Прозрачное зеркало

Часть 1.

— Здравствуйте… — довольно тихо сказала я, войдя в этот странный кабинет, что уже произвел на меня плохое впечатление от грядущего.

— Добрый день! Вы по записи?

— Да. Я давно к Вам записывалась.

— К сожалению у меня много желающих выговориться. Что ж Вы стоите у входа? Проходите, присаживайтесь, бросайте вещи, где пожелаете. — надевая свои маленькие очки, воскликнул этот человек и зарылся в своих бумагах, что лежали педантично на большом деревянном столе в самом центре кабинета.

Я словно невольно перешагнула через порог, положила сумочку на зелёный диванчик, прошла полкабинета и села на такое же кресло напротив деревянного элегантного рабочего стола в стиле модерн. Как ни странно, а оно довольно-таки удобное, оказывается. Темно-зелёные монотонные обои с редкими кусочками фресок или пазлов, декорирующие полупустые стены, черный потолок с золотыми несимметричными плавными узорами, уходящие от неприметной люстры — чаши, почти такой же пол, только в блестящий кафель. Справа прозрачная оригинальная полка в виде угловатого лабиринта, на которой расположились рамки с грамотами и похвальными письмами, а в самом низу бархатистая черная статуэтка элегантной кошечки с красным бантом. Над окном черно-зеленые ламбрекены с длинными до пола тканевыми жгутами и кисточками вместо штор, на подоконнике два горшка с растениями разных пород. Всё тёмное, но почему-то здесь кажется светло.

— Так как Ваше имя? — начал он.

— У меня много имен. Какое именно Вам нужно?

— Эм… Самое первое.

— Они все со мной с рождения. Странный Вы психолог, если не знаете, как подобраться к пациенту.

Одна его бровь резко поднялась. Потом он опять опустил голову, чтобы дочитать какую-то листовку, что лежала подле его рук, видимо, мой документ.

— Я знаю, что там написано. — не задумываясь, прервала его.

— И… Вы согласны с этим? Или желаете оспорить эти записи? — не отрываясь от бумаги, ответил психолог, как будто так и надо.

— В наше время бумаги с печатями, как клеймо на лбу, только с более высокой ценностью. Люди всегда верят этим записям под печатями, чем друг другу. Двадцать первый век. Так зачем мне пытаться переубедить Вас, если Ваша работа слушать, но не верить?

— Значит, не согласны.

— Я этого не говорила… Но да, я не согласна.

— Хотите поговорить об этом? — он снял очки и откинулся на высокую спинку кресла.

— Нет. Я вообще не знаю, о чем говорить, если честно. Но это нужно Вам. Поэтому, думаю, будет лучше, если Вы будете задавать необходимые для анализа вопросы, а я, и дальше прикидываясь дурочкой, отвечать, как подобает смирному душевно больному.

— Для анализа?

— Псих-больная тут я, а не Вы.

— Ну… — доктор почесал висок с легкой ухмылкой на губах, — Уточню: я работаю не с больными, а с людьми, в чьем поведении есть лишь подозрения на психическое расстройство.

— Значит, Ваша задача — подтвердить или опровергнуть ответ на поставленный вопрос о диагнозе, а не лечить.

— Грубо говоря, да.

Я, почему-то, глубоко вздохнула. Я знаю, что мне отсюда не убежать, как бы сильно этого не хотелось. Есть, конечно, вариант побега через окно, но я забыла на каком мы этаже. Мой взгляд сам отошел от стекол, за которыми виднелись желтеющие листья деревьев, колышущихся под легким ветерком. Вот только теперь мне некуда смотреть. Пришлось, все-таки, смотреть на моего психолога, который разглядывал меня, изучая движения. Учитывая мой характер и вкусовые предпочтения, этот человек на первый взгляд показался мне довольно симпатичным на лицо. Излишне молодое лицо для такой работы.

— Я до сих пор не знаю, как Вас зовут. — вдруг прервала молчание я, скорее, не зная, что еще можно тут делать, но лишь бы только не молчать.

— Ох, простите. Я — Алан Лестерн. Если хотите, можем перейти на «ты».

— Нет, не хочу. Вы действительно странный психолог, мистер Лестерн.

— А Вы лихо поменяли нас местами. Изучать должен я Вас, а не Вы меня.

— Так что же Вам мешает? — я скрестила руки на груди, как-то автоматически это вышло.

— Ваше молчание.

Он начинает меня бесить. Этот красавчик меня бесит. Уже. Впрочем, как всегда. Все, подобные ему люди, всегда выводили и выводят меня из себя своими улыбками, спокойствием, уверенностью в себе, так и хочется встать и от души влепить перелом черепа чем-нибудь увесистым. Но отсюда мне не уйти. Ну, окно еще не заперто, конечно, а там, внизу, всяко имеется мягкая поверхность на земле из-за опавших листьев. Снова скользнула манящая мысль сигануть, как птичка улететь плашмя вниз. Но мне не сбежать от всего этого. Сама ввязалась во все это, самой это и расхлебывать, ведь взрослая девочка уже, в конце-то концов. Я усмехнулась от собственных мыслей.

— Хорошо. Тогда я должна Вас предупредить.

— О чем же?

— Правду я буду говорить только сегодня. Первый день. Дальше не ждите от меня ни единого слова истины что я там только не несла бы.

Эти черные брови посуровели от услышанного, но, скорее, от удивления, а не от злобы, собирая складочки на лбу. И ухмылка давно сползла с этого молодого лица.

— Ну что ж… Договорились. — выдавил из себя улыбку он.

— Папа…

— Да, моя милая? — дожевав еду, откликнулся отец.

— Я все равно не выйду за него.

— Эрелит! Опять ты за свое?! — воскликнула в ярости матушка, сильно ударив золотым кубком по каменному столу, от чего вино в нем немного разбрызгалось.

— Бетани… — совершенно спокойно отреагировал отец, — Пожалуйста, оставь нас наедине, дорогая.

До сих пор злобно смотря на меня в упор, злилась она, но, все же, повернула голову.

— Хорошо, милый.

Женщина изящно встала из королевского стола и удалилась, порхая своими шелковыми одеяниями цвета неба, что так идеально шло к её статной фигуре.

— Что ж ты никак не поймешь, Эрелит…

— А я не хочу этого понимать, папа. Даже если я все-так пойду под венец, я убегу, повешусь, сброшусь с башни, исчезну, предам, восстану!.. Но никогда не пойду за того, кого не люблю.

— Ты же его еще даже не видела. — усмехнулся.

— Как будто это что-то меняет.

— Я тоже, как и ты, не верю в любовь с первого взгляда, но тогда как по-твоему люди начинают любить друг друга? Жениться? Создавать семьи? И не расставаться до скончания веков? — глотнул вина из кубка.

— Ну… Со временем. Только поступки определяют.

— Твоими устами… — отец улыбнулся. — Так же у нас с твоей матерью. Я помню тот её первый взгляд на мне… Первые года нашего совместного детства она ненавидела меня.

— Не-е-ет. — я воодушевилась. — Вы совсем другое дело. Вы идеально подходите друг другу.

— И с тобой будет то же самое.

— Это редкость пап. И ты знаешь… Особенно с моим-то характером.

— Милая, я объяснял тебе уже тысячу раз… Мой отказ повлечет войну. Не сказал бы, что мы можем в ней проиграть, но таковы законы. Неужели ты хочешь, чтобы сотни невинных и мирных людей отдали свои жизни из-за твоих капризов?

— Я понимаю, пап.

— Ты — единственная наследница нашего царства, принц Канри — единственный наследник их царства.

— Но почему именно мы? Я? Полным полно и других обрисованных и избалованных принцесс в соседних землях.

— Об этом мы узнаем завтра, милая.

Я насчитала 20 кораблей. У каждого по ветру развивался флаг белого цвета с синей пенистой волной под красным солнцем. Огромные корабли и позолоченными бортами, черными пушками, белыми парусами. Благо, наша река тоже не мала. Через пару часов я увижу его. Выдержать бы еще.

— Ваша прическа готова, госпожа. — мягким и нежным голосом сказала моя слуга, прилизав последнюю прядь под сплетенные косы и сложив руки в замок за спиной.

— Как всегда по-королевски ужасно… — я посмотрела в мутное и кривоватое зеркальце, — Хорошо, можешь идти. Передай королеве, что я скоро буду.

— Да, госпожа. — поклонилась и ушла тихо — тихо, как кошечка.

Я снова посмотрела в окно, корабли все ближе и солнце светит слишком ярко сегодня. А шею что-то сильно утяжеляет. Коснувшись этого, пальцы нащупали нечто холодное, твердое, угловатое — мамин кулон. Большой, из чистого золота и с большим идеально ограненным сапфиром в центре, подарок папы маме в день их первого знакомства, которое, по словам отца, прошло не особо удачно. Руки потянулись к цепочке.

— Это не только подарок наследованный тебе, но и символ твоей королевской крови вместо верховной короны.

— Он тяжелый, пап.

Отец подошел к каменному окну, у которого сидела я, облокотился ладонями на каменный подоконник и угрюмо посмотрела в даль — на подплывающие корабли, входящие в гавань нашей большой реки.

— Ты уже посчитала их?

— Двадцать. Не многовато ли для обычных смотрин?

— Злость тебе не идет. Потерпи немного, милая, скоро все закончится.

— Сейчас я покорно иду на все это только ради матушки, чтобы она не злилась. Но потом я все равно что-нибудь сделаю. Что-нибудь сделаю. — не отводя глаз от парусов, говорила я.

Отец глубоко я тяжко вздохнул.

— У меня сердце кровью обливается. То ли я тебя не воспитал, то ли характером ты пошла в меня… Что еще хуже.

— Прости, отец. — я стыдливо опустила голову.

— Я поговорю с твоей матерью и постараюсь, чтобы тебя ничего не разочаровывало, но ничего более.

Он хлопнул ладонями по подоконнику и, скользнув взглядом по мне, словно оценивая работу мох служанок, двинул к выходу из моей комнаты.

— Благодарю, отец.

— И не снимай кулон хотя бы сегодня! — крикнул он напоследок, уже из коридора.

Как скажешь папа, только сегодня.

— Добрый вечер, доктор.

— А, здравствуйте мистер Кириан. Рад вас видеть.

— О! А я Вас. Согласен, ваше общество мне куда милее, особенно, если сравнивать с сухими бумажками и белыми стенами. Уже начинаю задумываться о ремонте в доме.

Мужчина устало уселся на зеленое кресло напротив деревянного стола. По старой привычке сам налил себе в стеклянный стакан, взятый со стола, воду из стеклянного графина, закинул ногу на ногу, как закоренелый крупный купец, хоть таковым и не является, поправил свою короткую бородку, чтобы аккуратно испить воды и моментально осушил весь сосуд, наверно, даже одним глотком.

— А знаете ли Вы, доктор, что мне сегодня снилось?

— Позвольте угадаю… Хм… — мужчина сузил глаза, сжал губы в тоненькую полоску, создал из своего вида идеальное изображение глубокой вдумчивости. — Кролики?

— Да черт бы Вас подрал! Как Вы это делаете? — вскинув руки вверх, как при капитуляции, сильно расплескав второй стакан воды, громко воскликнул тот.

— Сегодня удача на моей стороне. — усмехнулся доктор и снял очки.

— Так вот! Эти зайцы жрали мою капусту и репу! Всю! Что мне теперь делать с одной лишь картошкой всю зиму и весну?

— У Вас были капуста и репа?

— И свекла с чесноком! А! И тыквы с луком. Но эти проклятые зайцы сожрали всю капусту. Мою любимую капусту. Я не проживу всю зиму и весну без неё.

— А как Вы думаете, мистер Кириан, от куда они взялись? — доктор что-то записывал на листе бумаги.

— Да от куда мне знать? Сижу я, значит, дописываю последние страницы этой дребедени никому ненужной и слышу какой-то шорох. Я сначала даже не понял. Не обратил внимания на… Ой… — здоровяк приложил большой кулак ко рту и, как бы сильно и усердно он не пытался сдержаться, со всей свое мощи отрыгнул громкой мужской отрыжкой, как дракон, изрыгающий огонь. — Простите, гороховый суп скоро доконает меня.

— Ничего-ничего, это нормально. Продолжайте.

— Так вот. Сначала я проигнорировал, ну мало ли там мышки или псина зачесалась. А потом слышу писк! Причем тоненький такой. Собака-то уж точно так пищать не будет, а мыши так нагло не высовываются… Моя муза и без того капризничала в последнее время, а из-за этого писка и вовсе покинула меня. Тошно ведь стало! Поворачиваю я, значит, голову и вижу… Проклятые зайцы! Кромсают капусту! Причем не одну! И не один заяц! Боже мой! Да их там целое войско было!

— Так много?

— Очень много! И каждый шинкует капусту с репой своими зубками. Так быстро-быстро-быстро! Ох как меня это взбесило!

— И что же Вы сделали?

— Э-э… Ну для начала я дописал эту дрянь, ведь немного оставалось, а потом зашвырял в них всем, что только под руку попадалось, и вилки, и ложки, и стулья со столом. Даже мои записи чуть не стали пушечными ядрами! Ох, как же я был зол!

— И Вам удалось их прогнать?

— Нет! Они грызли и грызли. Грызли и грызли! Я выпустил пса из поводка, достал ружье! А они все грызут.

— Так Вы не справились с ними?

— Э-э… Нет. Они до сих пор сидят и шинкуют мою капусту. Доедают.

— Ну тогда я обрадую Вас, мистер Кириан. — доктор одел обратно свои очки и зачиркал в бумаге.

— Обрадуете?

— Кролики ведь еще не ушли? — улыбнулся голубоглазый доктор. — Продолжайте Вашу работу.

— А с чего вы взяли… А! Точно! Точно-точно!

— Вы уже уходите?

Мужчина впопыхах заторопился к выходу, постукивая указательным пальцем по губам.

— Конечно! Моя муза не ждет!

— Сегодня Вы быстро. — доктор уже закрывал папку с документами.

— Муза не ждет! Не ждет!

И хлопнул дверью. А доктор глубоко вздохнул и убрал папку в выдвижной ящик деревянного элегантного стола и снял очки, сильно затерев глазницу тыльной стороной ладони. Время было уже позднее, усталость давала о себе знать.

