Ставрогин проснулся за мгновение до звонка мобильника. Почему-то он знал, что не должен пропустить этот важный разговор. Он нашарил рукой трубу и поднёс к уху.
— Алло? — Абонент молчал. — Алло, — повторил Ставрогин.
В трубке раздалось кряхтение помех, а затем аппарат виновато запикал.
— Перезвоните, — предложил Ставрогин неудавшемуся собеседнику и сбросил звонок.
Он сел на кровати, рассматривая экран смартфона. Но абонент не перезванивал. В одиноком ожидании Ставрогин стал изучать обстановку вокруг и вдруг понял, что не знает где находится. Нет, все окружающие вещи, по отдельности, были ему знакомы. Но только той журнальной узнаваемостью, которой наполнены предметы роскоши для тех, кто постоянно живёт в потоке премиальных потребительских трендов. У Ставрогина возникло ощущение, что он проснулся в выставочном бутике Armani Casa: полушёлковый, «под мрамор» ковёр Degas на полу приятно гармонировал с обоями Tosca из последней коллекции, а те, в свою очередь, выгодно подчёркивали ботанический мотив штор Ellora by Rubelli. Мебель и прочее тоже несли в себе печать и дух великого итальянского дома.
А посреди этой ожившей глянцевой иллюстрации об обеспеченной жизни, наполовину выползший из постельного уюта, был он, Ставрогин — в целом туловище, с мобилой в руке и без малейшей памяти о прошлой жизни.
— Зачем я? — пробормотал он про себя. — Амнезия, что ли?
Из окна о себе напомнило утро, подсказав ему перейти к более настоятельному проживанию себя в неизвестность.
В подвижном выспавшемся уме Ставрогина сразу проступили безличные киношные знания о том, как потерявший память человек без согласия попадает в центр зловещего заговора могущественных сил. Повинуясь интуиции, он повернул голову и увидел на тумбочке пистолет.
— Блин! — выругался Ставрогин, понимая, что по законам жанра, взяв его в руки, он запустит ураганный джихад на полтора часа экранного экшена без гарантии на выживание.
Поэтому проснувшийся проигнорировал оружие, встал с кровати и подошёл к шкафу одеваться. Содержимое приятно удовлетворяло. Из двух десятков правильных деловых костюмов он выбрал классический чёрный Brioni и соответствующую ему сорочку.
Завязывая галстук перед зеркальной створкой, Ставрогин внимательно разглядел своё незнакомое лицо и в целом проникся к нему симпатией. Будучи взрослым мужчиной неопределённо-среднего возраста, он имел высокий рост и остатки молодёжной мускулатуры под загорелой ухоженной кожей. Короткая стрижка и квадратная челюсть делали из него естественного доминанта, а небольшой двойной шрам на подбородке обещал нескучное прошлое.
Закончив с внешним видом, Ставрогин тихо порадовался в себя, что амнезия явно не тронула его хороший вкус в одежде. Теперь он мог покинуть спальню без малейшего представления о том, что его ждёт в следующей комнате, но будучи твёрдо уверенным, что выглядит подобающе.
Снаружи через дверь оказалась другая роскошная комната богатой квартиры. Даже при беглом осмотре стало ясно, что в мебель и отделку вложено много чужого труда и личных средств владельца.
— А я богач, — определился Ставрогин.
Тем не менее, рассматривая эту интуитивно-родную роскошь, он не смог вызвать в голову ни одного фактического вспоминания, по-прежнему оставаясь здесь гостем.
Подойдя к журнальному столику, Ставрогин обнаружил российский паспорт и углубился в удостоверение собственной личности.
— Ставрогин Сергей Степанович, пол мужской, дата рождения двадцать пятого ноября семьдесят пятого.
Его немного расстроил дальний год рождения — субъективно Ставрогин чувствовал себя моложе. Но потом он великодушно решил, что при таких деньгах можно побыть и сорокалетним.
— Место рождения — Хабаровск.
«Интересно, — подумал Сергей Степанович, — а сейчас где я?» Он выглянул в окно, но не увидел ни Эйфелевой башни, ни лондонской «шишки», ни какого-нибудь другого известного населённого ландшафта. Смартфонный Гугл на вопрос: «Где я?» предложил выслушать песню Макса Коржа, получить медицинский онлайн-диагноз и пару непонятных ссылок на Википедию. К счастью Ставрогину на глаза попалась коммунальная квитанция, из которой он узнал, что за сорок лет жизни так и не покинул родной город. Это немного огорчало, — никому не понравится вдруг обнаружить в себе провинциала.
В раздражении от кардинально сузившихся жизненных масштабов, для дальнейшего оптимизма по линии частной жизни, Ставрогин решил поискать семейные фотоальбомы, какие-нибудь награды или другие свидетельства успеха, кроме денежного благополучия.
Он сделал пару шагов к полке под телевизором и тут его накрыла волна. Терпкая тягучая дрожь пронзила тело и душу, обдав холодом и добравшись до самых потаённых уголков естества. Взломав скорлупу неведения, сознание Ставрогина мгновенно прояснилось, открыв перед ним всю правду существования и устройства этого мира. Он ощутил себя стоящим на недосягаемой горной вершине, упивающимся кристальной ясностью понимания, а перед ним как на ладони в возвышенной безмятежности лежала его собственная судьба и величественное предназначение. Оно было удивительным и потрясающим.
