Поцелуй чёрной вдовы. Сэрош и Миррор.

Закрытая зона, контролируемая ИЦББ. «Мёртвый город».

Сэрош и Миррор.

Часть 1.

Я пустоты на боли нить нанизываю бисер.

Безмолвный крик наполнит парус ночи —

Не убоится бытия:

— Здесь я!!!

И эхом боль-змея

за гранью тонко-звонкой

пьёт мысли бесконечность.

— Деду! А какую сказку ты мне сегодня расскажешь?! Давай про старого гнома Копасова, которого ты однажды назвал барыгой!

— Барыга — нехорошее слово!

— Но ты назвал!

— Сознаюсь, виновен! Напомни-ка, милая, что я тебе про старого и хитрого пройдоху-гнома рассказывал?

— У него есть доступ к магическим порталам. Ещё он может торговать с разными мирами, — распаляясь, возбуждённо нашёптывала девчушка. — Его торговая лавка с просторным, пристроенным к ней складом, всегда открывается с восходом и закрывается с закатом солнца. В его волшебной лавке можно в любой момент купить и продать обычное и магическое оружие, великолепные доспехи, всякие редкие заклинания. Можно зачаровать любые предметы или выучить зачарования, уже наложенные на них. При этом, правда, лишённый чар предмет рассыплется на кристаллы. Лавка гнома стоит недалеко от главных ворот Гринтауна рядом с большой кузней. Руководит городом-крепостью старый ярл, на фамильном гербе которого изображены две скрещивающиеся над сторожевой каменной башней гномьи секиры, с изображением меллорна и родника, бьющего из скалы под основанием башни. В мире почти всё может поменяться, но неизменными всегда будут восход солнца и открытая дверь волшебной лавки Копасова. Он даже может торговать с миром, похожим на наш, — послептическим! — уверенно, со знанием дела, шёпотом проговорила она.

— Пост-апо-ка-ли-пти-чес-ким, — медленно, по слогам, тихо проговорил старик, поправляя застёжки давно отслужившего свой срок, латаного спальника, выброшенного за ненадобностью вояками и сейчас заботливым коконом укутавшего маленькую девчушку лет семи-восьми.

Сумрак мягкой, медленной приливной волной заполнял развалины разрушенного города, приютившего эту странную пару. Именно здесь было довольно безопасно. Не было открытых выходов на поверхность из-под земли, а еду и все мало-мальски ценные вещи уже давно растащили. Здесь, имея небольшой запас продуктов, беглецы собирались спокойно переждать начавшийся сезон осенних дождей, обычно продолжающийся в этом климатическом поясе пару-тройку недель.

Эта территориальная зона города-призрака была стерильной и бесполезной почти для всех, кроме этих двоих и небольшой группы похожих на них странников, никак не желающих сдаться в заботливые руки специалистов местного отделения Имперского Центра Биологической безопасности. Именно с этого района, около полувека назад, началось восстановление города, как казалось сначала, пережившего катастрофу. Отрезвление наступило достаточно быстро. Чуть позже, трезво оценив масштаб и возможные последствия произошедшего бедствия, власти приняли «тяжёлое» решение, о невозможности и финансовой нецелесообразности работ по восстановлению погибшего мегаполиса. Разрушенный город, было решено отгородить стеной, препятствующей проникновению на его территорию всех граждан, за исключением узкого круга специалистов. Местные власти чтобы показать, что огороженная территория не представляет опасности, новый город заложили практически вплотную к закрытой зоне, а строительство стены, объяснили исключительно небольшой, но необходимой защитной мерой от асоциальных личностей и детей могущих травмировать себя по причине мародёрства, или неосторожного любопытства.

— Пост-апо-ка-ли-пти-чес-ким, — едва слышно донеслось до старика, словно далёкое эхо, искажённое пространством погружающегося в темноту мёртвого мира, не сумевшее удержать в тайне свой последний повтор отражённого детского крика, достигшего ушей беглого учёного.

— Деда! — осторожно, стараясь не спугнуть ночную тишину, окликнула она старика. — Давай, ну рассказывай, что там было дальше.

Она нетерпеливо заворочалась, удобнее устраиваясь на его бедре, заменившем ей сейчас подушку. Видимо, побоявшись, что дед задремал, повернулась к нему лицом, а затем невидяще, рефлекторно открыла глаза. Старик едва удержался, чтобы не отшатнуться. Прошло уже несколько месяцев, а он так и не смог привыкнуть. Даже в быстро сгущающихся сумерках он отчётливо видел, как на него, не мигая, промораживая душу насквозь, смотрела рукотворная, некоторое время назад заботливоконтролируемая специалистами ИЦББ, расчеловечивающая мутация, с троглодитским пафосом названная каким-то яйцеголовым ученым — коллегой-уродом — «Поцелуй чёрной вдовы». Едва блеснувшая тонкая полоска ещё здоровой человеческой ткани белка лишний раз больно напомнила старику, почему он здесь. « Да, я остановил процесс, — с усталым раздражением подумал он. — Но вылечить её в этом прОклятом Создателем месте мне не под силу! А что я ещё мог?!». Его кулаки непроизвольно сжались. Ежедневно ранящей душу старого учёного, страшной платой за остановку мутации № 616 у образца № ххххх была полная слепота девочки. С тех пор, как он остановил процесс мутации и сбежал, выкрав девочку из исследовательского комплекса, у носителя изменённого генетического кода, словно по волшебству, появились дед, имя и мечта. «Однако этого всё же слишком мало», — удручённо и часто повторял про себя бывший доктор Сэрош.

— Что!? — неслышно, одними губами обеспокоенно произнесла девчушка, словно почувствовала его состояние.

— Всё хорошо, моя маленькая птичка! Дай мне секунду подумать. Тихонечко слушай и засыпай.

Она успокоено закрыла глаза, лицо её разгладилось. Девочка точно знала: если бы он даже просто почувствовал опасность, то обязательно назвал бы её по имени. Он назвал бы её — Миррор.

Старик вздохнул, закрыл глаза и, словно незримо переместившись в благословенный край своих грёз, осветив лёгкой улыбкой смуглое немолодое лицо этнического перса с умными, выразительными карими глазами, продолжил.

Город на окраине медленно умирающей империи

Далеко на горизонте из-за восточного склона холма осторожно показало свой тёпло-золотистый край солнце, тихо и неумолимо гася уже ненужные ночные фонарики-звёзды. Небольшое озерцо, прячущее свою зеркальную гладь за вытянувшейся изумрудной осокой, робко и стыдливо куталось в остатки жасминового тумана в слабой надежде на пусть и недолгую, но сладкую дрёму. Похожие на нежно-лимонные фонтанчики, бьющие из-под земли, на фоне густой пряной травы островками светились плотные раскидистые кусты бархатистой дикой мимозы. Озорной, порывистый кудрявый ветер мягкой широкой волной пробежал по равнине, лаская густые малахитовые пряди послушных его воле трав, усыпанных крупными белыми и васильковыми цветками полевых колокольчиков.

Звонко подминая копытами длинные сиреневые тени, по дороге, мощённой крупными светлыми тёсаными и хорошо подогнанными друг к другу камнями, на приземистом степном жеребце, мягко покачиваясь в седле, ехал всадник, одетый в лёгкую проклёпанную кожаную броню. Из чехла, притороченного к левой стороне седла, выглядывал дорогой составной лук со спущенной тетивой. Надетый на голову капюшон и закрывающая нижнюю половину лица полумаска скрывали личность всадника от любопытных или случайных взглядов. Свёрнутый, ещё не успевший выцвести, лёгкий зелёный плащ, небрежно торчащий из-под клапана седельной сумки, контрастно выделялся на фоне сильного округлого гнедого крупа коня. Приятная утренняя прохлада омывала стройную, статную фигуру воина. Ухватистые рукоятки парных мечей, выступающие тёмными стремительными росчерками из-за спины, словно высунувшие из травы свои головы ядовитые змеи, неслышно предупреждали всех и каждого, что стоит хорошенько подумать, прежде чем нарушать его одиночество.

Справа и слева от дороги, петлявшей по долине между небольшими холмами, тянулись густо поросшие деревьями и кустарником предгорья северной, большой, и южной, малой, скалистых гряд, скрытых в быстро тающей рассветной дымке. За предгорьями, казавшимися издалека махровыми, высились мрачные и скалистые зубцы гор. Самые высокие из них были, словно стражники, облачены в искрящиеся на солнце, зачарованные снежно-ледяные шлемы и поставлены здесь навечно, чтобы стеречь тропы, мосты и перевалы, ведущие к неизведанным землям и спрятанным в них сокровищам. Сыто нагулявшие на севере свою тяжёлую, студёную ношу, вместе с рваными, обессиленными остатками морозных ветров, прорвавшихся через строй острых, высоких, молчаливых каменных охранников, редкие тучи, вторгшись в долину, иногда просыпались рыхлым, похожим на крупную морскую соль, быстро тающим снегом. C бесконечной радостью местная детвора бросала в это время все свои неисчерпаемые силы и фантазию на то, чтобы слепить былинного снежного гнома с его затейницей-внучкой. Или сорванцы поднимали тучу брызг, когда стайками начинали носиться за щепками-кораблями, быстро плывущими в ручьях, весело журчащих по стокам-обочинам извилистых крепостных дорог. Всё это происходило под беззлобное басовитое «а капелла» суровой городской стражи, закованной в металл доспехов и явно скучавшей на постах. По обыкновению же в растянувшейся между отрогами гор долине, хорошо открытой лишь западному ветру, дующему с моря Средиземья, всегда стояла то ли поздняя весна, то ли ранняя осень.

На обочине дороги справа от всадника показался глубоко врытый в землю, обложенный тяжёлыми камнями деревянный столб с покачивающимся на слабом ветру, выгоревшим штандартом и указателем с вырезанной на нём надписью «Гринтаун». Изображённый на штандарте фамильный герб принадлежал ярлу Арнульву, и всем от мала до велика говорил о том, что каждый, пересекший незримую черту, теперь находится на территории ярла и будет судим, в случае необходимости, по законам царящим на его благословенной земле.

***

В наступившей тишине полуподвальной комнаты, среди неясных, приглушённых стенами звуков накрапывающего дождя на улицах вырождающегося города, слабым, колышущимся на сквозняке огоньком тоненькой свечи, упрямо распускавшимся ночным цветком, алело горячо и тихо дыхание девочки с необычным именем Миррор. Вцепившись в складки просторных брюк профессорского комбеза, используя его бедро вместо подушки, девочка крепко и безмятежно спала. Старик всегда удивлялся тому, как глубок и спокоен её сон. «Откуда у неё такая твёрдая вера во всё доброе, но при всём при этом совсем не детское представление о жизни и уж совершенно невозможная для такого возраста рассудительность? Насколько я объективен и беспристрастен в своих суждениях о ней?!»

Собственных детей у профессора не было, поэтому он старался довольно скептически относиться к некоторым из своих умозаключений. « Только во сне, — думал учёный, — словно первый подснежник, проламывающий ледяной наст, через эту чужеродную холодную маску так ясно проступают невинная простота и доброта, изнутри освещая её израненное, маленькое, но для меня самое красивое во всей вселенной детское личико». Кошмары, по мнению профессора, учитывая всё произошедшее с ней, девчушке снились парадоксально редко.

Уличный свет почти перестал проникать сквозь узкие, немытые, похожие на слуховые, оконца с чудом сохранившимися в них аэрогелиевыми стеклами. Ощущая удивительную нежность, почти не дыша, чтобы не разбудить её, старик удобнее уселся, прислонившись затылком к стене. После этого манёвра он некоторое время напряжённо и внимательно всматривался в детское личико. Наконец облегчённо вздохнул. «Слава создателю, не разбудил, а ведь у неё слух, как у летучей мышки!» — едва сдержавшись, чтобы не хмыкнуть, подумал он, аккуратно убирая с белеющей в темноте детской щеки непослушную длинную русую прядку, выбившуюся из-под платка.