— Я сам на это подписался… И ничего пока что не известно…

Я тихо и крепко спал, как спят все маленькие дети. Но повозка перевернулась. Мое маленькое тело швырнуло о всю черную глиняную посуду, мешки, какие-то железки, банки, деревянные полки и еще много чего. Я даже не понял сразу, что вообще произошло, но в последующие секунды до моих ушей донеслись те самые звуки. Голова сильно болела и горела, а с просони это ощущалось еще сильнее. Чугунный ковш, гигантская банка с улитками и тяжелая коробка с нитями всем весом полегли на меня, казалось, расколов мой детский черепок и ребра. Мелкими руками я кое-как откинул от себя все это барахло, но увидел блеск какой-то стали треугольной формы, что торчало прямо надо мной из расколотых боковых дощечек с левого борта перевернутой на бок повозки. Я был ребенком, но я понял, нас схватили. Несчастный, мирный, никому ненужный караван схватили.

Мои руки и ноги сами выволокли меня из уже полуразрушенной маленькой крепости торговцев, но снаружи всё оказалось куда хуже, чем мне объясняли когда-то взрослые.

Хозяйка кричала всей силой женского голоса о пощаде её жизни, вцепившись обеими окровавленными руками за железную хватку огромного мужчины, что держал её за каштановые волосы и смеялся, как истинный дикарь в тяжелых доспехах и с изуродованным от огня лицом, в котором сложно было разобрать мимику. Ему доставляло удовольствие слышать женские крики, особенно молящие о пощаде, особенно молящие о пощаде именно его в его руках. В другой руке он держал длинный меч и размахивал им в разные стороны, давая указания другим дикарям. Я понял, что их слишком много, все скачут на лошадях и пешком, закалывая до смерти наших лошадей, разламывая до конца и без того разрушенную перевернутую повозку, разжигая огонь вокруг всё сильнее. Хозяин тоже где-то должен был быть. Но, почему-то, его не было не видно не слышно. Видимо, его убили в первую очередь.

Я понимал происходящую ситуацию, но не знал, что мне делать. Бояться, плакать, просить о помощи, забиться в угол, прятаться, убегать, сдаваться. Мне много раз говорили взрослые, что это все значит и что нужно делать, если это все-таки произойдет. Но я сидел на месте и смотрел, как скачут, бегают и прыгают туда сюда с факелами и мечами эти дикари в черном, а из-за глубокой ночи их было видно еще хуже.

Но неожиданно и слишком резко крики хозяйки прекратились, залившись под конец странным хрипом. Посмотрев на неё, я увидел, как она мешком падает на землю, а из её шеи захлестала какая-то жижа. Её глаза уперлись в черное небо, а рот так и остался открытым из-за криков. Её больше нет.

Меня, мелкого ребенка, опалило огнем. Опалило глаза, спину, душу. Не заметил, как ноги сами понеслись куда-то с невероятной скоростью и силой, желая только не повторить участь хозяйки. Я хотел жить, поэтому бежал, как бешенный, хоть и не понимал этого. Позади меня слышались грозные крики и топоты тяжелых дикарских ног и копыт. Это мне только прибавляло скорости. Не оборачиваясь, учащенно дыша, разбивая маленькие босые ноги в кровь о каменные глыбы и ветки, бежал из последних сил.

Но они почему-то меня не догнали, то ли их вожак остановил, то ли я оказался быстрее. Не знаю. Я убежал слишком далеко в неизвестный мне лес, местность в чужих землях. Тогда я понимал, что от побега моя участь не станет лучше, заражение, болезнь, дикие звери в конце концов, но умирать, как хозяйка я не хотел. Мой последний детский сон в той повозке был слишком хорошим и светлым. Больше такие сны мне не снились.

— Санран! Сто из ста! Наилучший результат!

— Спасибо, тренер.

— Никаких благодарностей. Твои заслуги. Так что, думаю, будет справедливо, если ты поедешь на международный чемпионат.

— Я?

— А почему нет? Да прекратите вы эту стрельбу, мать вашу! — крикнул тренер на своих учеников и продолжил, — Из всех этих балбесов все 5 лет только ты держал планку и показывал самые лучшие результаты. Это дар от бога, грех не показать его миру. Я хочу, чтобы ты съездил на этот чертов чемпионат и надрал там всем задницы.

— Э-э… Хорошо. Я приму участие. — почесав затылок от неуверенности, ответил парень, — Но не думаю, что я там буду лучшим.

— Будешь, будешь! Без победы можешь и не возвращаться.

— Я постараюсь, мистер Майри.

— На сегодня ты свободен, иди домой, отдыхай.

— Но ведь еще целый час тренировок.

— Какой смысл тратить время на того, кто и без того стреляет лучше тебя? Верно. Отдыхай парень, заслужил. — хлопнув ученика по плечу, улыбнулся мужчина.

— Хорошо. Спасибо.

— Не за что, не за что. Но завтра жду тебя свеженьким! Иначе загоняю по мишеням!

Улыбаясь и топая к выходу, услышал на последок паренек.

Уложил свою винтовку после её разборки в специальную сумку, оделся в верхнюю одежду осеннего сезона, утолил жажду холодной водой из кулера, закинул сумку на плечо и побрел домой.

По пути, через городской парк, желтеющий сквер, главную широкую улицу, он шел молча, смотря только на дорогу, сырой асфальт и желтые опавшие листья на нем. На этот раз истратилась только одна сигарета. Снайперу дыхание не так важно, как зрение, но иногда хочется дышать, да и руки как-то сами по себе со временем тянуться все меньше к куреву. Странно.

Он видел, как за десятки метров от него женщина водила пальцем по экрану телефона, перелистывая страницы с контактными номерами, какую книгу читал идущий мальчик, наровясь на каждом шагу споткнуться и упасть, как мужчина пытался спрятать в недрах внутреннего кармана пальто обручальное кольцо, как горбатый поседевший дедушка трясущимися руками доставал из упаковки хлебные крошки и разбрасывал их голубям, как у маленькой девочки первоклашки на личике сияли крошечные крупинки слез из-за порванных белых школьных колготок на левой коленке. Он видел многое, вот только ему это не доставляло никакого удовольствия. И так всегда.

Ключ как всегда идеально пошел в замочную скважину и открыл эту огромную дверь. Сумка легла на специальную для нее полку под самым потолком у входных дверей, куртка полетела на вешалку, ботинки и вовсе разлетелись в разные стороны. Пиво отлично успокаивает, особенно, когда оно холодное и темное, особенно после тяжелого дня. И телевизор особо не нужен, но он все равно включает его по старой привычке, ведь ушам тоже иногда бывает скучно из-за одинокой тишины.

А глаза сами закатились в сон. Всего пара глотков пива и тело обмякло, почувствовав всю тяжесть и боли, но впереди еще очень много таких глупых и бессмысленных дней. Деваться некуда.

Барабанщики упорно бьют ритм их национальной мелодии вместе с музыкантами их каких-то духовых инструментов и чего-то наподобие железных щелочек, что создавали звуки эхообразных щелчков. В общем виде всё это создавало впечатление странной, но приятной музыки громкого и грозного марша для остальных служащих приезжего короля. Они, кстати, под флагами их королевства, в сияющих доспехах маршируют в идеальной синхронности с каменными лицами, что так и просятся харкнуть в хотя бы одного из них. Все блестит, сияет, словно даже светится, скрипит, переливается. Все сделано излишне четко, даже перфекционично. От всего этого тянуло к тошноте, хотя и…

— Мда, не ожидал, я такого. — перебил мои мысли отец.

Я автоматически и с неким недоумением посмотрела на него, повернув голову вправо. Он сидел, как подобает королю: идеальная осанка, руки на подлокотниках трона, улыбающе-вежливое, но жесткое королевское лицо.

— О чем ты?

— Не удивлюсь, если принц окажется таким же индюком, как весь этот спектакль позолоченный. — он двигал только губами в бородке, не смея даже посмотреть на меня, он — король, но говорил достаточно громко, чтобы я его услышала, и продолжал улыбаться.

— И ты все равно отдашь меня ему?

— Да.

Я глубоко вздохнула и снова стала вежливо наблюдать за всем происходящем в тронном зале, где, при всей его величие, уже не доставало места всем членам представления. Действительно спектакль. Все эти люди уже постепенно выстраивались большим полумесяцем перед троном, лицами к нам, и продолжали маршировать и играть музыку. Слишком громко. Сейчас харкну одному из них.

— Король Ларанир! — послышался громкий властный голос из ниоткуда.

А! Вот и соизволил появиться сам представитель и создатель всей этой белеберды. Бородатый, пузатый, высокий, но узкоплечий, с перекошенной на бок большой короной, меховым плащом, большим шагом человек, внушающего вида, но для меня — вызывающего только смех. Но смеяться нельзя, иначе я оскорблю сие высочество своей невежественностью, а это война. Но я не могу сдержаться.

Стоило ему закончить шаг у самых ступенек к трону, как все его поданные резко замерли в неподвижности, освободив, наконец-то, зал от шума, что давил уже на уши.

— Король Тин. — отец встал с трона и зашагал к своему собеседнику, со злым лицом, словно шел казнить виновника. — Как Вы осмелились явиться в мои владения спустя столько лет без единого известия о себе и своих семейных делах?! — грозным тоном начал он и остановился впритык перед Тином.

— Приношу глубочайшие извинения, но точно так же, как Вы, король Ларанир, не соизволили вообще явиться ко мне в течение такого времени отсутствия в наших краях! — так же грозно ответил тот.

Замолчали. Оба смотрят друг на друга прямо в лица без единого дрожащего нерва или намека на страх. Они одного роста, поэтому никто не задирал или не опускал головы. Злость и грозность так и перли с их вида, одно неверное движение, один неверный звук и не важно от кого, и беды не миновать. Это война! Война еще до начала смотрин и соглашений. Надо что-то делать!

Не зная, что делать, да и в некоторой истерике, я посмотрела на матушку, но и она всем лицом выдавала в себе страх от происходящего. Надо что-то делать.

Вдруг отец засмеялся. Причем весьма искренним и настоящим смехом. Король Тин тоже залился хохотом, держась за живот и запрокинув голову назад. Я сплю?

— Видел бы свое лицо!

— А ты свое?

Они смеялись. Краем правого глаза я заметила, как с большим облегчением вздохнула матушка и снова надела маску довольной всем госпожи.

— Сколько лет прошло?

— Двадцать лет. Пять гор, Лар! Двадцать лет! Двадцать! А ты ни капли не изменился.

Короли обменялись крепкими объятиями, рукопожатиями, хлопками по плечам в воодушевленном смехе.

— А ты поправился. Как ты смог отрастить такой живот? Ты же всегда был меньше меня. А борода? На кой она тебе? — тыкал Тина отец.

— После женидьбы все меняется. Сам знаешь. А после рождения твоих детей и вовсе меняешься ты сам. Войны закончились, настал мир во всем мире, как ты и мечтал когда-то. — посерьезнел король.

— Да, помню. Ты-таки добился своего.

— Не без труда и жертв. Горестные были времена. Но это всё позади! Настало время для наших детей! И их будущего!

— Верно! Знакомься: моя верная и прекрасная жена, королева Сапфировых Гор — Бетани! — указывая ладонью на матушку, воскликнул отец.

Матушка грациозно встала с трона и подошла к королям, сделав преферанс. Тин тут же приложил правый кулак к своей груди и тоже медленно кивнул, широко улыбаясь.

— Я счастлива наконец увидеть Вас, король Тин. Признаюсь честно, я испугалась, увидев эту грозную сценку. Мой загадочный муж не соизволил рассказать мне о Вас даже самую малость. Но я о Вас наслышана.

— В этом весь Лар! — снова засмеялся тот.

— А это моя дочь — красавица Эрелит! — отец указал на меня.

Все эти десятки пар глаз переметнулись на меня. И тишина. Что-то в горле застряло точно так же, как и в голове. Как положено всем правилам этикета, я встала со своего места, спустилась по ступенькам и сделала стандартный преферанс с ладонью на груди. После этого мой взгляд упал на лицо короля. Как оказалось, он смотрел на меня, изучая каждое движение и каждый миллиметр моей внешности, растягивая улыбку до ушей.

— Действительно красавица! Копия мать. Но глаза твои, сразу видно, чья она наследница.

— К сожалению у неё и характер мой. — усмехнулся отец.

Я всё старалась сохранять милую и вежливую улыбку, будто бы я всем довольна, как тряпичная кукла, набитая правилами этикета и правилами нашего королевства.

— О! Под стать моему сыну! Буду счастлив представить вам мою жену, мудрая и добродушная королева Восточных Волн — Фатнис!

За спинами солдат в сияющих доспехах, оказывается, все это время пряталась женщина королевских кровей. Она тек же грациозно вышла из разошедней для неё толпы, подошла к нам и сделала такой же преферанс. Огненно-рыжие длинные волнистые волосы, с большими зелеными глазами и бледной кожей. Она красивая, да, но было видно, что она не уроженец земель Восточных Волн, так же она казалась очень плоской, ни форм, ни талии. Бледная доска, но красивая на лицо. И с очень приятным голосом.

— Здравствуйте король Ларанир, королева Бетани и прекрасная принцесса Эрелит. Я счастлива познакомиться с вами. — сияюще улыбнулась она.

— Мы тоже счастливы увидеть Вас, королева Фатнис. — ответил за всех отец. — У Вас выдающаяся прекрасная внешность. Вы не родом из Восточных Волн?

— Нет. Я третья дочь короля Озерных Земель.

— Озерных Земель? Вы с таких дальних краев? Как вам живется в дали от родного дома? — вмешалась вежливо матушка.

— Привыкание творит чудеса.

— А это мой сын — Канри!

Из раступившейся толпы так же вышел молодой парень в серебристых, расписных, легких доспехах с белоснежным плащом и длинным мечом на левом бедре. Высок, статен, горд, деловая походка в мелкий шаг, суровые брови, грудь колесом. Он вобрал в себя все от отца и матери: узкие плечи и таз, тоненькие руки и ноги, что было видно даже через латы доспех, бледная кожа, рыжие волосы, зеленые глаза, на подбородке уже виднелась щетина.