Нежданная слеза счастья скатилась по щеке Ставрогина и упала вниз. Он понял, что ничего из того, о чём ему грустилось секунду назад, не имеет значения — ни пыльный стареющий город, ни тоска сорокалетнего, ни зловещий пистолет на тумбочке. Всё это оказалось частью большой и захватывающей игры, несущей только вибрирующий азарт и трепет предвкушения. Ставрогин вспомнил всего себя и кроткая улыбка просвещённого осветила его лицо.
Он шагнул к спальне за пистолетом, но в руке, заставив содрогнуться, опять зажужжал телефон. В тот же миг хрупкий прозрачный мир всеохватного понимания, выкристаллизовавшийся в голове Сергея Степановича, треснул и осыпался как предутренний сон. В обречённой попытке спасти хотя б крупицы смысла Ставрогин кинулся к столу в поисках бумаги и ручки.
— Жемчужина, дракон, счастье! Жемчужина, дракон, счастье! — бормотал он про себя, судорожно выписывая письменные буквы отвыкшей рукой. — Жемчужина! Дракон! Счастье!
И только несколько раз прочитав написанное, он осознал, что окончательно потерял правду, которую так внезапно, без постороннего предупреждения, обрёл внутри жилого помещения. Как будто в зловещем спектакле, в котором ему отводилась главная роль, только что закончился антракт, позволивший Ставрогину на пять минут побыть самим собой, а теперь вновь превративший в актёра и жертву.
— А вот хрен, — рассержено пробурчал Ставрогин, обулся и вышел из квартиры, не дожидаясь кульминации.
У подъезда его встретил бесприметный мелкосоциальный гражданин с покорным взглядом:
— Сергей Степаныч, машина там. Я за углом припарковался, здесь мест нет, заставили всё, бараны.
— Мне не страшно, — решительно обозначил Ставрогин и смело пошёл за прислужливым человеком.
Тот отвёл Ставрогина к новенькой Audi A8, открыл перед ним заднюю дверь, а сам сел за руль.
— В контору, Сергей Степаныч?
Ставрогин неопределённо кивнул и пока они ехали до места, самозагуглился в неизвестные аспекты своей анкетной биографии. Сергей Степанович Ставрогин оказался хабаровским межрайонным природоохранным прокурором. И выходя из служебной машины у неприметного белого здания рядом с гостиницей «Интурист», он уже вполне представлял величину собственного государственного авторитета и властных полномочий. Со второй попытки прошествовав к служебному кабинету, Ставрогин сел за правоохранительный стол и решил немного пожить способом натурального начальника.
В дверь доверительно постучали.
— Войдите, — согласился Ставрогин.
На пороге возник невысокий худощавый человек в недорогом сером костюме. Он шумно втянул носом воздух, на секунду задумался, а затем широкими шагами подошёл к столу и пристроился в посетительское место, обозначенное некрасивым инвентарным стулом. Лицо его выражало напряжённую отстранённость, при том что тело демонстрировало достаточную живость конечностей.
Опасаясь обнаружить свою должностную нерелевантность, Ставрогин решил стать немногословен и вопросительно посмотрел на худощавого. Тот ответно молчал в Ставрогина, возможно, ожидая от него чего-то более сверх. Повисла пауза.
— Я, Илона Кудреватых, эксперт по уходу за ногтями звёзд шоу-бизнеса, — с тёплым добродушием сказал посетитель, а затем, выдержав ещё одну выжидательную паузу, продолжил. — Сегодня, я покажу вам несколько простых способов ухода за ногтями, которые использую в своей практике.
Ставрогин посмотрел на свои ногти и не обнаружив проблемных кутикул, отрицательно покачал головой. Неожиданно для себя, он вдруг произнёс холодным голосом:
— По результатам проверки нарушений не выявлено.
Посетитель с удивлением посмотрел на него, а затем неестественно низким голосом продолжил:
— Как мужчина с мужчиной — живи на яркой стороне.
— Пишите заявление через секретариат в общем порядке, — отбил его попытку Ставрогин.
— Да не умею я на вашем языке, гады ползучие, не умею, — взорвался вдруг посетитель.
— В этом вопросе у меня связаны руки, — не отступал от своей бюрократической позиции прокурор.
— I’ll be back! — завизжал человек в сером костюме и кинулся к выходу, хлопнув дверью.
Поразмыслив немного, Ставрогин тоже решил покинуть служебное место, ошеломлённый тем, как из его рта помимо воли вылетали бюрократические заклинания. «Лучше не палиться и переждать», — решил он.
Выйдя из кабинета, Сергей Степанович буркнул что-то неразборчивое секретарше и собрался дальше наружу, когда из заместительского кабинета с табличкой «Лещёв Фёдор Алексеевич» показалась лысая голова подчинённого коллеги. Он уставился неморгающими глазами на Ставрогина и высказал:
— Привет, Степаныч. Как дела?
— Как сажа бела.
— Что? — удивился заместитель. — Постой.
Ставрогин перестал стремиться к выходу и ожидающе обернулся. Что-то странно-знакомое было в его собеседнике, что-то одновременно родное и напряжённо-враждебное. Как от встречи с нелюбимым братом в трудную минуту жизни. Ставрогин неловко пожал плечами и развёл руки, призывая заместителя принять ситуацию как есть.
В ответ лысый коллега издал серию шипящих и щёлкающих звуков и опять уставился на Ставрогина немигающими глазами. От неловкости Сергей Степанович ещё убеждённее пожал плечами и ещё шире развёл руки, чувствуя себя переигрывающим идиотом.
Как ни странно, это полностью удовлетворило зама.
