Zombie-town (отрывок)

Меня поместили в некий электронный саркофаг с автоматически задвигающейся крышкой. Лампы светили в нем непривычно ярко, так что мне пришлось зажмуриться. Они словно просвечивали насквозь всё моё тело, пытаясь выявить возможность моего оживления. Я снова связался, — уже при помощи телефона, — с Тукаем, взял у него адрес клиники, где работает его брат и вот теперь (это был следующий день) я был здесь. Легкая дрожь пронизывала всё моё тело. Что они разглядят там во мне — эти врачи-оживители?

Почему-то, никто из них сам не был живым.

Весь без исключения персонал в этой клиники был таким же, как и я. Коридоры этого клинического или точнее будет сказать «оживительного» отделения были почти пустыми, что не мало меня удивляло. От чего-то никто не хотел быть живым или не знал, что живым быть возможно; или же просто не имел представления о своей безжизненности. Не в этом видимо главная забота дня. Не этого нужно теперь обывателю. Зачем меня сюда занесло? Зачем мне-то это нужно? Разве я мертвее других? Разве мне больше не чем заняться? Поднявшись на самый верхний этаж, где было это отделение, я шел почти до самого конца коридора, от чего-то опасаясь, что мне придется зайти в самую его тьму, — в самое окончание этого долгого прохода. Тьма там в конце была, как мне показалось, особенно густой и кажется издавала странный прерывистый гул, словно сама была живой либо хотела таковой казаться; словно она была значительно живее меня и всего, что меня окружает.

Теперь же я лежал под ослепительными лампами электронного саркофага и слушал, как они (эти лампы) трещат, как-то потаенно скрывая всё тот же томительный гул, который мне почему-то казался чудовищным. Всего пролежал я там минуты три — не больше, однако временами складывалось ощущение словно про меня все забыли. Наконец, слегка загудев крышка саркофага начала отъезжать, высвобождая меня. Я открыл глаза и присел. Врач внешностью лет пятидесяти — с легкой проседью в бородке сидел за столом и заполнял какие-то бланки. Если бы не его желтоватая бледность и растрескавшаяся скула — он мог бы вполне сойти за живого. Однако, больше всего в его внешности меня удивил шрам, который проходил по периметру всего горла, точнее всей шеи — словно голова его была когда-то пришита. Впрочем, этого по сути можно было и не заметить, так что — зря я, наверное, так придираюсь.

— Вы можете одеваться, — проговорил он, не отрываясь от писанины.

Я молча поднялся, натянул всю свою одежду и подсел поближе к его столу.

— Да, посидите, — произнес он, — я уже заканчиваю.

Так я сидел еще с минуту, тупо потирая большим пальцем левой руки — правую ладонь. Я не о чём не думал. Я был как бы в пространстве неопределенности.

— Ну, значит смотрите, — переключился врач уже окончательно на меня. — У вас всё довольно неплохо. Как говорится — без осложнений. Органы почти без повреждений. К операции мы можем преступить в ближайшее время. Но, вы должны понимать…

При этом «понимать» — его пальцы в кулаке, как-то заёрзали, и он даже спрятал руку под стол.

— Что понимать? — по инерции выкинул я.

— … Понимать, — продолжил он, — что мы сможем оживить лишь тело. Мы специализируемся на оживлении телесных тканей — клеток, понимаете? Если мертва душа — то мы не сможем ее вернуть — это следует сразу усвоить.

— А, в чём разница?

— В том, что не следует ожидать от нас какой-либо мистики. Мы оживляем плоть, и вместе с этим оживляются многие потребности, о которых сейчас вы возможно попросту забыли и не придаете им никакого значения. Вернется чувствительность, которая может давать дополнительную нагрузку на нервную систему при сегодняшних условиях существования. Это тоже необходимо учитывать. Далее… вполне возможно, что вы лишитесь той выносливости, которая есть у вас теперь и которая позволяет вам тяжело трудится. Кроме того, — ваши расходы заметно увеличатся, понимаете? Вам необходимо будет больше есть, пить и так далее. Быть живым — это в высшей степени не практично. И если вы потратите на данную операцию все свои сбережения, то есть вероятность, того, что максимум в течении года вы вернетесь к исходному состоянию. То есть к тому в котором вы сейчас, просто потому что окажетесь не в силах себя содержать. К этому следует отнестись с полной ответственностью. Я очень хочу, чтобы вы глубоко осознали всё это до того, как примите окончательное решение. Поверьте, — всё, что на самом деле нужно большинству людей нашего времени — это маска виртуальной реальности, которую вне работы ношу и я сам, как и все наши сотрудники, и знакомые. Более того, — я мог бы дать вам скидочный купон и это обошлось бы вам значительно дешевле, чем подобная операция и её возможные последствия.

…Только подумайте — вы сможете сами создавать свою реальность; сами программировать её и всячески изобретать. То каким быть вам и всему этому миру вас окружающему, — отныне подвластно будет только вам, без малейших материальных осложнений.

— Сказать, по правде, я пока и ничего не решил. Только хотел узнать — на сколько это действительно возможно…

— Подумайте. Время у вас пока есть.

— Как по-вашему — сколько его?

— Чего именно?

— Времени?

— Зависит от вашего решения. Знаете, что? — Завтра у нас в городе, в центральном музее — начинается выставка. Вам обязательно нужно её посетить.

