Об Элькаре и Ниине

Те времена воспевают славный Аршалем, город, шпилями высоких башен уходящий в небеса. Прекрасный город, сотканный из множества воздушных арок, полный света и тепла. Южная жемчужина.

Но хвалу больше пели не городу, а его молодому правителю: сиятельному, — как восторженно шептал обычный люд. И не было никого, кто мог сравниться с ним в красоте, уме и мудрости; король, чьи волосы были похожи на серебряный шелк, затмевал собой других подобно тому, как солнце затмевает луну, а луна — звезды.

Однако мы речь поведем о днях, когда король-солнце еще не взошел на трон, и было множество сложено песен о других правителях.

Его звали Элькар.

Народ любил его беззаветно, и король отвечал ему добротой и великодушием. Столица цвела, казалось. Приходили в порт суда, груженные товарами, шли со всех сторон торговцы, чтобы продать или обменять свои товары. Годы текли размеренно, во всеобщем благоденствии и благополучии.

Всеобщем ли?

Прекрасный король, в чьи волосы цвета бархатной тьмы вплетали цветы и жемчуг, ты правил долго и славно, так почему сейчас твой взгляд поддернут льдом? Куда пропала улыбка, солнечным теплом проливающаяся на чужие сердца, истосковавшиеся по ласке?

Ты коришь себя сейчас из-за одной ошибки, прекрасный. Одно слово разрушило все твои светлые чаяния и надежды. Один поступок — а твой замок уже наполнился тоской, к сердцу, храброму сердцу, пережившему множество невзгод, подобрался зверь, чье имя — одиночество.

И ты будешь корить себя и через множество лет. Годы унесутся быстрее, чем осенний лист, сорванный ветром и брошенный в бурные воды горных рек, однако горечь воспоминаний навсегда останется с тобой. Она будет отравлять твою жизнь до самого последнего, до логичного финала, завершающего все и вся.

Но не бойся, судьба не злая, она даст еще одно право на ошибку. Пощадит, смягчит условия, но опять подведет к моменту, когда придется сделать выбор. Только не сглупи, прекрасный.

Его история коротка и печальна, и нет на свете тех, кто не ронял бы слезы над строками, повествующими о молодом короле. Началась она с чужих страданий, и закончилась ими же.

Королевский дворец стоял в центре города, если подняться с утра на самую высокую башню, можно было окинуть взглядом всю столицу: видны были и сады, разбитые вокруг усадеб аристократов, и лепящиеся друг на друга дома на окраине, и огромный, пестрый рынок, широкие улицы и узкие проулки. Только с той самой башни не было видно, что проживающий вокруг дворца люд пировал, не зная, куда потратить свои деньги, а оттесненные к границе города едва выживали. Король и не видел. Элькар был свято уверен, что в его подчинении только счастливый народ, и сообщениям о стычках, драках и кражах внимал с недоумением: зачем им это? Зачем воровать, убивать и насиловать, когда всего вдоволь?

Король был мудр, но слеп. Его глазами служил молодой глава тайной стражи, слишком рьяно ненавидящий мировые порядки, слишком уставший от убийств и предательств, слишком пораженный наивностью своего правителя, чтобы раз за разом открывать ему глаза на каждодневные интриги, на яд, подсыпанный в еду, на слуг, не смеющих поднять головы, потому что в их глазах плещется ужас. И Элькар продолжал ничего не видеть.

Он не замечал змей, притаившихся во дворце, не замечал стервятников, кружащихся над его черноволосой головой, и умирающих людей на окраинах города не видел тем более.

А они меж тем тонули в нищете, отчаянно пытаясь нащупать во мраке, голоде и холоде одну единственную нить, которая привела бы их в прекрасную жизнь, где не нужно, дрожа, ожидать стражников, что продадут тебя или твоих родных в бордель — или отдадут торговцам, плывущим в другую страну, что не лучше, — где не надо упиваться дешевым пойлом в тщетных попытках забыться. Люди убивали, чтобы выжить, грабили, насиловали. Тонули в каждодневной агонии разврата, порока.

Элькар возвышался над всей этой грязью почти как нерушимый символ.

Одни боготворили своего правителя, благоговейными взглядами целуя черные пряди его волос, другие готовы были забросать короля камнями, чтобы увидеть, как исказится болью красивое лицо, как польется кровь, запачкает белую кожу и светлые одежды.

Ниин о короле не думал вовсе. Юноша, выросший среди разрушенных домов, где пытались жить люди, пытались и погибали, оставляя о себе в память смрадный запах смерти и разложения, он видел короля лишь раз, и тонкая фигура в золотом и белом оставила шрам на глазах. Выжженное видение, которое можно разглядеть внимательно, опустив веки. Его Ниин не ненавидел, но и не любил. Элькар просто существовал, и этого было достаточно.

Ниин был всего лишь безродным мальчишкой. В столице такие умирали рано, их хрупкие тела находили в подворотнях, изломанные, покрытые ранами и синяками, часто без одежды — и тогда Ниин мучительно пытался угадать: изнасиловали или стянули одежду с мертвеца? Он знал, что однажды найдут и его тело, видел это знание в глазах сестер и родителей, когда заглядывал им в глаза. Умирать было не страшно. Жить было страшнее.

Но выстроенную судьбу с самым правильным окончанием: с запекшейся кровью на прокушенных губах, на холодных камнях, — прервали боги, возжелавшие поразвлечься.