— Понятно. За мной, — нервно проговорил он, окончательно отделился от своего кабинета и, схватив Ставрогина за рукав, потащил за собой.
— Я просто утром проснулся и не помню ничего… — начал объяснять Ставрогин.
— Пистолет взял? — прервал его Лещёв.
— Нет. На тумбочке оставил. Чтобы не началось.
— А оно началось! Для этого он и нужен. Ладно, хочешь жить — слушай меня. Я знаю что делать. Главное сейчас добраться до пристани. На воде нас не тронут — побоятся.
Выйдя из здания прокуратуры, они направились к служебной машине, когда наперерез к ним рванул бывший посетитель Ставрогина:
— Как мужчина мужчине, — стал он сразу кричать издалека, — я настаиваю! Как мужчина мужчине! Вам знакома офицерская честь?!
Неожиданно Лещёв выхватил из-за пояса пистолет и трижды выстрелил в просителя. Пули прошли мимо, повредив необитаемый легковой транспорт, но тот всё равно неуклюже упал на асфальт, громко по-бабьи запричитав от симулируемого ранения.
Лещёв увлёк Ставрогина за капот случайной иномарки и удивлённо спросил:
— Ты что, кинул волков на жемчужину?
— Жемчужину?
— Вот ты шкура с чешуёй — они же нас до самих чертогов гнать будут!
— Какая жемчужина? — Ставрогин вдруг вспомнил свой мимолётный трип в месте проживания. — Это как-то связано с драконом или счастьем?
— Мы торговцы жемчугом, дубина. Весь регион держим. И ты только что кинул тех, кого по всем понятиям кидать нельзя. Нарушил Сделку. Тебя сейчас только он защитить сможет.
— Кто?
— Дракон!
— Можно без кличек? — проворчал Ставрогин, обозначив свой дискомфорт мелкой придиркой.
— Нет времени глаза тебе открывать. Вот ключи, — Лещёв кивнул на служебный Land Cruiser 200, стоящий в двадцати метрах на отдельной начальственной стоянке, — беги до машины, заводи и на пассажирское, а я прикрою.
Лещёв сунул Ставрогину брелок и не глядя выстрелил ещё пару раз в направлении посетителя. Оттуда ответно раздалось несколько пистолетных хлопков.
Ставрогин со всех ног бросился к машине, на ходу снимая её с сигнализации. Но под ногами бесцеремонно вжикнула враждебная пуля, заставив его споткнуться и кубарем свалиться под колёса джипа. Тем не менее он храбро сориентировался, открыл дверцу и вполз на водительское сиденье. Как только он протолкнулся на пассажирское место, послышались бегущие шаги и за руль плюхнулся Лещёв.
— Держи! — сунул он Ставрогину пистолет. — Стреляй!
Четырёхлитровый «японец» рванул с места, отшвырнув за задний бампер зазевавшуюся малолитражку. Через пару секунд за ними в погоню вынырнули две серые Volga с чёрными номерами. Ставрогин высунулся из окна и сразу расстрелял два оставшихся патрона, — одним выстрелом он попал в колесо первой машины, а после того, как она врезалась в бордюр и перегородила узкую подъездную дорожку, второй пулей ранил водителя.
— Быкуешь, злодей, — поощрительно хохотнул Лещёв и прибавил газу.
Пока они мчали по забитым улицам городского центра, потом через Казачку в Северный и дальше на мост, Ставрогин несколько раз порывался спросить разъяснений тому, в какой психоделический шпионский переплёт он попал и как из этого уволиться, но его спаситель был слишком занят обруливанием пробок и маневренной ездой по встречке. И только когда джип вырвался на вздыбленную ленту моста, он задал свой важный вопрос:
— Что происходит?
— Сейчас объясню, — Лещёв ухмыльнулся и резко вывернул руль влево.
Скрипнув резиной и хрустнув приводами, Land Cruiser 200 пересёк двойную сплошную, ударился в отбойник и, повинуясь убивающей силе инерции, перевалился через ограждение в надречную пустоту.
— Ну, вот и проснусь, — мелькнула в голове Ставрогина нелепая надежда.
Неловко кувыркнувшись, джип пролетел двадцать пять метров вниз и, громко ударившись днищем о жидкую плоскость, стал стремительно погружаться. Тёмные воды ворвались в выбитые окна, сделав панические движения Ставрогина плавными, как танец. Он долго старался отпихнуть колыхающиеся вокруг него подушки безопасности, чтобы найти спасение наружу, но японские спасательные конструкции настойчиво не поддавались желанию пассажира выжить.
«Вот так и погибну, что ли?!» — вырывалось у Ставрогина с отработанным воздухом под крышу. — «Без объяснений?!»
От досады утопающего Ставрогин страшно сматерился в выдыхаемые пузыри. Но с остатками субстанции дыхания уходила и надежда, отчего Ставрогин невольно приготовился навсегда погаснуть в уме. Он постарался вспомнить что-нибудь приятное и нестрашное в качестве последнего переживания, чтобы, схитрив, не заметить надвигающийся ужас боли и пустоты, но у него не вышло. Даже перед смертью память отказывалась приоткрыть ему тайну личных событий, оставив лишь настоящие ощущения.
И вдруг Сергей Степанович осознал, что раньше часто испытывал такие ощущения. Вот это самое обволакивающее давление водной среды. Вспомнил, что любил плавать на глубине. Неподвижно застывать на одном месте, слегка покачиваясь течением, и слушать воду, наслаждаясь как слабыми вибрирующими волнами она шепчет ему свои тайны, лаская нежное брюшко.
