Золотой миллиард

“Именно на том рубеже, где человек считает,

что “бог не видит“, „бог занят“ или „бога нету“ —

человек и старается подставить себя на место бога.

В 99,8% случаев неудачно...”

Владимир Борисов (r1221)

Когда-то письма были необходимостью, теперь стали данью моде. Люди вдруг вспомнили, что почерк вообще-то выражает характер, индивидуальность. Что выведенные любимым человеком строчки, пусть даже и неровные, временами не совсем понятные, греют душу гораздо более, чем холодные, идеально правильные, но совсем бездушные символы на экране.

Алиса любила эту моду. Любила получать от почтового робота белоснежные конверты, в которых частенько находились открытки. То наивно-забавные, с полузабытыми героями мультфильмов, зайчиками и мишками. То классически-правильные и холодные — с цветами, драгоценностями, бокалами вина и стекающим с неба фейерверком. То новомодные, трехмерные, с волшебными пейзажами, красавцами и красотками с подправленной пластикой внешностью или существами с других планет.

Каждая — особенная. Каждая — старательно подписанная, пусть даже не шариковой ручкой, а лазерной. Каждая — с частичкой души отправителя. Еще одна драгоценность в подарок от Паши, этого странного мальчишки из прошлого, — в старинную шкатулку, украшенную затейливой, глубокой резьбой.

Сегодня посылок и писем было особенно много. Приближался день рождения Алисы, поэтому то и дело раздавалось знакомое пиканье, и темный экран оживал при нажатии кнопки, передавая теплые, душевные поздравления, а серебристый робот-почтальон усыпал Алису сюрпризами и подарками. Были здесь и столь редкие и дорогие в последнее время цветы, и традиционные сладости, и голограммы с готовыми стихотворениями, и множество открыток.

А среди них — две неожиданности — толстый конверт, будто пришелец из двадцатого века, надписанный незнакомым почерком, и небольшой сверток, в котором оказалась… книга. «Александр Захаров, — прочитала Алиса аннотацию. — Выдающийся ученый, совершивший значительный прорыв в космонавтике. Основоположник Элиты».

Книга подождет, конверт был гораздо интереснее. Срезав с него узкую полоску, Алиса с удивлением достала исписанные неразборчивым почерком листы. Русский, знакомый и полузабытый одновременно, весточка из прошлого, куда Алисе недавно выпала удача попасть.

«Прости, Алиса, мне нужно кому-то выговориться…»

Алиса шумно выдохнула. Говорила она Ленке из двадцатого века, чтобы не просилась в будущее, что ничего тут хорошего, по сути, и нет. Нет, уперлась, галактики ей посмотреть охота, новые планеты. Ну и взяла ее Алиса с собой на свою голову, всего на пару дней. А Ленка возвращаться вовсе не хотела, как в будущее приперлась, так и раскрутила витающего в облаках знакомого папы на быстрый, по мнению Алисы, слишком быстрый брак, и укатила с мужем куда-то на задворки вселенной, даже думать отказываясь о возвращении.

Прошел уже год. От Ленки не было ни слуху, ни духу, жизнь закрутила в водовороте мелких проблем, и Алиса, сказать по правде, думать забыла о безрассудной знакомой. А тут на тебе. Письмо.

Алиса слабо улыбнулась, заварила чаю — еще один подарок Паши из прошлого — и уселась с письмом в мягкое кресло, поджав под себя ноги. Робот-уборщик проскрипел колесиками, ловко убрав срезанную с конверта полоску бумаги. Алиса щелкнула по встроенной в браслет панели управления: окна немедленно потемнели, в стерильно чистой комнате воцарился полумрак. Полилась тихая, успокаивающая музыка, пахнуло из ароматизатора запахом цветущей сирени, включилась рядом лампа, озаряя листок бумаги теплым, желтым светом. Глотнув мелиссового чая, Алиса начала читать.

«Наверное, начну с банального. Ты была права. Во всем права. И что это будущее — дерьмо дерьмом, и что муж мой для меня не подходит. Не знаю, правда, для кого он вообще подходит. Но расскажу по порядку.

Планета Илизор походила на огромный улий: серые соты зданий и вечное жужжание двигателей. То, что я увидела через окно гравимобиля, завораживало. То там, то здесь бесшумно опускались на стартовые площадки челноки, складывая у самой земли изящные, тонкие крылья. Носились между домами сумасшедшие ребята в гравициклах. Навязчиво мигала реклама, на огромных щитах появлялись незнакомые лица, никому не нужные товары. Подобно паукам по стенам карабкались роботы-гонцы с набитыми чем-то рюкзаками.

Мне нравился хаос огромного города, но...

— Тебе ничего не придется делать, дорогая, — сказал муж, и дверь за нашими спинами бесшумно закрылась, отрезая нас от всего мира. От жизни.

В огромной квартире на верхнем уровне царила убийственная тишина и было слишком много свободного пространства. Холодные, металлические полутона, минимализм, бесшумно раскрывающиеся раздвижные двери. Ничего лишнего. Ничего индивидуального. Никакого уюта.

