Последнее время мне часто сниться мой брат. Он зовет меня в Вальхаллу. Даже Сольвейг признала, что это знак, которому я не должен противиться. К тому же королевство моего сына будет тем крепче, что мой погребальный курган будет в тех землях. Я был возвращен богами к жизни, чтобы подарить жизнь величайшему конунгу. И пусть моя сага закончилась много лет назад, но мое имя будет на веки вплетено в сагу об Ульрике.