Вода могла рассказать о многом. Об идущем дожде в нескольких километрах отсюда. О некрупном боязливом животном у ближнего берега, пришедшем напиться под защитой камышей. О гудящих смертью браконьерских сетях в соседней протоке и бесцеремонных катерах, наведывающихся туда каждое утро. Река говорила с ним, как любимая жена-болтушка, не оставляя никаких секретов и полностью доверяя себя супругу.
«Вот моя семья, — догадался Ставрогин. — Я дома. Я не умру».
Он отстегнул ремень безопасности, удерживавший его всё это время, раздвинул сдувшийся пластик подушек и с наслаждением поплыл вдоль дна. Сергею Степановичу не хотелось на поверхность, где его наверняка поджидал очередной непонятный экшен и беспомощная неопределённость. Здесь же на дне всё было по-другому, он был самим собой — уверенным одиноким хищником.
И как только Ставрогин понял эту правду о себе, он услышал зов. Где-то за сотни километров отсюда какое-то родное, могучее, единокровное существо звало его к себе. Горячая игла беззаветной любви прошла сквозь сердце Ставрогина, заставив забыть о собственных неурядицах и рисковых манёврах. Его звал тот, кто знал все ответы. Он ждал Ставрогина, чтобы заслонить тенью своего могущества и обогреть светом своей мудрости.
Не сомневаясь больше ни секунды, Ставрогин тут же ринулся на зов, но великий неизвестный был так далеко у речных истоков, а узкий в плечах Brioni и, ослабевшие от праздной жизни, руки Ставрогина так неудобны против амурского течения, что немного поборовшись, он с неохотой решил всплыть, чтобы искать более быструю транспортировку.
Вынырнув в тени моста у одной из опор, борясь с течением, уставший Ставрогин поплыл к близкому городскому берегу. Его как раз вынесло к неприметной лодочной станции, где он увидел своего заместителя, машущего ему с борта двадцатиметровой моторной яхты.
Лещёв опустил гидравлическую платформу для купания на корме, чтобы Ставрогину было легче взобраться на борт и тут же выдал ему свежее мягкое полотенце Versace.
— Ну, как? Очнулся? — спросил он.
— Сложно сказать. Я был рыбой в прошлой жизни?
Лещёв брезгливо фыркнул:
— Вот ещё, рыба. Ты — крокодил!
И хотя внутренне Ставрогин сразу принял это объяснение как факт, оно никак не встраивалось в его внешние гуманоидные признаки.
— А как же всё это, — обвёл он окружающий антураж, — люди, прокуратура, Brioni?
— Это пиар, чтобы лишний раз не отсвечивать, — объяснил Лещёв. — Мы, рептилоиды, скромная раса, — но, увидев в глазах Ставрогина скучающий скепсис при слове «рептилоид», тут же добавил, — зато очень влиятельная.
— Правим миром?
— Может не правим, но свой голосующий пакет держим.
— Почему же я ничего такого не помню? — спросил Ставрогин.
— Рептильная дисфункция, — выдал Лещёв свой уверенный диагноз. — Угасает твой внутренний ящер. Поэтому и память теряешь. Я думал река тебя встряхнёт, но видимо совсем того, полная ящерная импотенция.
— Нам надо туда… к истоку. Меня кто-то звал, — опомнился Ставрогин.
— Кто-то звал?! Вот — ты… крокодил, одним словом, — Лещёв захохотал, хлопнув влажного Ставрогина по плечу. — Он тебя звал. Великий. Значит не всё потеряно. Вперёд, шкура, в чертоги!
Пообещав, что ответит на все вопросы, как только они уйдут от города, Лещёв повёл Ставрогина обсыхать и переодеться в одну из кают, а сам, держась привычным капитаном, ушёл на мостик.
Гардероб пассажирской каюты предоставил Ставрогину неплохой выбор. Но Сергей Степанович был слишком поглощён открывшимися тайнами мирового порядка, что, почти не глядя, сменил хлюпающий Brioni на серые спортивки Y-3 и поло от Dolce&Gabbana в чёрно-белую полоску, приобретя тем самым легкомысленно-озорной матросский вид любителя адриатических регат.
Переодеваясь, он понял, что почему-то знает яхту. Это была двухмоторная Pearl 75 от британской верфи Pearl Motor Yachts, стоимостью далеко за два миллиона фунтов, невесть как и какими финансовым потоками оказавшаяся в амурской акватории. Сергея Степановича это слегка ободрило. Он вынужден был признать, что путешествовать в европейском комфорте со скоростью в двадцать пять узлов, намного приятнее, чем с помощью мускульной силы по речному дну.
Глядя в иллюминатор как холмы Хабаровска уплывают за изгиб русла, Ставрогина не оставляла мысль, что он покидает этот город навсегда. И хотя он по-прежнему не помнил своего истинного существования, лёгкая тоска сожаления коснулась сердца рептилоида. Даже лишённому памяти, ему были близки и привычны холостяцкая Armani Casa, правильная одежда и благородная отчуждённость большого начальника.
«А я ведь был там счастлив», — подумал Ставрогин и горестно вздохнул, прощаясь в душе со своим непрояснённым прошлым. Он прилёг на кровать и забылся внезапным беспамятным сном недавно воевавшего человека.
Ставрогин проснулся за мгновение до того, как двигатели яхты умолкли. Рептильное нутро разбудило его, чтобы вготове встретить близкую опасность. Он машинально пошарил рукой на прикроватной тумбочке в поисках мобильника или пистолета.