Мое сердце сейчас выскочит из груди, дыхание останавливается, сознание медленно, но верно покидает тело из-за увиденного, вот-вот задрожат руки и перестанут чувствоваться ноги. Я схожу с ума. Еще чуть-чуть и из меня фонтаном польются слезы. Я готова зареветь от всего этого. Мой отец собрался пожизненно отдать меня вот этому существу??? Вот этому чудиле???

— Какие у Вас проблемы сегодня, миссис Айдберг?

— На днях я видела свою доченьку. Она не хотела со мной говорить.

— Почему? — он взял ручку и уже приготовился писать.

— Она обижена на меня.

— С чего Вы взяли?

— Она посмотрела на меня так. Я знаю этот её взгляд. Она очень сильно на меня обижена. Я не могу найти себе места с того дня, как она заперлась в своей комнате. — тихо заплакала женщина.

Миссис Айдберг достала из кармана осенней куртки голубой платочек и стала вытирать поступающие слезы. Мистер Лестерн дописал что-то в бумагах и налил в стакан воды, протянул это своей клиентке. Та аккуратно и осторожно взяла его дрожащими руками и сделала лишь пару глотков, видимо, только ради вежливости. Ей стало чуть легче.

— Пожалуйста продолжайте.

— Я не могла выпускать её из дома. Она так хотела гулять. Но на улице было просто ужасная погода, даже если бы она не поранилась или бы не подружилась с сомнительной компанией, то точно простудилась бы, а она у меня такая слабенькая. Но ведь она еще ребенок, не понимает этого… Ох, доктор, я не знаю, что мне делать, но я так больше не могу.

— А Вы не пробовали попытаться ей все объяснить?

— Она еще маленькая, она не поймет. — потирая глаза платочком, отвечала женщина.

— Вы же хорошо её воспитали? Может это играет её избалованность?

— Нет, нет, доктор, я воспитываю её как нужно, она очень умная и послушная девочка. Но она очень любит гулять, любит свободу.

— Тогда, может, стоит поговорить с ней? Уверен, она Вас поймет, миссис Айдберг.

— Я уже пыталась. Она меня не слушает. Боюсь, она начинает отбиваться от рук… Я так волнуюсь за неё, доктор! Моя милая девочка… — снова бросилась в слезы она.

— Ну-ну-ну, миссис Айдберг! Рано унываете! Она ведь не сбежала, сейчас она сидит дома и ждет Вас. Она ждет Вас, миссис Айдберг.

— Но вот-вот может убежать. Я не хочу, чтобы она сбегала, доктор! Мир так жесток и опасен, а погода просто ужасна! Она поранится, простудится, свяжется с дурной компанией. Я не могу этого допустить! Что мне делать, доктор? — еще пуще заревела клиентка.

Мистер Лестерн опять налил в очередной стакан воды и заменил им пустой предыдущий стакан в руках женщины, но она не хотела это глотать, только отчаянно потирала глаза и щеки, хоть слез-то и не осталось.

— Поговорите с ней. Хоть она еще и маленькая для подобного, но я советую Вам поговорить с ней. И поговорите с ней, как со взрослым человеком. И даже если она Вас не поймет, то точно послушает, Вы же её мать.

Женщина сделала один большой глоток, словно запила какую-то таблетку, дотерла лицо измятым платочком.

— Хорошо, доктор, я попытаюсь поговорить с ней.

— Я могу лишь пожелать Вам смелости и удачи. И не давите на неё сильно.

Миссис Айдверг встала с кресла, двинула к выходу.

— Спасибо доктор, я постараюсь. До скоро встречи.

Врач проводил её до выхода и вернулся к своему рабочему месту. В документах только одна единственная запись за весь сегодняшний день, но и что писать дальше он не знал.

Стук в дверь.

— Да?

— Вы — психолог Лестерн?

— Да, это я. А Вы… — он удивился новому лицу, что появилось слишком быстро.

— Меня направили к Вам, сказали, что Вы сможете мне помочь.

Молодой паренек хилого телосложения стоял на пороге в кабинет. Его глаза светились, видимо, от предверия чего-то нового, но понимал ли он что делает и к чему пришел? Это предстояло выяснить доктору, хоть ему, по сути, и так было все ясно и ужасно не хотелось все это делать.

— Значит будем знакомы?

— А, да. Я — Эрен Глазье. И у меня колосальные проблемы. — шагая к креслу, начал парень.

Звонок в дверь. Этот звук прогнал к чертям весь сладостный сон и хоть какое-то чувство отдыха. Нет же, надо было вставать, идти, открывать двери этому проклятому человеку. Что и пришлось делать неуспевшему отдохнуть парню с просони. Чуть не пролил остатки пива с бутылки по пути.

— Кто там? — спросил тот через дверь.

— Это я, твоя соседка. — послышалось женским голосом по ту сторону.

Санран открыл двери. За порогом, на улице стояла девушка его возраста в коричневом пальто и с псиной пуделевой породы на длинном поводке.

— Привет, Санран. — улыбнулась она. — Ой, похоже, я не вовремя…

— Нет, всё нормально, всё равно мне нужно было вставать. Так просто я бы не встал. — пряча бутылку за спиной и потирая глаза свободной рукой, ответил улыбкой он.

— Слава богу. А то я уже приготовилась живьем себя съедать совестью.

— Не волнуйся, все как надо. Ты привела Чарли?

— Да, у меня назначена встреча, но его оставить не с кем, как всегда. — она легонько потянула за поводок, пудель посмотрел на неё, задрав вверх голову, и облизнулся.

— Ты всегда оставляешь его мне. — усмехнулся Санран.

— Больше мне некому доверить мою прелесть.

— Он уже привык ко мне. Во сколько тебя ждать? — он взял поводок в свободную руку, пес добровольно вошел в дом.

— Я не знаю, как пройдет встреча. Но до девяти я постараюсь успеть. А если нет… То все равно приду за Чарли. — снова улыбнулась она.

— Хорошо, будем ждать тебя.

Пес тоже громко гавкнул.

— Спасибо, Санран. До скорого.

— До скорого.

Она махнула рукой и пошла в неизвестном для него направлении. Парень еще долго провожал её уходящий силуэт взглядом, пока сам не понял, что замерз, стоя, буквально, на улице осенним днем, а пес и вовсе заскулил от скуки.

— Ну что ж Чарли, тебя снова оставили мне. — глотнул пива. — если не будешь скулить, то дам тебе сочный стейк после пробежки.

Пудель радостно гавкнул, высоко подпрыгнув.

— Вот и молодец. Идем гулять.

Санран переоделся в спортивный костюм, допил бутылку пива, закрыл парадные двери на оба замка. Чарли все вертелся рядом, как заведенный.

— По-старому маршруту, Чарли. — снимая поводок с ошейника, сказал парень.

Пес побежал вперед, а Санран следом, легким бегом вечерней пробежки для хорошего здоровья да и чтобы тренер лишний раз не орал.

Холодный воздух резал нос, горло и легкие, а пар, выходящий изо рта, иногда не давал видеть. Нынче выдалась холодная осень. Он не оббегал лужи, а прыгал прямо на них, стараясь полностью расплескать мутную воду, точно так же, как он любил делать это в детстве. От холода немного сводило кисти рук и щеки, но это дело привычки. Чарли с небывалой радостью валялся в каждой приличной куче листьев, с головой окунаясь в них. Вроде бы, здоровый взрослый пес, а ведет себя, как новорожденный щенок, что впервые увидел нечто новое.

Мысли сами сверлили голову изнутри. Но спать хотелось сильнее.

Глиняная ваза со свистом полетела к стене и вдребезги разлетелась в миллион осколков, сушенная трава рассыпалась по полу. Шкатулка с драгоценностями с силой ударилась об пол и тоже разломалась на части, рассыпав украшения, как бусины. Стойка с флакончиками, ароматными склянками, цветных присыпок в бутылочках, сломалась пополам, а все стекляшки фонтаном полетели в воздух, а после этого поочередно поразбивались об пол, разливая и рассыпая все содержимое по стене, разгромленной мебели, взбудораженному полу. Теперь в моей этой комнате воняло смешанными запахом всех этих ароматов. Какая-то статуэтка, похожую на женщину, полетела к мутным зеркалам и вдребезги разбила мои отражения, сопровождая эти моменты соответствующими звуками. Еще одна ваза потерпела крах о ту же стену. Блюдо с фруктами и вовсе улетело в открытое окно. Мой меч, вышедший из белых расписных ножен, помог мне разнести деревянные укрепления навеса над кроватью, разорвать все одеяла и подушки, от чего пух снегом воспарил в комнате с кусками тряпок, разорвал вышитую картину, деревянный манекен с новым недошитым платьем на нем.

— Что ты делаешь?!

— Развлекаюсь!

— Успокойся, Эрелит! Ты же можешь отрубить себе что-нибудь!

— Не отнимай у меня последние минуты свободы! Ведь с завтрашнего дня я — чужая собственность, а не Эрелит!

Сильно замахнувшись, вдарила мечом по креслу, мебель уничтожена.

— Брось меч! Пока сама себе голову не отрубила! — психанул отец и отобрал мою игрушку, бросил его к двери, подальше от меня. — Оружие — не развлечение!

— Да? Тогда что делаешь ты? Ты разве не развлекаешься?! Ты отдаешь меня этому дохлому индюку!

— Так нужно для объединения королевств! Или хочешь, чтобы была война?! И снизь свой тон!

— Это нужно Тину, а не тебе! И никто кроме тебя больше не одобрит кандидатуру Канри! Ни один король в здравом уме! Я не выйду за него! — всё кричала я.

Моя рука сорвала мамин кулон с шеи и уже замахнулась в сторону окна.

— Да не собираюсь я вас женить!!!

Рука остановилась на полпути от окна, а глаза расширились от удивления, но я ещё не до конца осознала услышанное. Я посмотрела на отца, он продолжал орать.

— Я знаю Тина с детства и знаю, что он всегда мечтал о большой короне! Но мой отказ повлечет войну хоть и он мой друг! Он слишком горд!

— О чем ты? Я не понимаю тебя…

— Ты думаешь, что только ты ненавидишь их? Я ненавижу его всю жизнь! Цена мира — завязанный язык! Молчать будешь и ты! — тыкнув в меня пальцем, докричал он.

— Что? — я всё ещё стояла у окна в той же позе, совершенно ничего не понимая.

Отец глубоко вздохнул, сильно закрыв глаза. Так он попытался упокоиться.

— Тогда зачем ты врал мне всё это время?

— Чтобы ты не болтала лишнего. Неважно каким путем Тин получит большую власть, но после этого он в первую очередь раздавит меня и всех нас, потому что он всегда завидовал мне. Канри — его единственный шанс получить увеличение его королевства мирным путем.

— Почему именно с нами?

— Моя корона одна из самых великих, это не высшая власть, но мои земли самые обширные и богатые рудниками, у нас самые влиятельные союзники и чистая история. Если Тин умудрится объединить Горы и Волны — это королевство станет несравненным по величине и мощи. Тогда он начнет нападать на соседствующие царства, постепенно захватывая континент за континентом. Он безумен. А ты — его шанс на победу.

— А ты?

— Я не могу этого допустить. Зная его, не могу ему этого позволить. Да и ты не хочешь выходить за Канри, хотя я до последнего надеялся, что он не будет таким же, как его отец.

— И что ты собираешься делать?

— Завтра я дам официальный отказ и будь что будет.

— Пап…

— И ни слова больше! Держи язык за зубами, иначе ты всё испортишь! И даже матери ни слова! — гавкнул он напоследок и ушел из моей комнаты, громко топая.

Я слышала, как отдаляются его шаги, но не верила этому. Мне казалось, словно он все еще стоит тут и сверлит меня своим свирепым взглядом, что вот-вот что-то скажет злым голосом или снова тыкнет в меня пальцем. Он вправил мне мозги. И я не подведу его.

Матушкин кулон впился в кожу ладони своими зубьями по краям золотой огранки вокруг сапфира, слегка пошла кровь. Но это лишь крохотная мизерность по сравнению с тем, что я тут натворила. И матушка ничего не знает…

Лёгкие на этот раз ноют меньше. Действительно, меньше курева — меньше вреда. Чарли тоже выдохся. Он дышал через широко раскрытую пасть, как большое электрический насос, свесив язык чуть ли не во всю длину, что даже слюни водопадом стекали на сырой асфальт. Но он был доволен, это и невооруженным глазом видно.

— Умница, Чарли. Сейчас будет тебе стейк. — погладив псину по голове, что терся у входной двери, проговорил Санран и открыл замки.

Пес уставше-радостно вбежал в дом и побежал прямиком на свое любимое место.

— Не вздумай запрыгивать на диван! Или все расскажу твоей хозяйке! — крикнул вслед парень собаке.

Закрыл дверь, снял и раскидал верхнюю одежду и обувь, заглянул в холодильник в поисках пива и сырого мяса. Налил в большую чашку холодную воду и поставил на пол под столом рядом с чашкой со стейком. Сам же он есть не хотел. Вообще ничего не хотелось.

Чарли улёгся на ковёр посреди гостиной, смиренно ждал пока его временный хозяин включит телевизор. Как будто понимал, что это такое, но этот пес, как ни странно, всегда ложился мордой к экрану и всегда рассматривал там быстро пробегающие картинки, как маленький ребенок. Санран усмехнулся.

— Твои вкусности на кухне. — сказал он и плюхнулся на диван.

Чарли лениво поднял свою уставшую кудрявую тушу и побрёл на кухню, громко клацая когтями по полу. Парень тоже открыл банку пива и сделал большой и удовлетворяющий глоток. Усталость снова накрыла всем своим весом. По телевизору как всегда ничего интересного, а включать компьютер лень до жути, спать нельзя, иначе Чарли опять что-нибудь сгрызет. Делать нечего. В итоге, парень решил прочистить свою винтовку, ибо вспомнил, что в последнее время из дула стали вылетать не только пули, но и немного дыма.

Телефонный звонок прервал эту затею.

=Дарова, мужик! Как жизнь? — послышался знакомый хрипловатый голос с того конца связи.

— А, привет Пит. Все как всегда отлично и никак иначе. У тебя какие новости? — он потянулся к полке за винтовкой.

=Да так же кисло. Ты ещё не забыл?

— Что именно?

=О Рэе. В следующем месяце у неё свадьба, она хочет, чтобы ты присутствовал.

— Мало ли что она хочет. Я сказал нет значит нет. И перестань уже меня уговаривать, Пит. — вытащил запчасти из сумки.

