Вернуться собой

В голове было как никогда мусорно. Воспоминания о погоне валялись вперемешку с обрывками предрассветных сновидений, подмоченных сомнительного происхождения текилой. Впредь нужно будет тщательнее выбирать персонажей. Этот постоянно чувствовал моё присутствие и упорно надирался каждый вечер в течение последних недель.
     Перс утопил окурок в остатках кислого кофе, и его стошнило.
     Бросить беднягу здесь? Гостиничный номер – самое подходящее место. Сегодня сесть за руль он уже не сможет, а я должен покинуть город. Наезднику не пристало о ком-то заботиться, но у меня свой кодекс чести. Только где в пять утра искать новое тело?
     «Тело» называло себя Хельгой и на ногах держалось не очень уверенно, но было молодым и перспективным. Оно возвращалось в номер, категорически неудовлетворённое ни бесцельно прожитыми двадцатью годами жизни вообще, ни сегодняшней ночью в частности. Поэтому основательно помятый блондин, склеивший Ольгу в коридоре гостиницы, был воспринят как своеобразный утешительный приз.
     Уже через полтора часа я поудобнее устраивался среди мешанины недодуманных мыслей сладко спящей Олюшки. Завтра она всё-таки решится ехать в Саратов.
    
     ***
     В Ростове Оля находилась тайно. До начала занятий оставалось несколько недель, предки укатили в санаторий, и до вчерашнего дня она вяло скучала в родном Таганроге, игнорируя надоевшее за лето море. Поэтому, услышав о концерте любимой группы, решила во что бы то ни стало на него попасть. Всё равно с родителями связь только по мобильному, можно не отпрашиваться. С подругами договорилась встретиться попозже вечером и закатиться в клуб. На ночлег проситься ни к кому не стала, остановилась «по-взрослому» в отеле – дороговато, зато ни от кого не зависишь. Единственным, что не разочаровало, оказался «Сплин». Когда Васильев читал «Вместо письма», страстно дыша в микрофон, Олино сердце стучало и замирало в такт, а сама она слово за словом восходила по знаменитой маяковской «лесенке» к вершине невыдуманного оргазма. А вот клубная музыка, светский трёп и навязчивое ощущение собственного одиночества в итоге нагнали такую невыносимую глухую тоску, что хоть вешайся. Поэтому мальчишеская улыбка, сумрачный взгляд и наглый натиск похмельного блондина оказались под утро очень кстати.
     Выйдя около полудня из «Амакса», Хельга направилась не на автовокзал, как с вечера планировала, а в банк. Её двухмесячные сомнения неожиданно легко разрешились: надо ехать. Занятия в универе начнутся не скоро, отчитываться ни перед кем не нужно, а денег на книжке как раз хватит на дорогу и несколько дней безбедной жизни. Вклад бабушка делала, разумеется, с другой целью, но Олю это сейчас не волновало. Даже то, что у виртуального возлюбленного была невеста, не уменьшало Олиной решимости.
     Вокзалы она обожала. Шум, сутолока, звонкие объявления, отвратительная вокзальная еда, даже недобрые физиономии полицейских – всё было праздником предвкушения. Люди там водились двух видов: едущие откуда-то и едущие куда-то. Ольга всегда относила себя к первым – для неё бегство было синонимом свободы. А в этот раз тема побега усугублялась едва уловимым ощущением погони. Но догонять Олю, вроде, было некому, поэтому она списала смутную тревогу на пьяные россказни своего утреннего белобрысого «попутчика».
     Ангелы-хранители путешественников, как сговорившись, избавляли её от хлопот: очереди в сберкассе не было, билеты достались на сегодня и не в плацкарт, и даже кофе был сносным – двойной эспрессо, сахар отдельно. Погуляв по зданию вокзала около часа и поглазев на отъезжающих, Оля пришла к очевидному выводу: путешествовать, как и жить, следовало налегке. Все эти люди, обременённые детьми, супругами и чемоданами, вызывали у неё жалость и стойкое раздражение.
     Примерно об этом Хельга пыталась писать в своём первом и пока единственном произведении: она уже несколько месяцев сочиняла повесть-путешествие, размышляя о свободе и одиночестве. Выбранная форма удивительно подходила для этой цели: получался собственный Олин дневник в сослагательном наклонении, где в невероятных сюжетах воплощались мечты и несбывшиеся судьбы.
     От размышлений о новой главе её оторвал мелодичный голос: «Поезд 318-С Новороссийск-Саратов прибывает на первый путь. Нумерация вагонов с головы состава». Захлопнув нетбук, который про себя дразнила косметичкой, и, подхватив полупустую спортивную сумку, Оля двинулась на посадку. Ехать предстояло около двадцати часов, но добрую половину из них можно было скоротать за работой, к тому же с учётом сумбурно проведённой ночи первым делом она планировала выспаться.
     Пережив суету заселения в купе, Ольга с нетерпением ждала отправления. Везение продолжалось: ехать предстояло одной, что вызвало неподдельную радость – церемония поедания попутчиками кур и помидоров обычно заставляла проводить первый час пути в коридоре или тамбуре. Она забралась на верхнюю полку и, погружаясь в привычный дорожный транс, создаваемый уютным стуком колёс, наконец, закрыла глаза. Собственное отношение к происходящему слегка настораживало. Она никогда не считала себя кисейной барышней, но с учётом спонтанности путешествия и самой его цели сомнений должно было быть больше. Её никто не звал, не ждал и не надеялся увидеть. Виртуальная влюблённость длилась с весны, пережила свой пик и застыла в нерешительности: то ли обрушиться на жертву с неумолимой очевидностью, то ли пройти мимо, оставив лишь лёгкую грусть. Дилемма «ехать – не ехать» за последнее время набила такую оскомину, что Оля, в конце концов, решила: у каждого в жизни должен быть свой несбывшийся Саратов – в противовес Парижу, который действительно стоило увидеть. Конечно, во время редких сеансов видеосвязи желание встретиться заглушало любые доводы здравого смысла, заставляло напиваться, плакать и писать стихи, но прошло уже несколько недель с тех пор, как общение прекратилось без особых причин, и она намеренно не прерывала затянувшегося молчания. Не хотела звонить и теперь. Мерное покачивание убаюкивало, за окном неторопливо темнела прозрачная синева, и девушка незаметно уснула с улыбкой на губах и именем саратовского «принца» в мыслях.
    