В малой тиши стало отчётливо слышно грубое урчание отечественного судового дизеля. Последовал лёгкий толчок в правый борт, а затем по палубе застучали солдатские сапоги. В дверь заглянул Лещёв:
— Волки нагнали. Эти по другому ведомству, поэтому попробуем откупиться. Будь за мной. Если что — прыгай в воду. Великий не оставит.
— Именем Российской Федерации, прошу предъявить! — послышалось снаружи.
Лещёв быстро сунул Ставрогину свой пистолет и подняв руки, поднялся на кормовую палубу.
— При полном содействии гражданского населения! — жалобно запричитал он. — При полном содействии! Прошу занести в протокол!
— Режимная зона! По всей строгости! — обозначил свои полномочия неизвестный командир.
— При полном содействии, — заискивающе продолжал повторять Лещёв, — как ответственный гражданин!
Ставрогин немного замешкался, пытаясь заткнуть за резинку спортивок лещёвский Glock 17. В конце концов он просто сунул его в глубокий карман и пошёл наружу. На палубе Лещёв уже успел протянуть офицеру-пограничнику надорванный пластиковый пакет, которые использует бандерольная почта. По раздутым угловатым очертаниям было видно, что он щедро набит купюрными пачками.
— Режимная зона. По всей строгости, — в голосе пограничника появились нотки сварливости и в то же время замешательства.
— При полном содействии, — настаивал на своём Лещёв, развернув пакет надорванной стороной к офицеру, чтобы тот смог оценить масштаб ситуации по красно-коричневому цвету денежных знаков.
— В качестве исключения, — наконец дрогнул по служебной линии офицер, — предъявите документы.
Теперь ход был за Лещёвым — ему полагалось подобающе среагировать на великодушное согласие пограничника взять деньги. Но поскольку взяточный пакет уже был протянут на вытянутых руках, то в их коррупционном танце возникла неловкая заминка. После короткой паузы Лещёв стыдливо улыбнулся, прижал пакет к груди и ещё раз протянул его пограничнику.
В этот самый момент Ставрогин испытал вдруг неподдельное отвращение к происходящему, чему сам же искренне удивился. Нет, он не чувствовал морального негодования, поскольку ясно сознавал, что своим былым достатком тоже обязан, отнюдь, не прокурорской зарплате. Он наверняка брал, и скорее всего гораздо крупнее. Но впервые он был сторонним наблюдателем подобного. Ему пришло в голову, что это настолько же отвратительно, как нечаянно вживую увидеть секс между чужими некрасивыми людьми. Невовлеченность в процесс сделала его безжалостным к этой «не своей» убогости.
Ставрогин не сдержался и презрительно хмыкнул. Офицер испуганно шагнул назад и выхватил из кобуры пистолет. Сопровождавшие его автоматчики направили на Лещёва со Ставрогиным оружие.
— Именем Российской Федерации! Режимная зона! — одновременно с ненавистью и почему-то облегчением закричал офицер, целясь Ставрогину в лоб.
«Он искренне хочет выстрелить, — внезапно обнаружил Ставрогин. — Он не хотел брать деньги. Для него это тоже сродни вынужденному сексу. Как провинциальная школьница, втайне читающая «Алые паруса», участвует в сельском подростковом разврате только для того, чтобы не выделяться из компании».
Искренняя волна сострадания без предупреждения затопила рассудок Ставрогина. Он во всей мучительной полноте понял, как не свободен военный человек перед ним. Как безжалостно зажат крохотный огонёк его самосознания между неродными людьми в жестокой чужеродности окружающего мира. Что он, как зверь, изо дня в день вынужден преследовать цель, которая, в общем-то, никому не нужна, но без которой он совсем перестанет существовать.
Вероятно Ставрогину оставалось жить всего пару секунд, пока пограничные пули не остановят его путешествие к неведомому дракону, но он решил потратить их не на страх или спасение, а в грусть. О бедном пограничнике. А затем и о всех других живых существах, тянущих свою, полную страданий, жизнь без ясного сознания.
Тяжёлая слеза скатилась по щеке Ставрогина и упала вниз. За мгновение полёта она успела высохнуть и, стукнувшись о палубу, подкатилась к ногам офицера белой жемчужиной.
Больше всех оказался потрясён Лещёв. Он попятился назад, уставившись на Ставрогина неверящими глазами. Затем упал на колени, подполз к нему и обнял за ноги, как делали в отношении прекрасных дам пылкие гусары в чёрно-белых советских фильмах о вымышленном дворянском прошлом.
Чтоб хоть немного удержать равновесие, и не имея никакой опоры под рукой, Ставрогину пришлось робко опереться сверху на плечо Лещёва. Затем правой рукой он погладил его по голове.
Пограничники же в это время совсем забыли о них. Офицер наклонился и осторожно, двумя пальцами поднял жемчужину. Его ноздри расширялись от мощно вдыхаемого воздуха, — он обнюхивал её как лесной хищник, оценивающий возможную пищу. Сосредоточенные глаза внимательно изучали крохотную крупинку. Затем, что-то окончательно решив для себя, он убрал её в нагрудный карман, вежливо кашлянул, пытаясь привлечь внимание, и сказал:
— Честь имею!
По парадному развернувшись кругом, он легко перепрыгнул с яхты на причаленный военный катер и застыл по стойке смирно, приложив ладонь к козырьку. Автоматчики менее проворно последовали за командиром. Когда катер дал ход и стал быстро удаляться, Ставрогин увидел, что пограничный командир быстрым движением достал жемчужину из кармана и положил в рот.
