Сновидения, являющиеся людям. И люди, которые снятся сновидениям

* * *

С детства она мечтала. Мечтала стать драматургом. Мечтать о несбыточном, облекать нематериальное в понятную для всех форму. Делиться с соседями, друзьями, всеми, кто будет готов открыть глаза, своим ви'деньем. И вот день настал. Решающий день.

Она идёт. Сапожки цокают по мостовой, и кажется ей, что от шага до шага проходит вечность. Мнится, что мир застыл вокруг, и лишь она сохранила способность двигаться. Сердце в груди рвётся на волю от волненья. Скоро она докажет всем, что можно! Можно, несмотря ни на что! Можно мечтать и мечта сбудется.

Дверь академии, что распахнута поутру. Множество дверей в длинных коридорах первого этажа. Лестница наверх и снова коридоры. Заветная дверь с очередью на входе. Девушка оглядывает их — тех, кто стоит перед ней. Кто пришёл раньше и первым войдёт в Дверь. Кто, возможно, попробует украсть её мечту. Она рассматривает каждую деталь в их одежде. Старается скрыть неприязнь во взгляде, но на то, чтобы завести разговор перед экзаменом её не хватает.

Встречные взгляды соискателей тоже не блещут дружелюбием. Каждый из них пришёл сюда воплотить свою мечту, но совсем не каждый удостоится чести быть принятым. Не каждому разрешат попробовать на будущий год повторить попытку. И поэтому каждый из них сделает всё, чтобы сегодняшняя попытка удалась.

Она выкидывает из головы мелочи жизни и сосредотачивается на размышлении о Событии. Скоро ей надо будет так подать свою идею, чтобы у комиссии даже не возникло сомнений, что она лучшая. Она размышляет об этом в тысячный раз и опять находит огрехи в замысле, шлифует мелочи.

— — Следующая. — резкий окрик разбивает её сосредоточение. — не спим, деточка, не спим. Заходи.

Встряхнув головой, понимает, что уже её очередь. Глубокий вздох. Шаг вперёд. Ещё один. Зайти в комнату...

— — Девочка, мы тебя не съедим. — ухмыляется важная тётка, лет на пятьдесят. Массивное тело, большая грудь, руки свободно лежащие на столе. Она явно чувствует себя гордой тем, что она будет: судить достоин кандидат или нет. Пусть не одна она, но место по центру длинного стола говорит о том, что она главная. Мадам.

— — Вздохни поглубже, оглядись. Подумай о том, что ты нам представишь. И показывай уже свою домашнюю заготовку. — Здоровый мужчина слева от тётки вздыхает. Начав пафосную речь, в конце он сбивается на скуку и усталость. Ну да, столичный профессор и какие-то кандидаты. С другой стороны, видно, что он считает это своим долгом и намерен, сцепив зубы, довести дело до конца. — Напоминаю, доска справа от тебя. На окне лучше ничего не рисовать. Без особой нужды. — даже шутки у Профессора усталые.

Третий член комиссии ничего не говорит, только внимательно смотрит. Оценивает. Это пожилая дама, что по первости кажется лет на сто. Старуха. Только пристальные, колючие глазки, что взирают из глубоких бойниц выдают опасность. Её никак нельзя списывать со счетов.

Глубоко набрать воздуха, успокоиться. Они ещё поймут её гениальность. Она ещё будет представлять свои пьесы зрителям. Странно, что их трое, а не пятеро, ну да ладно. Она даже немного улучшит свою заготовку — добавит динамичности.

— — Уважаемые члены приёмной комиссии, представляю вам зарисовку о совести, религии и правосудии по закону. Дело происходит в маленьком поселении, на окраине большой империи. — Начав говорить, она ощущает, как волнение потихоньку улетучивается. Сосредоточенность возрастает. — Представьте себе, одноэтажное здание, местами обшарпанное. Здание сбора местных жителей, когда у них проблемы. В большом зале, построенном как судейская коллегия. Там есть ряды стульев для зрителей, несколько мест для спорщиков и одно для судьи. Зал полон… —

Она отвлекается от повествования и даже в мыслях не держа никаких намёков на происходящее, естественным голосом интересуется — Вы позволите мне немного помагичить? Дабы вам легче и интереснее было оценивать мой замысел? — и толи комиссия уже отвлеклась историей, толи заинтересовалась словами про лёгкость и интерес, толи им изначально было всё равно. Но...

Переглянулись важные люди. Мадам кивнула головой и гордо начала: 'Да будет так. Разрешение на магические действия во благо дано. Глава комиссии, Анлиль ду Карст'.