Мне и в самом деле ничего не пришлось делать. Комнаты каким-то непостижимым образом убирались сами, а что оставалось, сметал этот смешной маленький робот на колесиках. Я прозвала его Васькой. Васька, похожий на наш пылесос, забавно хрюкал от радости, когда видел мусор на полу, и тихо сипел, переходя в режим ожидания.

Еду готовил другой робот, толстый, неповоротливый бочонок. Утром составляешь меню, берешь у появившегося через минут пять у входных дверей робота маленькие контейнеры, вставляешь их в кухонного уродца и — ура! — полная тарелка с чем-то приятным на вид, но всегда отдающим на вкус синтетикой.

Сташек объяснил, что несинтетическая пища здесь страшно дорога и, что хуже, редка, не всегда доступна даже для Элиты, потому приходилось довольствоваться вот этой малосъедобной дрянью. Впрочем, кому я рассказываю, ты и сама это знаешь.

Поначалу было интересно. Столько кнопочек, столько новых возможностей. И этот смешной Васька, что ездит за тобой, как привязанный, мусор ищет. Но весело было день, два, три, неделю… через месяц я устала, и началась безумная скука.

Сташек все обещал показать мне город, когда освободится, но время шло, а работы у мужа меньше не становилось. Целыми днями он пропадал вне дома, а я со вздохом смотрела в голограммы, наблюдая за яркой городской жизнью. Но и этого было мало. Хотелось простого человеческого общения. А общения не было. Совсем.

Я даже начала специально бросать на пол мусор, чтобы активировать «Ваську». Пыталась было поговорить с Сташеком, намекнуть, что мне неплохо было бы выйти из дома, завести знакомства, но тот все отмахивался. Мол, девяносто девять и девять десятых процентов жителей мегаполиса тупые донельзя, а этот ноль один процент занят и недосягаем. Доступ к ним только по большому знакомству… вот Сташек слегка освободится и возьмет меня на деловой ужин, там и познакомлюсь. А до этого из квартиры ни ногой. Потому что опасно. Хотя… что тут может быть опасного?

Я слушалась, хоть слушалась неохотно, и медленно сдыхала в этой большой, чистой квартире от скуки и одиночества.

Ночью прижималась к Сташеку и водила пальцами по мерцающей в полумраке татуировке на его шее. Вшитый под кожу, казавшийся живым узор металла завораживал.

— У наших детей тоже когда-нибудь будет, — пообещал однажды Сташек. — Это значит, что мы элита.

— Элита?

— Высшая каста. Люди с повышенным уровнем интеллекта. Мы те, кто производит. Те, кто продвигает прогресс. Остальные — только потребляют и идут за нами. Мы полностью свободны… и только так мы можем творить.

— Тогда почему ты женился на мне? — устала я от Сташкиного пафоса. — Может, я тебя не достойна…

— Не думай об этом, я знаю, что делаю… — усмехнулся Сташек, целуя меня за ухом, в то место, куда в день свадьбы был встроен крохотный чип. — Мы не терпим случайностей. Эта маленькая игрушка постепенно изменит твой организм… и ты будешь готова родить нашего ребенка.

— Я стану умнее?

— Тебе не обязательно быть умнее. Все, что от тебя требуется — подарить жизнь нашему сыну.

Он сказал это так холодно, так спокойно, наверное, таким же тоном он отдавал приказы в своей проклятой лаборатории. Я не была лабораторией или подопытной мышкой, я была его женой. Так почему же мне так холодно?.. Но все сомнения растворясь в его объятиях. Сташек умел успокаивать… когда хотел.

Утро у нас начиналось всегда одинаково. Общий завтрак в этой надоевшей мне серой столовой, за которым Сташек говорил о научных разработках, сыпал умными терминами, хвастался удачным открытием какой-то там фиговины или получением очередного гранда. И все это перемежалось с хрюканьем Васьки, что радостно ездил под слишком огромным для нас двоих столом и подбирал крошки.

Я сидела молча и слушала. Кажется, Сташек что-то говорил о новом питании, которое «крайне дешево в производстве». И о добровольцах, что «участвовали в тестировании».

— Я могу попробовать, — тихо намекнула я.

Ведь наверняка то тестирование проводится вне нашей квартиры, а, значит, у меня будет возможность выйти из дома и пообщаться с кем-то помимо холодных молчаливых роботов.

— Даже не думай, — отрезал Сташек. — За это им деньги платят, и неплохие. Тому, с нижнего уровня, на неделю нормальной жизни хватает. Хочешь отнять у людей кусок хлеба только из-за скуки?

— Не хочу, — засовестилась я.

Уговаривать Сташек тоже умел, а у меня не было сил ему отказать.

Утро следующего дня встретило противным пиканьем. Возникшее на экране чужое лицо холодно объяснило, чтобы мужа я сегодня домой не ждала, мол, непредвиденные обстоятельства.

Голограмма послушно показала, что это были за «непредвиденные обстоятельства» — здание научно-исследовательского центра, где работал мой муж, окружила злая разношерстная толпа. Люди летали вокруг многоуровневого небоскреба на гравициклах, пускали в него шумовые ракеты, орали, что никого живым из центра не выпустят.