В один миг его семья оказалась в долгах перед теми, кто убивал и грабил руками других людей. В его руках оказался тяжелый флакон с медовой жидкостью и пал выбор: либо в бордель, где гнить вечность, ублажая потные, грязные тела, либо слугой во дворец, где нужно было попытаться убить короля. Взамен — свобода родным и прощенный долг. Тогда Ниин и узнал, что Элькару нравятся красивые стройные юноши. Узнал почти с горечью, потому что себя красивым не считал.

Ниин понимал, что он не первый, и его история, скорей всего, омрачится трагичным финалом, но сжимал гладкое стекло в ладони, убеждая себя, что выйдет все правильно, хорошо. Хотя что правильного могло быть в убийстве? Что хорошего в том, чтобы привлечь чужое внимание, а потом, словно в насмешку, оборвать жизнь?

Юноша надеялся, что его внешность достаточно незаметная, чтобы Элькар не обратил внимания но новую прислугу, понимая, что таким образом предает семью. Он был их надеждой и спасением, разве виноваты они, что в этом мире свобода одних покупается горем других? Разве виноваты они, что он не может купить им эту свободу?

А потом Элькар взглянул на него. Темной синью — прямо в сердце, чуть глубже, царапая острым взглядом изнутри грудь.

И Ниин стал тем, кто вплетал по утрам в черные волосы белоснежные цветы.

Король улыбался ему бархатно-нежно, и смеялся так, что сердце готово было умереть, и смотрел внимательно, пристально.

А потом — разговаривал.

Потом — целовал руки.

Потом — путался пальцами в волосах Ниина, сравнивая их с серебром, и юноша едва не плакал от нежности, от чужого тепла, от ощущения горькой сказки.

Ниин влюбился в Элькара так быстро и бесповоротно, что сам страшился своих чувств. Он таял воском в объятиях короля, плавился от прикосновений горячих рук. Жизнь во дворце стала падением, и Ниин опускался все глубже, задыхаясь от призрачного счастья, не предназначенного ему, забывая о причине, приведшей его во дворец.

И однажды в руку легло холодное стекло, и заключенный в нем мед отравы змеино улыбнулся юноше. Настала пора выбирать.

Осознавать неправильность творящегося действа было больно. Яд растворился в вине, а Элькар послушно согласился провести вечер в саду. Одним движением вложить чашу в руки королю и ждать глотка — о, такая простая и одновременно тяжелая роль! Ниин не справился с ней.

Красное брызнуло на камни, со звоном покатилось литое серебро.

— Я все знаю. Уходи, стражу звать не стану.

Элькар действительно знал. Тайная стража донесла дурные вести слишком поздно, когда он уже позволил себе очароваться чужой внешностью, тонуть в яркой синеве наивно и печально глядящих на мир глаз. И король просто с горечью ждал мига, когда мальчишка совершит ошибку. Он любил его — искренне, беззаветно, как не любил еще ни разу, пил чистоту и свежесть, целовал и обнимал.

Ради чего?

Отравленное вино разлилось по земле, а Элькару казалось, что он выпил его залпом, целую бутылку. Ниин ушел, опустив голову, тихо растворился в вечерних сумерках, а король даже не стал провожать его взглядом. Любовь оказалась фальшивкой, чувства — обманом и фарсом.

Наутро глава тайной стражи бросился искать мальчишку. Кричал, что Ниина использовали, говорил о глупости Элькара, и король лишь покорно склонял голову. После глубокого разочарования ему не хотелось вновь искать надежду и утешение. Он пил вино и вечерами прятался в саду, среди тяжело и душно пахнущих цветов, не тех, что вплетал ему в волосы Ниин.

Ниин оказался марионеткой.

Король или семья, тот, кого знаешь пару недель или те, с кем прожил годы, любовь или семья — Элькар давился от ненависти к выбору, что стоял перед Ниином. Это было мерзко, грубо, порочно, и — он неожиданно увидел это слишком ясно — правильно для его города.

В столице, цветущей и богатой, не оказалось счастливых. Элькар искал Ниина, и с каждым днем все больше погружался в грязь и нищету. Ради денег люди продавали себя в борделях, отдавали в рабство детей, сестер, братьев, матерей, отцов, ради куска хлеба рвали горло, насиловали в пахнущих смрадом переулках и роскошных, обставленных дорогой мебелью комнатах.

И Ниин, его прекрасный цветок, всего лишь пытался жить. Пытался любить.

Элькар все ясней осознавал, что Ниин знал о предназначенном ему дурном финале и понимал, что жертвы будут всегда напрасны. Элькар знал и отчаянно хотел обнять юношу вновь, обернуть время вспять и никогда не отпускать.

Обнял он только холодное мертвое тело. Прошло время, прежде чем из другого города дошли вести о проданном в рабство красивом юноше с серебряными волосами и синими глазами. Пробежали дни, и юношу привезли — в грубо сколоченном гробу, среди почти увядших цветов: Ниин попал в руки к сладострастному торгашу и через неделю жизни в его доме покончил с собой.

Его похоронили в светлый солнечный день, и народ на площади с недоумением смотрел на печальную процессию, и почти никто не следовал за королем, облачившимся в траурный черный цвет. Никто не знал, что Элькара в тот день не стало.