Профессор вспомнил, как тяжко им приходилось первое время, сразу после бегства из лаборатории, даже несмотря на помощь устроивших им побег аборигенов, уже пару месяцев никак не проявляющих себя, к большому сожалению, почти отчаявшегося старика. Еще они обещали за переданные им материалы организовать безопасное «окно» в стене и последующую доставку обоих беглецов в любое, названное ими место.

В затуманившейся сном памяти всплыло, как месяца полтора назад он решил купить летающего дрона-охранника. Они вполне могли его себе позволить с тех пор, как старик начал оказывать «местным» медицинские услуги. Однако чуть позже, хорошенько поразмыслив, он всё-таки решил отказаться от показавшейся вначале очень эффективной, да что там говорить, просто гениальной идеи. «Это, скорее, будет привлекать излишнее внимание и может создать нам проблем больше, чем я пытаюсь решить», — грустно подумал профессор. По той же причине он отказался от установки в местах временного проживания постоянно работающих сигнальных электронных устройств. Ведь они так же, как и патрулирующий запрограммированное пространство дрон, могли стать лампочкой, ярко-горящей в ночи, привлекающей различных опасных насекомых. «Будем полагаться на слух нашей летучей мышки», — решил профессор, припомнив, как «живой локатор», проснувшийся в голове у девочки, уже не раз и не два выручал прячущихся беглецов.

Едва дыша, медленно вынул из внутреннего кармана безразмерного военного комбеза, делавшего его смешным и нелепым, старенький, потёртый полицейский парализатор, полученный в качестве платы за оказанные медицинские услуги одной из банд, контролирующих важный для него сектор города, — чёрный рынок вещей и продуктов. Проверил заряд батареи. Норма. Теперь надо проверить вторую линию обороны, в которую превратился автоматизированный комплекс, состоящий из двух сеток-ловушек и гелиево-пенной мины, особенно эффективной в небольших, закрытых помещениях. С момента покупки старик никогда не активировал комплекс в надежде, что, находясь в пассивном режиме, тот не будет заметен для сканеров тех, кто придёт по их душу, и станет для незваных гостей неприятным сюрпризом. «Завалы же, сделанные сейчас на входе, — рассуждал профессор, — задержат преследователей на время достаточное для того, чтобы нажать всего одну кнопку активации электроники и автоматики комплекса».

Устройство дистанционного управления доктор Сэрош носил на руке вместо оставленного в лаборатории ИЦББ наручного коммуникатора. Единственная кнопка управления горела сейчас неярким, ровным красным светом под защитной прозрачной крышкой.

После долгих раздумий старик окончательно отверг идею применять летальное оружие, ведь в их убежище могли залезть не только военспецы из ИЦББ, но и жадные до добычи и часто не ведающие, что творят, местные мародёры. Не летальное оружие оставляло шанс на то, что удастся разойтись мирно, с минимумом негативных последствий. А вот в случае смерти или тяжёлых увечий кого-то из местных беглецы почти гарантированно теряли своё главное преимущество — лояльность местного населения. Старик догадывался, что именно этот фактор сдерживал военспецов ИЦББ от немедленной расправы. В том, что им обязательно отомстят, у профессора не было никаких сомнений. Просто обстоятельства сложились так, что у беглецов появилось немного времени, а значит, и шанс как-нибудь вырваться из этой страшной клетки.

«Надо обязательно хоть немного поспать». Положив голову на прислоненный рядом высокий, тяжёлый наплечный рюкзак, набитый всяким нехитрым скарбом — в основном бутылками с водой и армейскими пайками — старик устало прикрыл глаза. «Надеюсь, все предпринятые мною меры дадут нам время подготовиться к окончательной встрече или отступлению. Отступить?! Куда?! Сколько ещё?! Ненавижу себя! Ну какой из меня солдат?! Да никакой! Что я вообще здесь делаю?! Я всегда считал себя человеком умным и практичным. Отчего я вдруг ослеп?! Гордыня?! Увы, профессор, она самая. Какой неутешительный диагноз, доктор! Как поздно я, человек имеющий степень и звание, вспомнил о том, что я, прежде всего, врач и только потом — учёный. Ведь откажись я в тот злополучный день от этого «уникального предложения», мог бы прямо сейчас спокойно сидеть в своей уютной университетской лаборатории, чистый, сытый, в мягких, удобных туфлях, в любимом кресле, ни о чём, ни о чём больше не думая, кроме фундаментальных междисциплинарных исследований… Прости меня, девочка! Прости! Нам никогда не выбраться, из этого гнусного места, обнесённого двойной стеной, увешанной, словно новогодняя ёлка игрушками и гирляндами, датчиками, сигнализациями, крупнокалиберными автоматическими турелями. Никогда, никогда не выбраться! Они не забудут о нас и не отстанут!»

Окончательно засыпая он, пытаясь хоть немного оправдаться подумал: «Хорошо, что я врач, а не какой-нибудь политик. Пока я жив, мы хотя бы с голоду не умрём».

ИЦББ. Здание лаборатории «Морфоген био корп». «Мёртвый город» Хорса Битчак. Часть 2.

Страшное-разное битыми стёклами

В небе рассеяно тьмою за окнами.

Режу по плоскости тень наваждения —

Будто над пропастью мой день рождения.

— Что у нас по сбежавшему профессору, Лемке? — без стука, войдя в кабинет начальника службы безопасности и не поздоровавшись, спросила затянутая в костюм высшей биологической защиты, высокая, тощая светловолосая женщина с холёным лошадиным лицом, являвшаяся единоличной хозяйкой «Морфоген био корп». Стоявший перед ней и внимательно рассматривавший выстроенную голопроекторомобъёмную модель здания и прилегающей к нему охраняемой территории, одетый в полевую военную форму немолодой, загорелый, спортивного вида верзила с абсолютно белым, коротко-стриженным ёжиком волос, чуть повёл могучими плечами, словно заданный вопрос доставил ему лёгкий дискомфорт. Тем не менее, спокойно встретив её колючий взгляд, ответил вопросом на вопрос:

— Разве ваш заместитель Ляо Шин не доложил вам о результатах расследования и положении дел на сегодняшний день?

Бывшему старшему детективу, ушедшему на пенсию с поста начальника криминального отдела полиции, нарисовавшаяся перед ним дама, мягко говоря, не нравилась. Однако он был профессионалом и хорошо понимал, что только благодаря контракту с принадлежащей ей частной компанией, работавшей на ИЦББ, созданная им и ещё несколькими отставными полицейскими и военными ЧВК (Частная Военная Компания), вынырнув из финансового тумана, наконец, поднимается в гору. Заместитель Хорсы Битчак, Ляо Шин, оказался мальчиком «хоть куда». Ознакомившись с оперативными документами, полученными по дружбе, от ещё не вышедших в отставку коллег, на зама по общим вопросам госпожи Битчак, Лемке, надо сказать, не удивился. Долгие годы службы выработали у него «иммунитет» на подобные новости. Оказалось, зам некоторое время назад был директорским фаворитом, а затем, словно бельевая вша, в один прыжок, покинув её простыни, смог без труда пристроиться в головную часть её же компании. В общем, из оперативных документов следовало, что бывший любовник, переквалифицировавшись в замы, активно стучит на шефа, даже не одной, а сразу двум федеральным структурам.

— Интересно, она знает? — внимательно всматриваясь в подведённые нанотушью серые пустые глаза, гадал майор. Новость эту он решил пока придержать. Будет чем торговаться, если что. Вот это «если что», произошедшее четыре месяца назад, здесь, на одном из главных, вверенных его охранной структуре объектов, заставляло его сильно нервничать. Выдержав паузу, абсолютно холодным тоном, не терпящим возражений, словно отдавала приказы андроиду, едва сдерживая презрение, госпожа Битчак произнесла:

— Тем не менее, я бы хотела услышать ответ на озвученный только что вопрос именно от вас! Я само внимание, Лемке! Начинайте!

Словно бетонный волнорез, режущий ледяную волну, безразлично пройдя сквозь очередной уничижительный взгляд, безопасник начал:

— При детальном разборе чрезвычайного происшествия случившегося в ночь, с «дата», на «дата», сформированной по вашему прямому указанию оперативно-следственной группой, состоящей только из постоянных сотрудников ЧВК «Тауэр шилдс», являющихся профильными специалистами в расследовании подобных инцидентов, установлено следующее. В 4.05 утра по местному времени, «дата», операторы внутреннего и внешнего терминалов службы охраны отслеживающих параметры систем безопасности научно-исследовательского комплекса, были выброшены из сети. Контроль за главным «АИС» и всеми управляющими системами был нами полностью утрачен. Несмотря на то, что внутренние сети были задублированы, а также разделены между собой программными и аппаратными файрволами, нападающим удалось взломать их все, взяв под контроль и получив доступ ко всем данным, включая облачные хранилища. Атаковавшими наш комплекс охранных систем хакерами, были написаны новые программные инструкции-прошивки, для вспомогательных и дублирующих искинов, чтобы исключить их перезагрузку. Перед началом атаки был также отключён и заблокирован внутренний источник гарантированного энергопитания. Организованы голосовые и электронные сообщения на «горячие линии» всех близлежащих полицейских участков о нападении на пропускные пункты, контролирующие доступ в особую зону ИЦББ, проще — в «Мёртвый город». В базах данных военных, отвечающих за пропускной режим особой зоны, был изменён статус «тревожной группы» ЧВК «Тауэр шилдс», усиленной тяжёлой техникой, которая должна была осуществить оперативную поддержку в случае возникновения чрезвычайных ситуаций. Взломщиками был на время ослеплён спутник, висевший на гео-стационарной орбите, позволявший наблюдать за районом в режиме он-лайн и записывавший передаваемую картинку. Таким образом, нападавшим удавалось более часа держать в полной информационной и энергетической изоляции находившийся внутри здания, где размещалась лаборатория, весь персонал и охрану комплекса, сея среди них панику и мешая организованным действиям охраны.

В это же время внутри здания лаборатории некто открыл механические и обесточенные электронные замки виртуальных капсул и вольеров, в которых находились подопытные. Как мы выяснили позже, из отчётов судебно-медицинских экспертов, как минимум части освобождённых нападавших, были сделаны инъекции боевого коктейля «Фенокоэрготропила Ультра». Одновременно с этим неустановленная вооружённая группа в составе примерно десяти человек, предположительно «местных», проникла на территорию комплекса, отвлекая на себя часть сил дежурной смены охраны и позволяя освободившимся, покинуть территорию лабораторного комплекса.

Прорвавшаяся под огнём «тревожная группа», не понеся потерь, зачистила охраняемый периметр, восстановив частичный контроль над системами охраны, в ручном режиме провела консервацию лаборатории. Эвакуировала всех уцелевших сотрудников и охранников, а также трупы, оставшиеся после боестолкновения, для проведения необходимых следственных действий и экспертиз. Среди вывезенных и впоследствии опознанных трупов отсутствовало тело профессора Сэроша.

Наши потери: семеро убитых, двое тяжело— и трое легкораненых. Из семерых убитых один учёный и, к сожалению, техник, помогавший бойцам проводить консервацию лаборатории. Этим, увы, наши потери не ограничились. Вину за этот просчёт я беру исключительно на себя. Эвакуированные из «Мёртвого города» учёные после предварительных допросов были распущены по домам в охраняемом посёлке. Один из них был убит в собственном коттедже. Сразу после обнаружения трупа все сотрудники «Морфоген био корп», проживающие в посёлке, и те, кто имел к исследованиям лаборатории какое-либо отношение, были эвакуированы в недоступное для нападавших, безопасное место. Из пятидесяти двух находившихся в тот момент в медицинских капсулах и вольерах экспериментальных биологических объектов-полигонов, потери составляют сто процентов. Семнадцать убиты. В их число входят трое, пришедшие на помощь в составе напавшей снаружи боевой группы. Эти трое, по утверждению экспертов-криминалистов, коренные обитатели «Мёртвого города». Тридцати девяти, включая профессора Сероша, удалось скрыться. Их точное местонахождение пока неизвестно. Можно с высокой долей уверенности утверждать, что они находятся внутри запретной зоны, однако их нынешний статус, требует уточнения. Информационные потери: Данные почти на всех носителях, включая облачные, уничтожены, без возможности восстановления.