— Вот теперь мне нужны объяснения, — пробормотал он.
Наступила ночь, скрыв берега завесой прохладных тайн и влажного тумана, когда Лещёв закончил возиться с управлением на капитанском мостике. Обретя точную цель, бортовой компьютер самостоятельно повёл яхту по виртуальным фарватерам дальше на запад.
Лещёв смущённо вышел на кормовую палубу.
— Есть три высших расы, правящих людьми, — торжественно начал он. — Рептилоиды, вампиры и оборотни. Мы — рептилоиды, или ящеры. Наш истинный облик и предназначение утерян в глубине тысячелетий. Есть версии, что мы ведём прямую кровную линию от самих динозавров. Когда-то мы постоянно сражались с другими расами за власть и господство, но никто не мог взять верх. И примерно десять тысяч лет назад была заключена Великая Сделка, — вместо взаимной войны мы согласились делить власть над остальными.
— Ну, с вампирами и оборотнями примерно понятно, — сказал Ставрогин, имея ввиду знания, почерпнутые им из американских фильмов. — А у нас какие суперспособности?
— Хороший вкус и умение радоваться жизни, — серьёзно ответил Лещёв.
Ставрогин решил игнорировать его шуточки и продолжил:
— А как же под водой?
— Ну, да, можем долго под водой.
— И всё? Какие суперспособности?
— Ясность сознания, умение понимать и создавать прекрасное, — торжественно произнёс Лещёв.
— Звучит как второстепенный пункт в резюме, — разочаровался Ставрогин.
— Ну, у других тоже не всё так шоколадно. На самом деле, вампиры и оборотни — это просто модный пиар. Они кое-что, конечно, умеют, но без крутых спецэффектов. Наш главный скил перед обычными — в особенностях восприятия жизни. До всего этого модерна-постмодерна, в южных землях мы долгое время звались брахманами, кшатриями и вайшьями. То есть мы, духовники, делили и делим власть над миром с воинами и торговцами. Одни нечеловечески храбры, другие нечеловечески умны. А мы… просто классные.
Повисла небольшая пауза, пока Ставрогин размышлял над услышанным.
— С кшатриями-оборотнями понятно — это, типа, силовики. Вампиры, тоже. Это, типа, олигархи — сосут бабло. А мы тогда про что? Патриархия? Почему я прокурор?
— Ты да я — не показатель, мы вообще отдельной статьёй идём. А основная часть наших в рекламе крутится, хотя и по свечкам тоже есть и в шоу-бизнесе некоторые.
— Не понял.
— Ящеры обеспечивают всё самое доброе и светлое, что может испытать живое существо. Это может быть грустное стихотворение в дождливый день, и утренняя молитва, и джинсы за пятьсот евро с двойным асимметричным швом на заднице, от которых ты наконец-то почувствуешь себя красивым и желанным. Как поёт один из наших: «Мы за всё хорошее против всей фигни».
— Но пятьсот евро нужно иметь, а это уже к вампирам.
— Тут долгий спор, что первично — красота создаёт цену или цена красоту. К тому же, искреннюю молитву в серийное производство не пустишь, поэтому и оценить её сложнее. Суть не в этом, а в том, что мы, рептилоиды, вовсе не управляем мировыми финансами, как распускают слухи сосуны, а создаём всё истинно-прекрасное и истинно-трогательное, что есть в жизни человека и к чему он стремится.
— Главные по культуре, короче, — сделал вывод Ставрогин.
— Нет, — горячо возразил Лещёв, — главные по идеалам!
— И опять мы возвращаемся к вопросу: почему тогда прокуратура?
— Это чтобы по реке передвигаться без проблем. Наша магия в образе рекламных плакатов или рифмованных строчек работает только в отношении низшей расы, то есть людей. Для волков и вампиров нужна более сильная концентрация. Раз в месяц в час полной луны величайшие из нас, те, кого мы зовём драконами, обращают свой взор на страдание других высших рас — стяжание без цели, насилие без смысла — и оплакивают их жалкое существование. Слеза сострадания из ока дракона, превращается в жемчужину. И он отдаёт её им. Это наша часть Великой Сделки. А конкретно, по амурскому бассейну сделку обслуживал ты. Раз в месяц мы ездили к нашему Великому за жемчужиной и передавали её тем, кому она предназначалась. За скромное вознаграждение от них на административные расходы, — ухмыльнулся он, кивнув на яхту. — А прокурорские звёзды для того, чтобы у непосвящённых лишних вопросов не возникало, кто реку держит. И я что-то типа «на подстраховке».
— И сегодня утром я тому идиоту не отдал жемчужину?
— Да. Но ты сделал кое-что другое! Здесь и сейчас ты уронил свою первую слезу сострадания, став молодым драконом. Я встречал описания подобного перерождения в наших архивах, но быть свидетелем такого своими глазами — это неповторимо!
— Может быть и не первая. Я сегодня утром взрыднул просто когда в окно посмотрел. Жемчужина, наверное, на ковре валяется.
— Вряд ли. В этом месяце очередь силовиков, а они спуску не дают. Ты наверняка уже в федеральном розыске, с обыском по месту жительства. Нашли твою жемчужину, да ещё и первую — от старого дракона. Поэтому и плывём без погони. Ни вертолётов, ни засад. За три жемчужины вместо одной — нам ещё пару таких лодочек подарят. Не глядя.
