Театр теней Тао

Тао открыл глаза и попытался вспомнить, что же ему снилось.

Наверное, снова Земля. Далёкая родина и тень воспоминаний о ней. Многочисленные фантомы людей в шумном Пекине, в призрачном Пекине, нарисованном памятью Тао.

Он зажмурился.

Нет.

Что-то большое и тёмное нависало над сознанием.

Тень рока.

Тао пробрала дрожь.

Это будет хорошо. Громадно, мощно, великолепно. Тень рока… нужно только придумать, как её изобразить.

Лёжа в кровати, Тао принялся медленно и методично разминать пальцы. Они были невообразимо длинные и тонкие, очень чуткие и подвижные. И как нельзя лучше подходили для того, чем он занимался.

Для театра теней.

Руки сложились в причудливую комбинацию, и по неровному камню стены в тусклом свете утра скользнула фигура важного господина в шляпе. За ним тут же погналась тень собаки, разевающей рот в беззвучном лае. За собакой прокралось невиданное длинношее чудище. Столь жуткое, что сама тень его способна была вселить в сердце страх.

Тао довольно улыбнулся. Гальванцы будут в восторге, конечно. Но этого мало. Он чувствовал, что сегодняшнее представление станет особенным. Столь впечатляющим, что его зрители надолго запомнят великолепный калейдоскоп теней.

Руками, разумеется, всего не изобразишь. Но для более сложных и изящных представлений были припасены фигурки. Целая коллекция фигурок, время от времени пополнявшаяся новыми поделками, когда Тао посещало вдохновение.

Землянин прикрыл глаза и принялся мечтать. Что же сегодня выбрать для представления?

Перед мысленным его взором заплясали тени. Одни были зыбкими, иные более отчётливыми, словно контур человека или животного, силуэт невиданного, но прекрасного существа.

Часто, бродя по улочкам Нирарима, Тао находил новые и новые идеи для своего маленького тетра. Причудливые формы домов, невообразимые причёски гальванок… Но всё это было слишком пёстрым, кричащим. Слишком вульгарным и фальшивым. Тогда Тао смеживал веки и глядел на окружающий мир сквозь ресницы. Мир блёк и погружался в тень, становясь во много раз прекраснее и выразительнее, утрачивая свои безумные краски.

Этот мир теней и был для Тао истинным.

Переулки Нирарима сменились картинами Пекина. Призраки зевак на площади Тяньаньмэнь. Прозрачная серовато-белёсая гладь озера Бейхай. Силуэт оскаленного льва у входа в храм Фаюань… Тао был глух и почти слеп в этом бесшумном сером-сером мире, картины которого сменяли одна другую как слайды. Он был почти счастлив. Он был дома. Гальваны нет, нет, нет…

Тень рока.

Тао рывком сел и принялся ошалело озираться. Никуда не делись голые каменные стены его скромного убежища, горы полезного и не очень хлама. Свет реальности развеял тени воспоминаний.

Мечтать было приятно и больно одновременно.

Никогда ещё Тао не хотелось вернуться домой больше, чем сейчас. Землянин почувствовал, как подступает к горлу комок, начинает щипать глаза.

Он скатился с груды мягких картонных ящиков, служивших ему постелью, и нырнул в самую густую тень в углу. Там Тао осторожно вынул один из небольших каменных блоков из пола, пошарил в образовавшейся укромной пещерке.

На свет явился матерчатый мешочек с гальвами — местными монетами-бусинами.

Шумная Гальвана, планета для туристов, мир вечного праздника, всё превращала в украшения. Даже деньги. Богатые гальване и гальванки носили многослойные разноцветные бусы из гальв, расшивали ими одежду, вплетали в волосы. И всегда готовы были расплатиться «наличными».

Тао осторожно расчистил участок пола и высыпал горку разноцветных каменных бусин. Шустрые гальванские монетки пытались укатиться, спрятаться в залежах хлама, но землянин изловил их все, вернул в общую кучу и принялся пересчитывать свой скарб.