Лемке, сделал небольшую паузу. Первый раз за довольно долгое время совместной работы, он побоялся встретиться взглядом со своим нынешним шефом. Доклад он продолжил, глядя некоторое время куда-то за спину госпожи Битчак.

— Дальнейшее расследование, с высокой очевидностью, показало, что нападавшим помогал доктор Сэрош, оказавшийся живым и здоровым. Он единственный, кроме вас, имел самый высокий уровень доступа почти ко всем помещениям и базам данных лаборатории. Несколько информаторов из местных, сохранивших нам лояльность, подтвердили это. Не без помощи ваших связей нами была обнаружена и взята в оперативную разработку группа местных, так называемых «крыс», живущих в коллекторе под городом. Они рыли туннель под защитной стеной со стороны новой части города в сторону закрытой зоны. К сожалению, кто-то предупредил одного из них о слежке и туннель был взорван. Во время допроса они все подтвердили, что рыли туннель для вывоза из запретной зоны какого-то «випа». Возможно, нашего профессора. Ничего более определённого человек, нанявший их, не сказал. Мы усилили контроль за периметром закрытой зоны, включая внешнюю пятисотметровую пограничную зону отчуждения. Далее. Средств, чтобы оплатить выход через гипотетически существующие в зоне окна, у профессора нет. Возможности каким-то образом их получить, минуя нас, на данный момент тоже практически отсутствуют. Все его счета мы контролируем. Семьи у него нет. Когда он подписывал с Вами контракт, должен был предупредить всех знакомых и коллег о соблюдении режима конфиденциальности. Снаружи Остад Сэрош объявлен в имперский федеральный розыск, поскольку территория, на которой произошёл инцидент, является собственностью империи. В том случае, если он будет задержан местной полицией, пограничной или таможенной службой, они сначала свяжутся с нами и только потом сообщат о задержании федералам. Договорённость об этом со всеми перечисленными службами достигнута сразу же после установления факта его причастности к совершённой диверсии. Начальник местного отделения ФБР взял дело профессора под личный контроль и обещал, благодаря вашим связям, полное содействие и понимание. С местной прессой вопрос пока закрыт. Из всех сетевых медиаресурсов «Империал Трибьюн» оказалась самым неудобным партнёром.

При упоминании таблоида госпожа Битчак гадливо поморщилась.

— Есть и ещё кое-какие зацепки. Мы роем. Как только будет что-то существенное, я сразу доложу — продолжал Лемке. — Любые наши последующие попытки попасть на территорию законсервированного объекта в течение более чем месяца, со дня произошедшего ЧП, вызывали бурный протест местного населения. Дабы не устраивать лишний шум, снова давая богатую пищу для местной и имперской прессы, с вашего согласия, было принято решение о разработке плана «Умиротворение». Результаты его реализации, на мой взгляд, более чем позитивные. Подтверждением сказанному, является наше с вами пребывание в стенах ремонтирующейся лаборатории.

— Хорошо. Вы понимаете, что профессор мне нужен живым? — обнажая при произнесении фразы свои крупные лошадиные зубы, словно демонстрируя плотоядные намерения относительно профессора, сухо спросила госпожа Битчак.

— Да, мэм.

— Как быстро вы сможете доставить его в родные пенаты?

— К сожалению, на данный момент территория «Мёртвого города» по-прежнему является недружественной для проведения данной операции, мэм.

Майор заметил, как на мгновенно заледеневшем лице Хорсы дёрнулся глаз.

— Однако ситуация быстро меняется. Думаю, в течение ближайшего месяца, мы, без потерь и скандалов, сможем это устроить.

— И ещё, майор. Постарайтесь совместить возвращение нашего «блудного сына» с наличием достаточного количества «живого материала» для нашей маленькой фабрики. Как всегда, я хотела бы лично участвовать при отборе. О моих предпочтениях вы, надеюсь, не забыли.

Хорса Битчак, дочь имперского чиновника и сенаторши от какого-то отсталого мира, очень любила семизначные цифры на своих счетах, и наряжаться в ослепительно белый врачебный халат.

Закрытая зона, контролируемая ИЦББ. «Мёртвый город». Сэрош и Миррор.

Часть 3.

Ложь надежды, как одежды,

Прикрывает жизни срам.

И обманом безмятежным

Вновь наполнен балаган.

Голос совести далёкой,

Переменчивой судьбой,

Птицей умершей в полёте,

Обретёт чужой покой.

Тысяч глаз лукавым светом

И нетвёрдою рукой

Я дарю Вам кривду эту,

Словно плату за постой!

Очередная ночь прошла спокойно. После утреннего туалета беглецы сели завтракать. Сегодня подавали какао и галеты с джемом.

Тихий, почти неслышный звук насторожил девочку, и она, сжав свободную правую ладошку в кулачок, подняла её. Профессор, что-то тихо говоривший ей, мгновенно умолк, напряжённо вслушиваясь, ища свободной рукой парализатор и внимательно следя за открытым тёмным дверным проёмом, ведущим от входного подъезда в облюбованную ими полуподвальную комнату. Через несколько секунд от входа, заваленного мусором, донеслось осторожное:

— Профессор, не пугайтесь! Это я! Эфраим!

Старик наконец нащупал ребристую ручку парализатора, нервничая и чертыхаясь, приподнял рукав, оголив запястье с браслетом. Лишь со второй попытки открыл горевшую красным светом крышку пульта дистанционного управления минами и, удерживая над ней палец, громко спросил:

— Ты один?

— Да!

— Взрослые знают, что ты к нам пошёл? — задавая вопрос, профессор попытался встать.

— Да.

Миррор, ухватившись за складку рукава комбеза, удержала уже подымающегося старика, шепнув:

— Он один, дедушка, не беспокойся! Я абсолютно уверена! — для большей убедительности несколько раз кивнула головой, состроив при этом донельзя серьёзную мордашку.

— Ты чего-то хотел, Эфраим?

— Да! Я принёс Вам шоколад и игрушку!

— Нам?! — хмыкнул профессор. — Ну, тогда заходи. Только будь очень осторожен. Я там натянул верёвки и насыпал острых предметов.

Через минуту в проёме двери наконец появился подросток лет десяти-одиннадцати. Очень худой, угловатый, отчего его голова, покрытая чёрной немытой шевелюрой, выглядела несоразмерно большой. Из под волос, липших ко лбу мокрыми прядями, на беглецов смотрели выразительные, умные голубые глаза, светившиеся сейчас счастьем и застенчивостью, из-за чего казалось, что они самостоятельно парят над тонким крючковатым носом.

— Давно не виделись! Проходи, — улыбнувшись, старик жестом указал Эфраиму на спальник, предлагая присесть рядом с девочкой. Затем тихо и обречённо вздохнув, полез в рюкзак за пластиковым стаканчиком для нежданного гостя. — Кстати, чем займёмся после завтрака? — спросил профессор у невольно пополнившейся с утра компании.

Дети ничего не предлагали, настороженно ожидая профессорского решения.

— Тогда, сначала арифметика. Потом «Стар инглиш», и последнее — «Первая медицинская помощь». А потом…

— А потом, дедушка, ты расскажешь нам продолжение истории про жадину Копасова!

— Договорились. Только у меня есть одно условие. Сначала мы все вместе пообедаем, а затем ты, как моя лучшая ученица, расскажешь Эфраиму начало нашей истории со всеми подробностями. Согласны?

— Да! — энергично ответил профессору смешанный хор.

Ребята занимались с удовольствием и азартом, свойственным неизбалованным детям. «Мальчишка очень умный и сообразительный! Видимо, кто-то из общины с ним тоже занимается». Но особенно радовало доктора Сэроша то, что девочка старалась ни в чём не уступать своему «однокласснику». Они постоянно соревновались друг с другом. Время занятий пролетело незаметно, доставив немало счастливых и весёлых минут обоим учащимся.

Все вместе сделали гимнастику, затем пообедали. Крошечная плитка шоколада, признанная профессором годной к употреблению, общим голосованием была передана светящейся от счастья девочке. Откусывая шоколад маленькими кусочками и явно стараясь растянуть удовольствие, примерная ученица, увлечённо пересказывала начало истории. Профессору показалось, что Миррор пересказывает историю слово в слово, стараясь даже повторить интонации рассказчика. «У неё феноменальная память», — не без удовольствия отметил про себя старик.

Когда она закончила, Эфраим обратился к профессору с неожиданным, но вполне логичным вопросом:

— Скажите, а у старого гнома Копасова были конкуренты?

— Естественно! В гильдиях у гномов мастера не переводятся. Гномы ведь живут гораздо дольше людей. Двести-двести пятьдесят лет. Своё совершеннолетие, они празднуют, когда им исполняется ровно пятьдесят. Первые пятьдесят лет своей жизни они учатся. Мастера, представляющие различные гильдии, очень внимательно следят за ними. В двадцать пять, по результатам экзаменов, назначают каждому молодому гному специализацию, определяя в ученики к кузнецам, ювелирам, шахтёрам, чертёжникам-конструкторам и воинам.

— А может гном сразу несколькими профессиями овладеть? — заинтересованно спросил Эфраим.

— Может! Даже несмотря на то, что каждого специалиста у себя гномы готовят с великим тщанием. Очень сложно добиться, чтобы ученику-гному назначили второго учителя. Гномы — довольно скрытный народ. Свои секреты они очень берегут, надёжно храня их за толстой кованой сталью, снабжённой хитрыми ловушками и механизмами. Но один раз в тысячелетие рождается гном, способный овладеть всеми профессиями.

— И тогда он становится королём?! — одновременно воскликнули дети.

— Увы, ребята. Тогда гильдии гномов, объединившись, изгоняют его.

— Почему?!

— Слишком умных и тех, кто часто и дерзко нарушает законы и традиции мира гномов, они изгоняют.

— Получается: мастер Копасов — один из тех, кого выгнали, потому что он оказался самым умным и овладел всеми профессиями?!

— Верно!

Доктор Сэрош видел, как дети молча и тяжело переживали внезапно открывшуюся правду.

— Есть ещё вопросы?

— Нет! — нестройным двухголосьем откликнулись ребята.

— Тогда вперёд, к приключениям…

Гринтаун. Лавка старого гнома Копасова. Утро.

Свет солнца, затопив собой восток,

Даря земле тепло прикосновенья,

Ступил на землю, словно сам Пророк,

В мир принеся чудесные мгновенья!

Время от рассвета и до завтрака обычно было самым спокойным. Нечастыми гостями, которые могли заглянуть «на огонёк», были караванщики, охотники всех мастей и немногочисленные путешественники. В общем, все те, у кого была нужда с первыми лучами солнца отправиться в путь.