     Она проснулась от запаха табачного дыма и необъяснимого ужаса. В кромешной темноте застыл огонёк сигареты. Вот он дёрнулся, поплыл, отразился в чудовищных огромных глазах, вспыхнул, и от отчётливого звука затяжки показалось, что тьма хочет всосать в себя весь мир – вместе с поездом, ночью и самой Олей. Через несколько секунд этого кошмара она почувствовала, что сейчас закричит – и зажгла свет.
     Чудовище не шелохнулось. При свете ночника оно обрело вид костлявой женщины неопределённого возраста. Её лицо пытались скрыть давно вышедшие из моды зеркальные очки, а тело, несмотря на августовскую духоту, куталось в необъятных размеров чёрный джемпер. Странная попутчица продолжала невозмутимо курить.
     Ольга тихонько соскользнула вниз и почти выбежала из купе. Только прислонившись лбом к прохладному стеклу окна в тамбуре, она почувствовала, как судорожно бьётся сердце. Нервная мышца пульсировала где-то ближе к горлу, и её никак не удавалось ни откашлять, ни проглотить. Какая-то липкая пакость расселась в голове, сковывая мысли и не давая двинуться. Страх отобрал голос и уже начинал заполнять лёгкие.
     Всё кончилось так же внезапно, как началось. Оля очнулась в руках лихо размалёванной девахи, отчаянно трясущей её за плечи. Дикий ужас, только что заливавший сознание, ушёл полностью, будто вода в песок. Отказавшись от протянутой сигареты, она поспешила обратно в купе, где без присмотра оставались сбережения и «косметичка».
     Начинало светать. Воздух казался молочно-сизым от дыма. Оля вскарабкалась на полку, угнездилась поближе к щёлке в окне и стала исподволь разглядывать спутницу. Её профиль в сумерках смутно напоминал птичий. Очки выглядели частью лица, придавая ему бесстрастное выражение. В углах губ притаились глубокие тени. Худые пальцы с коротко стрижеными ногтями изящно стряхивали пепел прямо на стол. Мужской свитер, невнятные джинсы и лодочки на шпильках завершали образ, совершенный в своей нелепости.
     Ольга не смогла бы объяснить, что её так напугало при пробуждении. Наверное, просто надышалась угарного газа из-за дыма. Соседка курила одну за одной, но последние минут двадцать как-то держалась без сигарет, периодически втягивая носом воздух, словно принюхиваясь. Что можно учуять в густой табачной вони, было неясно.
    