Гальв было много. Тао немало сумел накопить за… Сколько? Он попытался вспомнить, как давно застрял на Гальване. Наверное, прошло года три. Нет, чуть больше. Где-то три с половиной после того дурацкого случая.

Выпускник Пекинского университета по специальности музеология. Не слишком прилежный студент, не особенно хороший сотрудник, кочующий из музея в музей, которому однажды улыбнулась удача в виде выигрыша телевикторины. Победителю полагалась симпатичная сумма, которую Тао неожиданно для себя решил потратить ни на что иное, как на космотуризм. Может быть, его поманили иные миры, далёкие и странные, не всегда понятные землянину. Так или иначе, с тех самых пор, как началось активное освоение космоса, география путешествий существенно расширилась. И далёкие миры стали ближе. На них можно было посмотреть, их можно было даже посетить, пощупать и потрогать. А потом вернуться домой с новыми впечатлениями.

Или остаться. Добровольно, либо по глупой случайности, как и вышло с Тао.

Его обокрали. В дешёвой гостинице на Гальване, куда Тао прилетел посмотреть знаменитый карнавал причёсок, было слишком людно, шумно и тесно. Толкотня в коридорах и вестибюле, ловкие маленькие гальванята, сновавшие туда-сюда, и слабый замок на двери его номера.

Вернувшись поздно ночью, после карнавального шествия, Тао обнаружил полное отсутствие своего багажа вместе с документами, билетами и картой интерпланетного банка, оставленными в чемодане. То есть всем, что Тао побоялся взять с собой в карнавальную толчею, чтобы не украли. Он остался только с парой десятков выменянных гальв, разбросанных по карманам.

Утром, после того, как отступила первая волна паники, Тао бросился в посольство Земли. Благо, находилось оно как раз в Нирариме — крупнейшем и самом цивилизованном городе Гальваны. В посольстве мужчину приняли равнодушно, лениво выслушали сбивчивый пересказ его житейского казуса и выписали временный документ, годившийся, в том числе, и для межпланетных перелётов. Одна беда — у Тао не имелось денег на билет до Земли. Восстановить утерянную банковскую карту в Нирариме оказалось невозможно, а обратиться за помощью было не к кому.

Кроме того, Тао с удивлением обнаружил, что работают в посольстве Земли только гальванцы, ну за исключением собственно посла — мистера Джона Джонса, — который не выходил из отпуска вот уже более полугода.

Вяло поблагодарив гальванских сотрудников посольства, Тао вышел на шумную площадь Нирарима и только тогда во всей полноте осознал, что же с ним приключилось.

Он застрял.

Он не может покинуть Гальвану.

Он обречён торчать на ней до…

Гальвы наконец-то были сочтены все до единой. Тао сморгнул и недоумённо уставился на несколько аккуратных кучек бусин, отсортированных по цвету, то есть по ценности.

Этого было достаточно на билет.

И даже оставалось ещё немного.

Невыносимое «до…» незаметно подкралось и, наконец, обрушилось на уже почти смирившегося со своей участью Тао. Он может покинуть Гальвану прямо сегодня, через несколько часов. Сесть на межпланетный пассажирский лайнер и вернуться на Землю. Забыть как страшный сон всё, что с ним приключилось. Навсегда вычеркнуть из жизни три с половиной года, эти мучительные дни ожидания, погружавшие разум Тао в тень.

То есть, нет, жизнь на Гальване, наверное, можно было назвать сносной. Он приспособился. Устроил свой собственный маленький театр теней, который так полюбился местным жителям. А пёстрый и шумный Нирарим, в сущности, почти похож на Пекин…

Это «почти» сводило Тао с ума все три с половиной чёртовых года.