Старый гном никогда не сидел без дела. Рачительному хозяину, обожающему святое безделье, всегда есть чем заняться: составить список заказов для вольных охотников, городских гильдий и ярла; пересчитать товарные остатки; записать в амбарную книгу пришедшие ночью в голову мысли; количество эля, выпитого давеча покупателями или то, что надысь приснилось. Если же вдруг кто-то из зашедших в лавку гнома приносил какой-то редкий рецепт или чертёж, отсутствовавшие в специальной книге, доступной только гномам (особенно это касалось зелий, доспехов, оружия или механизмов). Такой день Копасовым отмечался особо. Мастер не ложился спать до тех пор, пока копия редкого документа, скопированная с особой скрупулёзностью, не оказывалась на страницах знаменитой на всё Средиземье "Книги рецептов гномов-демиургов". Оригинал, с которого делалась копия, ждала, как правило, судьба незавидная. Сожжение. Кланы и гильдии гномов из различных мест ревностно следили за оборотом рецептов на рынке, выкупая редкие и уж тем более уникальные, отчаянно торгуясь, но не скупясь. Обладание таким рецептом сулило немалую выгоду владельцу. Иной раз руководство гильдий пускалось «во все тяжкие», перекупая не рецепт, а гнома. Случаи такие были весьма редки и требовали особого разбирательства. По всему Средиземью тогда, скакали гонцы, призывая избранных представителей подгорного народа на Большой Совет старейшин. Что и как они там решали, никто, кроме гномов, естественно, не знал. «Сор из семейной избы» они предпочитали не выносить. Копасов же, ставший изгнанником, жил среди людей и потому имел более широкие возможности для манёвра. Ему разрешение "сверху" на изучение и копирование рецептов в собственную книгу, в отличие от гномов, состоящих в кланах и гильдиях, не требовалось. Несмотря на свой особый статус и негативное отношение со стороны подгорного короля и приближённой к нему знати, для большинства мастеров-гномов старый мастер оставался серьёзным авторитетом. Нередко старейшины, естественно негласно, обходя Совет, просили его быть третейским судьёй во «внутрисемейных» спорах.

Копасов с удовольствием оглядел собственные владения и удовлетворённо хмыкнул. Лавка, несмотря на наличие в ней большого количества стоек с оружием, манекенов экипированных в доспехи, шкафов с книгами и чертежами, стеклянных витрин с аккуратно выложенными в них магическими кольцами, браслетами, серьгами, была всегда идеально чистой. Куда девались грязь и пыль, ежедневно приносимые в помещение посетителями, не знал никто, кроме, разумеется, владельца. Кабатчики и лавочники города без устали, снова и снова предлагали старому гному любые деньги и товары в обмен на секрет чистоты, а он лишь отшучивался да загадочно улыбался в густые усы и бороду, с лукавым прищуром глядя на просителей своими искристыми, небесно-синими глазами.

Служкой в его знаменитой лавке был, как ни странно, (нет, не угадали) не гном! Служкой в лавке у старого гнома был гоблин. Самый настоящий. Из мелкой породы. Копасов и сам-то был невелик ростом по сравнению с человеком, конечно. Он с возрастом всё больше вширь раздавался. Так вот гоблин едва доставал ему до пояса, однако был невероятно проворен и силён. Объяснялись между собой хозяин лавки и служка в основном жестами, часто совсем не заметными для постороннего посетителя, что, естественно, рождало сплетни и пересуды. Ни с кем из посетителей гоблин никогда не разговаривал и ничьих приказов, кроме хозяйских, не исполнял. Родственники, покупатели, старые товарищи по гильдии втихаря над старым гномом подшучивали: кто-то с иронией, иные, бывало, и злословили. Однако все рано или поздно шли к старику Копасову, кто за советом, кто за помощью, ну и прибарахлиться, конечно. В этом вопросе, не каждый крупный столичный магазин мог предложить ассортимент, равный Копасовскому.

Прошло уже много времени с тех пор, как в лавке поселился странный помощник. Уй. Так называл его сам старый мастер. В общем, как бы там ни было, но подробности его прошлой жизни и внезапное появление в знаменитой лавке лишь увеличивают и без того бессчётное количество тайн, окружающих знаменитого на весь Север повелителя кузнечного молота.

Утренние солнечные лучи, катающие на своих тонких прозрачных спинах стайки парящих пылинок, безжалостноперерезала тень появившегося в дверном проёме лавки посетителя. Лица за полумаской Копасов не видел, но походку и необычной формы скрещенные ручки клинков, торчащие из-за спины вошедшего, не узнать было просто невозможно.

Физиономия прожжённого торговца просияла счастливой улыбкой, собрав в уголках его отдающих глубокой морской синью глаз сеть лукавых морщинок.

— Наконец-то! Мы заждались! Здравствуй, дочка!

Гостья, на ходу сняв полумаску и скинув капюшон, перегнулась через стол, и крепко обняла старика, поцеловав его.

— Ещё скажи, все глаза просмотрели! Старый мошенник!

Гном, обхватив своими огромными ручищами плечи девушки, обтянутые лёгким, кожаным доспехом, никак не хотел выпускать ее.

— Сколько мы тебя уже не видели?! Пять лет?!

— Примерно так!

— Пять лет назад ты сбежала от нас в военную академию Тёмных эльфов! Даже они перед твоим упрямством не смогли устоять, — с оттенком лёгкой грусти вздохнул гном.

— Семь лет назад ты сменял меня у зашедших в город караванщиков, положив на весы против замарашки, одетой в лохмотья, старый осадный щит и убитый железный нагрудник. Это была неудачная сделка! Похоже, ты уже тогда начал терять хватку!

— Я так хотел, чтобы ты стала помощницей в магазине или выучилась сначала на служительницу храма, потом на ворожею… А ты?! Ты вместо этого таскала мечи, луки и кинжалы из стоек. Тайком снимала с манекенов доспехи!

— А ты, старый плут?! Запирал меня на ночь в мансарде на втором этаже, отнимая всё железо, которое я безуспешно пыталась прятать, чтобы хоть немного потренироваться! Заставлял меня каждый день разносить по городу выполненные или доставленные торговыми караванами заказы и подсовывал мне глупые магические свитки и книги, обучающие целительскому искусству. Узурпатор!

— Это ещё что за зверь?! Кстати, ты к нам надолго, красавица?

— Пока не знаю. Осмотреться надо. А у тебя что-то для меня есть?!

— Возможно! — пряча хитрую улыбку в усы, проговорил мастер.

— Сколько?

— Пятьдесят золотом! Только потому, что ты член семьи!

— Ну-ка, избушка, повернись ко мне задом! Я хоть посмотрю, как там у тебя всё треснет, когда ты с меня деньги возьмёшь. Сквалыга! Может, так отдашь?

— Не могу! — сурово сдвинув брови, обиженно проворчал гном. — Ты же знаешь! Завтра придёт кто-нибудь из моих многочисленных родственников, лодырей и пьяниц, и скажет: «чужому» человеку за так отдал, а своим кукиш без масла предлагаешь?! Они вон, как мухи крутятся и крутятся вокруг лавки! Чуть отвлекись, мигом по миру пустят! Уж мне ли всех этих подгорных бездарей и скряг не знать?! Я их всех насквозь вижу! Так что извини, свет очей моих, — сорок пять золотых!

— Да. С такими родственниками, как у тебя, и врагов не нужно!

— Только ты меня, моя красавица, понимаешь! Знаешь…

Из-за плотных штор, скрывающих дверь подсобки, воровато высунулась корявая, горбоносая мордочка гоблина. Увлеченные торгом, собеседники даже не заметили, как он, сторожась, проскользнул сбоку от стола под открывающейся частью массивной столешницы и замер, не сводя глаз с пришедшей посетительницы. Одетый в жёлтые мешковатые штаны и какую-то нелепую зелёную курточку с немыслимым количеством карманов, маленький работник выглядел по-детски трогательно.

Гостья, наконец, заметив его, повернулась и радостно воскликнула: «Малыш Уй!» Гоблин неловко, как-то по-крабьи, очень напоминая робкое, но отчаянно нуждающееся в помощи животное, начал приближаться к девушке, не сводя с неё своих больших янтарных глаз с чёрными вертикальными зрачками. Когда служка наконец приблизился достаточно близко, гостья молниеносно, словно охотящийся большой хищник, схватила его и, поцеловав в лоб, уложила на руку, прижав к груди, словно кота. Нежно почёсывая коротко стриженную шерсть на его лбу, она что-то тихо, с улыбкой шептала в его смешно дёргающееся островерхое ухо, заканчивающееся кисточкой, и не забывала при этом издевательски поглядывать в сторону тихо булькающего, словно кипящий самовар, негодующего гнома. Зеленоватый цвет лица гоблина, млеющего от счастья, постепенно менялся на пунцовый.

Переполненного противоречивыми чувствами Гнома рвануло так, что он аж непроизвольно и громко крякнул. Уй мгновенно ещё теснее прижался к ликующей девушке, а затем, словно пойманный с поличным на месте преступления кот, вырвался, приземлившись на все четыре когтистые лапы, стрелой исчезнув в подсобке.

— Даже шторы не шелохнулись! — восторженно проговорил потрясённый гном. — Ты мне его испортишь, поганка! Вот что ты ему сейчас нашёптывала в ухо, ехидно так улыбаясь?! А?!

Гостья нарочито стыдливо потупила глаза, вычерчивая пальцем загадочные символы на побитой, словно старый боевой нагрудник, дубовой столешнице. Потом тихо произнесла:

— Я ему сказала, что ты самый красивый!

Старый мастер шумно втянул массивным носом воздух, нагнулся, деланно по-старчески закряхтев, и достал откуда-то снизу небольшой дневник в потёртом коричневом кожаном переплёте. Аккуратно положил перед собой, плотно прижимая дневник своей тяжёлой клешнёй к столешнице и делая над собой неимоверное усилие. 

Глядя прямо в честные глаза гнома, буквально выстрадавшего сейчас тяжёлое решение, потенциальная покупательница мягким движением руки потянулась к дневнику.

— Двадцать золотом! — делая над собой неимоверное усилие, проскрипел гном.

— Ты неисправим! — с теплотой в голосе проговорила она, отстёгивая с пояса тяжёлый кожаный кошель.

***

— Профессор, а как же гоблин? Вроде, гномы с гоблинами воюют? Почему он гоблина в помощники взял? — поинтересовался Эфраим.

— Хороший вопрос, мой мальчик. Возможно, старый гном сделал это ещё и потому, что очень хотел позлить своих надменных сородичей. Если больше вопросов нет, я продолжу?

Дети молча, не скрывая нетерпения, кивнули.

Гринтаун. Тайнэ, «Ваяющая мечами». Утро.

Я спрячусь в городе,

Где тысяча надежд

Не убоится стылого ненастья.

Я спрячусь в городе,

Куда заглянет счастье,

Закрыв ворота пред толпой невежд.

Выйдя из лавки гнома на центральную улицу, девушка сразу окунулась в городскую суету. Чертыхнулась, вспомнив, что опять забыла спросить у старика, каким заклинанием зачарован проём его двери, открытой от рассвета до заката. На улице дым коромыслом, а у него в лавке тихо. Всегда пахнет маслом, воском, железом, пергаментами и кожей. Вспомнив, что гном просил её зайти в лавку сегодня после заката, решила не возвращаться, энергично влилась в толпу, двигавшуюся по широкой центральной улице города. В утреннее время основной людской поток устремлялся от главных городских ворот к рынку и расположенным вокруг него магазинам, тавернам и лавкам. Забористые ругательства покупателей и торговцев, толкотня, запах лошадиного пота, навоза и пыль, поднятая колёсами телег и лошадиными копытами, десятками обутых и босых ног, новоиспечённую обладательницу дневника совершенно не смущали. На высоком, ярко освещённом солнцем подоконнике, стоящего через улицу торгового лабаза, развалившись, открыв солнцу свои лохматые грудь и брюшко, совершенно безмятежно спал большой полосатый кот.

— Вот шельма! Как ему это удаётся?! — с лёгкой завистью подумала Тайнэ (так звали нашу героиню). Ей не терпелось хорошенько изучить покупку. Нужно было быстро решить, куда пойти. Вынырнув из уличного потока, она спиной прижалась к ещё не нагретой солнцем стене ближайшего дома, размышляя и пропуская перед собой движущийся людской водоворот. В городе было две приличных таверны. В той, что у рынка, кухня была превосходная, но там почти всегда шумно и многолюдно. Спокойно не почитаешь. Во второй, которую держал старый вояка, одноногий Хэм, кухня была немного хуже. Её двухэтажное здание, прячущееся среди фруктовых деревьев, несколько отстояло от шумных центральных улиц, поэтому там почти всегда было тихо. Публика останавливалась степенная. Там же, на втором этаже, можно было снять комнату для ночлега. Ещё был вертеп большой мамаши Жюс. Туда стоило идти только в случае, если ищешь неприятности или если хочется послушать последние сплетни и слухи. Там же можно было наняться, если вы, конечно, не особо разборчивы, на грязную работёнку. Люди ярла, естественно, присматривали за этой крысиной норой, но, как водится, и половины того, что там происходило, не знали.