     Когда окончательно рассвело, и Оля, утомлённая собственной внезапной истерикой, бесповоротно погрузилась в сон, женщина тихо закрыла окно и вышла из купе.
     Она медленно и слегка неуклюже двинулась по коридору, продолжая принюхиваться. Триша была слепа уже давно и привыкла доверять обонянию. Если бы ещё у Наездника был запах… Она так и не научилась чуять его персонажей, тем более что в последнее время Автор стал неразборчив и седлал кого попало. Но сейчас, казалось, что-то происходит прямо под носом, а она не может ни почувствовать, ни увидеть.
    
     ***
     Раскрашенная девица оказалась проституткой. В её мыслях не было ничего из того, к чему я привык – ни сомнений, ни беспорядка. В спешке я очень неловко её оседлал, и Триша наверняка меня учуяла. Но управлять ситуацией получалось лишь отчасти, и сойти с поезда раньше Волгограда мне не светило. В вагоне я чувствовал себя как в мышеловке, в пустой голове Зины – тоже. Определять варианты развития её будущего было легко, но бессмысленно: таких неудачных персонажей я давно не выбирал. Девчонка была обречена – ни в одной из несбывшихся судеб она не доживала до завтра. Я сильно рисковал, но снова менять тело у меня не было сил. Поэтому мы с Зинаидой сконцентрировались на более простом вопросе: добираться ей до дома за наличные или за натуру. За деньги, конечно, надёжнее, но их нужно было сначала заработать.
     Девушка как раз деловито обсуждала условия сделки с мужским купе, когда на меня снова навалился знакомый ужас: уверенность, что Триша стоит, вперившись безглазым взглядом в пространство за моей спиной, и стоит открыть дверь… Что будет дальше, я не знал. Мои наваждения не имели отношения к жизни персов, чьи судьбы я привычно тасовал в угоду сюжету, и есть ли у меня собственная – оставалось вопросом открытым. Через секунду волна страха схлынула, оставив меня наблюдать за успехами своей подопечной на поприще сексуальных услуг.
    
     Триша… Мой рок, исчадие больной фантазии, мой кошмар. Главная героиня моего единственного романа. Я был её Автором, создал от уголков губ до голубоватых жилок на ступнях, выписал по букве судьбу, а потом сломал. Отдал на забаву толпе пьяных подростков, изнасиловал, лишил прекрасных тёмных глаз и, в конце концов, убил. Не знаю, как она выжила – я сам забирал тело из судебного морга; я же бросил единственную горсть земли ей вслед. Роман полетел в камин сразу после похорон. Спустя какое-то время у меня начались приступы паники, и вскоре причина стала очевидна: Триша не умерла. Она преследовала меня от самого Вадуца – там мы встретились впервые – и, казалось, упорно гнала в среднюю полосу России, на родину. Я перестал быть автором и стал наездником: моего мастерства хватало только на то, чтобы выбрать персонажа с подходящей судьбой и из множества вероятностей дать сбыться той, которая отдалит меня от неумолимого преследователя. С каждым днём бежать становилось труднее. И вот она близка как никогда, а я даже не в силах незаметно поменять тело…
    