=Ничего другого я от тебя и не ждал. Санран, она моя сестра, прояви уважение хоть по этому поводу.

— Передай ей долголетнего счастья и «привет» от меня лично. В день свадьбы я вышлю ей подарок.

=Идиот, она может обидеться.

— На меня чтоль? Невелика потеря.

Парень снял магазин и просыпал неиспользованные пули на пол посреди коридора.

=Что, будем в прошлом копошиться?

— Пит. Я все сказал.

=Ладно, ладно, упрямый баран. Ну, в общем, ты в курсе.

— Как она там?

=Эм… Сложно сказать. Вроде счастлива, как и все девчонки перед свадьбой, но часто замолкает и тяжело вздыхает. Ясень пень о тебе вспоминает.

— Вот как. Но поздно одумалась.

=Согласен. Но будет нехорошо, если ты не придешь.

— Я не приду. Передай ей «привет».

=Ох-хо-ох… По крайне мере я попытался тебя уговорить. Мы все будем ждать твоего прихода на свадьбе.

— Ага, до скорого Пит.

=Пока. — сбросил трубку.

Телефон полетел на кресло в гостиной через весь коридор. Винтовка в разобранном виде так и лежит на коленях. Теперь нет желания вообще что-либо делать, хоть вешайся от скуки прямо тут в самый обычный и ничем не примечательный день. Чарли лениво, клацая когтями по полу, протопал от кухни в зал и опять лег на то же свое любимое место, уткнулся мордой к телевизору, видимо, и ему теперь сильно хотелось спать. Впрочем, эта идея показалась Санрану самой подходящей на данный момент. Поэтому он бросил свою игрушку на коридорное кресло вместе с деталями, пулями и сумкой, сделал еще один глоток пива, поднялся на второй этаж и, опустившись на мягкости постели, заснул. Сон пришел слишком быстро и к Санрану и к Чарли.

Кто-то постучался в дверь сильным и назойливым стуком и открыл дверь, показав свое лицо.

— Здравствуй Лестерн. Можно?

— А, мистер Кириан? Конечно, входите. — улыбнулся психолог, дописал что-то в документах и спрятал их в выдвижном ящике стола. — Теперь я полностью в Вашем внимании.

— О! В таком случае у меня много новостей!

Мужчина вошел в кабинет, накинул шарф на вешалку, сел на кресло, накинул ногу на ногу, как старый толстый кузнец, хоть таковым и не является, сам себе налил в стакан воду и тут же осушил его.

— Кролики перестали грызть мою капусту!

— Почему? — удивился доктор, ведь он ожидал другого начала разговора.

— А потому что её не осталось. Совсем!

— Тогда что они делают сейчас?

— Жрать-то больше нечего. Они убежали.

— Вот так просто убежали?

— Да тут любой убежит, если по нему пару раз пульнуть из ружья. Ха-ха-ха! — загоготал тот и пригладил свою бороду. — В общем, меня больше никто не беспокоит вот уже целую неделю.

— Я рад за вас. — снова улыбнулся доктор.

— И именно поэтому я, наконец-то, закончил свою работу.

— Вы серьезно? Вы же так долго и тщательно прорабатывали её. — мистер Лестерн удивлялся всё больше и больше.

— Да! Именно! Более шестиста рукописных страниц, три года мучений, пота, истощения. Но я сделал это. Сделал! Я закончил книгу, чёрт побери! Все мои страхи отныне позади! Теперь я могу больше гулять под солнцем, больше спать, лучше есть и ничего не бояться. Я наконец-то стал свободным человеком!

— Я искренне рад за Вас, мистер Кириан.

— Спасибо, Лестерн. Вот только оказалось, что у меня теперь слишком много свободного времени. Слишком много.

— Э-э… Разве оно так? У Вас же так много земли и урожая, а сейчас осень.

— Я всегда нанимаю рабочих. Ха! Я, что, дурак?, чтобы пахать столько соток огородов в одиночку.

— Ну как же тогда вы провели первые дни свободы? — врач записал что-то в бумагах.

Мужчина задумался, зашкрябал ногтями затылок.

— Это были самые долгие дни в моей жизни. Я уже просто не знал куда деть себя. Не знал, что в сутках так много часов!

— Значит Вам нужно найти новое хобби. Не такое сложное, как Ваши рукописи, но такое же объёмное и удовлетворяющее.

— Я уже нашёл. — утёр пальцами усы после громкого шмыга.

— И что это?

— Я тебе позже расскажу, Лестерн. — улыбнулся.

— Ну что ж, я могу только пожелать Вам удачи в Ваших начинаниях. Кстати, если Вы не против, я хотел бы взглянуть на Ваш роман. Увы, любопытство сильнее меня и…

— Я сжёг книгу. — перебил его мистер Кириан.

У психолога расширились глаза. С подобным ему пришлось столкнуться впервые, видал он многое, но такое резкое и необъяснимое отречение пациента от его смысла жизни при видимых улучшениях в психике.

— Почему?

— Лестерн, неужели ты и в правду думал, что я выведу на свет это убожество?

— Но ведь Вы же столько времени, терпения и сил вложили в эту работу.

— Это дерьмо!

— Значит это все? Вы окончательно решили поставить жирную точку в своем творчестве?

— Э-э-э… — снова почесал затылок от раздумий, — И да и нет. Пока не знаю короче говоря. Потому-то я и пришел сюда сегодня.

— Вы хотите поговорить об этом? — доктор записал что-то в бумаги. — Или Вам просто неловко чувствовать себя Гоголем?

— Для начала я хочу рассказать тебе содержимое сожжённого, чтобы ты понял причину такого поступка, правда, чует моя задница, ты с этим все равно не согласишься.

— Я слушаю Вас.

Мы все уселись в гигантской гостевой столовой нашего замка за большой круглый стол и именно меня посадили напротив этого дохляка — Канри. Он ест оленье мясо по долгу разжёвывая каждый оторванный кусочек, как истинный крупнорогатый скот жуёт траву, через каждые два закидывания еды в малюсенький рот — запивает все вином мелкими частыми глоточками. Ох, какой культурный. При каждом поднятии кубка посматривает на меня, думая, что я с него глаз не свожу из-за его красоты ослепительности. Родители вежливо разговаривают о чем-то, мне не понять, мне не до них, вот только отец и Тин нередко резко и громко засмеивались и что-то выкрикивали, нарушая всю концентрацию поедания моего ужина и «слежки» за Канри, ведь мне же нужно было делать о нем хоть какие-то выводы. Пугали лишь две вещи: реакция Тина на отцовский отказ и реакция матушки, она до сих пор ничего не знает. В любом случае, чуть позже мне придется огребать люлей.

— А ты, Эрелит? — неожиданно обратился ко мне Тин.

— Я? Э-э… Я тоже. — мои щёки покраснели.

— Ах, какая прелесть, как она мило краснеет. — заулыбалась королева Фатнис, умиляясь с моего выражения лица. — У неё всегда так получается?

— Ага, особенно когда не слушает. — ответил отец.

— Простите меня, я замечталась…

— О! поделишься с нами? — воскликнул Тин и глотнул вина.

— Э-э… Ну я… Я… Эм… — истерично зачесался затылок, вспыхнули ещё сильнее щёки, руки покрылись льдом и из-за этого затряслись, как сладкое желе, я не знала куда их деть.

— У всех девочек свои секреты и мечты, негоже влезать в них мужланам вроде тебя, дорогой. Посмотри, как она растерялась. — заулыбалась Фатнис.

— И то верно. У женщин так много секретов и тайн. А о чём они думают и представить страшно!

Отец засмеялся от слов друга, Тин тоже не сдержался, королевы захихикали. Не сказала бы, что атмосфера здесь была напряженной, но теперь почему-то стало особенно легко, хоть я и припозорилась перед всеми. Даже Канри засмеялся, что меня удивило, мне казалось, что он окончательно и до конца намерен изображать куклу на верёвочках, привязанных к пальцам его отца. Интересно, он сам-то понимает суть всего этого?

— Но, думаю, с Канри вы общий язык найдете. Он не такой придирчивый.

— Да, отец. С принцессой Эрелит у нас никогда не будет проблем. — искусственно поддержал короля тот после большого глотка вина. Мне начинает казаться, что он потихоньку пьянеет.

— Мой сын не так прост, как кажется на первый взгляд. А знаешь ли ты, друг мой, что Канри один из лучших стрелков в нашем королевстве? Он способен прострелить глаз вороне за несколько миль о неё. Но луки он любит больше, чем арбалеты почему-то.

— Все просто, отец. Лук легче арбалета и он проще в обращении, не требует никакой смазки и особых деталей. — гордиливо и как-то высокомерно ответил худощавый.

— Да, смышленый парень. — улыбнулся отец. — Разбирается в оружии лучше тебя, Тин.

— Сам поражен! Никогда не любил дальний бой!

— Моя дочь тоже сильна в этом, не скажу, что она такое же мастер, как Канри, но, думаю, было бы здорово понаблюдать за их турниром. Да, Эрелит?

— О, да! Если принц Канри не против, я бы хотела немного поразмять мишени. — дожевав еду впопыхах с полным ртом, ответила я.

— Я не против.

— Решено! Завтра будет турнир! — воскликнул король Тин.

— Но разве может девочка такого юного возраста тягаться с мужчиной? Это ведь неприлично в области этикета. — возразила матушка.

— Не волнуйся, дорогая, это всего лишь игра.

— Но вдруг они поранятся?

— Шрамы всегда украшают мужчину. — вмешался уже опьяневший король Тин. — А Эрелитбудет под лучшей защитой лучшей стражи!

— Тин, друг мой, — вдруг начал отец серьезным тоном, всем сразу же стало понятно о чем сейчас пойдет речь. — Все мы знаем, почему мы здесь и сейчас собрались…

— Верно, Ларанир! — перебил Тин, — Союз наших детей — это самое важное событие в нашей жизни! Ведь наши дети — это наше будущее! А крепкий и верный союз — яркое и счастливое будущее! Канри и Эрелит идеально подходят друг другу, а значит Сапфировые Горы и Восточные Волны — это будет самое могущественное королевство, которое не войдет в историю, оно само напишет новую историю нового мира! — торжественно докричал тот, стоя у стола и расплескивая вино из кубка при каждом махе руки от таких речей.

А мне дурно стало. У меня словно пошел жар по всему телу, по каждому сосуду, по каждой волосинке, корсет словно стал мне мал, от чего затруднилось дыхание до болей в ребрах и груди, кулаки сами сжались, побелев на костяшках. Я мысленно прокляла весь мир уже раз сто, прокляла небеса и всех предков, короля Тина и вино. Сейчас я готова дать деру из дома навсегда в любую сторону света.

— Тин, послушай, я хотел сказать… — попытался опомнить того отец, но не успел договорить.

— Мы окружены!

— БЕГИТЕ!!!

— Ваши Высочества! Бегите! Они уже здесь!

— Южные и западные ворота атакованы!

— Восточные ворота атакованы!

— БЕГИТЕ!!!

— Вы ведь не местный, верно?

— Верно.

— А как Вы оказались здесь, если не секрет?

— Учусь.

— Ага… — доктор сделал пометки в бумагах, — Что Вас беспокоит, мистер Глазье?

— Я не знаю, как это объяснить, никогда раньше с этим не сталкивался. — парень занервничал. Его бледные длинные пальцы зашевелились, как черви в земле, поэтому он сложил руки в замок, после того, как одним движением пригладил темные непослушные волосы. — Я боюсь ошибиться.

— А в чем заключается Ваш выбор?

— Пожалуйста, давай на «ты»? Мне противно от такой фамильярности.

— Конечно, как скажешь Эрен. — снова что-то записал, — Так что тебе нужно выбрать?

— Я… — он не знал, как начать, с чего начать, что сделать так, чтобы была понятна сама суть его проблемы, чтобы, не ломая язык, было возможно рассказать причину его нервозности, пота на лбу, мычания и запинания в словах. — Я не знаю, что мне делать.

Мистер Лестрен и раньше видел подобных пациентов, то есть, клиентов, и ему приходилось работать с ними. Большинство вышли из своих проблем, единицы остались прежними, но эта работа уже психиаторов. Его заработная плата не зависела от конечного поведения клиентов и не зависела от их количества, и не от частоты их посещения, и не от силы их проблем. Но мистер Лестерн делал это не ради денег или убийства большого количества времени, он помогал людям по мере своих возможностей, потому что знал, что людям нужна помощь, а в такой сфере им мало, кто может помочь. Погашение творческого огонька в душе творца, убивающаяся горем мать, что из-за личного опыта не может отпустить дочь, девушка с острыми признаками раздвоения личности, мальчишка, незнающий что делать. И многие, многие другие. Их общий и всеобщий признак — это страх, и оставить все вот так — неизвестно, что будет с ними дальше. Это не доставляло особого удовольствия, но чувство должного брало своё, даже тогда, когда врач просто не понимал и не знал, что происходит и как с этим бороться.

— А ты уже пробовал не делать ничего?

— Бездействовать? Так только хуже будет, а времени мало…

— И когда последние сроки? — доктор записал что-то в бумагах, сразу в трех листах записал по длинному предложению.

— Я не знаю, но отец долго ждать не будет, а если я не сделаю так, как он требует… Мне будет худо очень.

— Твой отец влиятельный человек?

— Тебе его лучше не знать, Лестерн. Скажи, как мне поступить? — парень истерично вскокнул на кресле и облокотился ладонями на край стола.

— Для начала мне хотя бы надо знать саму проблему. Я не могу с бухты барахты сказать тебе направо идти или налево.

— Если я ослушаюсь отца, останусь ни с чем, но если сделаю так, как он требует… То я тоже останусь ни с чем!

— Так велика ли разница?

— Разница очень большая… — он отчаянно плюхнулся обратно на кресло.

— Выбор есть всегда, Эрен, просто потом тебе придется расхлебывать последствия. Разница в том, что последствия есть почти всегда в любом выборе, а вот сам выбор — это решение, что приводит к изменениям, причем, почти всегда пожизненно. Твой отец дал тебе время не для того, чтобы ты думал что будет и не будет в последствии, он дал тебе время, чтобы ты хорошенько подумал и поступил так, как будет выгоднее всего тебе, невзирая на последствия.

— Я… Я понял тебя. Но, видимо, ты не понял меня.