— Что же там выставляют?

— Существо прошлой эпохи. Вам надо это увидеть. Это поможет вам принять правильное решение. Сходите — будет полезно.

— Да, я возможно действительно схожу. Я очень признателен вам за всё, что вы сейчас мне рассказали. Мы можем обменяться телефонами?

— Да, безусловно. Давайте-ка, я пропишу вам несколько препаратов, принимая которые вы сможете несколько охлаждать свое тело и тем самым удерживать процесс разложения…

— Хорошо. Но, вы не спросили, как меня зовут…

— Я знаю, вы ведь знакомый Тукая, верно?

Из клиники я уже сразу отправился на встречу к Грете. Было, несомненно, значительно рано для этого, но я решил пройти довольно большое расстояние пешком и о чем-то в это время подумать. Помимо физических недомоганий к моему дискомфорту присоединились теперь и тяжелейшие мысли, которые требовали незамедлительного принятия решений. До конца отпуска следовало, как-то всё устроить. Нужна мне жизнь или не нужна? — мерзко стучало у меня в висках. — Но, жизнь оказывалась очень недолгим и не практичным явлением, которое нужно лишь для короткого отрезка времени, наполненного к тому же мучениями, нуждой и — что неисключительно, — болью; к тому же, значительно большей, чем теперь.

Быть живым сегодня очень недёшево. Но к чему же еще нужны все мои сбережения, все мои нажитые средства, если я теперь весь разваливаюсь, теку и растрескиваюсь? Бедняжка Грета — вот у кого нет никаких накоплений и все свои проблемы она решила выплеснуть с моста. Красивый жест, — но как бы она разочаровалась. Как отчетливо бы разбились о волны все её надежды покончить со всем одним махом.

Поверила она мне вчера или нет? Что она видит кроме своей клиники и разваливающихся нелюдей?

До встречи с Гретой оставалось еще почти три часа. Мне захотелось зайти и где-нибудь посидеть по пути.

Я брел по улице своего родного города, из которого ни разу никуда не выезжал, озираясь по сторонам, как турист. Мне было до чёртиков грустно. Я шёл по улицам и не узнавал их. Мне нужно было принять какое-то решение, но я не хотел не каких решений. В какой-то момент, — зарывшись, видимо, слишком глубоко в себя, — я потерял контроль над своей прогулкой и уже не совсем понимал куда я иду и сворачивал иногда совсем не задумываясь, словно шёл по наитию стараясь просто убить своё время. Внезапно я оказался на некой улице, которую совершенно не помнил. Точнее, которая напоминала мне о чем-то, словно бы в deja vu воскрешая во мне какие-то ассоциации, но не давая возможности ухватиться за какую-либо конкретику.

Наверное, так открывается мир младенцу — не знающему еще не своего дома, не улицы, не двора. Он смотрит на всё впервые, не зная еще ничего не о временах года, суток, о возрасте, жизни и смерти. Он смотрит на всё потерянным взглядом и мир словно требует от него решения; решения в принятии всего этого мира или отторжения его словно бы есть какой-то выбор. Словно уже сейчас ему следует принять решение — будет ли он счастлив или посвятит себе чему-то, что должно всё изменить.

Это была старая улица — должно быть времен модерна, фасады домов которой выложены зелёной и синей плиткой, в окнах встречались витражи, а каждое крыльцо непременно было украшено кованными карнизами.

Фонарных столбов на улице этой не было из-за того, что она была для этого слишком узкой, а вместо того освещалась крупными модерновыми с цветочным узором фонариками прикрепленными прями на фасад здания по типу канделябров. Никакого неона или других приборов свечения на улице этой больше не было.

Лишь тёплый свет витрин, словно сказочный шёпот и с изумрудным оттенком модерновые фонарики создавали некую атмосферу противоестественности относительности всего этого города.

Время здесь словно остановилось, и теперь эта магическая и очень тихая улица, затаившаяся в таком шумном центре города, затягивала своим очарованием всякого случайного путника, невзначай попавшего в её лабиринты. Вдруг я разглядел на углу эту кофейню и всё моё тело пронзил леденящий страх — точнее такое волнение сравнимое быть может с каким-то эмоциональным пиком, — когда ты не можешь поверить в то, что не можешь вспомнить и осознать. Это была кофейня с большими витринами, украшенными беленькими с завитушками узорами; стены её внутри были украшены белой и чёрной плиткой; то есть, кажется всё обычно. Однако, само это место, здание, точнее его фасад, в первом этаже которого и располагалась кофейня и главное — старушка которая сидела у самой витрины, кушая маленькой ложечкой из хрустальной чашечки мороженное, запивая его маленькими глоточками капучино… Меня тянуло туда, как только во сне может тянуть к дому, в котором ты вырос.

Стоя на маленьком перекрестке, напротив этой кофейни и слушал тихую и заунывную мелодию шарманщика, работавшего здесь же на противоположном по диагонали углу от меня. Кажется у него не было половины головы, но он даже с этим умудрялся изображать улыбку. На его плече жила маленькая помощница обезьянка, которая, сверкая на меня своими глазками, кажется призывавшая меня в этот безлюдный день поучаствовать в их судьбе. С неба вдруг стремительно посыпались снежинки.

Я шагнул с поребрика на мостовую и пересекая перекресток направился к мягкому свету той самой кофейни.