     ***
     Ольга проснулась за полдень. Несмотря на это, настроение было свежее, утреннее. Попутчица исчезла, словно померещилась. Что удивительно, табачного запаха тоже не было, а ведь ночью из купе несло, как из пепельницы. И окно закрыто… Впрочем, какая разница.
     Приближался час «икс», и Хельга начала запоздало нервничать. Последние километры пути она провела в бытовой железнодорожной суете и сомнениях: от станции «Ростов-Главный» до гостиницы «Волга» всё было спланировано чётко, а дальше… Уверенность и решимость испарились – словно бесёнок, до этого исправно толкавший под ребро, не вовремя решил остепениться.
     Поэтому первое, что Оля сделала по прибытии в город мечты – обзавелась обратными билетами. На завтра. И неожиданно успокоилась. О цели поездки думать не хотелось, но сама по себе авантюра вышла неплохая, и, закинув вещи в номер, путешественница отправилась знакомиться с городом. Это был её любимый ритуал – бродить без цели по незнакомым улицам, щекоча подошвами их изогнутые или прямые спины, гладить стволы деревьев, улыбаться прохожим, а направление прогулки выбирать по ветру – как же иначе? Ещё ей нравилось усесться в какой-нибудь полупустой автобус, а лучше – трамвай и проехать по маршруту от начала до конца. В трамваях люди не раздражали, они, казалось, жили в другом ритме, с другой скоростью – не то, что вечно спешащие и изнывающие в пробках заложники автотранспорта. Оля выбрала одиннадцатый маршрут – тёзку своего любимого ростовского трамвайного номера, который в детстве отвозил её к бабушке, а потом сворачивал на «Мясокомбинат». Мясокомбинат представлялся метафорой загробной жизни – в самом деле, зачем нормальным людям ехать в место с таким названием? Саратовский одиннадцатый потусторонними конечными не пугал, поэтому Олюшка радостно глотала августовскую пыль, заедая её вкуснющим хот-догом, и глазела в окна, пока не начало смеркаться.
     Гостиница Оле понравилась сразу. Она располагалась в дореволюционном здании, немного смешном в своей купеческой роскоши, но красивом. Не одеваясь после душа, девушка упала на постель и включила нетбук, собираясь поскорее пришпилить булавками слов букашки впечатлений, пока они не разлетелись из памяти. «Статус контакта: онлайн», – заявил Агент при включении. Всё исчезло: чужие города, железнодорожные наваждения, расчётные часы гостиниц – остались только нестерпимая жажда и тяжесть в низу живота. Холодные пальцы, путая буквы, набрали короткое приветствие. «Ты одна?» – Да. «Можно, позвоню?» Видеовызов. Она бесстыдно перевернулась на спину. Пусть говорят что угодно, но вирт ей нравился. Хельга знала, чего хотят глаза её визави так же верно, как знала, что нужно собственному телу. Это был не суррогат, а интуитивно срежиссированное представление, всегда заканчивающееся в унисон. Изгибаясь под внимательным взглядом, она потянулась за ремнём и резким движением вытянула его из джинсового плена. «Зачем?» – Сейчас увидишь. Холодная пряжка ласково коснулась кожи, вызвав россыпь мурашек, и узорные чешуйки ремня, ненадолго обвив щиколотки, двинулись в путешествие по телу. На этот раз Хельга вела в виртуальном танце и не собиралась передавать инициативу. Украдкой поглядывая на монитор, она безошибочно почувствовала момент, когда пришло время себя отпустить, и отдалась горячей судороге без стона, лишь тихо и протяжно выдохнув.
     Разговаривать было не о чем. Любовники нежно попрощались и отключили связь. «А лёжа в одной постели – отвернулись бы друг от друга и уснули», – лениво подумала Олюшка и нырнула в сон, по детской привычке закутавшись с головой в простыню.
    
     ***
     Мы тряслись на попутке по трассе М-6 в сторону Москвы. Я тревожно ворочался в неуютной простоте Зинкиных мыслей – мне больше не удавалось увидеть ни одной судьбы. Присматривался её глазами к водителю: допустим, близкий контакт устроить будет не трудно, но последние неудачи лишили меня уверенности.
     В районе Степного водитель демонстративно подобрал голосующего парня – явно с назидательной целью: прижимистая Зинаида отчаянно торговалась и умудрилась сбить объявленную цену в полтора раза.
     Попутчик, прячущий глаза за солнечными очками в пять утра, восторга не вызывал. Он плюхнулся на заднее сидение и тут же закурил, зябко кутаясь в растянутый чёрный свитер. Зинка продолжала беззастенчиво сверкать ляжками рядом с волосатой рукой водилы. Я чутко уловил момент, когда пальцы коснулись округлой коленки, и резко дёрнулся, пытаясь его оседлать, но промахнулся.
    Фиаско. Смертельный холод проник за воротник вместе со стальными пальцами. Тяжесть взгляда больше не останавливала хлипкая спинка сиденья. Я заперт в доживающем последние минуты бессмысленной жизни теле, мне некуда сбежать. Триша…
    