«К Хэму», — наконец решила она. Ловко перепрыгнув через бочку с дождевой водой, стоящую у стены, нырнула в проулок. Легко поднялась по потрескавшимся ступеням мраморной лестницы, гладко отполированным тысячами подошв и босых ног. Проходя мимо храма богов Средиземья, полюбовалась невысоким мэллорном, посаженным в день основания города и неожиданно для всех прижившимся. Он цвёл весной и осенью большими, дивно благоухающими бледно-розовыми цветами. После шумной и пыльной центральной улицы рядом с этим чудом, подаренным городу эльфами, захотелось остановиться и присесть на траву, усыпанную тонким ковром опавших лепестков, похожих на чистый, прохладный снег, едва подкрашенный мягкими закатными тонами. А ещё хотелось напиться студёной кристально-чистой водой из родника, бьющего из-под корней дерева и сбегающего по аккуратному каменному желобку в каскадную чашу из голубого нефрита. Непреодолимо влекло послушать под аккомпанемент журчащей воды пение птиц, негромко и мелодично перекликающихся между собой в густой листве цветущего по осени волшебного дерева. Тайнэ немного постояла, закрыв глаза и вдыхая тонкий аромат цветов. Пряча неведомо от кого счастливую улыбку, двинулась дальше. Проскочив ещё одну тенистую, уютную улочку, идущую перпендикулярно центральной, тесным проходом между соседствующими плетнями небольших приусадебных огородов, вышла к длинному двухэтажному дому. Красовавшаяся на нём выцветшая вывеска сообщала путникам, что перед ними «Харчевня и постоялый двор Одноногого Хэма».

В харчевне, несмотря на ясный, погожий день, царил полумрак. Света, попадавшего в небольшие окна, расположенные под самым потолком, было явно недостаточно для вместительного обеденного зала. Зажигавшийся ближе к вечеру, хорошо освещавший помещение и согревавший своим теплом гостей и постояльцев, большой, круглый каменный очаг, расположенный в центре трапезной, сейчас был погашен и смотрел на посетителей пустой, чёрной, обгорелой глазницей. Из настежь открытой кухонной двери волнами накатывал аппетитный аромат жарящегося на огне мяса и букета дорогих южных специй.

Обеденные столы, разделённые невысокими деревянными ширмами, стояли в основном пустые. Лишь в затемнённом углу, медленно потягивая эль, сидела компания из четырёх заезжих гномов. Да через стол от них лениво ковырялся в стоящей перед ним глубокой миске пожилой седой человек, одетый в робу странствующего монаха. Тайнэ, ещё раз обведя взглядом обеденный зал, направилась в его самое освещённое место. Столик на двоих находился рядом с небольшим стенным камином, в чреве которого поигрывал языками-мускулами задорный огонь, с неутолимым аппетитом поедающий толстые берёзовые полешки.

Хозяин трактира, сейчас сам стоявший за стойкой и перетиравший большие глиняные кружки льняным полотенцем, узнав гостью, тепло поприветствовал её и крикнул кому-то работающему в кухне, что в зале новый клиент. Через мгновение в створке кухонной двери появилась вихрастая мальчишеская мордашка. Быстро оценив обстановку, он на короткое время исчез, а затем, выйдя из кухни, шустро засеменил к столу, выбранному гостьей, привычно-аккуратно неся в руках медный тазик с водой и перекинутое через плечо чистое полотенце. Ранняя пташка-посетительница, с удовольствием освободившись от заплечного мешка, пояса с кинжалом, мечей, наручей и шлема, расстегнув лёгкую кожаную броню, с удовольствием потянулась, разминая молодое, гибкое тело, затем умыла прохладной водой лицо, руки и шею, не обращая внимания на зрителей, пожиравших её глазами. Развеяв простой водой, словно магией, усталость, дорожную пыль и сонливость, пригладила мокрыми ладонями короткие тёмные волосы. Сняв с плеча терпеливо ждущего мальчишки полотенце, тщательно вытерлась и наконец, негромко сказала:

— Принеси мне добрый кусок жареной баранины на косточке, сыра потвёрже и большую кружку тёмного эля. Того, который варят гномы Солнечного кряжа. Запомнил?

— Да, госпожа, — пролепетал сорванец, восхищённо смотревший на девушку, только что запросто снявшую с себя чуть не пуд железа. Она присела на скамью, мальчишка же, словно изваяние, застыв в нелепой позе, продолжал стоять, не отводя восхищённого взгляда от поблёскивающей металлом боевой сбруи, мирно лежащей на широкой скамье.

— Если бы ты, милый, смотрел сейчас на меня так же, как на мои железки, я бы, может, и потерпела чуть-чуть. А тут я просто обязана вмешаться, — с ноткой умилительного сарказма пропела новоиспечённая госпожа и, не скрывая скользнувшей по губам лёгкой улыбки, с деланной серьёзностью, понизив голос, выпалила: — Ну, чего встал, открыв рот? Надеешься, что я тебя вместо баранины съем, или ждёшь, когда ворона гнездо во рту совьёт?! Брысь!

Паренёк отчаянно крутанулся, словно его укусили за зад. Чуть не расплескал таз с водой, с места припустив иноходью в сторону кухни. Гномы, поняв, что представление закончилось, вернулись к беседе. Тайнэ, запустив руку в заплечную сумку, с нетерпением вынула дневник. Сильно вытертые углы кожаного переплёта, замятые страницы и поцарапанная обложка говорили, что хозяин, путешествуя, с дневником не расставался. Немного волнуясь, девушка открыла записи. Тонкая вязь твёрдого, хорошо читаемого, но не очень ровного почерка зацепила её, увлекая за собой. Где-то уже очень далеко, гномы, погромыхивая тяжёлым железом доспехов, периодически чокались кружками, что-то негромко обсуждая. Мальчишка принёс баранину, эль и сыр. Увлекшись, она невидяще, механически кивнула ему, продолжая читать.

Дневник начальника стражи Северного пограничного форта капитана Фритьёфа. Число. Месяц. Год. От образования империи.

Пронзая мимолётные мгновенья,

Как бритва, острым памяти кинжалом,

Из них черпаю соки вдохновенья —

И не боюсь я их укуса жалом!

Начиная вести этот дневник, я вполне отдаю себе отчёт в том, что попади он в «правильные руки», костра, или плахи, а скорее всего, высылки в северные земли мне не избежать. Но есть одно важное обстоятельство. Я и так уже здесь. В северных землях!

Империя мучительно умирала. Своим нынешним характером и повадками, она больше всего напоминала старую, выжившую из ума, слепо-глухую, больную проказой, злобную шелудивую суку, незаметно для себя теряющую день за днём какую-нибудь часть своего некогда могучего, красивого и сильного тела. Особенно это было заметно в отношении к союзникам и подданным, о которых надлежало бы заботиться как о детях. Однако неприятно прогрессирующая болезнь никак не влияла на появившиеся со временем дурные привычки. Безмерная алчность нынешнего императора и приближенной к нему челяди раздевала послушных подданных, за долгие десятилетия приученных к раболепству. Впрочем, некоторая часть этих подданных вполне сумела приспособиться к экзерсисам империи и отвечала ей той же фальшивой монетой, с разной степенью ловкости крадя у неё из-под носа всё, что плохо лежит, и оглядываясь больше по привычке, чем из страха, иногда для вида кивая головой и соглашаясь с её полоумными притязаниями. В принципе, подданные делали то, что делают все, не лишённые сообразительности слуги, спокойно наблюдающие, куда ведёт тяжёлый хозяйский недуг.

Земли за Большой северной грядой почти очистил от некромантов, чернокнижников, вампиров и прочей нечисти ещё прапрадед нынешнего императора, находясь в невеликих годах, но уже во всей полноте испробовав сладость великих побед. Так что, в отличие от нынешнего, приставку Великий он получил вполне заслуженно. Нынешнего же правителя в народе прозвали просто — Плешивый. Щёки Плешивый надувать умел, ещё он был вороват, мелочен, мстителен. Решив поиграть в настоящего грозного правителя, лично придушил болеющего младшего брата, находящегося в горячке и бреду, присвоив часть его земель. Однако удержать их так и не смог. С тех пор эти земли облюбовали беглые воры да бандиты всех рас и мастей. К чему бы ни прикоснулся, чтобы ни начал делать, всё у него превращалось в тлен. Поэтому второе приклеившееся к нему прозвище было Бедоносец. Про таких, как он, говорят: «Хоть дерьмо ему в руки дай, хоть золото, всё одно сгниёт». После Великого все именитые предки Плешивого Бедоносца ходили воевать Северные пустоши и нагорья. По-разному складывались эти походы. Но и тут Плешивый всех переплюнул. Довоевался до того, что еле-еле, бесславно, с их земли ноги унёс. С тех пор исправно платит дань Чёрному воинству, разоряя и унижая собственных подданных. Пустил на территорию империи посольские, торговые и прочие миссии Чёрной нечисти. Всё сделал, чтобы служивые люди на творимые ими мерзости глаза закрывали да уши затыкали.

Глашатаи на площадях и нанятые приближенной знатью барды, на улицах и в тавернах, кто по скудоумию, кто за долю малую, воспевали не жалея сил, любую глупость Плешивого Бедоносца, превращая оную в так называемые «победы». Иногда, даже казалось… Ну вот же! Вот! Всех переиграл! Однако проходило немного времени, блеск позолоты верхнего обманного слоя смывался и люди, пусть медленно, но начинали понимать, что золото так выглядеть не может. Тем более, точно не должно, так отвратительно вонять.

Конечно, не только Север был проблемным местом империи. Но беды страшнее, чем сам Плешивый Бедоносец со своей челядью, для империи и сыскать-то было трудно.

Однако я, пожалуй, вернусь к Великому и поведаю этим, пока еще чистым страницам, а может, и будущему читателю, историю старого форта, в котором имею честь служить в чине Капитана.

После большого очистительного похода, успешно осуществлённого Великим, в освобождённые земли за северной грядой стали ссылать всех так или иначе неугодных империи. Не запрещали брать с собой семьи, имущество и слуг. Великий поставил форт-крепость примерно посередине подъёма на пути к перевалу через Большую северную гряду. Выбрав для этого самое большое плато, созданное древними строителями для стоянки и отдыха путешествующих по горной дороге караванов. Построить форт по всем правилам фортификационной науки император поручил гномам и в оплате работы не скупился. Теперь пройти на перевал можно было, либо получив государево разрешение, либо уничтожив саму крепость вместе с защитниками. В форте расквартировали постоянный караул из имперских легионеров, дабы в случае войны или иной напасти запечатать Северные земли до подхода имперских подкреплений или войска. Также было дано высочайшее повеление досматривать караваны, идущие из Северных земель, на предмет книг, содержащих «чёрную ересь» и прочих артефактов, оставшихся после уничтожения империи некромантов. Для этого в составе караула учредили постоянную должность для мага, окончившего Имперскую академию.