— Что это? — прошептала я и как будто в ответ на мой вопрос кто-то зазвонил в дверь.

Прошло некоторое время, прежде чем я разобралась в панели управления: от волнения кнопочки путались, и дверь открываться отказывалась. Когда створка, наконец-то, бесшумно отъехала, я вздохнула с облегчением, мечтая скорее управиться с почтовым роботом (а больше ко мне никто не приходил) и вернуться к голограммам.

Но на площадке перед дверью стоял человек. Я успела заметить неясную фигуру в черной синтетической куртке, а потом меня ударили по лицу. В голове взорвалось ярко-красными искрами. Меня облили липкой, пахнущей бензином, жидкостью и поднесли к волосам зажигалку. Тело вспыхнуло сначала огнем, потом непереносимой болью. Помню, что я кричала. Помню, что возникший ниоткуда робот окутывал меня одеялом, туша огонь, впрыскивал под кожу медикаменты. А потом вдруг стало хорошо, и я провалилась в холодную темноту...

Очнулась я в тумане тупой боли. Кожу то и дело покалывало — тонкие иглы вводили в вены лекарства, механические пальцы накладывали на раны неприятно пахнущий гель, лишенный эмоций голос возле самого уха тихо пояснял:

— Постарайтесь немного полежать неподвижно, пока мы закончим пластику кожи. Будет слегка неприятно, но не более.

— Идиоты. Если бы не почтовый робот… — шипел возле моей восстановительной капсулы Сташек. — Элита работает на них целыми днями. Мы создали для этих скотов дешевую еду, а они наши семьи…

В голове медленно проползла мысль, что даже рядом с моей капсулой Сташек не может успокоиться, думает только о себе. Не может дать мне немного тишины…

— Пойми и ты их, — ответил чей-то ровный голос. Краем глаза я видела похожую на человеческую фигуру в обтягивающем комбинезоне и шишковатую уродливую голову. Инопланетянин. Хотя кто еще инопланетянин на этой проклятой планете? Я? Или он? — Они от твоей еды мрут как мухи. И смерть их далеко не легкая…

— Это был эксперимент. И они это знали. Не моя вина, что эти лентяи не могут заработать иначе. Они дармоеды, понимаешь? Чем их меньше, тем, по сути, лучше…

— Это неэтично, друг мой.

— Плевать я хотел на твою этику! Не умеют жить, пусть умирают. Вот она, этика мегаполиса! Губернатор просил меня каким-то образом урегулировать проблему с нищетой, я это сделал, чего еще вы от меня хотите?

— На нижних слоях сложный мир, Сташек. Но мир. Мы не можем его вот так просто уничтожить.

— Это еще почему?

— Потому что они только кажутся беззащитными, но таковыми не являются. И поэтому между нами было негласное перемирие — мы их не трогаем, они нас не трогают. Дешевая, и, заметь, безопасная пища входила в условия этого перемирия. А из-за тебя началась война.

— Я могу просто перетравить их всех, как тараканов, за один день… после того, как они осмелились напасть на мою жену…

— Нет, Сташек. Ты — элита, и, поверь мне, мы все высоко ценим твои заслуги. Но на данный момент мы не в силах гарантировать твою безопасность и безопасность твоей семьи на Илизоре. Поэтому просим на время покинуть нашу планету.

— Из-за отребья? — голос Сташка сорвался на незнакомый, обиженный визг. — Они же низкоинтеллектуальны, они же лишние…

— Мне очень жаль, но они граждане Илизора. А граждане лишними не бывают.

— Ты идеалист, Рений. И ты променял мой интеллект на каких-то…

— Я никого ни на что не променял. Ты ведь знаешь, как дорого мне пришлось заплатить элите за возможность получить тебя и твои знания. Но у меня нет другого выхода, Сташек, и у тебя, на самом деле, тоже. Ты до сих пор не понял? Даже если я заставлю всю систему безопасности защищать тебя и твою жену, они до вас доберутся, а по дороге положат кучу моих людей. Я не могу этого позволить. Потому вам лучше уехать. И в твоих интересах, в интересах твоей семьи, не сообщать никому, куда вы направляетесь. И знак элиты на время спрячь. Помни, тебя не должны найти.

— Так просто разорвите контракт и отпустите меня?

— Этого никогда не будет! Мы слишком дорого за тебя заплатили, чтобы так просто отпускать. И мы слишком хорошо знаем, на что способен твой интеллект. Все слегка успокоятся, и ты вернешься.

— Бог мой!

Зеркало шокировало. В нем отражалась блондинка с золотыми упругими локонами, фарфоровой кожей без единого изъяна и голубыми кристально чистыми глазами. Ко всему прочему прилагались тонкие правильно очерченные брови, высокие скулы, пушистые, больно смахивающие на искусственные, ресницы и пухлые губы. От прошлой меня не осталось и следа. Даже форма носа и очертания подбородка стали другими.

— Бога нет, моя дорогая. Его создала больная фантазия людей, лишенных интеллекта, — холодно сказал Сташек. — Правительству Илизора дорого далось твое лечение, новую же внешность я тебе сам подбирал. И кожа синтетическая, последние разработки, стареть и покрываться морщинами не будет.