— Что такого в этих жемчужинах? — непонимающе удивился Ставрогин.
— Ну вот представь, живёшь ты, живёшь, каждый день на службу ходишь, ищешь-рыщешь, сажаешь. Да не каких-нибудь крутых киношных злодеев, а всякую шваль, на которую даже пули жалко. И так годами, без песни и праздника. Промывки про служебный долг и офицерскую честь хватает всего на пару лет после академки. А дальше впереди только злоба и мытарства, хоть ты и оборотень во весь рост. И бросить нельзя, так как расовое профилирование и клановые интересы. Да и зачем? На гражданке ведь тоже самое: был дерьмом — дерьмом и останешься. Только без ксивы. И теперь одна надежда — дослужиться до генеральских лампасов. Чтобы толстым, красным, с мигалкой. И чтоб коньяк в складном глобусе. И кулуары всякие важные. Благодать. А потом ты этого добиваешься. И вот если в это триумфальное время не раскусить жемчужину, то окажется, что нет в волчьей жизни настолько важных вещей, к которым надо спешить с мигалкой. И нет в мире столько коньяка, чтобы забыть, что жизнь просажена впустую.
— А если с жемчужиной?
— А с жемчужиной неважное становится влекущим. Из мудака ты вдруг превращаешься в государственного деятеля. Коньяк приобретает неповторимый, терпкий вкус мужского благополучия. И даже красивые женщины начинают искренне влюбляться, потому что чуют, что ты твёрдо знаешь про этот мир что-то такое, чего остальные не видят и не знают. Но теперь, глядя на тебя, даже они, мелкие люди, ощущают, что есть спасение, есть лучшая доля, — Лещёв весело по-детски улыбнулся. — Вот это знание, что хорошая жизнь, действительно, существует и заставляет волков, вампиров, а за ними остальное человечество, активно карабкаться по скользкому шесту социальной вертикали.
— Ну, олигархам с этим полегче будет, — заметил Ставрогин.
— Нисколько. У вампиров без нас тоже депрессняк. С жемчужиной ты завидный холостяк из Forbes Top-100 и порнографически веселишься с моделями из Vogue Top-100 на закрытых островах и в недоступных пентхаусах, а без неё — снюхаешься за полгода и вышибешь себе мозги в бассейне с видом на Burj Khalifa.
— Всем нужны скрепы, — понял Ставрогин.
— А то! Образы счастья и образцы потребления. Made by dragons.
Мужчины недолго посидели в тишине, прислушиваясь к внутреннему мерцанию смыслов в своих умах.
— А почему силовики так странно говорят, по шаблону? — вдруг спросил Ставрогин.
— У них своей речи нет. Только команды. Для широкого словарного запаса нужен богатый внутренний мир. А с внутренним Коэльо ты на шахида с голыми руками не прыгнешь, и себя вместо заложников не предложишь. Для таких вещей рефлексия противопоказана — только команды. Вот они, кроме случайно схваченных шаблонов, ничего и не произносят. Поэтому так легко можно отличить оборотня от людей.
— Чёт я не понял. Мы им жемчужины даём, за то, что они жестокие коррупционеры или за то, что бесстрашные герои? — возмутился молодой дракон.
— За всё. Такова Великая Сделка. Как говорится, мы все добрые, Степаныч, мы все злые.
— Мы тоже?
— А как же, — фыркнул Лещёв. — Мы формируем пленительный образ всего: идеальной жизни, идеальной любви, идеальной женской красоты, идеальной бритвы с тремя лезвиями. И большая часть этих вещей, даже бритва, недостижима для конкретного наслаждения. Даже те, кто может себе их позволить, не смогут ими насладиться в полной мере без жемчужины. Помнишь? «Смогу ли я когда-нибудь быть таким же счастливым, как люди из рекламы туалетной бумаги со смываемой втулкой?» Даже туалетной бумагой они не смогут насладиться… так как мы.
— Жестоко.
— Ты только нашему дракону не говори. Он критику не любит. По официальной версии мы сеем доброе вечное и так далее.
Они увлечённо проговорили несколько ночных часов перед тем как Лещёв ещё раз отлучился на мостик, а Ставрогин остался один, прислушиваясь к ровному гудению двигателей и плеску речной воды в окружающем яхту тумане. Раз за разом он пытался вызвать в себе то чувство предельной ясности сознания, которое посетило его утром, а потом позже при встрече с пограничником, но так и не смог.
Затем он вспомнил слова Лещёва о том, что он новый дракон, его минутную слабость преклонения и о том, что они плывут к другому, старому дракону. Что он должен сделать? Сразиться за трон? Или получить благословение и идти искать другую реку? Есть ли какой-то свод правил для всего этого?
Ставрогину не терпелось спросить об этом Лещёва, но тот всё никак не возвращался. Он уже встал и собирался идти его искать, как яхтенные моторы опять умолкли. Ставрогин инстинктивно оглянулся вокруг в поисках мобильника или пистолета и вдруг услышал зов.
Они приплыли. Великий звал его, как в тот раз на амурском дне, только теперь он был совсем рядом. Возможно всего в десятке метров за пеленой тумана.
О судовой корпус что-то мягко стукнулось. Ставрогин заглянул за борт и увидел маленький плот. Течение подталкивало его к кормовой площадке, где он и застыл в ожидании пассажира.
Ставрогин перешёл на него и неведомое течение понесло его прочь. Pearl 75 скрылась в рассветном тумане как и весь остальной мир.