Думаю, стоит сказать несколько слов и о дороге. Зачем она была сделана, никто толком теперь не знает. Не на много больше известно и об её удивительных создателях. В древних манускриптах их называют «гигантами». В общем, во времена далекие мастера-гиганты (и это точно не гномы, сохранившие о себе размытую память лишь в древних сказаниях и легендах) построили дорогу. Начинается она из мест, неведомых ныне живущим в империи. Затем мощённое камнем полотно бежит по Северным землям к подножию Большой северной гряды, плавно поднимаясь по искусно вырубленному, причудливо петляющему по краям и расщелинам неприступных скал каменному карнизу. Ныряя в глубокие ущелья, обходя крутые склоны, прячется в туннеле, а затем, выбежав из его темноты, по серпантину взбирается к своей высшей точке — горному перевалу, к величественным, грозным вершинам, к луне и солнцу, бесконечно сменяющим друг друга от начала веков. Никогда вершины, сторожащие перевал, не снимали перед идущими странниками своих белых шапок, ослепительно чистых, непозволительно ярко сияющих в лучах солнца и свете луны.

***

Перевернув страницу, Тайнэ увидела, что следующие несколько листов отсутствуют. Было хорошо видно, что они просто варварски вырваны. Отхлебнув эля, оглядевшись по сторонам и не заметив ничего угрожающего или подозрительного, увлечённая повествованием гостья снова погрузилась в чтение.

***

Шли всю ночь. Молча. Какое-то время яркий огонь пылавшей, разрушенной крепости с немым укором освещал наши согбенные горем спины. Нас осталось пятеро. Маг не в счёт. Он лежит в телеге, словно мёртвый. Я не знаю, что с ним. Там же лежит то немногое, что удалось отнять у огня. Кажется, даже лошадь, впряжённая в телегу, разделяет нашу скорбь — низко опускает голову при ходьбе.

К «Последнему приюту» подошли затемно. Обычно здесь все, пересекающие северный хребет, запасаются дровами. Теперь уже, вероятнее всего, запасались. На огромной поляне, затерявшейся в глубокой котловине, закрытой от прямых ветров, за участком со свежими и старыми пнями, высились могучие лиственницы, берёзы и ели. Такого хаоса, который царил здесь и сейчас, я никогда в этом месте не видел. Беспорядочно чернеют на земле следы огромных кострищ. Мусор. Тяжёлое ощущение разграбленного и покинутого места.

А что, собственно, ещё здесь могла оставить та огромная, насмерть перепуганная и молчаливая толпа, которую мы пропустили к перевалу десять дней назад? Ничего. Просто всё забрать, включая весь запас дров, ничего не оставив нам.

Одноухий сказал, что для дров годится только берёза. Бежавшие утащили с собой даже топоры. Деревья пришлось рубить секирой. Собранный сушняк и берёсту замотали в одну из спасённых от пожара шкур и положили в телегу. Туда же погрузили дрова, стараясь не беспокоить лежащего в безмолвном забытьи мага. Делать новый запас дров впрок не стали: кто и когда придёт после нас в «Последний приют», неизвестно. Преподносить же подарки врагу не хотелось.

Отсюда до перевала нам идти часов двенадцать, если ничего не произойдёт. О том, что случилось этой ночью, я подумаю позже. Сейчас не могу. Больно.

***

Ворон, посланный мною в пограничную имперскую канцелярию десять дней назад, так и не вернулся. Я постоянно думаю об этом. Это очень тревожный знак.

***

Работа отвлекла нас. Все немного пришли в себя. Теперь продвигались осторожней. Я периодически посылал кого-то в головной дозор, но с категорическим приказом надолго не выходить из пределов видимости.

***

На рассвете пошёл ледяной дождь. Лошадь, тянувшая телегу с лежащим в ней раненым магом, оскальзываясь на ледяной корке, периодически падала, разбивая в кровь передние ноги. Мы, как смогли, замотали их кусками ткани, отрезанных от наших куцых плащей, защищавших больше от ветра, чем от холода. «Кошек» всего одна пара на всех. Верёвка, хоть и хорошая, тоже одна. Если с ней что-то случится… Даже не хочу об этом думать.

Ветер откуда-то пригнал тяжёлую сизую тучу, немедленно засыпавшую нас крупными хлопьями снега. Спасибо строителям дороги: они были предусмотрительны. Даже тогда, когда дорога всё же терялась под снежными заносами, её было легко отыскать снова по сложенным из плоского камня пирамидкам, густо обросшим мхами и лишайниками. Высота их достигала человеческого роста. Эти странные каменные «вешки» были аккуратно сложены и поставлены через равные промежутки по обе стороны дороги на протяжении всего горного участка. Проводники почему-то называли пирамидки «бабами».

Перед входом в высокий полукруглый туннель произошла неожиданная заминка. Справа от чернеющего зевом, вырубленного в скале подземного прохода из небольшого углубления виднелась плохо сохранившаяся статуя неизвестного мне божества, на которую я раньше совершенно не обращал внимания. В плохо обработанном тяжёлом обломке скалы, служившем ей постаментом, было выдолблено углубление в виде чаши, наполненной разнообразными предметами. Возможно, просто мусором. Я бы и сейчас прошёл мимо, будучи искренне уверен, что это просто бессмысленный элемент декора. Однако один из моих легионеров, отделившись от нас, подошёл к чаше и, достав из-за пазухи что-то блеснувшее на солнце, приложил к губам, а затем осторожно положил в купель. Это была серебряная монета. На общий немой вопрос недоумённо глядевших на него четырёх пар глаз он тихо ответил: « Я очень хочу оказаться по ту сторону гор. Это моя дань стерегущим перевал Близнецам и их свите». Проворно сунув руку за статую, вынул две покрытые патиной медные плошки с замёрзшим жиром, молча бросил в телегу. «Ох, не прост Одноухий! Не прост! А легенду про Близнецов в далёком детстве, вроде, слышал», — устало подумал я.

Дорога через туннель выводила нас сначала на хорошо выраженную, плавно поднимающуюся, повторяющую рельеф горы полку, затем, минуя крутой перевальный взлёт, серпантином выбегала прямо на верхнюю часть перевала.

Последний уклон едва одолели. Мы на гребне. Все выбились из сил, но немного повеселели. Разгорячённые подъёмом, устало переводим дух.

Перед нами довольно ровное широкое ущелье с отвесными стенами разделённого надвое пика Близнецов, чуть дальше оно переходило в открытое, ровное, неширокое плато длиною немногим менее двух лиг. Ущелье прошли спокойно. Вот и плато.

Плато одной стороной упирается в зубцы поменьше, именуемые Свитой. С другой стороны обрывается широкой и кажущейся бездонной пропастью.

***

Я ни разу не проезжал здесь осенью. Только поздней весной или летом. Обычно осенью и зимой перевал закрыт. Редкие смельчаки-караванщики решались идти этим маршрутом, не глядя на время года. По рассказам путешественников, в этом месте почти не бывает камнепадов и редко сходят лавины, но всегда свирепствует сильный ветер. Осенью, зимой и ранней весной случаются непредсказуемые снежные бури.

Плато — царство стлаников. Деревья здесь большая редкость. Да и стланику, умеющему побороться за жизнь, приходится не сладко. Оказаться на плато в сильную метель без дров — это практически подписать себе смертный приговор. Кажется, легко пройти пару лиг по, можно сказать, ровной поверхности, повторяющей рельеф гор. Проскочить такое расстояние даже пеший путник может довольно быстро. Но те, кто знает, как быстро меняется погода в горах, никогда не попадутся на такую бесхитростную приманку.

Снега на плато не очень много. Но кое-где впереди видны заносы, перегораживающие заледенелую дорогу. Похоже, это место тоже накрыло ледяным дождём. Есть внутреннее ощущение, что с ходу нам плато не одолеть. На небе ни облачка, но заметно похолодало. Над головой ветер неистово шкурил высокие алебастровые шапки Близнецов, набрасываясь на них тяжёлыми гулкими порывами. Затем яростно сдувал пыль, шлейфом самоцветов искрящуюся в лучах солнца. Отступал, затихая на некоторое время, словно ваяющий скульптор, желающий убедиться в должном качестве своей тонкой, ювелирной работы.

Песчинка за песчинкой!

Это пока непобедимые каменные великаны не обращают внимания на мизерные результаты его ежедневного тяжёлого труда.

Песчинка за песчинкой!

Когда-нибудь старания ветра, этого невидимого противника, увенчаются успехом. Бессменными зрителями тысячелетнего противостояния будут те же, кто присутствовал при рождении этого мира: молчаливые Солнце, Луна и бесконечно далёкие, холодные звёзды.

Песчинка, за песчинкой!

«Вперёд!» — командую я. Одноухий отстал. Оборачиваюсь. Стоит, опираясь на свою тяжёлую алебарду, и, кажется, принюхивается. Странный! Затем, догнав меня и переведя дух, громко кричит, пересиливая ветер: «Капитан! Надо остановиться и сделать укрытие».

Все встали, окружив нас. Торн, небольшого роста крепыш, мечник, чуть сместившись за стоящего рядом со мной верзилу-лучника, бросил раздражённо и зло:

— А с каких пор ты у нас за командира, Одноухий? Капитан! Небо чистое! Тут немного осталось. Вмиг добежим!

— А дрова и раненого ты на горбу потащишь? Посмотри, лошадь вся в мыле! Нам ведь ещё с перевала спускаться! — не сдавался Одноухий алебардщик, пытавшийся перекричать, то и дело завывающий ветер.

— А чего его тащить?! Взгляни на него. Всё равно не жилец, — наклонившись к группе и потупив глаза, громко буркнул верзила-лучник.

Мне вдруг стало очень противно. Вскипевшая ярость заставила мгновенно позабыть о мучивших меня уже много часов холоде и голоде.

— Так! Слушать всем внимательно! — срываясь на крик, проревел я. — По-моему, вы, сукины дети, немножечко забыли, кому мы все обязаны жизнью! Вас обоих не держу! Хотите уйти?! Вперёд! Ну?!

Клубы пара, вырывавшиеся изо рта во время моей яростной тирады, мгновенно уносились ледяным ветром. Горло на морозе перехватило. Оба потупили глаза, однако с места не сдвинулись. Уже гораздо тише сорванным от крика голосом я просипел:

— Слушайте мой приказ! Как только увидим первое удачное место, делаем привал. Готовимся к ночёвке. Выполнять! — заключительная часть монолога выглядела уже не так внушительно, как начало, но, похоже, их проняло.

В холодном, бледном от изморози, далёком небе, местами покрытом тонкими, похожими на разбросанные куски осеннего ломкого льда, облаками, отчаянно мёрзло блёклое, размытое солнце. Даже ветер на время стих. Стылая чуткая тишина накрыла переметаемую лёгкой позёмкой горную дорогу. Близ неё в естественном, неглубоком гроте среди небольшой группы, невесть как вгрызшихся в камень кривоватых елей, расположился наш небольшой отряд, расчистив от глубокого плотного снега своими круглыми щитами пятачок для себя, костра, телеги с впряжённой в неё лошадью и небольшой, явно не зимней, палатки. Мы теперь были защищены от выматывающего ветра: с двух сторон — высокими брустверами насыпанных и утрамбованных щитами сугробов, сверху — небольшим козырьком скалы, а со спины — круто уходящим ввысь холодным каменным боком кого-то из Свиты.

«С места нашей вынужденной стоянки дорога хорошо просматривается в обе стороны», — устало подумал я. Сев полукругом у костра, мы тянули руки к жаркому огню, зябко кутаясь в куцые тканые плащи багряного цвета. С другой стороны костра на шкуре, брошенной прямо на снег, неподвижно лежал человек, лицо которого почти полностью скрывал надетый на голову тёмно-синий капюшон магической робы. Лошадь распрягать не стали. Надели ей на морду мешочек с овсом. Немного ослабив упряжь, накрыли измученное тяжёлой дорогой животное одной из нескольких чудом спасённых шкур, увезённых из погибшего пограничного форта.