— Барби… — тихо прошептала я.

— Что? — переспросил Сташек.

— Ничего…

Я не стала объяснять мужу, что прошлая я имела в себе некую загадку… изюминку, наверное. А то, что смотрело на меня из зеркала… искусственное оно и есть искусственное. Но лучше это, чем шрамы от ожогов на всю жизнь и слепота. А другого, если бы не связи мужа, я бы не получила. Люкс для жены представителя элиты.

Сверху Сира была похожа на разноцветный шарик, вокруг которого вращались три поменьше. Самый большой шарик мягко приблизился, пятна оказались густыми зарослями, и спускаясь за мужем по трапу космического корабля, я подумала, что попала в сказку.

Открытую сверху коробку стеклянного здания со всех сторон окружала буйная, незнакомая мне растительность. Огромные цветы с неожиданно нежными лепестками. Овивавшие вековые деревья лианы. Стайки небольших птичек, своей изящностью более похожих на бабочек. И зеленовато-желтое солнечное марево между деревьями.

— Идем! — опустил меня на землю муж. Обернувшись, я увидела на его лице гримасу отвращения. — Какое убожество. На этой планете нет ни одной, представь себе, ни одной нормальной лаборатории. Все, что имеется, настолько устарело, что даже думать не хочется.

Я лишь пожала плечами, мне здесь начинало нравиться.

Сира оказалась огромным зоологическим садом. Рай для туристов. Множество экзотических животных, изящные или, напротив, пугающие растения, подобных которым я больше нигде не видела, искусственные, но так похожие на настоящие водопады, озера, реки. Между ними — небольшие рынки с лекарственными травами. Великолепие нетронутой природы, поделенное на сектора. В каждом секторе — частичка своей планеты, своего мира.

Здесь Сташек забыл на время о своей подозрительности и разрешил мне выходить из дома. Даже купил для меня серебристый гравицикл, оплатил курс по вождению и на время ослабил поводок.

Каждое утро, когда муж выходил на работу, я влезала в облегающий комбинезон, садилась на своего изящного «летуна» и сматывалась на природу. Особенно любила, конечно, сектор под названием «Земля», разбитый на несколько участков. В одном из них — влажные тропики, где я бывала нечасто. Гораздо охотнее я проводила время под молодыми березками, в компании папоротников и каждое утро созревавшей малины. Туристы сюда заглядывали крайне редко, а животные, включая симпатичного бурого мишку Синика и матерого волчару Журка, были приветливыми и дружелюбными.

Участки разделяли силовые поля, пересечь которые можно было в строго определенных точках. Муж рассказывал, что сделано это как для сохранения микроклимата на каждом участке, так и для того, чтобы семена чужеродных растений не перебрались в соседний сектор. Еще он долго и нудно говорил что-то о ДНК, о биополе, о специальной регистрации, которую проходит каждый, кто прибывает на планету, но понимала я из этого немногое. Да, сказать по правде, и не хотела понимать.

С едой тут тоже было гораздо лучше. На мое счастье, землян на планете работало достаточно много, и в специально отделенном для них секторе имелись так похожие на земные сады и грядки. Собрав первый урожай клубники, я была очень даже счастлива. Заодно и друзей среди местных землян у меня появилось немало. Сташек, правда, морщился, но против новых знакомств не возражал. Он все так же прятал свою татуировку под высокими воротниками и больше ни слова не говорил об «элите» и «избранных». Странная, тихая планета нравилась мне все больше.

Мой муж отвечал за поставку и распределение по секторам новых растений, но, видимо, такая работа ему показалась скучной.

Впервые я начала беспокоиться, когда в нашей маленькой квартирке, ютившейся в большом, похожем на улей, здании 125 жилого сектора 43, один из углов был отведен ширмой под «минилабораторию». Заходить мне туда категорически запрещалось, но разве я могла выдержать?

Ничего интересного я там, сказать по правде, не обнаружила, только несколько вазончиков с бурыми, неказистыми на вид растениями, которые я сразу же окрестила «лопухами». Ну хочет себе муж лопухи выращивать, так бога ради. Чем бы дитя не тешилось, абы не вешалось. Знала бы я тогда…

Лопухи себе росли, я привыкала к планете, муж привыкал к работе и казался собой очень довольным. И все было бы хорошо… до того проклятого утра, когда он мне заявил:

— Сегодня у меня особый день.

Моя рука застыла над вазой с подаренными друзьями персиками.

— А именно?

— Пойду показывать начальству алькандию.

Видимо, в глазах моих отразилось столь явное непонимание, что даже мой чокнутый муженек осознал — я понятия не имею, что это за «алькандия» и с чем ее едят.

— Вот! — с довольной рожей он поставил на обеденный стол тот самый вазон с фиолетовым убожеством. — Смотри! Неизвестный до сих пор науке вид.