Покачав головой, но не решившись перечить, к ней присоединился Профессор. — Да будет так. Разрешение на магические действия во благо дано. Совесть комиссии, Арно ду Шварц'.

Старуха пристально смотрит на кандидатку и, хмыкнув, озвучивает последнее разрешение. — Да будет так. Разрешение на магические действия во благо дано. Разум комиссии, Мегаль ду Шева'.

Звучат слова. И вроде эха даже не было, но Академия принимает слова к сведению и что-то к комнате меняется. Теперь, на попытку применить магию не сработает тревога. И заклинания безопасности не остановят дерзкого. Теперь всё разрешено.

Старуха то оказывается из совсем благородных. Род на четыре буквы, важная птица. Девушка скрывает улыбку. Уверенность в успехе окрыляет её. Теперь всё будет как надо. — Благодарю!

— — Так вот, зал полон. На месте одного из спорщиков сидит южанин среднего возраста. Горячий, верящий в бога, что требует крови. Ещё на одном сгорбилась молодая женщина с заплаканным лицом. И ещё четыре места пусты… Да, собственно, смотрите. — Взмах рукой, заготовка из дома и посередине доски, в комнате ткётся из воздуха огромный гобелен. Вырастая чуть больше доски, он заслоняет её. А потом на гобелене проступает изображение комнаты. Рельефное, почти объёмное. Взор повёрнут в зал со зрителями. Можно рассмотреть каждого из них. И видно, что во главе зала сидят двое почтенных жителей деревни.

Старейшина, мудрость деревни. Величественна посадка, горд лик её. В благородных одеждах, без вычурности купеческой, но видно не каждому лорду по карману такое платье. С любовью и надеждой смотрят на неё сидящие сзади.

И Вожак. Рослый, с пронзительными глазами. Не молодой, но всё ещё силён. Опытом выигранных битв веет от него. Одет он в мирную одежду, но достойна она. Сапоги из кожи редкого зверя, штаны тканные, да кафтан тонко кожаный. С уважением и надеждой смотрят на него сидящие сзади.

Не замечают, члены комиссии, что в комнате темнеет. Ибо такой же гобелен, медленно соткавшись из воздуха закрыл свет из окна. Дабы не отвлекал он почтенных от зрелища. Заняты члены комиссии. Ибо похож Вожак на гобелене на Профессора. Похожа Старейшина на Старуху. Похожи, как похож эталон на свою дальную копию. Как если бы божественное вмешательство облагородило их. И жадно вглядывается Мадам в гобелен, в поисках своего прототипа. Надеясь увидеть. И оживает картинка на гобелене.

Не придёт никто боле. Не займут места. Начнём. — Хмуро зачинает Южанин. Видно, не нравится ему происходящее. Но и не отступит он покуда жив.

Женщина, сидящая напротив, поднимает заплаканный взор на пришедших. Обводит взглядом каждого, кто в зале. Задерживает взгляд на Вожаке, Старейшине и понимая, что никто не вмешается печально кивает.

Хмурится на происходящее Вожак, не нравится ему это. Поджимает губы Старейшина, но лишь качает головой.

Вздыхает тяжко Южанин и, стукнув по столу кулаком, зачинает. — Надобно умертвить его. Так я думаю.

Задержавшаяся слеза катится из глаза женщины. Но челюсти её смыкаются, а лик обретает упрямство. — Сына своего не отдам вам. А ты, Ахмир завидуешь просто, что за тебя не пошла я. — Вскидывается она из-за стола, и легонько опираясь пальцами о стол устремляет горящий слезами взор в зал. — Соседи, росла я рядом с вами. Так неужто допустите такое? Чтобы сына моего единственного на поругание богам людоедским отдать?

— — Женщина! Заткни пасть своё! Возмутительно, что сидеть я должен около тебя, да ещё ты богов хулить будешь! Да..

— — Ахмир!!! — не крик, рёв, способный перекрыть колокольный звон, раздался со стороны Вожака. И сразу стало понятно, что битвы свои он на поле брани, да в гуще битвы прошёл.

— — Что Ахмир? Судилище это — фарс есть. Вы это знаете и я знаю. Боги мои потребовали жизнь младенца нечестивого, и вы его отдадите. — Усы вьются своей жизнью, а Южанин, закусивши удила, высказывает вслух то, что и про себя не всегда скажешь. — Божий суд сказал, что он виноват в моих потерях, Божий суд сказал, что вправе я просить отмщения. Так пошто...

Комиссия засматривается на происходящее. На шум и гам в зале на гобелене. Реплики, что вполголоса подаются, дабы кандидатку не смутить положительные. Забыли они уже, что задача их судить сценарное мастерство, захватила их постановка и не отпускает. Но видно, что Мадам начинает губки поджимать. Не нашла она себя и теперь начинает чувствовать себя оскорблённой. Как же так, других показали, а её нет. Тем лучше, тем лучше. Значит как раз сейчас самое время.