— И верно, я же до сих пор ничего не знаю.

Его руки вновь сомкнулись в замок, парень снова занервничал. Желание исправиться, выплеснуться, успокоиться, но нежелание выкладывать свои секреты приводит в тупик. Паренёк в тупике и он понимает это, поэтому он пришел сюда за помощью.

— Они убьют их в любом случае.

— И четыре грамоты пожалуйста.

— Итого… — быстро проклацал пальцами по калькулятору и пробил длинную ленту чека. — С Вас девятнадцать с половиной тысяч.

— Неплохой у вас магазин, — улыбнулась женщина, роясь в своем маленьком, но вместительном кошельке, — Цены приемлимые.

— Да, потому что это частный магазин и у нас еще есть скидки.

— О, какая прелесть. Тогда буду заходить к вам почаще.

— Мы будем только рады. Всего Вам хорошего. — улыбнулся парень уходящей женщине с приличными пакетами.

На кассу подошел мужчина средних лет и выложил товары на стол.

— Это все?

— Угу. — промычал тот, доставая с кармана кошелек.

— Пара кросовок сорок второго размера и пара гантелей по пять килограммов. С Вас девять тысяч.

Мужчина расчитал купюры в кошельке и выложил нужную сумму на стол. Продавец сложил купленные вещи по коробкам и расфасовал по пакетам.

— Благодарим за покупку. Приходите еще.

— Угу. — промычал тот и ушел.

— Таки чего молчим?

— А? — не понял парень.

— Я слыхал, кто-то едет на международный чемпионат? — подходя всё ближе, говорил консультант магазина, белобрысый худощавый паренек.

— Да? И кто же?

— Да ладно, чувак?! Ты не поедешь?

Соработник в гипермаркете спортивных товаров и просто друг как всегда и по стандарту вновь решил поприставать от скуки к кассиру, потому что ему, как обычному консультанту, делать было нечего в будничный день, когда даже в таком крупном магазине покупателей мало.

— Что-то сегодня народу мало. Ты поэтому нова сюда приполз? — Санран разложил все купюры по соответствующим ячейкам в кассовом аппарате.

— Почему ты не едешь? Это же твой шанс!

— Я не говорил, что не еду. И не ори так.

— Но ты и не сказал, что едешь… Так, я не понял! Так ты поедешь или нет? — он запрыгнул на кассовый стол и уселся, закинув ногу на ногу, как обычно любит это делать.

— Пока не знаю, других забот навалом.

— Да ладно? Пополнять запасы пива в холодильнике и давить диван своей тушей перед телеком?

— Типо того.

— Да ты что, издеваешься? Какого хрена ты тогда вообще поперся в снайпера?

— У Рэи свадьба в следующем месяце. — Санран принялся расклеивать старые ценники.

— И что? Прямо в тот день что и чемпионат?

— Да.

— Так… Ты же говорил, что, вроде как, ты поставил жирнейшую точку на всем этом? И на всем, что связано с ней. Так чего ты паришься?

— Я-то поставил точку, а она нет.

— А-а… Типо совесть замучила? Тогда тем более не понимаю проблемы. У тебя же её нет! — хлопнув по плечу кассира, воскликнул парень.

Санран автоматически посмотрел прямым взглядом из подлобья на наглеца собеседника, перекосив брови.

— Тогда причем тут Рэя, если не в ней проблема-то? — поняв смысл взгляда, продолжил настаивать на своем консультант.

— Есть еще один человек, который не дает мне покоя.

— Это еще кто?

Санран продолжал заниматься наклейками.

— Она ходит к психологу примерно раз в неделю. Вот только я не могу понять почему.

— Она?.. А тебе-то какое дело?

— Я знаю её достаточно давно и за всё это время не замечал в ней ничего ненормального. Она скрывает то, что ходит к психологу, говорит, что вернётся за псом через пару часов, но приходит далеко за полночь.

— А от куда ты знаешь, куда она ходит?

— Сама сболтнула, но и не помнит этого больше.

— Так значит пёс всё ещё у тебя? — консультант поменял расположение ног с ноги на ногу.

— Нет, вчера забрала его.

— Ну, значит, точно псих-больная.

— Она не больная. У неё что-то случилось.

— Так и в этом-то проблема? Ты отказываешься от своей победы ради какой-то девчонки?

— Нет. Но пока все обстоятельства… Короче, перевес пока что на отказе.

Стук в дверь.

— Да-да?

На пороге показалась знакомая женщина с бледным от усталости лицом.

— Миссис Айдберг? Не видел вас две недели.

— Здравствуйте, доктор. Я не смогла прийти на прошлой неделе, я боялась покидать доченьку. — женщина села на кресло.

— Вы поговорили с ней?

— Да…

И молчание. Миссис Айдберг мяла в руках белый платочек и смотрела на него, низко опустив голову. Вот-вот снова заплачет.

— И… Как? — не выдержал мистер Лестерн.

— Я не знаю. Я поговорила с ней, объяснила ей все… Рассказала ей о всех опасностях, вредах… Рассказала ей о своих страхах за неё.

— Как она отреагировала?

— Она разозлилась на меня! Теперь она и вовсе отстранилась от меня! — фонтаны слез потекли с лица в отчаянных криках.

Мистер Лестерн молча разлил по двум стаканам воду, один из них протянул ревущей клиентке. Та добровольно схватилась за него обеими дрожащими руками и судорожно стала делать мелкие глоточки. К этой процедуре доктор привык уже давно.

— Это временно. Скоро она сама все поймет. Вы все сделали правильно, миссис Айдберг, теперь нужно просто подождать её.

— Но она не разговаривает со мной! Она разозлилась на меня! Я не могу так…

— Нет, нет, миссис Айдберг. Поймите, она еще ребенок, а дети всегда доверяют своим родителям, самое главное, что Вы сумели донести до неё свои страхи за неё. Как любой ребенок она еще не раз будет капризничать. Вам же нежно только потерпеть.

— Но что, если она убежит?

— То все равно вернется. Дети. — улыбнулся доктор.

— Я все равно волнуюсь за неё. — поставила полупустой стакан на край стола. — Я не могу допустить, чтобы с ней что-то случилось, я этого не переживу. Мир так жесток.

— Миссис Айдберг, а, может, стоит научить её этому миру?

— Что?

— Да, он жесток, но если научить её этому миру, то он перестанет быть для неё опасным.

— Она знает о всей жестокости…

— Но не научена.

Женщина задумалась и платочек в её руках замер. Её взгляд уперся куда-то в пустоту перед собой и губы перестали дрожать от плача. Возможно эта идея и взбодрит её, но даст ли покой.

— Но тогда она точно уйдет.

— Это вряд ли. Как любой взрослеющий ребенок, она поймет все, что пытаетесь сказать Вы ей. Это лишь вопрос времени.

— Может быть Вы правы… — успокоившись, сделала выводы она.

— К тому же, Вы уже поговорили с ней, как со взрослым человеком.

— Вы правы…

— БЕГИТЕ!!!

Я не успела не то, что встать, я не успела понять, кто вообще кричит, как меня кто-то схватил за туловище, как большую вазу, и побежал прочь из королевской столовой. Скрежет холодного металла на руках и плече, что крепко и грубо держали меня, несясь куда подальше, запомнились бы мне больше всего, если бы на последок я не увидела, как королевы тоже куда-то убегают за солдатами, а короли хватаются за мечи.

— Отпусти меня! Кто ты?! Я велю казнить тебя, если сейчас же не отпустишь!

Но этот человек не слышал да и не слушал меня, он нёсся со всех ног по каменным узким потайным коридорам в глубины замка, а в моей голове только бешенные мысли из-за наглости этого громилы. Доспехи сильно сжимали талию, я уже до посинения, наверно, избила собственные руки, пытаясь колотить его плечо сквозь металлические наплечники, на которые была накинута, как мешок, а ему хоть бы хны, только тяжелое дыхание у моего левого уха. Горящие факелы, что были бы единственным источником света, не встречались, зловещая тьма коридоров только усугубляла моё непонимание и недоверие. Были слышны только скрежет его доспехов и быстрые тяжёлые удары ногами по каменному полу, что сопровождалось коротким эхом. Ну и мои крики.

— Быстро! Времени нет! — вдруг, резко затормозив в какой-то маленькой потайной комнатушке с бочками, мешками и паутиной, бросил меня на пол и грозно вымолвил кому-то, кто еще тут был, — Выведи её от сюда! Отвечаешь головой! Ты знаешь, что делать!

Как оказалось, это был один из моих личных стражников — капитан Солак, поседевший от времени, но не растерявший ни единой капли былой силы, преданный короне воин. А в комнатушке находилась незнакомая мне служанка, чье лицо страшно походило на мое собственное. Только сейчас до меня дошло.

— Солак! Помоги отцу! — всё, что успела крикнуть ему в след я.

— Принцесса, немедленно снимайте Ваше платье и распускайте волосы! — воскликнула девушка, что уже развязывала шнуровку на своем корсете.

Я принялась в спешке растёгивать пуговки и расслаблять шнуровки корсета, облегающего воротника и рукавов. Минус, большой минус всей этой королевской шикарности в шмотках в том, что тут слишком много ткани и все эти слои перевязаны между собой, это ещё не говоря о жёсткости корсетов. Сняв диадему, распустила волосы во всю длину, сбросила с себя все кольца, браслеты, брошки, ожерелье. А служанка уже кинула мне свое платье, я безоговорочно начала по новой зашнуровывать все верёвочки и пуговки.

— Как твоё имя?

— Нет, принцесса. Вы должны запомнить: Вас зовут Нита, Вы — придворная служанка в третьем поколении, Вас завербовали к королевской семье благодаря Вашей схожести с принцессой Эрелит, Вы не успели поменяться с ней местами во время захвата замка и теперь Вы не знаете, какова её судьба!

— Подожди, так ты…

Она резко оторвала с моей шеи цепочку с маминым кулоном и грубо повернула меня к себе спиной и почему-то стала заплетать мне волосы.

— Не доверяйте никому! И ничьим глазам не показывайте Ваш медальон! Каждому, кто станет требовать от Вас правды, отвечайте, что у Вас нет никакого медальона! Это единственное доказательство непринадлежности к королевской крови! — из длинной косы она мне сделала тугую петлю на затылке, внутрь которого вплела и спрятала кулон, — Вы всё запомнили?

— Запомнила. — теперь я принялась помогать ей укладывать волосы, затягивать сзади корсет и одевать украшения, — Но что будет после?

— Ваша задача — выжить любой ценой! Врите всем и бегите со всех ног! Если замок всё-таки схватят, никогда сюда не возвращайтесь! Особенно в одиночку! Слышите? Никогда!

— Но почему?

— Никто не должен знать правды о Вас! Иначе и Вас убьют!

Завязала последний узелок на воротнике. Она тут же встала, схватила меня за руку и помчалась дальше по коридорам.

— Что будет с тобой? Ты же идешь насмерть!

— Так и нужно! Все должны поверить в Вашу смерть! И отныне учитесь молчать! Не доверяйте никому!

— А как же Восточный Волны?

— Они должны волновать Вас в самую последнюю очередь!

Мы резко завернули налево. Бег ускорился.

— Но куда мне бежать?

— Спасайтесь с остальными служанками! Найдите Талу! Она поможет Вам!

Я врезалась лицом о густую сеть паутины, что даже на языке почувствовался привкус чего-то солёного. Меня чуть не вырвало прямо на ходу. Как она видит в такой темноте?

— А теперь закрепите в своей памяти до конца Ваших дней две вещи! — она остановилась и заглянула мне прямо в глаза, — Отныне Вы, ты, Нита, сама по себе. Никто не будет слушать и защищать тебя! Все делай только своими руками и своей головой! Поняла?

— Поняла.

— И второе… Все мы отдаем свои жизни ради тебя. Береги и цени свою жизнь во что бы то ни стало! Продолжи род хранителей Сапфировых Гор! Любой ценой!

— Я… Я поняла.

— А теперь беги! Найди Талу и никогда сюда не возвращайся!

Она сильно толкнула меня в спину в правый коридор, сама же побежала прямо, стуча каблуками по каменному полу.

— … Вот только это оказалось неправдой и знали ли они об этом, я решил оставить загадкой. — наконец завершил свой рассказ книги мистер Кириан.

— Так почему же Вы решили уничтожить такую работу? Я всё ещё не вижу для этого причин.

— Ты так считаешь? Но я был уверен в провале и убогости этой писанины!

— Идеальность — понятие растяжимое или, иначе говоря, о вкусах не спорят.

— Да чёрт бы подрал!

— А чем Вы хотели заняться?

— Коллекционировать бабочек. Приглянулись они мне. — пригладил усы.

— Хм-м… Но это тоже неплохое хобби, почему Вы и этому не рады?

— Кролики вспомнились. — мужчина поменял расположение ног, уперся головой на ладонь.

Мистер Лестерн усмехнулся, но почти незаметно.

— Видимо, я ввел Вас в замешательство.

— Не то чтобы… Когда я был юнцом, нравилась мне одна девчонка. Она вечно задавала странные вопросы типа: «Почему умные чешут лоб, а глупые затылок?», или «Почему все говорят о смерти? Почему никто не говорит о том, что было с человеком задолго до его рождения?», или «Почему собаки гоняются за кошками? Только потому что они больше?». Никогда не понимал к чему она клонит такими вопросиками. А ещё, как бы странным это не казалось, она боялась всех насекомых и даже бабочек, но просто обожала пауков. Вот как это объяснить?

— Да, забавная личность. — улыбнулся доктор.

— И я о том же. И сейчас ситуация у меня чем-то схожа с ней, ты не считаешь?

— Да, что-то есть, подумать стоит. — он что-то записал в бумагах.

— Перейти ли мне на бабочек или остаться горе-писателем?

— Именно.

— А! Еще она не любила сладкое. Какой ребёнок не будет любить сладкое?

— Может, у неё просто была аллергия? — психолог продолжал делать записи.

— О… А об этом я не подумал… — он снова налил себе воду и тут же осушил стакан.

— Не ищите в себе загвостки, мистер Кириан, а всё завершённое не судите строго.

— Но ведь кролики исчезли. У меня нет желания снова что-то писать.

— А чего Вы хотите?

— Дело в том, что я до такой степени приучил себя к этому нудному делу, что ни на что другое рука больше не тянется.