Муж поднес к вазону веточку какого-то растения с белыми листиками, красиво украшенными ярко-красными прожилками. Бурое растеньице вдруг тряхнуло стеблем, будто узнавая старого знакомого, и начало стремительно светлеть. Листья истощались, становились более хрупкими, почти прозрачными, превращаясь в красивую и живую копию той ветки, что держал в руках мой муж.

— Растение-хамелеон, — с гордостью сказал Сташек. — В отличие от оригинала, неприхотливое и очень живучее.

Начальство растеньицу обрадовалось, но приказало его пока в зоологический сад не высаживать, а подержать некоторое время в «изоляторе» и понаблюдать.

Той же ночью нас поднял с кровати громкий стук в дверь. Муж быстро оделся и вскоре вернулся в сопровождении негуманоидов в синей форме отдела безопасности.

— У вас имеются другие экземпляры данного растения? — сухо спросил карманный переводчик на поясе похожего на большую ящерицу незнакомца.

— Да… — тихо ответила я за мужа, показывая на ширму.

Видя, с какой тщательностью ребята упаковывают «лопухи» в капсулы с жидким азотом, я почувствовала неладное. И не зря. Меня вежливо попросили одеться и пройти с мужем на кухню. Сташек невозмутимо уселся в кресло, я встала за его спиной, а ящерицеобразное существо начало допрос:

— Откуда вы взяли ирлению?

— Что? — тихо переспросил муж.

— Откуда у вас это растение? — перевел механический голос грозное шипение ящерицы.

— Один из поставщиков передал.

— Имя?

— Не помню.

— Раса? Внешность?

— Негуманоид… с клешнями такой… они для меня все на одну морду.

Судя по грозному шипению, сказанное инопланетянину в униформе не понравилось. А мой муж? Мой муж выглядел все так же холодно-невозмутимо, как будто всерьез не понимал, с чего бы это его подняли с кровати.

— Вы выносили ирлению за пределы квартиры?

— Я действительно должен вам отчитываться?

— Отвечать!

— Выносил.

— Куда? — мне показалось, что в гортанных звуках, переведенных машиной, послышался страх.

— В заброшенный сектор 305. В сектор 154, там, вроде, атмосфера для него подходящая. В сектор 23, там эта фиалка все никак не могла размножиться, вот и подумалось, что в компании дело быстрее пойдет, может и еще куда… не помню.

— Идиот! — не выдержал негуманоид, хватая Сташка за ворот рубахи. Тонкая ткань треснула, обнажая шею мужа. Увидев вязь татуировки, негуманоид дернул хвостом и что-то ненавидяще зашипел.

— Элита, — милостиво перевел механический голос. — Что ни сделает, сука, а все равно уйдет безнаказанным.

Сташек оказался неправ — растение науке было очень даже известно. И если б только науке… еще, увы, и департаменту безопасности. Сташкин «хамелеон» действительно оказался страшно живучим, а еще не любил соперников. Это он только поначалу красился под соседей, а потом, потравив все вокруг и как следует разросшись, вновь становился бурым некрасивым уродцем.

Это было началом. Только за несколько часов невинная с виду ирления разрослась бурым ковром… и полезла в другие сектора. Как она умудрялась пересечь силовое поле, никто не знал, но факт оставался фактом: «лопухи» не брали ни химикаты, ни огонь, да ни черта их не брало — к утру над выжженной землей вновь появлялись милые бурые росточки.

Вскоре планета перешла на карантин.

Через две недели из «многоцветной» превратилась в «бурую».

Через месяц на ней погибла не только вся растительность, но и практически все животные. Даже мой милый мишка. Жрать эту бурую дрянь не мог никто, гусеницы и те отказывались. В результате на планете осталась исключительно только ирления, над которой парил запах разлагающихся тел — сотрудники народного парка «Сира» не успевали убирать мертвых животных. О приеме туристов более и речи быть не могло.

Сташку и мне приказали не выходить из нашей квартиры: боялись, что сотрудники Сиры забьют насмерть. Через неделю на планету прилетел другой представитель элиты: высокий, худощавый, в форме чиновника высшего ранга. Он окинул меня внимательным взглядом и тихо улыбнулся:

— Хорошая работа, Сташек.

Я опешила… как и все на планете я думала, что этот хрыч прилетел, чтобы Сташка отчитать за глупость, а тут вот оно как…

— Могу я знать, зачем? — тихо поинтересовался Сташек.

— Нецелесообразное использование. Ботанический сад радует глаз, но, по сути, совершенно бесполезен. В то время, как залежи армита… Но владелец не желал продавать планету.

— Подозревал нечто подобное. Могу я получить свое… наказание… — Сташек выделил голосом последнее слово, придав ему несколько ироничный оттенок.

— Я учел твою просьбу и подыскал для тебя подходящую планету. Никакой цивилизации, чистый лист, который ты сам можешь заполнить. Тебе понравится. А после уничтожения Сиры мы прислали на Илизор другого представителя элиты с извинениями для губернатора. Ему придется смириться с твоей потерей.

Сташек так довольно улыбнулся, что до меня начало доходить… муж, оказывается, ничего и никогда не делает просто так. А женился он на мне зачем?