И распахнутые пинком двери обиженно стучат по стенам. И тишина встречает новых действующих лиц. Целая процессия вплывает в залу, и первой из всех. Самой важной идёт глава клира. Властью и силой веет от неё. Властью, силой и умиротворением. Принудительным.

И тихий возглас радостного изумления, раздаётся со стороны Мадам, на которую и похожа вошедшая. У д а ё т с я!

— Чужак! Взывание к своим богам на нашей земле, есть преступление против Матери! Отлучаю тебя от её благословения! — с каждым словом, печатается шаг вперёд. С каждым шагом, новое слово вбивается прямо в глотку ошеломлённого южанина. — Да будешь проклят ты, и навеки лишён покоя...

— — Женщии-ина! — буквально взвыл Ахмир. Взвыл и потерял последние шансы на мирный исход дела. Какие бы аргументы он ни имел, какие бы козыри ни держал за пазухой. Оскорбил он святую женщину, и праведный гнев её с удвоенной силой обрушился на него. Да и Старейшина, до того неодобрительно наблюдавшая эту суету, услышав возглас сей, приняла решение. И встала, дабы поддержать клиричку.

— — Пусть и не достойно нашей женщине рожать не пойми от кого, но наше это дело, а не твоё. Такие как ты будут гнить в преисподней Рашасов и..

И не замечают действующие лица, как меняется лицо ответчицы, узревшей сына своего. Шести месяцев отроду, стоящим за окошком на собственных ножках и внимательно, да серьёзно наблюдающим за происходящим. Вспоминать она начала, с кем и… и когда...

А тем временем, взбеленившийся Ахмир хватает, что под руку попалось, стул из массивного дерева и кидает его в презренную, по его понятиям женщину. И кто знает, как бы всё повернулось, да Вожак был рядом. Стул он отбил привычной к мечу рукой, а другая в кулак сжалась.

— — О великий! Как же так?! — возгласы на периферии сознания, как и грохот прилетевшего в комиссию стула, не заставляют девушку отвлечься, ибо творится заключительный Акт. — Быстрее, за ректором!

— — Пострадаешь ты за деяние своё, Ахмир! — завершает речь жестами святыми клиричка и растворятся в воздухе начинает Ахмир. — А тебя, молодица, лишим мы памяти о происходившем здесь, дабы не смущала она тебя в дальнейшей жизни.

И не слушая, её возражений и попыток что-то рассказать, накладывается на женщину благословение забытья.

Ребёнок за окном неодобрительно качает головой и поджимает губки… Вожак и Старейшина о чём-то спорят с Клиричкой, но сцена потихоньку теряет глубину и чёткость. И в глубину сознания девушки проникает осознание какой-то ошибки. Вокруг неё раздаются негодующие крики, но она уже слишком устала, чтобы вслушиваться. Гобелены расплываются клочками дыма, и солнце проникает в залу надежд и их крушений.

— — Да как она посмела?! — возмущённо вопит Мадам, пытаясь оправдаться за свою невнимательность перед вновь пришедшим. — Овеществителям вход на факультет драматургии закрыт навсегда! Они никудышные драматурги, это все знают!

Старуха смущённо потупила голову, но в уголках глаз у неё что-то поблескивает. Да и Профессор, чувствуя себя не в своей тарелке, пытается робко вымолвить слово в защиту кандидатки.

— — Разбор экзамена будет завтра. В восемь ударов, у меня в кабинете. — Сухопарый, жестокий голос заставляет поёжится всех, от Старухи, до ребёнка. Кто пропустил её на экзамен мы узнаем завтра, а сейчас, как она мудро подсказала нам, коррекция памяти и в тюрьму для магов. После разбирательств уточним срок!

И как в плохом сне, как в её пьесе никто не слушает молоденькую девушку пытающуюся объяснить, что ничего такого она не имела ввиду, и что она вообще не понимает, как ей удалось воплотить в реальный мир, придуманного ей р е б ё н к а. Ребёнка, что стоит за окном второго этажа и смотрит на происходящее...

И под неодобрительное детское качание головой, девушка теряет сознание. Вьются над её головой волшебные искры, очищающие память. О всём, что случилось. Ибо нельзя допустить, чтобы кто-то сомневался в непогрешимости Академии. И вместе с тем, уничтожается память о проникшем в мир существе. Существе, что оглядывает своё детское тело и, досмотрев сцену коррекции до конца и проказливо ухмыльнувшись блестючими чёрными глазёнками взлетает ввысь...