Иногда, в хорошие дни, землянину казалось, что он действительно в Пекине, дома. Многолюдная толпа, пагоды, бамбук… Вернее, длинные побеги какого-то растения, напоминающего бамбук, если не присматриваться. Если не вглядываться в слишком смуглые, большегубые лица прохожих, изгибы крыш, формы домов. Проблема была именно в деталях. Детали выдавали обман. И тогда Тао придумал для себя этот фокус: он опускал ресницы, и мир погружался в тени. Исчезали краски, фальшивые детали, непривычные силуэты.

Его измученный разум обретал успокоение. Теневая реальность укачивала как колыбель, и из её глубины проступали простые и прекрасные образы для представлений Тао.

Землянин решительно сгрёб все гальвы обратно в мешочек, поднялся и направился к выходу.

В голове у Тао впервые за долгое, долгое время было ясно и безоблачно. Неужели теперь всё окажется так просто?

Кончики длинных пальцев чуть подрагивали от нетерпения.

Внезапно Тао ощутил необъяснимый страх. А вдруг всё это обман, иллюзия?

Где-то внутри ворочался тревожный червячок сомнений. Всё же слишком долго он был на Гальване. Невольная привычка к новой странной жизни теперь давлела над ним, влекла туда, на площадь Нирарима, где от обломка старого здания сбегал к истёртым булыжникам мостовой каскад ступеней. На Земле Тао был никем — безликий, одинокая песчинка в равнодушном круговороте будней. На Гальване у него росла и множилась собственная маленькая империя теней, каждый вечер манившая охочих до разнообразных зрелищ гальванцев.

Верша своё театральное чудо, Тао поглядывал вниз на зрителей, с упоением подмечая напряжённые, застывшие спины гальванцев. Гальванят, забывающих жевать принесённые с собою вкусности.

За время вынужденно, неохотно проведённое Тао на Гальване, театр теней всё же стал для него чем-то большим, чем просто способом выжить и собрать деньги на билет домой. Это была его маленькая, но далеко не никчемная жизнь.

У самой двери Тао нагнал образ из сна.

Тень рока.

Ослабшие пальцы выпустили мешочек, и Тао тяжело опустился на пол.

Ему было знамение. Он видел тень во сне. В первый раз за три с половиной года видел что-то, что не было Землёй и мечтами о доме.

Тень рока. Её необходимо включить в спектакль. Тао ещё не знал, как можно это изобразить. Что-то необъятное, неумолимое и совершенно беспощадное. Равнодушное к мелким человеческим страстям.

Сердце бешено колотилось. Перед внутренним взором Тао сменялись тени персонажей и декораций. И на всю эту мелкую суету неотвратимо надвигалась одна огромная плотная волна.

Он понял, что не сможет улететь с Гальваны сегодня.

Не теперь.

Он должен поставить свой последний прощальный спектакль в театре теней.

***

Предзакатные лучи гальванского солнца красили стену за спиной Тао золотым и розовым.

Он наблюдал, как медленно и торжественно клонится к горизонту огненный шар.

Ещё одна ночь на Гальване. Последняя.

Тао знал, что всего несколько минут назад стартовал пассажирский лайнер, рейс Гальвана-Лея-Земля. И весь день, всё время до старта, в мозгу Тао шёл невольный отсчёт часов, минут, секунд. Занозой пульсировала навязчивая мысль: «я могу улететь».

Это было упоением и мукой одновременно. Слепая судьба теперь была не властна над Тао. Он мог улететь, но остался. Он сделал свой выбор, и о нём не жалел.

Вокруг Тао обломки старого здания с широким поясом ступеней образовывали импровизированный амфитеатр. Замыкая круг, ступени упирались в громаду новой постройки, белоснежная торцевая стена которой смотрела на запад. Эта-то стена и служила полотном для маленького театра теней Тао. Он нашёл это местечко однажды во время прогулки по Нирариму и с тех пор давал представления именно здесь.

Было приятно ставить свои короткие спектакли при естественном свете. Пусть тени на стене получались чуть размытыми. Зато они казались живыми.

Тао повернулся лицом к стене, с минуту полюбовался матовой белизной поверхности, подсвеченной нежным вечерним солнцем.