— Мне очень жаль, что ты растеряла всех друзей, — сказал Сташек, когда мы собирали вещи. — Но не думаю, что они тебе подходили…

Я сглотнула. Где-то глубоко в душе возникло подозрение, что Сташек со мной играет… впрочем, он со всеми играет.

Планета, куда мы прилетели, была действительно еще нетронута цивилизацией. Недавно открытая, у черта на куличках, вдали от основных межпланетных трасс, она была одной из тех, кому пока «еще не нашли достойного применения». Единственный плюс для землян — вполне пригодная атмосфера.

Наша исследовательская группа, состоявшая исключительно из гуманоидов, включала в себя пятнадцать особ, из которых женщин было только три — я, толстая, смешливая повариха тетя Аня и потасканная, вечно злая блондинка Натали.

Жили мы в наскоро поставленных бараках. Серые коробки из пластика, внутри — биотуалет, душ, стол с двумя стульями и подъемная кровать, крепившаяся к стене. Ели в такой же пластиковой коробке, заставленной длинными, крепленными к стенам столами. Ту коробку мы гордо называли «столовой», и хозяйничала там тетя Аня. А хозяйничала она вполне неплохо: привозимые раз в неделю полуфабрикаты превращались в ее ловких руках в нечто вполне съедобное и, временами, даже вкусное.

— Опять эти «обезьянки», — засмеялась тетя Аня, поставив передо мной на стол кружку с питательной жидкостью.

Я посмотрела в полускрытое занавесками окно и поморщилась: через расчищенную для лагеря площадку воровато пробиралось небольшое, похожее на десятилетнего ребенка, существо с низким лбом, выпученными, лишенными ресниц, белесыми глазами и большим безгубым ртом. Кожа у него была противного синюшного оттенка, и пахли оно вблизи каким-то мускусом, от которого меня воротило.

— Ты пей, пей, тебе полезно, — тетя Аня подвинула ко мне кружку.

Я погладила живот, с ужасом вспомнив сегодняшнее утро. Проклятый токсикоз не дает покоя. А здесь ни врачей, ни медикаментов почти нет, только Сташек с его извечным «организм должен справляться сам». И угораздило же меня забеременеть именно на этой планете.

— Спасибо… — прошептала я, пригубив кисловатый напиток.

Существо заглянуло в окно. Тетя Аня фыркнула на него и засмеялась, когда «обезьянка» в панике ринулась к лесу. Мне было все равно. Я уже начала привыкать к местным аборигенам, как к части окружающего ландшафта, а также к их любопытным взглядам, к их похожему на кваканье языку, на который Сташку и его команде пока не удавалось настроить переводчик.

— Скоро мы начнем их понимать, — говорил мой муж, азартно щелкая кнопками на панели управления.

Я лишь пожимала плечами и шла в нашу «столовую», поболтать с тетей Аней и, временами, помочь ей на нехитрой кухне.

Раз в неделю, по ночам, чтобы не пугать местных жителей, огромной птицей проносился над лесом продовольственный челнок, скидывая для нас нехитрый груз. Там была еда в знакомых до боли небольших контейнерах, необходимая одежда, заказанные мужчинами инструменты, лекарства, батареи для коммуникаторов, изредка — новая аппаратура. Чего-то там еще, я особо не интересовалась. Груз распаковывали мужчины, в ночь доставки в лагере царило радостное оживление.

Временами пробуждалась хриплым голосом рация. Сташек долго и нудно кому-то отчитывался об успехах и неудачах, получал новые указания и вновь склонялся над панелью управления. Судя по его вечно довольной мине, изучение «квакающего» народца ему очень нравилось.

Натали весь день отсыпалась, появлялась лишь под вечер, запасалась в столовой «жрачкой» и вновь пропадала. На мой вопрос, за что ей, собственно, платят, Сташек ровно ответил:

— Мужчинам в экспедиции нужна сексуальная разрядка. Натали для этого вполне подходит и внешне и… гм… внутренне. Она глупа и ограничена, как амеба, но для таких дел ума и не надо. Нашему начальству легче платить ей, чем покупать для сексуальных услуг специального робота.

— И ты тоже к ней ходишь? — зло спросила я.

— Мои потребности прекрасно удовлетворяешь ты, моя дорогая. О! Нашел!

Проигнорировав мой ступор, он с радостными криками вылетел из барака и побежал к курившим у леса мужчинам. С того дня наши карманные переводчики освоили кваканье местных жителей, и мой муж начал днями, а то и ночами пропадать среди странных синюшных аборигенов.

— Они такие забавные! — с восторгом говорил он. — Их язык прост на первый взгляд, и в то же время… и кожа странная, на ощупь как пергамент, гораздо лучше приспособлена для местного климата, чем наша. А зубы… даже у стариков в отличном состоянии!