— Ну тогда попробуйте другой жанр. Или же пересильте себя и начните изучать бабочек. В любом случае, не во вред же всё это.

— Тут ты прав. Я подумаю.

— Я могу лишь пожелать Вам удачи.

Мои глаза наконец-то привыкли к этой темноте и я нащупала руками нечто деревянное перед собой — дверь, правда, не хотелось её открывать, так как за ней слышались крики и шум. Отодвинув щеколду, я вышла из коридоров в ослепительный свет кухон, где воцарился хаос из напуганных поварих, что кричали и бегали из стороны в сторону, чтобы спастись.

— Тала?! Где Тала?! — заорала я.

В ушах раздался свист и из ниоткуда в меня врезалось что-то сильное, да с такой силой, что меня швырнуло обратно в коридор. Затылок и спина теперь болят и звон в ушах. Ватными руками и ногами подняла свое тело и осмелилась вылезти из этого проклятого коридора, но на мой взор попалась гигантская дыра в стене, что открывала вид на вечерний закат неба и сотен вражеских солдат, глыбы камней, рассыпанных по всей полуразрушенной кухне, свежие трупы, кровь и большой огненный снаряд, что приземлился неподалеку от меня.

— Нита! Нита!!!

Какая-то девушка бежала в мою сторону. Знакомое лицо. Подбежав ко мне, она твердо и практически вплотную заглянула в мои глаза, что наполнились ужасом и страхом от всего увиденного. Не знаю, что она увидела, но ни один её мускул не дёрнулся.

— Бежать можешь?

— Да.

— Тогда не отставай!

Мне показалось, что весь этот спектакль был уже тысячу раз отрепетирован всеми ими, она уверенно и ловко перепрыгивала камни, трупы, разрухи и оббегала всех, кто попадался ей на пути. Я кое-как успевала за ней, несмотря на то, что на мне лёгкое и нетугое платьице служанки. То и дело на каждом шагу я сталкивалась с бегущими придворными, их слишком много и все они перепуганы, у кого стрела торчала из тела, кто из страха не знал куда деться, кто-то с криками просто мчался, куда глаза глядят.

Она выскользнула в деревянную дверь, я за ней. И опять в кромешную тьму каменных холодных коридоров.

— Стой! Я не успеваю!

И меня моментально схватили за руку и с силой поволокли за собой, заставляя ватные конечности работать в упор своих пределов. Лёгкие разрываются.

— Куда мы бежим?!

— Тише! Ни звука больше! Никто не должен знать, что ты здесь! — не замедляя бег, грозно ответила эта девушка.

— А кто еще может меня узнать? Мы же поменялись с ней!

— Что? Но Вы всё равно ещё не в безопасности!

Похоже, даже она не различила нас. Мамин кулон, действительно, все что у меня есть.

Резко завернула налево и мы попали в овощную кладовую. Отпустив меня, она принялась раскидывать в разные стороны мешки от стены, в ней же оказался проход. Снова схватила меня за запястье и потащила за собой. Но сзади послышались мужские грозные выкрики угроз и догоняющий шаг.

— Они уже здесь!

Она мгновенно дёрнула меня вперёд, мастеркси поменяв нас местами, до ближайшего горящего факела слишком далеко, но в остатках света я увидела, как она достала что-то блестящее из складок платья и вонзила это в догоняющего врага, профессионально метнув ему это в горло. Звуки падающей тяжести.

— Беги, беги, беги!!!

Я рванула дальше, Тала следом. Пара поворотов и вновь ударилась об очередную дверь. Открыв её, мне на глаза попалась маленькая кровать. Чьи-то покои. Метнулась к выходу. Ещё тёмные коридоры. Непонятно, куда мы бежали, мы только угублялись в недра замка, о которых я даже не знала. Ещё дверь, но она не поддалась мне, поэтому Тала со всей дури вышибла замки одним сильным пинком. Мы оказались в каком-то маленьком зале. Но…

Изогнутый дугой кинжал в руке у огромного кривомордого дикаря резким движением в сторону рассёк гортань женщине, чьё последнее издыхание опрокинуло корону с её головы, тело повалилось на бок в густых выплесках крови.

— МАМА!!!

Бесы внутри овладели мной. С дикими криками во все лёгкие я ринулась с кулачками на этого дикаря, не думая о том, что это верная смерть, но кто-то схватил меня сзади за туловище и живот и закрыл мой рот рукой. Меня с силой поволокли назад. Я брыкалась со всех сил, кусала до крови эту руку, пыталась вырваться из этой хватки.

И только сильный удар по голове.

А ещё я помню этот его удар пощечины.

После нескольких дней скитаний по лесам в полном одиночестве ещё будучи маленьким ребёнком и всяческих избеганий людей да вообще всякой живности, он поймал меня за шкирку, как дикого щенка, и смеялся надо мной, над моими жалкими попытками удрать из его хватки. Разумеется, я слабо помню это, но никогда не забуду, как он смеялся надо мной в те минуты, смеялся словно над долгожданной наградой, а моё поведение испуганного одичалого ребёнка только добавляло юмора. К тому времени в моей памяти уже стёрлись лица хозяина и хозяйки, вид каравана и куда мы тогда ехали.

Он ударил меня по лицу, когда я сильно истерил в попытках вырваться на весу от его руки, ведь я был ребёнком. С тех пор я, почему-то, больше не орал и не ревел.

С ним я впервые взял в руки меч, впервые выстрелил из лука, впервые испил настоящего вина, убил, освежевал и распотрошил оленя, притронулся к штурвалу настоящего корабля, добыл первый сундук золота, впервые испробовал женское тело, впервые убил человека, впервые предал «друга», что был моей целью, впервые взял командование полка и выиграл сопротивление, впервые почувствовал, что я не пустое место.

Из зашуганного перебитого мальчишки в нечто большее, чем просто подобранный ребёнок по доброте душевной. И я никогда не задавался вопросом, зачем я ему, что он во мне нашёл, и когда он бросит меня так же, как и нашёл. Со смехом. У него был сын, такой же мальчишка, паренёк, мужчина, как я. Я играл с ним иногда в детстве, но с годами он становился всё слабее и слабее.

Но кем же был я сам?

Никем. Я не знаю кто мои родители, где я родился и когда, у меня нет имени. Все это дал мне он. Ну а я сам же, я сам завоевал себе звание, я сам завоевал себе титул. И он не переставал говорить мне, что я — самый ценный солдат в его подчинении, и что тогда он не ошибся. Для меня это лишь пустой звук. Не дающий мне ничего. Я научился ценить тепло женского тела, крепкость хорошего вина и завораживающие ощущения от свежей крови на своей броне и мечеот человека, что за мгновение до этого молил о пощаде. Ну разве это не прекрасно? Особенно по сравнению с тем, как я был лишь парой рабочих рук на караване и скитающимся по лесам мальчишкой.

Ничего более мне не нужно.

— Здравствуй Эрен! — улыбнулся доктор, увидев заходящего парня, который, как всегда, сначала вежливо постучался, поздоровался и не посмел зайти без приглашения.

— Привет Алан. — он сел на кресло. — Я так и не принял решение.

— Что притормаживает тебя?

— Недавно я понял… Долго мне думать пришлось и покопаться в кое-каких бумагах. Отец нуждается в финансовой поддержке, вот только для чего, непонятно. Я подслушал его разговор с Греем, его правой рукой. Она идеальная мишень для отца.

— А что он требует от тебя?

— Он не хочет пачкать руки, поэтому требует, чтобы я втёрся к ней в доверие. Если я откажусь, то он убьет её и, подделав документы, заберёт все их нефтяные вышки.

— А ты? — доктор снова что-то записал.

Парень опустил голову. Словно чего-то застыдившись, он вонзил свой потускневший взгляд на свои быстро и нервозно двигающиеся пальцы.

— Я полюбил её…

— Вы виделись ранее?

— Виделись… Я не знаю, что мне делать…

— Эрен, у меня тоже есть к тебе вопросы.

Парень удивленно поднял глаза.

— Почему ты обратился ко мне, а не в полицию?

— Отец знает, что я посещаю психолога и больше никуда не хожу. Это кажется ему безобидным. Да и идти в полицию я не могу. Я не могу предать отца. Но и помощи ожидать мне больше неоткуда.

Мистер Лестерн продолжал вести записи.

— И я не хочу усугублять ситуацию, пока это возможно.

Теперь и доктору пришлось призадуматься, не нести записи. Ситуация несложная, но щекотливая. У парня не то, что мания преследования, он застрял в собственных раздумьях, усложнив их ответственностью перед собственным родителем. Который, кстати, тоже выдуман. Как доказать человеку, что все намного проще, что это лишь плод фантазии, если он готов жертвовать собой же в случае надобности?

— А как же сама девушка?

— О, ты о том, знает ли она? Конечно нет.

— Тогда расскажи ей. — уверенно предложил доктор.

— Что?

— Тогда она сама предпримет действия. А если она поймет всю суть ситуации, то, уверен, она всё сделает тихо, как нужно.

Он снова опустил голову, но теперь сильно нахмурившись. Задумался надолго.

— Она мне не поверит.

— Ну как же? А кому ей ещё верить? А твой отец в это время будет думать, что ты уже начинаешь осуществлять его план.

— Все так просто?

— Все намного проще.

Эрен замолчал. Его пальцы всё шевелились, как черви в гниющей плоти. Но мистер Лестерн знал, эта мысль приведёт парня к новым мысленным проблемам, а это — хоть какое-то продвижение и тогда он, может быть, наконец выдаст причины своего расстройства.

— Я предаю своего отца…

— Предать отца да, грех, но предать злодея… Вряд ли грехом назовешь.

Он молча встал и ушел, не проронив ни слова. Только задумчивый и озадаченный взгляд в пол.

Мистер Лестерн проводил его взглядом до двери, сделал пару записей в документах этого клиента, закрыл и убрал папку в ящик стола. Собрал свой деловой портфель и, убедившись, что на сегодня больше никого нет, сам отправился домой.

Я не знаю сколько мы пробыли в пути, не знаю на какой день очнулась, да и сбилась после 26 или 28 дня движения. Но даже после такой поездки у любого существа атрофируется задница, онемеет навсегда спина и откажет разум. Густые леса моих земель, затем постепенно высыхающие луга, после — очень широкая река, бесконечная пустыня с невыносимо палящим и ярким солнцем. И остановились мы в каких-то скалистых землях. Все это время мы ехали в клетках на колесах, теснясь по несколько человек, в цепях и в грязном тряпье, точнее в том, что осталось на нас после пленения. Жар, пекло, голод, истощение, боль.

После высадки на нас снова надели тяжелые кандалы на шеи, запястья и голени. В одной общей цепи нас повели куда-то. Крики, разговоры, плевки, плач, стоны.

— Этот раб способен нести тяжелые предметы и грузы, обходиться длительное время без еды и питься, он нем, вынослив, покладист! — продолжал орать лысый толстый мужик, держа на привязи еле-живого мужичка.

— Двести первых за него! — крикнул кто-то из толпы, что находилась в округе перед небольшой торговой возвышенностью.

— Траста!

Молчание.

— Продано! Следующий раб!

Мужичка, что стоял с сильно опущенной головой с цепями на шее, утащили в толпу, а меня начал кто-то упорно толкать в спину в сторону работорговца. Он тут же шлепнул воздух плетью возле меня. Я подскочила. Засунул пару пальцев мне в рот, отодвигая вверх и вниз губы.

— У этого раба целы все зубы… Ай!

Я укусила оба пальца до крови, рука ошпарила мое лицо ударом большой ладони.

— Она знает три языка! Читает! Считает! Манеры этикета! Видимо, была когда-то дворцовой слугой!

И молчание. Все смотрели на меня, оценивали навскидку мою цену в дешёвых монетах, никто не хотел брать такого проблемного раба, чтобы лишний раз не покалечиться. У всех такие разные лица, есть и молодые персоны, и очень даже старые, и женщины разукрашенные, как фарфоровые фигурки, и совершенно в обычной одежде. Синее небо без единого облачка, высокие глиняно-каменные стены, множество соломенных и просто ветхих домиков, что больше служили как прилавки, а не как убежища, какая-то небольшая башня прямо перед нами старого вида. Рынки.

Но в этой огромной и разнообразно-одинаковой толпе я увидела капюшон. Черный капюшон высокого человека, что полностью скрывало собой лицо тенью, даже подбородка не разглядеть. Он… или она?, стоял абсолютно неподвижно, а голова упиралась «взглядом» именно в сторону лысого, что держал за цепи меня.

— Ну?! Никто не хочет взять такую куколку?

— Пятьдесят первых!

И тишина. Никто более не желает иметь со мной дело. Вот моя цена.

— Продано! Следующий раб!

Кто-то с силой толкнул меня в спину и потянул за цепь шеи. Толпа поглотила меня, хотя некоторые и сторонились, а человек, который только что выкупил меня, с презрением посмотрел на меня морщинистыми, узко сжатыми от солнца глазами сверху вниз, дернул седыми усами и поволок за собой, дергая за цепь время от времени.

Вот и настала моя новая жизнь.

_________________

У него оказался довольно большой дом с немалым количеством прислуг, но я оказалась самой младшей и самой грамотной. Потому, как они мне объяснили, он и взял меня, все остальные только работали, ведь тут оказалось много живности и садов, за которыми нужно было следить постоянно. А ещё у него было много детей и внуков, которые то и дело уже в первый день дёргали меня за волосы и кидали в меня яблоками. Но одна из посудомоек не поленилась сказать мне, что я не смею даже грозно смотреть в их сторону, иначе меня выпорут плетью. Меня привели в порядок в первый же день прибытия сюда и тут же заставили плотно работать, но когда поняли, что я совершенно ничего из подобного делать не умею, наказали мне, что если я не научусь, то меня и вовсе перестанут кормить. И мне захотелось умереть…

Я стояла у стола этого старика с подносом на руках. Мой «хозяин» читал каждую бумажку, а после либо комкал в клочок и выкидывал в камин, либо подписывал и клал мне на поднос.

Недалеко от нас что-то щелкнуло. Одно из оконных рам отодвинулось вперёд. Мы оба замерли от шока. Кто-то бесшумно перепрыгнул через подоконник и оказался в комнате. Я узнала этот капюшон.