На ступенях собирались зрители. Рассаживались, галдели, шелестели пакетами с едой.

Пора начинать, пока солнце не опустилось слишком низко.

Тао обогнул ступени и взобрался на обломок постройки за ними. Там, на широком камне были разложены фигурки для представления. Плоские, вырезанные из картона или дерева, посаженные на тонкие длинные ножки. Некоторые из фигурок, служивших декорациями, он закрепил в расщелинах камня. На стену перед зрителями легли тени замка, деревья протянули безлистые ветви над грудой скал. Тао отступил, присел на уступе стены, чтобы его тень полностью скрылась за силуэтом замка, и взялся за палочки новых фигурок.

Гомон гальванцев на ступенях как по команде утих.

Тао сделал глубокий вдох, бросил короткий взгляд назад и вниз.

Там, под обломком стены, на котором он расположился, дожидались своего часа два небесных фонарика. Они были уже зажжены и теперь прогревались, привязанные куском верёвки с грузиком во избежание фальшстарта. К каждому фонарику крепился уголок длинного бумажного шлейфа, другой конец которого Тао прижал кирпичом, дабы фонарики не утащили его совсем. Этих странных летунов Тао смастерил сам из чего только смог придумать: просторных и лёгких мусорных пакетов, тонких деревянных реек, из которых складывалась крестовина для горелки. На крестовину Тао поместил по крохотному огарку свечи. Ему прежде никогда не приходилось делать небесные фонарики самостоятельно, так что уверенности, что всё рассчитано и выполнено как надо, не было. Но Тао молился всем земным и гальванским богам, только бы фонарики взлетели, не подвели его в самый важный во всей жизни момент.

Представление началось.

Под стенами замка развернулась настоящая трагедия.

Осада, сражение, заламывающая в отчаянии руки принцесса в изящном ханьфу, её возлюбленный сражается с хитрым и ловким демоном, подосланным вражеской армией. Демона помогает победить добрый змей-лун.

Тао напряжённо вслушивался, что творится внизу. Гальванцы притихли на своих местах, перестали даже шелестеть пакетами с едой.

Наконец вражеская армия разбита. Принцесса бросается в объятия героя, но двум любящим сердцам не суждено воссоединиться…

Тень рока.

Замерли в тревожном ожидании зрители. Застыли детишки, приоткрыв рты. Неподвижно лежали на стене тени принцессы и героя-спасителя.

Вот сейчас…

Тао скатился с уступа, больно ударился коленями о землю.

Фонарики рвались в небо. Он потянул конец верёвки, удерживавшей их на месте, но узел не поддался. Дернул снова — и опять безрезультатно.

Тао запустил руку в карман свой потрепанной куртки, пытаясь отыскать там обломок лезвия.

Секунды тянулись томительно. Кажется, прошла целая вечность, прежде чем его рука нащупала холодный металл. Прежде чем неуклюжие пальцы сжали свою находку, высвободили из кармана. Прежде чем острый край лизнул неподатливый узел.

Сердце грохало где-то в горле, и сквозь его отчаянное биение Тао мерещился недовольный ропот заскучавших зрителей, шелест пакетов с едой и деловитое чавканье.

Тао сделал глубокий вдох, затем выдох и заставил себя прислушаться. По ту сторону стены было отчаянно тихо.

Тем временем с верёвкой было покончено и фонарики медленно оторвались от земли. Они шли легко и плавно, увлекая за собой бумажный шлейф, и у Тао отлегло от сердца.

Всё получится. Всё было не зря. Он так тщательно продумал все детали и нюансы, так много времени истратил, любовно вырезая фигурки для своего последнего спектакля. Они получились безукоризненными. Так осторожно, едва дыша, склеивал хрупкие рейки для фонариков. И те взлетели, потянулись к едва темнеющему небу. Он истратил часть суммы на билет домой без сожалений (ведь сегодняшний триумф окупится с лихвой), когда нашёл рулон лёгкой, почти невесомой бумаги, которая должна была послужить заслоном. Щитом, закрывшим солнце. Роком, бросившим тень на столь близкое счастье…

Фонарики всё стремились вверх. Ровно и грациозно. Царившее кругом безветрие — затишье перед трагедией — облегчало их ход. Тао взобрался обратно на уступ, чтобы увидеть исход своих трудов. И тут бившееся в упоении сердце пропустило один удар.