Мне было все равно. Ночами, сидя в пластиковой коробке, я чувствовала, как тьма надвигается на грудь и давит, давит… Тогда я выходила на улицу, стараясь отдышаться в теплом, пахнущем пылью воздухе и вспоминала родной дом. Еловый лес у озера, особую лесную тишину, разбиваемую стрекотом птиц и шелестом ласкающих песчаный берег волн. Хрустальную песню колоколов на рассвете, от которой на душе сразу становилось как-то легко и спокойно…

А здесь? Вечно кроваво-красное небо, затянутое тучами. Две луны, ни одна из которых не грела душу, как наша. Россыпь незнакомых звезд и удушливая жара с запахом пыли и противных, горько-кислых растений…

И тогда впервые на чужой планете, в этом забытом Богом и людьми месте, открылась мне простая истина… а ведь у меня была не такая уж и плохая жизнь… дом, любящие меня люди, даже жених когда-то был. И на что я все это променяла?

Между приступами тошноты и слабости я с ужасом замечала, как неумолимо изменяется Сташек. Как все больше пропадает среди аборигенов и никогда не берет меня с собой… будто что-то скрывает. Или вновь что-то задумал. Хотя… уехать с этой планеты было не так уж и плохо. Даже наша серая и пустая квартира в мегаполисе мне нравилась больше.

Тем поздним вечером меня вновь затошнило. Я вышла на свежий воздух и прислонилась спиной к прохладной пластиковой стене нашего барака, уставившись в укутанное в красную вату низкое небо.

— Ты совсем с ума сошел! — раздался рядом тихий шепот, в котором я узнала голос Лерка, худощавого паренька, живущего через барак от нас. — Если начальство узнает…

— …то обрадуется, — ответил уверенный голос Сташка. — Это новый генотип, понимаешь, новый вид гуманоида.

— Это нарушение правил безопасности, Сташек!

— Никому дела нет до правил, если речь идет о науке!

— Мы тут не ради науки. Мы тут для того, чтобы изучить планету, ее ресурсы и составить подробный доклад. Все. Никаких изменений генотипа без соответствующих указаний. Никаких контактов с аборигенами, кроме строго прописанных в уставе.

— Плевать я хотел на «устав» и на любые ограничение. Свою жизнь я творю сам.

— Мне говорили, что ты идиот… но я не знал, что настолько, — ответил Лерк.

— Я не идиот… я элита.

— Что? — подавился вопросом Лерк.

— И тебе лучше слушать меня, а не какое-то там начальство. Если ты не понял, они отдали эту планету мне… В полное распоряжение. Я могу делать здесь что хочу, когда хочу и с кем хочу, дошло? И ты можешь либо с этим смириться, либо проваливать.

Тошнота вдруг прошла. Я тихонько скользнула обратно в наш барак и легла на прохладную кровать, свернувшись клубочком. Заскрипел пластиковый пол под ногами Сташка. Муж привычно быстро разделся в темноте, и кровать жалобно заплакала под его телом. Через пять минут он уже похрапывал во сне. Я заснуть этой ночью так и не смогла.

Неделя прошла спокойно. Несколько дней подряд бил по плоским крышам бараков крупными, серыми каплями дождь, и мужчины уходили в лес в водонепроницаемых комбинезонах, а я просиживала все дни у тети Ани, стараясь забыть о невольно подслушанном разговоре.

Лерк с тех пор изменился. Вел себя насторожено, бросал на Сташка странные взгляды, в которых временами проскальзывало… восхищение? Сташек был таким, как и всегда, будто ничего и не произошло. Может, и в самом деле не произошло?

В тот день светило редкое в этих краях солнышко. Лес с низкими деревцами вдруг похорошел на глазах, засверкали на глянцевых толстых листьях капельки дождя. Токсикоз меня мучил особенно яро, и кислый отвар тети Ани уже не помогал.

— Пожуй это, — мурлыкнул на поясе карманный переводчик.

Я обернулась и увидела туземку, протягивающую мне мясистые, с красным оттенком, листья.

— Помогать, — улыбнулась она, показывая острые, мелкие зубки. — Точно помогать.

Мне было так плохо, что я согласилась. Листья были горькими на вкус, и рот сразу же наполнился тягучим, противным соком. Но действительно стало легче.

— Спасибо, — вяло сказала я. Видимо, «обезьянка» не поняла, и я добавила:

— Благодарить.

— Не надо благодарить, — затараторила туземка. — Один муж, мы помогать. Детеныш… мой и его, твой и его.

Я похолодела.

— Тут детеныш? — спросила я, показав на округлый живот туземки.

— Ага, — невинно улыбнулась она.

— Его? — я показала на наш со Сташком барак.

— Ага! — улыбнулась она еще шире.

Я думала, что упаду на траву от боли. Не физической, психической, но легче от этого не было. Голову разрывало на части, по щекам лились слезы разочарования, и тихий голос невесть откуда появившегося Сташека доносился как сквозь вату.

— Ты!!! — закричала я, хватая мужа на запястье. — Скажи, что это неправда! Что эта тварь не беременна? От тебя!

— Это всего лишь эксперимент, — спокойно ответил муж. — Не понимаю, почему ты злишься.

— Не понимаешь? — вскричала я. — А что ты вообще понимаешь?

— Я проверял совместимость наших биокодов, дорогая. Выводил новую расу гуманоидов, — начал разглагольствовать Сташек. — Эксперимент удался. Я даже сам удивился, это чудо. Истинное чудо, что наши коды оказались совместимы!