— Что, твой Владыка больше не считает нужным встречаться со своими союзниками лично? — встав с места и заговорив уверенным тоном, начал мужчина.

Этот человек протянул руку в перчатке к лампе и двумя длинными пальцами затушил фитиль свечки. Теперь в комнате стало почти так же темно, как и на улице этим вечером.

— Он не знает о нашей встрече.

— Тогда чего тебе?

— Ты обманул нас.

— Что ты несёшь? Да как ты смеешь разговаривать со мной в таком тоне?!

— Где настоящие мечи?

— Что? О чем ты, мать твою?!

В темноте блеснул металл и к горлу «хозяина» примкнуло острие меча. Тот дёрнулся на месте и поднял вверх руки.

— Ты не убьешь меня. Адараин этого не допустит! Ты не посмеешь идти против его воли!

— Он и не узнает.

— Что? Я ваш ценный союзник! Я последователь верховных кровей! Ты не имеешь права и пальцем коснуться меня!

— Кому ещё ты поставляешь информацию?

— Только вам!

Меч сильнее надавил на кадык старика, наверно, даже до крови.

— Клянусь! Вы платите мне хорошие деньги! И за тайность! Мне нет нужды торговать ещё с кем-то!

По шее скатилась тоненькая струйка крови и ушла под воротники. Оттуда же послышался жалкий стон.

— Я не знаю, как доказать тебе! — не выдержав вскрикнул он.

Одно движение руки и опять я вижу картину падающего на бок тела с брызгами из шеи. В моей голове возникла матушка, её упавшая корона, её каменеющее тело. И поднос предательски выскользнул с моих дрожащих рук, с грохотом приземлился на пол.

— Где он хранит документы? — вдруг заговорил этот человек совершенно спокойно, вытирая лезвие об ткани свежего трупа.

— А?.. Я не знаю, я здесь только второй день…

— Тебе известен его язык. Прочти его документы.

— Я не изучала перикский.

— Тогда зачем он купил тебя?!

— Я не кусала его!

Вот и моей шеи коснулся меч. Кто-то постучался в двери, но не посмел их открыть.

— Господин? У Вас все в порядке? Господин?

Но этот человек в капюшоне стоит неподвижно и смотрит на меня в упор сверху вниз.

— Хозяин? У Вас все в порядке? У вас нет света…

Человек еле-заметно отрицательно покачал головой. Затем, в быстром темпе, сложил меч в ножны, схватил меня одной длинной рукой за туловище и шустро выпрыгнул в открытое окно. Мой же крик он заглушил ударом в висок.

Ну вот опять.

__________

Сильная пульсирующая боль справой стороны головы пробудила меня, а палящее солнце заставило меня проснуться окончательно. Хотела дотронуться до гудящей головы, но злосчастные путы, появившиеся из ниоткуда на запястьях, оказались слишком тугими. Уши уловили звуки глухих ударов копыт.

— Зачем я тебе? — первое, что пришло мне в больную голову.

В ответ молчание. Он крепко связал меня и усадил на седло коня, а конец верёвки от пут держал в своих руках на втором коне. Мы топали верхом по пескам пустыни, границ которой, казалось, нет. Жара, свет, одиночество.

— Я же сказала, что не знаю перикский, мог бы просто зарезать меня. Зачем я тебе?

Молчит.

— Я не умею ни писать, ни читать, ни говорить по-перикски. Я не читала никаких документов. Мне не известно ничего!

Резко дёрнув верёвки. Он заставил моё тело выплеснуться из хрупкого равновесия и повалиться на бок в его сторону. Засунул мне в рот тряпицу и восстановил моё равновесие на коне.

— Для раба ты лишком много говоришь.

Мы поднялись на небольшую песчаную гору, а у его подножия открылся вид маленького поселения людей. Нет, это просто разбитый лагерь. Около десяти средних палаток, около пяти маленьких и один самый большой в самом центре этой гущи. Вокруг мирно разгуливают какие-то люди, лошади привязаны к сухому одинокому деревцу, несколько повозок. Увидев нас, почти все люди двинули к нам на всречу.

— Быстро ты. Как успехи? — начал один из них, чьи незнакомые мне доспехи отличались на фоне остальных объемными наплечниками. На лицо лет 30, не меньше, смуглая кожа, строгие черты, черные глаза, черные волосы.

— Как ты и сказал. Ничего не вышло.

— И что теперь ты будешь делать перед Владыкой?

— Она — доказательство моего слова. — кивнув в мою сторону, ответил капюшон и слез с коня. — Накормите и переоденьте её. Не спускайте с неё глаз и не смейте даже касаться её. Дома она понадобиться мне целой и невредимой.

— Хорошо. Я лично прослежу. — беря в руки мои веревки и узды моего коня, сказал этот вояка, — А что с Байроном?

— К моему приходу он был уже мертв… Завтра с рассветом выдвигаемся в путь, домой. — и исчез в большой палатке.

Смуглый мужик дёрнул за верёвки и, поймав моё падающее тело, отдал меня женщинам. Они-то наконец-то и развязали меня. Правда никакой свободы от этого не чувствовалось.

— Хм-м… В этом году рано… — сам себе промолвил парень, выглядывая в окно.

Допив утренний кофе и одевшись потеплее, он схватился за длинный веник и вышел на крыльцо. Снег перестал идти, но привалило его достаточно, чтобы уделить ему внимание.

Через дорогу, из дома напротив, вышла девушка с пуделем на поводке. Она закрыла парадные двери на замок и двинулась на прогулку. Встретившись взглядом с соседом, она подняла руку вверх и сложила из двух пальцев символ «V» — мир вашему дому, вот так она всегда здоровалась с улыбкой на лице. Санран машинально махнул ладонью ей в ответ. И проводил её взглядом до самого её поворота за угол, где она и исчезла из виду.

Через пару часов парень закончил с этой работой и отправился на тренировки.

— Санран! — поймав ученика буквально за шкирку, воскликнул пузатый тренер, — Почему опаздываешь?

— Простите тренер, из-за снега немного не расчитал время.

— А, ну хорошо. Марш на свое место!

Санран бросил сумку у своей ячейки в раздевалке, помчался в зал стрельбищ, собрал свою винтовочку, повесил мишень.

— Ну-с, чемпион! Что надумал?

У соседней дорожки слева появился согруппник.

— Привет, Хид. Пока ничего.

— Долго думать-то будешь? Три недели остались. — он расстегнул свою сумку и принялся собирать винтовку, что почти не отличалась от Санрана, но была более облегчённой.

— Да знаю я. А ты едешь?

— Конечно! Что за вопрос? Я же не такой идиот, как ты. А тренеру ты что сказал?

— Пока он думает, что я согласен.

Ребята взглянули на пузатого мужичка, что, краснея, раздавал указания каждому ученику, энергично жестикулируя толстыми руками и брызгая слюной в порывах злости.

— Мда, ему лучше не знать. — засмеялся Хид. — А почему ты не хочешь участвовать? Это же твой первый чемпионат такого уровня.

— А что вообще такого в этом? Одна лишняя и ненужная медалька в кармане, да и то, если выиграешь.

— Идиот — пессимист. Обнадёшь меня, может у тебя какие-то проблемы?

— Они есть, но это не имеет значения.

Санран, хорошенько прицелившись, выстрелил в свою мишень в стоячем положении. Десять.

— Кстати, мы с ребятами задумали в эти выходные сгонять в бар. Ты с нами? — Хид повесил свою мишень и вернулся обратно.

— О! Конечно.

— Выпить ты всегда горазд. — засмеялся парень.

Санран улыбнулся и снова поразил десятку.

____________________

Ключ не отпирает дверь. Потому что дверь открыта. Санран медленно снял сумку со спины и достал винтовку, как знал, что не стоило её разбирать. Медленно отодвинув входную дверь, протиснулся в щель. Шагнул через порог. Тишина. Еще шаг. Тишина.

— Я, конечно, знал, что ты псих, но не до такой же степени!

В коридоре послышались приближающиеся шаги, но голос был ещё знакомее.

— Филип? Какого черта ты тут?

— Так ты встречаешь брата?

Развязали руки, сняли это гадкое прислуговское платье и надели на меня нечто новое глазу и коже. Наконец-то дали нормальной еды, а именно: мясо жестковатого качества и какие-то очень сладкие фрукты, но с каким-то привкусом. Впервые за последние несколько месяцев моей новой жизни я испробовала нормальную еду.

Но уже тогда я знала, что дальше мне будет худо, потому что меня отвели в большую палатку, а это значит, что меня будут пытать. И оставили тут. Ковер в центре, много подушек и одеяльце, кувшины, кубки, чаши с фруктами, стойки с мечами, луками и полными колчанами, пара лошадиных плетей рядом.

Шаги. В палатку кто-то вошел. Обернувшись, я увидела этого человека, без капюшона и чёрной накидки он теперь кажется ещё выше, но и злее. Слегка смугловатая кожа со множеством шрамов и большим татуированным, странным на мой взгляд, рисунком на всю правую грудину, плечо, шею, чёрные волосы, собранные в слабый низкий хвост до плеч, выпирающие вены на руках, на поясе из красных тканей всё ещё висит меч в ножнах. Откупоренная тёмно-зелёная бутыль, что кое-как отлипла от его рта.

Окатив меня своим взглядом разноцветных глаз, он лишь вымолвил:

— Раздевайся.

Я не поняла его. В голове прокралась одна единственная мысль, но едва на мгновение, так как это было бы последнее, во что я хотела бы верить. Проверка на наличие болезней? Или так проверяют целостность рабов до отправки домой?

— Чего? Зачем?

Смачно глотнув вино, он бросил бутыль в сторону, расплескав остатки жидкости. Два больших шага и его руки вцепились в платье на мне.

— Что ты делаешь?! Ты же должен допрашивать!

А эти руки уже разорвали шёлковые перевязки на талии и шнуровку на спине. Корсет разорван. Лямочки и рукава тоже поддались грубой силе, обнажив плечи и грудь. Зубы вонзились мне в шею, а скользкий горячий язык вылизал всю кожу, которую только могла охватить его челюсть при каждом укусе.

— Да как ты смеешь?! Отпусти! Мне же больно!

Но разорванное платье спускалось всё ниже под диким натиском его рук. Зубы прильнули к ключице. От боли с моих глаз невольно потекли слёзы и голос превратился в истеричные крики. Два пальца вошли мне в рот, заткнув так стоны, как бы я не пыталась их укусить, мне не удавалось даже просто выплюнуть их. Другая рука сжимала мои оголенные ягодицы. Мне удалось на мгновение вонзить ногти ему в плечо и разодрать кожу, но не более. Через пару секунд он достал от куда-то длинную тряпицу и перевязал мои запястья тугим узлом за спиной. А мгновение спустя я уже повалилась на коврик под весом этого громадного тела, вся эта мощь стала давить на меня сверху, жадно кусая шею, плечи и грудь, жадно цепляясь руками за талию и ноги, сдирая остатки платья до конца оголяя меня в криках и мучениях.

Лишь отвращение. Боль на втором месте. Теперь моя участь не лучше любой куртизанки в каком-нибудь вшивом борделе. Теперь мне придется всю жизнь прокармливать себя своим телом, удовлетворяя все прихоти всех извращённых мужчин, помешанных на своих агрегатах больше, чем на чести. Больные уроды с кувалдами на перевес, с длиннющими блохастыми бородами, с вонью навоза, гнили, спиртного изо рта, с грязными от высохшей крови руками, со свисающими ниже колен волосатыми животами, отвратительными орущими голосами, с бородавками и прочими недостатками на коже. Всех их придется ублажать, чтобы не сдохнуть от голода, а в итоге всё равно сдохну от какой-нибудь болезни, подхваченной от всех этих уродов. Лишь отвращение.

Слюни измазали мой подбородок, шею, плечи, грудь и горячее дыхание испепелило всё. Зубы с силой вдавливались в кожу, руки — в грудь, талию, ягодицы, ноги. А вот и шнуровка на его поясе ослабилась от узлов.

Стук в дверь, причем такой тихий и кроткий. Даже после приглашения никто не вошёл. Второй стук.

— Я же сказал, входите!

— Я не услышала, простите. К Вам можно? — тоненьким девичьим голоском кое-как промолвила маленькая трясущаяся от страха девушка, заглядывая в новый для неё кабинет через едва приоткрытую дверь.

— Конечно. Вы по записи? — не растерялся доктор.

То ли не было у неё от природы сил, то ли она действительно по натуре такой человек, но своими дрожащими руками она так и не смогла до конца отодвинуть от себя дверь, поэтому ей пришлось протиснуться в имеющеюся щель. Вот только сумка застряла. Но, преодолев это препятствие, девушка осторожно и дрожа приблизилась к столу и села на кресло. В маленьких дрожащих руках она «крепко» держала ручки сумки, что казалось, словно эта сумка больше неё самой.

Проследив за всем этим и продолжая наблюдать за новым клиентом, мистер Лестерн еле сдерживал улыбку. Такая маленькая и худенькая персона, наверно, меньше куклы Барби, на неё даже дышать было страшно, рассыпится еще, а столько создает от себя проблем. Очень бледная и тонкая кожа, что даже виднелись вены на шее и запястьях, а о выпирающих костях и вовсе можно было молчать, редкие белые волосы, бегающие нервные серые глазёнки и тряска во всём теле. Йорширский терьер в дамской сумочке и то меньше трясётся. Иголок, вроде, в обивке кресла нет, но она словно не сидела вовсе, а стояла с согнутыми коленями, готовая вот-вот броситься убегать, сверкая пятками. Девушка всё бегло и быстро стреляла глазами по всему кабинету. Врач дал ей немного времени для адаптации.

— Вы по записи? — как можно более плавно повторил он, начиная их беседу, лишь бы она не подпрыгивала лишний раз.

— Д-да. Я — Элизабет Карвен. — у неё даже голос дрожал.

— Элизабет, хочу… Просто напомнить Вам, что здесь Вы в полнейшей безопасности и в физическом и в моральном плане. Не…

— Я и не боюсь. — вдруг перебила девушка.

— Нет-нет. Я говорю Вам, чтобы Вы не волновались. Здесь нет ни видеокамер, ни прослушки. Все наши разговоры останутся здесь.

— Хорошо.

— Так… Какая у вас проблема? — приготовился писать.

