Отрывок главы

Последнюю заправку поглотил крутой поворот, и машина свернула на лесную, густо заметённую дорогу, по которой как вагон по рельсам, двигался УАЗ, проваливаясь по шины в неглубокие борозды, оставляя взбученный снег позади себя. Вскоре темно стало не только в салоне, но и снаружи, а теплый свет лился лишь впереди, вспарывая чёрный балахон ночной поры, сшивая его за собой.

Изношенный мотор автомобиля изо всех сил надрывался, стараясь удержаться на дороге и не застыть окончательно. Внутри было слышно лишь его гулкий рыг и протяжный скрежет рессров, прогибающихся в глубоких ухабинах. Можно было запросто уснуть под такую заунывную мелодию, но Глеб, в отличие от нервно шмыгающего во сне Пашки, все пытался побороть себя хоть чуточку вздремнуть, но все чтобы он не предпринимал, было заранее обречено на провал. Смирившись, он вновь сомкнул глаза, вслушиваясь в часто повторяющиеся звуки: досадные вздохи водилы, шепот потухших радиостанций, пропавших ещё где-то час назад. Наконец, что-то начинало ввинчиваться в его усталое сознание, напоминая о чём-то недавно случившемся, возможно даже и не с ним. Стараясь не спугнуть расцветающий сон, он замер, казалось даже, что он не дышит, а лишь изредка подергивает веками, будто насильно сдерживая их закрытыми…

— Вано! — дерзко разорвал пелену тишины вскочивший Пашка.

Глеб, выругавшись в сердцах, зло сверкнул на Павла, бодро хлопающего глазами — ему — то уж точно удалось выспаться, чего нельзя было сказать о его товарище, хмуро взирающего из подлобья. Хотя с другой стороны, Глеб, наконец, узнал ответ на мучивший его всю дорогу вопрос — имя, которое он всё не решался спросить.

— Тормозни, пожалуйста, отлить надо, — со стеснением попросил Пашка.

— Щас, заодно и затянусь папироской, другой.

УАЗ со скрипом остановился, накренившись боком вправо, немного увязнув в снегу. Павел тут же выпрыгнул на улицу — из-за двери пахнуло острой морозной свежестью, до боли щекочущей ноздри; по колено утонув в белом океане и, еле-еле, забыв хлопнуть дверцей, перепрыгивая с ноги на ногу, скрылся за ближайшей елью. Глеб, окончательно озябнув, дернулся, чтобы закрыть дверь, и вновь привалился к спинке.

— Устал? — неожиданно для Глеба обратился Иван, доставая из своей, заляпанной масляными пятнами, военной куртяжки металлический пенал, в котором в ряд лежали желтоватые самокрутки.

— Есть немного, — растеряно ответил тот.

— Да ладно, не скромничай, все мы здесь измотались, как собаки, — он достал из пенала одну самокрутку, ловко провернув её в пальцах, принялся изучать. — Ну ничего, скоро до места доберёмся, а там и чай горячий, и суп дымящийся, — окончив чательную экспертизу, он защёлкнул самокрутку в зубах, после чего достал из нагрудного кармана металлическую зажигалку, и мастерски облил сигарету пламенем, несколько раз причмокнул, вдавливая и раздувая впалые щеки, — и сто грамм перед сном, чтобы день подытожить. Ты как, а я с удовольствием, могу и за тебя… если не хочешь, — он глухо засмеялся, кашляя, давясь едким дымом дрянной самокрутки, которым наполнилась уже вся кабина, хотя он и старательно выпускал его в щель форточки.

Шутка эта не вызвала у Глеба даже улыбки, но ради приличия он усмехнулся за компанию, дабы никого не обидеть.