— Что?

— Осеменение прошло удачно.

— Каким образом?

— За неимением лаборатории — естественным.

— Ты с ней спал!?

— Это всего лишь эксперимент. Наш ребенок это нечто иное.

— Мой ребенок! — закричала я, пытаясь отвесить ему пощечину. Муж поймал мою руку и жестко сжал запястье.

— Не делай так, — тихо прошептал Сташек. — Для них я бог. Меня никто не может ударить безнаказанно. Не заставляй тебя наказывать…

— Бог… да как ты смеешь?

— Им нужен бог, я им его дам. А еще лучшую жизнь, детей с частью своего биокода, которые, вырастая, станут их вождями. Я поведу их к прогрессу и уберегу от всех возможных ошибок. Я подарю им цивилизацию… не как в мегаполисе, а настоящую, создам рай на этой планете.

— Лишив их свободы.

— Свобода существует для таких, как мы. Для элиты. Остальные сами решили… подчиняться.

— Ты не бог! Ты умеешь ошибаться.

— Я никогда не ошибаюсь, Лена. Я великолепно знаю, что делаю и зачем… в отличие от тебя…

Мне стало страшно и муторно. Вырвав руку из цепких пальцев мужа, я отшагнула от Сташека, только теперь поняв — я его не знаю. Я никогда его не знала. Ни его, ни ему подобных.

— Пойдем, Лена, он все равно не поймет, — прошептала мне на ухо тетя Аня. — Идем, моя хорошая…

— Подумай хорошенько, Лена.

Он искренне не понимал, в чем передо мной виноват. А я не хотела объяснять. Через несколько часов я улетела на станцию. Сташек меня не задерживал.

Мужа я больше не видела, и, знаешь, не хочу видеть. Пролежав месяц в восстановительной капсуле, я теперь хочу только одного — покоя для меня и моего ребенка. И нормального, человеческого тепла.

Эксперименты, научный мир… это все хорошо… до тех пор, пока человек знает меру, соблюдает некие границы, остается человеком. В элите человеческого осталось мало.

На станции мне сказали, что мой сын будет обладать необычно высоким уровнем интеллекта. Засыпали данными школ, которые «сочли бы за честь» вырастить представителя элиты. Говорили, что за рождение столь одаренного малыша я получу множество дотаций и всю жизнь смогу прожить безбедно в любом выбранном мною мегаполисе.

Только вот в одной из таких школ вырастили моего мужа. Научили его всему, кроме любви, сострадания, уважения к чужой жизни. Хватит! Мне помогут. Связи и деньги мужа, которых он меня не лишал, открывают все двери. Я решила. Я увезу сына в прошлое, на Землю. Я воспитаю из своего ребенка не только ученого, но, в первую очередь, Человека…

И когда мой сын родится, я обязательно покрещу его в нашей деревенской церкви. Мой муж неправ — Бог есть. Ад мы сотворили сами.

Твоя Елена Захарова.

П.С. Мой муж умеет ошибаться. Я была его ошибкой.»

Алиса дочитала письмо, тихо вздохнула и бросила письмо на журнальный столик. Белые листы веером легли на темном пластике. Задумчиво нажав пару кнопочек на панели управления, Алиса заставила оконное стекло вновь стать прозрачным. Лена все же увезла сына домой, в прошлое. В то самое прошлое, от которого так недавно бежала. Интересно… каким вырастет этот ребенок? Сын столь непохожих Лены и Сташека?

А над городом уже опустилась ночь. Ультрамариновое небо, то и дело пронзаемое появляющимися и исчезающими звездолетами, было лишено звезд и казалось чужим и холодным, а в пустой, еще вчера уютной квартире стало мучительно одиноко.

Алисе вдруг тоже захотелось в маленький домик на берегу озера. Услышать плеск волн, почувствовать на щеках поцелуи ветра и просто помолчать под чистый звон колоколов.

Взгляд ее оторвался от окна и упал на подаренную книгу — еще одна реликвия из прошлого. Страницы хрустели под пальцами, пахли типографской краской. Взгляд выхватил выделенные италиком строки: «Случайностей не бывает. Все, что происходит, это четко запланированная последовательность действий. Вопрос только — кем запланированная? Тобой или за тебя? Первое делает тебя элитой».

А чуть ниже: «Бог есть. Он дал нам свободу выбора. Я дарю миру одну из возможных инструкций, как ею пользоваться. Но понять мои указания сможет лишь тот, кто абсолютно свободен от стереотипов и предрассудков. Элита».

— Кто же мне это подарил? — выдохнула Алиса. — И зачем?

Открыв обложку, она увидела странную надпись, выведенную от руки обычной шариковой ручкой: «Я никогда не совершаю ошибок. Всего хорошего в день твоего рождения. Сташек».

Книга выпала из обессилевших ладоней и открылась на странице с глянцевой фотографией. На старом снимке стоял создатель элиты, так похожий на Лену, но глаза его… холодные, ярко-синие, были такие же, как у Сташка. Вот кем вырос их сын… Да… муж Лены никогда не совершает ошибок.