Не прошло и двадцати минут, с тех пор как мы обустроили лагерь и разожгли костёр, а погода уже поменялась. Внезапно. Ещё минуту назад, пусть даже сквозь морозную дымку, спокойно светило неяркое, медленно катившееся к горизонту солнце. И вдруг откуда-то, может, даже из тёмных глубоких недр, словно таившееся до времени чудовище, злобно и колюче вздымая тучи снежной пыли, завывая ветрами, вырвалась во всей своей неприглядной, жестокой силе непогода. Прямо на глазах над горным перевалом небо затянулось непроглядной, полной страха и одиночества, седой, плотной пеленой снежного бурана.

***

Ночью сквозь сон, вой ветра разыгравшейся бури, мне кажется, я слышу далёкий грохот камнепадов. Укрываемся спасёнными из пожара, обгоревшими, запылёнными шкурами. Возможно, они спасут нас от страшной смерти. Несмотря на все предпринятые меры предосторожности, нас всех, лежащих и тесно прижавшихся друг к другу, лихорадочно трясёт. Кто-то, перекрывая вой беснующейся снаружи бури, громко стучит зубами. Сколько продлится непогода, никто из нас не знает.

К рассвету в углах палатки плотной, крупной махрой серебрились кристаллы инея.

Закрытая зона, контролируемая ИЦББ. «Мёртвый город». Сэрош и Миррор. Часть 4.

Я грезил темнотой бескрайней ночи.

Пьянел от схватки, позабыв свой плен.

Но вот проснулся…

— Снова прутья клетки,

И я не жду от жизни перемен.

Операция была бы пустяшной, если бы не условия, в которых она проводилась.

— Ни робот ассистент, ни тем более робот хирург, я уж не говорю о мед-капсуле пост-операционного выхаживания… Этой социальной прослойке людей, как впрочем и вообще большинству, выживающему в окраинных звёздных системах, все эти «блага цивилизации» по определению не доступны. Поэтому всё по старинке, головой и ручками. Вот она, во всей красе, пресловутая, «нестареющая классика» — с горечью думал про себя профессор, приступая к операции. Отсутствие стерильности, необходимых инструментов и препаратов, полог над головой, чтобы в открытую рану не сыпались с потолка маленькие чешуйки едва держащейся, отслоившейся краски. Отвратительный свет от четырёх не убиваемых «атомных» ламп, с алмазными источниками питания, украденных, скорее всего, из запасов, хранившихся на подземных военных стратегических складах и, вероятно, изрядно фонящих.

Однако войдя в привычный ритм, профессор, увлекшись, позабыл обо всём. Руки, словно по волшебству, всё делали сами. Фельдшер, из состава группы, проживавшей сейчас рядом с ними, тщательно проинструктированный доктором Сэрошем, был на удивление расторопен, спокоен и молчалив, будто ассистирование при хирургических операциях было его ежедневным, привычным занятием. Впрочем, ничего удивительного. Люди умудряются здесь не только выживать, они, как ни странно, даже находят поводы для радости. Сиюминутные чувства и воспоминания на короткое время ослабляют свою мёртвую, удушающую хватку, чтобы затем с новой силой навалиться и терзать, терзать, терзать. Заканчивая операцию и накладывая последние швы, доктор, ощутив неимоверную усталость, унимая дрожь в коленях и тяжело усаживаясь на большой пластиковый контейнер, установленный у одной из стен импровизированной операционной, подумал:

— Создатель! Когда-то я за один день проводил несколько таких же или даже более сложных операций и после этого шёл играть в теннис. Сейчас же всего одна способна вышибить из меня дух. Прикрыв глаза, попробовал медитировать. Ни расслабиться, ни сосредоточиться не получалось.

— Сегодня явно не мой день.

— Вам плохо, профессор? — голос хоть и негромкий, но прозвучавший у самого уха, заставил старика вздрогнуть.

— Всё хорошо, — не открывая глаз прошептал он. — Мне просто надо немного посидеть и отдохнуть. Ваш человек знает, что делать. Операция, на мой взгляд, прошла удачно.

Кто-то, заботливо стянув с него одноразовые, стерильные хирургические перчатки, сунул ему в руки большую горячую кружку. Приятно пахнуло крепким чаем с лимоном.

***

Горячий чай с неизвестно откуда раздобытым ломтиком лимона и недолгая прогулка, пусть и под дождём, вернули старику силы, и даже настроение, как ему вдруг показалось, улучшилось. Благодарные люди из общины проводили старика до входа в облюбованный им и Миррор подвал.

— Будьте осторожны, профессор. Вы ведь там таких петель накрутили! Чёрт ногу сломит! — с улыбкой сказал один из провожатых, сунув профессору в руки небольшой непромокаемый пакет. — Берите. Отказа мы не примем. Это самое меньшее, чем мы можем вас отблагодарить. Эфраима мы подождём здесь.

— Если вы будете не против, я бы хотел чтобы дети ещё немного побыли вместе.

Улыбчивый провожатый, закутанный в непромокаемую накидку, утвердительно кивнул головой и, окликнув товарищей, спрятавшихся в развалинах и скорее присматривавших за детьми, чем охранявших их, припустил в сторону временного жилища общины.

С трудом протиснувшись по небольшому рукотворному лабиринту из строительного мусора, верёвок, остатков пластиковой мебели, громко поскрипывая и похрустывая битой керамикой, звонко ломающейся под ребристыми подошвами армейских берцев, старик, наконец вошёл в комнату.

Сон, судя по позам, застал детей неожиданно. В комнате было очень тепло. Переносной химический нагреватель, по данным датчика индикации разряда аккумулятора, исправно потрудившись, доживал свои последние минуты.

«Они даже не проснулись, когда я в коридоре, как слон, топтался по осколкам и насыпанному на пол мусору». Миррор, со съехавшим на шею с головы платком, широко раскинув руки и разметав по «цифре» ткани, свои светло-ржаные кудряшки, безмятежно посапывала, лёжа поверх брошенного на пол спальника. Эфраим, держа её за руку и запрокинув голову на подложенный мешок, с тихим подсвистом всхрапывал рядом. Глядя на спящих детей, старик ощутил, что в его сердце рождается какое-то новое чувство, ранее ему неведомое. «Я просто за них в ответе. Должен, обязан выжить, чтобы они смогли покинуть, это гнусное место. Хотя бы они». Ещё раз взглянув на девчушку подумал: «Её величество «Жизнь», словно дорогое праздничное платье, на которое родители копили деньги целый год, отказывая себе во всём, примеряла на безмятежно спящую девочку заглянувшее к ней случайно, во сне, навсегда потерянное детство. Дети, простите нас…»

***

Потом они, словно сундук с невероятными сокровищами, потрошили пакет, весело и даже чуть более чем позволительно шумно радовались каждому новому деликатесу, доставаемому из казавшегося бездонным, волшебного мешка. Чуть позже, заметив некоторую нервозность у мальчика, профессор сообщил ребятам новость, подарившую им счастья больше, чем все сегодняшние сладости и даже, о чудо, пара настоящих, ярко-оранжевых апельсинов.

— Эфраим! Тебе разрешили сегодня остаться на ночь у нас, — торжественно произнёс счастливый старик.

— Деда, а сказка сегодня будет?

— Непременно!

Гринтаун. Тайнэ, «Ваяющая мечами». Лавка Копасова. После захода солнца.

У заката осеннего дня

Апельсиновых сумерек вкус.

Паутинкою лёгкой паря,

Забывается лета искус.

И незримою пеленой

Растворяясь в попытке уйти,

Я играю огнём и водой,

Словно с осенью нам по пути.

Вошедшая в полную силу осень вот уже несколько дней по странной прихоти демонстрировала кротость и благонравность своего обычно непредсказуемого и взбалмошного характера, одаривая жителей долины тёплой, безветренной погодой. Город привычно готовился к приходу ночи. На крепостных стенах и центральной улице в больших каменных чашах уже ярко пылали осветительные костры. Легконогие, шустрые ребята из гильдии фонарщиков, быстро перебегая от одного к другому, ловко зажигали фасадные и уличные фонари. Стража, готовясь закрыть главные ворота, для порядка покрикивая, пропускала последних припозднившихся жителей, работавших в городских предместьях, и заезжих путников, желавших обрести покой за надёжными каменными стенами в уютных тавернах, манящих к себе дразнящим весёлым людским гомоном, ярким светом и бархатным пением бардов. Добрый, забористый эль и тёплая компания были для многих обязательной, возможно, самой приятной частью обещанного городом безмятежного отдыха.

К лавке гнома девушка подошла, минуя центральные улицы, заросшими тенистыми дворами незадолго до заката. Увидев у входной двери четвёрку гномов, одетых в тяжёлую броню, и узнав в них сегодняшних утренних зрителей, выпивавших в харчевне одноногого Хэма, Тайнэ решила не торопиться. Укрывшись в густой тени дурманящего сладким запахом отцветающего жасмина, прислонившись к ещё теплой каменной стене дома отстоящего через улицу от гномьих владений, спокойно наблюдала за замершими на страже у входа в лавку грозными воинами. Выбранное место давало возможность хорошенько рассмотреть охранников, оставаясь при этом незамеченной. Гномы стояли молча, уступом, опираясь на свои тяжёлые двуручные секиры, явно давая понять всем проходящим, что к охраняемой двери они никого не пропустят. В наступающих сумерках, перебивая свет фонарей, освещавший оружие и воинов, ровным, холодным, бледным, сине-сиреневым светом лучились зачарованные обоюдоострые боевые топоры.

— Боги Средиземья! Это кто ж такой к нему пожаловал?! Кто, интересно, может позволить себе такую охрану?! Возможно, я скоро об этом узнаю. Вспыхнувшее любопытство тонким, ароматным оттенком, украсило тёмное, бархатистое, терпковатое, прохладное вино ночи, медленно разливающееся по окрашенной осенью чаше благословенной долины.

Ожидая, пока лавку гнома покинут высокие гости, девушка вернулась к волновавшим её мыслям. За день она успела прочитать весь дневник, хорошенько выспаться, вымыться, плотно поужинать, вдоволь наговорившись со стариной Хэмом и подробно расспросив его обо всех последних городских и окрестных новостях. Наконец, обдумать прочитанное. Вопросов к старому гному было слишком много. Прежде всего, куда делись вырванные листы из дневника капитана? За что, собственно, этот старый жмот взял с неё золото?! Страшные истории про перевал Близнецов она могла бы послушать и в вертепе большой мамаши Жюс, купив вечно ошивающимся там бродягам выпивку и потратив при этом не двадцать, а всего один золотой. Кое-что, конечно, настораживало. Кто-то или что-то уничтожило пограничный форт. Из полутора дюжин защитников осталось пятеро, маг не в счёт. С ним вообще много непонятного. Учитывая, какая на стенах форта была магическая защита, это полный разгром. Если, конечно, описываемое в дневнике событие — правда, то это серьёзно. Очень серьёзно. Где все люди, которых воины гарнизона пропустили к перевалу? Если бы кто-то из них появился в городе и начал болтать, город уже гудел бы, как растревоженный улей. Может, те, кто знает об этом, надеются на то, что перевал и сейчас, и зимой будет непроходим? Однако зима не будет вечной. Надеюсь, старый ярл далёк от слабоумия и начнёт предпринимать какие-нибудь разумные действия. Откуда, наконец, взялся этот дневник? Кто-то ведь его принёс. Ну, и, конечно, самое главное: как это касается меня?! Тому, кто по камушкам разобрал пограничный форт, я даже не на один зуб!

От размышлений Тайнэ отвлёк крупный кот, тихо вышедший из кустов. Он мягко присел недалеко от неё и начал умываться. Она сразу его узнала. Это тот самый подсвинок, что спал утром на подоконнике. Нестерпимо захотелось взять его на руки и как следует потискать. Коту или девушке сегодня везло. Хотя, кто знает, может, он был бы не против, но в этот момент из тёмного проёма двери лавки на улицу вышли два дородных, богато одетых гнома. Охрана взяла их в «коробочку» и процессия медленно двинулась по главной улице к центральному рынку. Идущие навстречу заезжие зеваки и местные жители, торопящиеся к домашнему очагу, шарахались от прущих напролом невысоких, но имеющих косую сажень в плечах, могучих, закованных в броню воинов.