Он не мог сказать сколько продолжалось путешествие: может быть пять минут, может быть пять часов, а может несколько столетий. Ставрогин перестал думать о чём-нибудь, кроме этого взывания к нему того, кто был безмерно могуч и мудр, кто знал все тайны мира и относился к ним как к нелепым детским секретам. Не существовало ничего, кроме этого зова, струящегося как музыка. Сорокалетний ящер вдруг понял, что зов драконов всегда был с ним. Он пронизывал все океаны и континенты. И хотя сейчас он был направлен персонально к нему, Ставрогину Сергею Степановичу, он принадлежал всем. Всем живым существам, независимо от расы, социального положения и яркости сознания. Приглашение давалось всем без исключения и персонально каждому. Ставрогин стоял сейчас на этом плоту просто потому, что смог его услышать. Истина была проста: достаточно услышать и появится плот, который отвезёт тебя ко всем ответам.
Незаметно зов превратился в невесомую плавную мелодию. Сквозь туман стали проступать очертания твёрдых форм. Плот приблизился к берегу. На крохотном причальчике, сколоченном из почерневших брёвен сидел человек и играл на бамбуковой флейте.
Он был в том неопределимом безвременном возрасте, который принимают за зрелую мужскую красоту. На нём была какая-то полуоборванная чёрная одежда, неопределённого фасона: с равной вероятностью это могли бы быть изношенные лохмотья бродяги или новейший лук от Boris Bidjan Saberi. И хотя он определённо не был азиатом, у его ног лежала классическая соломенная шляпа-конус.
Плот уткнулся в ступеньки, исходящие из воды и Ставрогин поднялся на крохотный причал. Он уже не хотел задавать свои вопросы. Они были слишком мелки и иллюзорны по сравнению с той пронзительной, чистой лёгкостью, в которой парила сейчас его душа. Он сел на старый ящик, собравшись слушать эти звуки вечно, но человек закончил мелодию и отложил флейту.
— Здравствуй, — сказал он. — Рад, что ты пришёл.
Его голос был столь же прекрасен как и музыка. Тихий, но чёткий, отрешённый, но уверенный, и самую чуточку сонливый, как у только что проснувшегося от полуденного сна аристократа. Таким голосом иногда озвучивают рекламу по-настоящему дорогих вещей, где нет необходимости с помощью безудержной, олигофренической бодрости диктора компенсировать убогость товара и потребителей. Голос же этого высшего существа давал понять, что больше ничего не надо изображать, ни для кого не надо бодриться, — олимпийская медаль по благополучию уже завоёвана, и теперь осталось лишь выбрать особняк, в стену которого будет вбит золотой гвоздь, чтобы её повесить.
— Мы будем сражаться? — с робостью спросил Ставрогин.
Он беспокоился не о победе. Сама мысль причинить вред великолепному сородичу наполняла его сердце ужасом. Он собрался, если придётся, прыгнуть в воду и попытаться утонуть, чтобы ничем не опорочить Великого.
— Нет. Просто моё время пришло и кто-то должен занять это место.
— Ты умираешь? — ужаснулся Ставрогин.
Дракон улыбнулся.
— Я отправляюсь в удивительное путешествие. Туда уходят все драконы, когда их долг живущим выплачен полностью.
— В нирвану?
— Нет, нирвана это для людей. Мы же возвращаемся назад к истинной жемчужине. По подземным рекам, через нефтяные бассейны, сквозь лавовые разломы, мы спускаемся к центру земли. Ядро, на самом деле, это жемчужина, настолько прекрасная, что душа дракона, не в силах вместить её красоту, наконец-то открывает для себя последнюю истину этого мира и освобождается от него навсегда.
— Что за истина?
— Это я узнаю, только когда прикоснусь к ней.
— Как мне быть с оборотнями и вампирами? — спросил невпопад Ставрогин.
— Я открою тебе секрет, который передаёт один дракон другому. На самом деле, мы не конкурирующие расы, мы три части единого целого — Троица.
— Как в «Матрице»?
— Нет. Как Отец, Сын и Дух. Отцы заботятся о хлебе насущном. Сыны сражаются и смертью искупают грехи. А Дух вдыхает смысл во всё происходящее. Мы есмь Святой Дух, дракон. Без них невозможно, без нас бессмысленно.
Он вновь поднёс флейту к губам, и другая, рождающая светлую грусть о невозвратном, мелодия поплыла над тёплой утренней водой. Это была музыка прощания. Великий, сознающий, сострадающий, истинно-живущий и истинно-бессмертный последний раз говорил с детьми своего народа на тысячи километров вокруг. Он ободрял их на дальнейшую заботу о прозябающих душах. Он призывал не останавливаться в вечном поиске прекрасного, и весёлого, и трепетного, и увлекательного, и благородного, благословляя их на создание новых книг, песен и кинофильмов, рекламы лучшей жизни, модных гаджетов и красивой одежды. Он призывал рептилоидов и впредь заботиться обо всех обделённых собственным я, и дарить им идеалы, к которым не стыдно стремиться. С последней высокой нотой великий дракон исчез.
Ставрогин опустил флейту и с удовольствием вдохнул утреннюю свежесть величественной реки чёрного дракона. Ему очень захотелось искупаться.
Рядом в треньках и полосатой футболке покорно сидел бывший торговец жемчугом с еле заметным двойным шрамом на подбородке. Крохотная искра сострадания блеснула в душе нового дракона к этому человеку.
Он решил, что когда-нибудь обязательно задумается о нём и подарит одну из своих жемчужин.
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.