     Под натиском моей паники Зина вышла из оцепенения, сбросив руку с колена, и проорала:
     – Высади этого засранца! Он меня душит!
     Водитель отшатнулся и злобно зыркнул в ответ.
     – Не хочешь – не надо, целка нашлась. Не вздумай из себя умалишённую строить. Нет здесь никого.
    
     Нет. Этого нельзя допустить. Я не могу дать собственному кошмару завладеть моим телом. Она хочет меня. Всегда хотела. Жаждет выпить мой мозг и воцариться в голове. Заползает в меня изнутри и сжимает снаружи, выдавливает глаза и ломает пальцы – мой Автор, – шепчет она хрипло моим окровавленным языком, – ты больше не напишешь никого, кроме меня.
    
     Машина летит по трассе, отчаянно виляет, неотвратимо приближаясь к эстакаде. Я выворачиваю руки шофёру, впиваюсь в них зубами, упорно пытаюсь дотянуться до руля, наконец хватаюсь за него и кручу изо всех сил. Я не хочу убить себя. Я хочу убить Тришу. Мы взлетаем над пропастью глубиной в неизвестность – два человека и два наваждения, заключённые в железную клетку; через секунды её нутро сомнёт тело несчастного водителя, искромсав ноги и порвав лёгкое, а меня перемолов в нелепый фарш из ошмётков женской плоти, солнцезащитных очков, сигарет, презервативов и обрывков чёрного кашемира. Где в этом я? Не знаю. Но, пусть ненадолго, обретаю наконец свою собственную, короткую и несчастливую судьбу.
    
     ***
     Туда и обратно… Странное путешествие. Бесцельное и безрезультатное, оно наполнило смыслом Олино лето и подарило покой. Саратовская пыль, осевшая невидимым слоем на каблуках, стала единственным сувениром, добытым в далёкой поездке. Любовная лихорадка превратилась в лёгкую дымку иллюзий, которая медленно таяла по мере приближения к дому и испарилась совсем, как только забрезжил рассвет и засерел вдалеке Ростов-на-Дону.
     Оле не спалось. Она терзала карандаш, выводя в карманном блокноте:
     Приглашаю на казнь в вязкий морок Ростова.
     В пять утра неизбежность ударит в виски.
     Тех, кто в силах простить строгость ветра степного,
     Даже яблочный Спас не спасёт от тоски.
     Настроение было совсем не тоскливым. Просто со стихов начиналась следующая глава Олиной повести. Сюжет был придуман под стук колёс, а образ подсмотрен у странной попутчицы. Нужно будет дать ей какое-нибудь броское имя. Марла. Или Триша.
     Улыбнувшись тёплому ветру, Хельга вышла из здания вокзала и поймала такси.
    
     ***
     Таганрог встретил не по-августовски жарким утром и потрясающим ароматным воздухом. Ольга шла по узкой улочке, пиная мелкие камешки, и улыбалась встречным дворнягам и знакомым кошкам. Она вернулась домой.
     У подъезда одиноко маячила нескладная фигура, показавшаяся смутно знакомой. Увидев Олю, долговязый блондин двинулся навстречу, широко улыбаясь. Даже посмотрев в упор в его мальчишеские глаза, она не сразу узнала героя своего случайного гостиничного приключения.
     – Привет. Голодная?
     – Ага. Ты что, меня преследуешь?
     – Ну, вроде того. Я живу в соседнем доме. А ты в следующий раз будь осторожнее, когда рассказываешь о себе незнакомцам.
     – Ну, в следующий раз – обязательно! Приглашаешь меня на завтрак?
     – Конечно. Не зря же я мёрз здесь три ночи подряд.