Тайнэ проводила взглядом их удаляющиеся фигуры, покинув уютную тень, подошла к закрытой двери. Постучать не успела. Дверь приоткрылась, позволяя ей проскользнуть внутрь. Снизу, не мигая, горящими в темноте, янтарными глазищами смотрел на ночную гостью маленький гоблин. Он открыл и сразу захлопнул за ней дверь. Царящую в помещении немного жутковатую тишину нарушило лишь, раздавшееся за спиной тихое позвякивание задвигаемого, хорошо смазанного металлического засова. В торговом зале лавки царил полумрак. Единственная зажжённая свеча, находящаяся в руках гнома, рассеять его никак не могла, хотя, наверное, очень старалась. Мастер подошёл к двери, ведущей в подсобку, и жестом пригласил следовать за собой. Стремительная тень, скользнувшая из-за спины и оказавшаяся всего лишь гоблином, заставила Тайнэ нервно вздрогнуть.

— Куда мы идём? — подойдя к гному, почему-то шёпотом поинтересовалась гостья.

— В кузницу, — ответил гном, приводя в действие какой-то скрытый механизм. Один из стенных шкафов тихо пополз в сторону, открывая чёрное жерло тайного прохода.

— Кузница же у тебя на заднем дворе?! — недоумённо воскликнула девушка.

— Это для простофиль!

— То есть я…?!!!

— Уже нет! Как видишь! Заходи, — примирительно пророкотал басом старый мастер, освобождая ей проход. Снизу стремительной тенью снова пронёсся гоблин, заставив ночную гостью вздрогнуть во второй раз.

— Можно я вас обоих ударю, например, твоим любимым топором?! — негодуя воскликнула Тайнэ. — Выходишь ты завтра к посетителю такой весь из себя гном, а из головы топор торчит!

В этот момент гоблин зажёг факел, и из темноты вынырнула ведущая вниз спиральная каменная лестница. Грубо оштукатуренные стены плавно переходили в арочный потолок, плохо различимый при свете факела. Немного спустившись, гостья оглянулась. Гном покряхтывая, спускался следом. Дверь, впустившая их в потайной ход, медленно и беззвучно закрывалась.

— Ничего не бойся! Идём, — прогудел над самым ухом гном.

Они спускались вниз несколько минут. Гоблин легко бежал впереди, поднимая факел высоко над своей головою. Иногда застывал на месте, терпеливо поджидая спутников и становясь похожим на канделябр причудливой формы. Наконец за очередным поворотом забрезжил тёплый свет. Когда Тайнэ наконец спустилась ко входу, ведущему в подземную кузницу, позади остались сто семьдесят семь ступеней. Уй, воткнувший факел в настенный металлический держатель, встал сбоку от арки, явно пропуская её вперёд.

Подземный зал был большим. Значительно больше, чем обеденный зал харчевни одноногого Хэма. Купол высокого потолка опирался на несколько гранитных, гладко отполированных круглых колонн. Вдоль стен стояли массивные, окованные железом стеллажи. Каждая полка была пронумерована и подписана. Лежавшие на полках металлические и деревянные ящики разного размера и формы манили скрытыми тайнами, будоража воображение. Некоторые названия, написанные на специальных дощечках, прикрученных к балкам стеллажей, были ей знакомы, кое-какие она видела впервые. В конце зала располагался большой кузнечный горн, несколько наковален, кадки с жидкостями и два верстака. На крюках, вбитых в стены, были развешаны инструменты. Их было столь много, что глаза разбегались от разнообразия форм и размеров. В углу стояло что-то очень большое. Тихо подошедший сзади гном легонько ткнул Тайнэ пальцами в нижнюю часть рёбер, задорно гукнув прямо в ухо. От неожиданности девушка громко взвизгнула и влепила бы старому пройдохе звонкую оплеуху, если бы он вдруг не показал отменную реакцию и совершенно не гномью гибкость.

— Чтоб тебя! Дурак подземный!

— Я тоже, тоже тебя, очень-очень сильно люблю! Не сердись! Лучше спрашивай, дочка!

— Что это? — гостья показала на сложное сооружение в правом углу комнаты недалеко от горна.

— Это большой паровой молот. Рядом с ним отрезной станок, — гном тыкал толстым пальцем в очередной предмет, называя его… — Вот большие, средние и малые стуловые кузнечные тиски, ящики с углём, вытяжки, волочильный станок.

— А волочильный станок этот твой, зачем?

— Проволоку делать, для кольчуг, например.

Тайная подземная кузница. Ковка меча

— Мы тут посоветовались с Уем, — гном потрепал по голове стоящего рядом с ним маленького помощника, — решили сковать тебе новые мечи. Молчи! — нарочито-твёрдо сказал гном, приложив к губам ошарашенной воспитанницы свой огромный палец. — Пришло время. Мастер Эрэд из гильдии тёмных эльфов-воинов, мой давний знакомец, днями переслал нам письмо. Пишет, что ты успешно преодолела все препоны и, выполнив задания лучше, чем многие его ученики, получила допуск к знаниям Сферы песка. Даже успела подняться в мастерстве, на третью ступень! Теперь ты можешь по праву именоваться Ваяющая мечами. Мы оба гордимся тобой, хотя ты, наверняка, наслышана, как сильно я был против твоей безумной затеи. С этого момента тебе будут доступны многие новые знания. Хочу, чтобы ты помнила, что вместе с ними придут и печали. Следующие семь дней мы будем ковать мечи для тебя. Тебе придётся помогать нам не потому, что одни мы не справимся, а потому, что я хочу, чтобы в них была частица твоей души и твоего труда. А для начала, дочка, расскажи мне, как хлебороб выращивает хлеб?

— Когда приходит время, он вспахивает землю. Бросает в неё семя и ждёт, когда оно вызреет. Сберегая его от палящего солнца и холода. Поливая и согревая, когда в том есть необходимость. Собирает урожай. Перемалывает, тщательно отделив зёрна от плевел.

— Хорошо. Сложна ли его работа? Должен ли он знать много тонкостей, чтобы сберечь и собрать урожай?

— Да, Мастер. Этому надо учиться у старших много лет.

— А повар, готовящий обед из нескольких блюд?!

— Повар должен взять принесённые ему продукты. Отличить добрые от ядовитых, годные от испорченных. Одни приготовить самостоятельным блюдом, другие объединить и состряпать разными способами, кое-что, возможно, украсить и подать отдельно.

— Сложна ли его работа?

— Очень. На это нужно потратить десятилетия, обучаясь у именитого кулинара. Отличный повар — большая редкость. Вон старина Хэм, владеющий харчевней и постоялым двором, не может найти хорошего повара уже четыре года. С тех пор, как умерла его супруга, земля ей пухом, он уже пятерых поменял. А в таверне, что рядом с рынком, всё равно готовят лучше.

— А скульптор, отливающий, вырезающий, высекающий, лепящий изваяния и памятники для городских площадей и дворцов императоров и ярлов? Как создаёт он красоту, которой мы любуемся через столетия?

— Он просто отсекает всё лишнее, мастер.

— Сложна ли его работа?

— Несомненно. Кроме того, этому нельзя научить, рецептов нет. Нужны подаренные богами способности, большое усердие и хороший учитель.

— А мастер-воин? В чём соль его труда?

— Мастер-воин, бесстрашно пройдя через многие сражения, прежде всего, должен остаться в живых. Это первое, чему он должен научить воспитанника. Охлаждать ум, раскаляя тело. Не допуская во время тренировок ни тени лени или малодушия. Делая тело сильным и гибким, ум острым, а дух твёрдым, как гранит.

— Хорошо. А теперь, дочка, скажи, какое из качеств, перечисленных тобою, ты могла бы спокойно забрать у мастера-кузнеца, что бы он не перестал быть таковым?!

— Я не вижу ничего лишнего.

— Всё верно, дочка. Мы, как хлеборобы, готовим почву. — мощная ручища Копасова указала на светящийся горн и ящики с углём. — Сеем семя, — гном взял в руки приготовленный и наполненный тигель. — Следим за тем, чтобы ему не повредили ни жар, ни холод. Заботливо поливаем или согреваем. Затем, когда придёт время и семя созреет, сожнём его и начнём аккуратно отделять зёрна от плевел. Будем готовить хитрые приправы, подмешивая их в блюдо, варящееся на огне. Тысячами ударов молота придадим нужную форму, удалив всё лишнее. Раскаляя в жерле дышащего огнём горна, снова и снова, закалим в воде или масле, сделав сильным и гибким тело клинка или воинской амуниции. Подарим лезвию клыки-кромки, сотворив их острыми, как ум мудреца. Отполируем так же тщательно, как Мастер-воин ежедневно полирует свои удары, блоки и их связки, являя миру красоту и совершенство. Отгравируем лезвие магическими рунами, чтобы его уникальная индивидуальность виделась столь же ярко, сколь и исключительность стиля боя Мастера-воина. Тёмные и светлые клинки куются в одном и том же огне. Только от мастера-кузнеца зависит, чем будет наполнена душа оружия. Скованные клинки мы зачаруем, наполнив их лезвия силой света. Я буду ковать сразу три пары. Сколько их останется после зачарования, гадать бессмысленно. Как минимум последняя пара, которая останется целой. Крайнюю же силу чар, которой удастся достигнуть во время этого удивительного, но часто трагического для оружия и доспехов действа, знают только боги. В новые клинки ты наконец сможешь вставить камень душ и камень жизни. Это не плохо. Только я хочу тебе напомнить. Всё, что я скажу тебе, очень важно, но, возможно, тебе это не понравится. Скорее всего.

Гном помолчал, собираясь с мыслями, глубоко вздохнул:

— Тайнэ, дочка! Даже если тебя одеть в самую лучшую броню… Давай сейчас на время забудем о цене. Ну, предположим, дать тебе эти, пока ещё не сделанные мечи, зачарованные до последней невозможности. Всё равно ты не сможешь сравниться с тяжело вооружённым паладином или тёмным рыцарем. Даже годный только для арены гладиатор, сходный с тобою в боевом мастерстве или слабее, будет для тебя смертельно опасен. Превратит тебя в сочащуюся кровью, исколотую подушку для булавок. Из тебя можно сделать очень сильную и опасную рысь, но не саблезубого тигра.

Заметив, как только что светящаяся от счастья воспитанница до крови закусила губу и вот-вот зарыдает навзрыд, гном крепко обнял её и уже мягче продолжил:

— Прости меня, девонька! Но, если я не буду тебе об этом напоминать, я рискую однажды просто не дождаться тебя.

— Меня или мечей?! — вытирая слёзы о куртку гнома и хлюпая носом, спросила девушка.

— Мечи тоже будет жалко! Знаешь, одних только слитков…! А чистейшего метеоритного железа… Боги! Я буду разорён!

— Копасов! Какая же ты сволочь! Твои приступы доброты и деликатности напоминают мне о местном снеге.

— Но у нас здесь очень-очень редко бывает снег!

— Вот именно!

— Кто-то совсем не понимает шуток! — поспешил оправдаться гном.

Отстранившись и пристально всматриваясь в бездонное море глаз старого мастера, девушка негромко спросила:

— Ответь мне только серьёзно и честно, въедливый, противный старикашка! Зачем оплатил моё обучение?! Почему не вернул меня, когда я сбежала?! Ты ведь мог!

— Шансов отвертеться, я так понимаю, у меня нет! …или есть?!

Тайнэ отрицательно покачала головой.

— Ну, хорошо. Для начала: Вынужден признать, это была неудачная сделка и потом, может я просто постарел и начал терять хватку?!

— Старый трухлявый пень! — с нежностью проговорила девушка, снова прижимаясь к груди гнома, массивной, надёжной и прочной, как дубовые, окованные железом городские ворота.