— Знаете… — её глаза забегали по столу, — Мистер Лестерн, я всю жизнь боялась… Я… Боюсь их…

Но чёрная ручка так и не стала ничего чиркать на новом листе бумаги.

— Ну мы все чего-либо боимся. Чем Вы хуже?

— Я… Я не хочу говорить о этом.

— Почему? По Вашему это нечто постыдное?

— Вы будете смеяться… Я боюсь… — она все мяла в руках ручки сумки.

— Вы чувствуете дискомфорт, когда над вами смеются?

— Я не хочу об этом говорить…

Казалось, словно вот-вот и расплачется, что это и без того запуганное лицо зальется слезами и краснотой.

— Но ведь Вы не просто так пришли сюда… — доктор подбирал нужные слова и нужные мысли для идей по выходу из такой ситуации, — Тогда давайте поближе познакомимся.

Но в ответ Элизабет промолчала, только пальцы сжимали безостановочно жгуты из кожи. Значит согласна.

— Сколько Вам лет?

— Двадцать… Пять…

— Вы ещё учитесь? Или успешно отучились и уже работаете?

Тонкая линия бледных дрожащих губ сузилась сильнее.

— Я… Училась на экономиста… Работаю бухгалтером в одной фирме.

— Вам нравится Ваша работа? Говорят, бухгалтерам с каждым годом всётяжелее и тяжелее в виду с увеличением численности населения и роста цен.

— Ну… Не сказала бы… Работы, разумеется, всегда много, но тягость не от сложности, а от объёма работы… Много бумаг…

— И Вы справляетесь? Вот лично я не люблю с бумажками возиться, я больше кофе люблю. — улыбнулся тот в надежде, что клиентка хоть как-то расслабится.

И верно. Еле-заметно на её лице скользнула ухмылка под бегающими глазами. Она всё равно опасалась поднять голову и посмотреть на своего врача.

— Бухгалтера тоже пьют кофе… — выпарила Элизабет.

— Может быть Вы хотите кофе или чай?

— Нет, не хочу.

— Тогда расскажите мне, как Вы учились? Экономика же это сплошные счета, сплошная математика.

— Эм-м… С математикой я всегда дружила больше, чем с людьми.

— Добрый день, Лестерн. Ты не занят?

— А! Эрен. Не занят, заходи. — захлопнув папку и расслабив галстук, ответил тот.

Парень энергично вошел в кабинет, закрыл за собой дверь, снял куртку и повесил на вешалку, сел на кресло напротив своего врача. Он уже привык.

— Есть новости, Эрен?

— Нет. Она исчезла.

— Что? — ручка замерла на букве.

— Я уже неделю не видел её. Она исчезла.

Лестерн автоматически стал искать причину таких слов на его лице, хоть какую-то мимику лжи или страха. Но парень смотрел прямо, жёстко, без моргания, но и виднелась в его глазах некая надежда, прозрачная, тонкая, малоощутимая нотка мольбы на помощь. Хоть и всё остальное выделяло из себя проигранный им гнев.

Шариковая чёрная ручка не хотела продолжать запись слов клиента и выводов хозяина, да и всё внимание доктора мгновенно ушло на восприятие слов клиента, что всем своим видом хотел показать недовольство.

— Это наименьшее из всего, чего я только ожидал…

— О чем ты? — не понял Эрен, нарушив наступившую продолговатую тишину.

— Нет-нет, мысли вслух. Эм… — доктор попытался правильно передать свою мысль, — Когда ты обнаружил это?

— Я сначала долго думал, рассказывать ли ей вообще, как ты посоветовал или всё-таки нет. Потом думал, как правильнее ей это приподнести, она довольно эмоциональна.

— И долго думал?

— Достаточно. От отца ещё скрываться надо было… Я искал её всюду. На всех её номерах автоответчики, во всех её домах её нет и не было довольно давно, на учёбе она не появлялась. Никто не знает, где она может быть.

— А её родители?

— К ним идти пока что нельзя. А к отцу я и не пойду.

— И какие у тебя идеи?

— Это— не похищение. Однозначно. — почесав одним пальцем висок, начал размышления Эрен, видимо, немного успокоившись.

— Почему ты так думаешь?

— Отец бы уже повязал меня, а её родители забили бы тревогу.

— Тогда в чём дело по-твоему? — доктор записал пару любопытных для него строк.

— Либо совпадение, либо она всё узнала… Я не знаю.

— И что если первое?

— Остается ждать.

— А если второе?

— Искать.

— Но ты понятия не имеешь, где она? — продолжал записи Лестерн.

— Совершенно… Помоги мне.

— Я — психолог, я обязан помогать, но и ты сам должен ответить на пару моих вопросов.

— Как скажешь.

А я и забыл какого это. До такой степени часто я испытывал эти чувства, ощущения, что не то, что привык к ним, я забыл, что они вообще существуют. Когда-то в моем сознании даже прочёркивалась сильная разница между страхом над ошибкой и страхом перед смертью. Если я осознавал, что убил не того или принёс не ту информацию, страх пробирал мои кости до дрожи в них. В такие моменты я больше всего боялся его гнева, его отречения от меня и всеобщего посмешища. Но если ситуация выходила из под контроля, если перебивали всю мою группу, если моей глотки касалось острие меча, страх пошатывал мой разум. Непередаваемые ощущения. Но лишь на первое время. Сначала я молился, потом просил о пощаде, затем терпеливо ждал, потом гадал, думая о своей удаче, потом, по привычке, улыбался, а на последок и вовсе устал от этого. Уже и не пересчитать сколько раз моя жизнь не то, что висела на волоске, она пожимала костлявую руку смерти. А мне от этого только смешно. Не скажу, что я соскучился по таким вещам, не скажу, что мне этого не хватает, но это что-то вроде сладкой воды для меня, потому что я давным давно стал зависим от этого. Но в последние годы моя жизнь стала терять смысл, потому что без подобных привычных ощущений не то, что скучно, без них невыносимо. Зависимость исчезает и мир блекнет в твоих глазах, не возмогая даже просто удивить тебя. Я давно потерял счет времени, а в наших краях и вовсе невозможно узнать какая сейчас пора, потому что погода всегда одна, только дворцовые счетоводы могут сказать какой сегодня день, месяц и год. Он всегда говорил мне: если перестал бояться драки — вырос, перестал ощущать страхи — повзрослел, начал задумываться о будущем — поумнел. Но я так и не знаю, кем я стал, когда начал плевать на время и задумываться о том, как бы мне удовлетворить свою потребность в ощущении страхов, к которым я так давно привык.

Его слово для меня закон, а его приказы безусловно выполняются всеми. Но для меня он — нечто другое, чем просто Владыка. Я вырос и я перестал бояться его гнева, перестал бояться идти буквально насмерть. Но не перестал верно служить ему и по сей день. Почему? Сам не знаю. Да и мне всё равно. Мне необходимо найти стимул, чтобы не потерять себя в ближайшем будущем от всей этой серости жизни. Но как это сделать, если я ничего не боюсь? У меня нет ни ценностей, ни дорогих для меня людей, ни секретов. Мне совершенно нечего терять.

И вот сейчас мне нужно привезти Владыке доказательство измены одного из его союзников, после того, как я убил его, не думая о том, действительно ли он предавал нас. В случае ошибки — 20 ударов плетью или даже казнь, в случае успеха — награда, а точнее — могу просить всё, что только угодно. Но мне всё равно. Я просто еду домой и не важно, что будет дальше. Я просто подохну, если не испытаю что-то новое.

Жарко, слишком жарко. Открыв глаза, я увидела, как сквозь ниточки ткани высоко надо мной пытались просочиться струйки лучей палящего солнца. Я сама же лежу на каких-то тёмно-красных узорно вышитых подушках и коврах под лёгкой шёлковой простынкой. Невольно почему-то повернула голову влево, но пожалела об этом. На мой взор упал силуэт широкой голой мужской спины спящего человека на боку, из под простынки немного виднелся его таз. В первые мгновения меня одолел испуг, не каждый день просыпаешься в непонятном месте с голым мужиком под рукой, но эти огромные, длинные, разнообразные, бледные шрамы на всю спину, заставили меня засмотреться на них. У себя дома мне лишь несколько раз довелось видеть, как наказывают ударами плетей воров, лгунов и просто криворуких слуг, но я и догадаться не могла, что от этого могут оставаться такие шрамы. У него их немало и большинство весьма глубокие. Значит он вор? Ну меня же выкрал… На правом плече виднелись концы рисунка татуировки, что замысловато маневрировали между собой и большинство концов «указывали» на правую лопатку, а остальные уходили вниз по руке к локтю, заворачиваясь между собой в россыпе крапинок. Очень красиво. У создателя этого творения явно был вкус, талант и мастерство этого ремесла.

Но неожиданно в поясницу ударила дикая боль, да так сильно, что моя спина сама выгнулась дугой на ковре. Попутно этому очередная волна боли окатила ноги и пах. Нет таких слов, чтобы описать эту боль и ощущения противные до потери рассудка. Дрожащими руками я стянула с себя шёлк хоть и догадывалась, что это блестящая идея, и весь тот ужас, страх и гнев полился с меня широкой рекой крупных слёз и громких криков. Всюду кровь. Моя кровь. Эти тёмные капли на фоне красных шелков были всюду. Ещё на бёдрах, ногах, животе, паху. А во внутренней стороне бёдер и вовсе вся кожа стала разодранной царапинами и посиневшей от синяков сильных хваток пальцами. И вот в голову полились картинки воспоминаний, от самого начала, но без конца. Эти зубы, руки, язык. Гнев. Ненависть. Пламя.

— Что ты орешь?! Кто тебе позволил?! — раздался сонно — гневный голос где-то слева.

Этот критин проснулся, точнее, его разбудили мои крики. Я орала во весь голос от гнева и боли, не контролируя себя, да и не желая этого делать, а с глаз стекали огроменные слёзы.

Подняв туловище и повернувшись ко мне, он увидел причину моей истерики. Но вместо ожидаемых мною попыток успокоения, он лишь скривил чёрные густые брови в недоумении, а после — в удивлении. От такой реакции моя рука сама схватила что-то рядом лежащее и запустила в его лицо подушку. Подушку! Превосходно!

— Ты была нетронутой? — все что выпалил этот дикарь.

Ещё крики вырвались из моей глотки и теперь я пыталась запустить в него всё, что только попадалось мне. Но в него летели только подушки в ярых стонах и криках. Весело.

— Да успокойся ты! Иначе на привязи рядом с лошадью будешь бежать всю дорогу по пустыне!

— Как ты посмел?! Ты изнасиловал меня! Ты! Тупой дикарь! Сдохни, чудовище!

Эти брови ещё сильнее перекосились. Его разноцветные глаза бегали по пятнам крови на коврах, простыне, на моем теле и по моему лицу. Вот только я не могу понять, чему он удивляется.

Но, как ни странно, он начал одеваться. Преспокойно нашёл свои штанины, натянул их на себя и перевязал ремешки на талии и веревочки на коленях до щиколоток, засунул мечи в ножны. Будто моих криков и взлетов подушек тут нет вовсе. Будто меня тут вовсе нет. Преспокойно перевязал свои чёрные волосы на затылке красной ленточкой, натянул на обе стопы грубые сапоги, зашнуровал их как-то неправильно на мой взгляд. И вышел, даже не бросив на меня свой презренный взгляд. Да я убью его!

Не долго мне пришлось сидеть одной. Через несколько уходящих его шагов в палатку вошли две женщины в легких темных одеждах и принялись поднимать меня на ноги и приводить в порядок. Мне это показалось невозмутимой наглостью, но на их лицах не проскользнула ни единая нотка удивления или сожаления. Он что, таскает по своим путешествиям только этих служанок, а рабынь имеет каждый новый раз? Видимо у них это вошло в привычку.

И вот меня снова усадили на коня, как лже-груз, в многочисленных путах верёвок. Но мне очень больно сидеть в седле после всего этого. Боль от паха и ног отдает в спину, а пульсация бьёт в голову. Меня никто и не собирается слушать и ехать ещё целую вечность.

Бесконечная пустыня под безжалостно палящим солнцем, кроме раскаленных песков больше ничего нигде нет. Мне ничего не остается, как молча рассматривать синяки и укусы на своих руках под верёвками. На мне только лёгкая шелковая накидка, перевязанная на талии, какие обычно носят куртизанки в жарких краях, всем на любознательность и смех видны царапины и синяки на ногах, шее и спине. Но, почему-то, все молчат. Чувствую, я просто не доживу до приезда туда, куда мы направляемся, а про жажду я и вовсе молчу. Ужасно хочется зареветь, как навзрыд рыдают маленькие девочки, когда у них отбирают любимые куклы. Чтобы все слышали и видели что я чувствую, что я ощущаю, какого мне. Но я лишь ворованная подстилка с «ценной информацией», после моей встречи с этим их «владыкой» меня бросят в дешевый бордель или на ужин каким-нибудь диким животным.

Вдруг кто-то приблизился ко мне сзади на коне, прервав мои мысли о саморазрушении в будущем, и прямо на ходу одним движением накинул мне на голову какой-то головной убор, похожий на малый тюрбан. Это оказался тот самый мужчина с выдающимися доспехами.

— Сам сказал, что она нужна тебе в целости и сохранности, но нихрена не думаешь о её жизни. Посмотри на неё. — через меня говорил тот этому дикарю, что ехал справа от меня и держал концы моих пут.

— Живая. — бросив на меня мимолётный гневный взгляд, буркнул тот.

— Угу, но в дохлом состоянии она мало что сможет рассказать ему.

— Тебя волнует её язык или память? Или сам возжелал её?

— Умрёт она умрёшь и ты.

— Я никому ничего не стану говорить. — со злости вмешалась я. — Убейте меня уже. От меня вы ничего не получите.

Оба одновременно удивленно посмотрели на меня, не сбивая шаг коней. И молчание.

— Мортем, метнись в ближайший населённый пункт, собери информацию, но никому ни слова обо мне. У тебя день. — раскомандовался дикарь, после долгого молчания.

— Понял. — ответил мужчина и развернул коня к шагающим следом солдатам, что верхом топали тоненькой полоской передвигающегося отряда, — Кон! Ноуен! За мной!

И трое всадников на чёрных конях помчались галопом прочь от нас в восточном направлении, разбрасывая клубы песка за собой.