На стену медленно и неуверенно наползала жиденькая тень. Она лизнула подол ханьфу принцессы, нацелилась проглотить замок, но тот не дался, стал комом в горле. Над недоеденной роком башней гордо реял победный флаг.

Найденная с таким трудом бумага — Тао выбирал придирчиво, ведь она должна была быть очень лёгкой, чтобы фонарики смогли её поднять — оказалась слишком прозрачной. И солнечные лучи просвечивали сквозь неё, разбавляя эффект, превращая тень рока в жалкую фальшивку, насмешку над всем спектаклем.

Тао в отчаянии закусил губу. По подбородку потекла струйка тёплой крови.

Припав к камню, он вслушался — что творится внизу? Его зрители уже хихикают над неудачливым режиссёром? Лопочут на своём диковинном ни на что не похожем языке, высмеивая его позор?

Но на ступенях царила всё та же напряжённая, выжидающая тишина.

Они еще не поняли, догадался вдруг Тао. Ещё не ощутили его промах, обидную ошибку, могущую загубить всё в одночасье. Сделать напрасной принесённую им жертву.

Тао лихорадочно соображал, что можно предпринять, чтобы спасти ситуацию. Чтобы всё-таки обратить надвигающуюся катастрофу в триумф.

Мысли не шли. В голове царил полнейший хаос. Левый глаз начал подёргиваться от напряжения.

В отчаянии Тао посмотрел на солнце.

Хоть бы маленькое облачко заслонило лукавое жёлтое око чужой звезды!

Но холодное небо Гальваны оставалось девственно чистым.

Землянин сжался в комок в своём убежище. Секунды ожидания растянулись для Тао в маленькую вечность, личную вечность позора и детской обиды.

Вот, сейчас! Они поймут. Кто-то должен догадаться первым. Высокий унизительный смешок нарушит пока ещё благоговейную тишину. И тогда все грянут хохотом. И тогда…

Тао скорчился, ожидая этого первого смешка, как удара кнута.

Вот сейчас…

Сквозь кисею не состоявшегося рока ехидно скалился на стене змей-лун.

Вот. Ещё секунда…

И тут на мостовую легла тень.

Она была чёрной и такой плотной, что казалось, весь маленький театр Тао, всю площадь накрывают огромным чехлом.

Тень надвигалась быстро и неотвратимо. Вот она уже заслонила землянина, тихих, поражённых гальванцев, недвижимо замерших на своих местах. Силуэты замка, змея, принцессы и героя на стене… Тень стремительно разрасталась, вбирая и втягивая в себя всё, что попадалось ей на пути.

Запрокинув голову, Тао смотрел, как исчезает, тухнет, захваченное тьмой солнце, и готов был разрыдаться от облегчения.

От неведомо откуда пришедшего чудесного избавления.

От того, что сон превозмог отведённые ему рамки, и тень рока перелилась через край.

Выплеснулась могучей волной и затопила реальность…

***

На следующий день газеты Нирарима и не только его угрюмо чернели сплошь залитыми темной краской передовицами. В этот раз там не было ничего о карнавалах, празднествах, шествиях, парадах и прочей дребедени. В этот раз на первой полосе был траур.

В заметке говорилось, что в межпланетном лайнере «Рок», самом большом из тех, что возил туры на Гальвану (рейс Гальвана-Лея-Земля), почти стразу после старта отказали двигатели. Что лайнер упал на вереницу складов возле многолюдной площади, зацепив несколько ближайших кварталов. И, конечно же, что причина неполадки неизвестна, а точное число жертв всё ещё не установлено.

Тао долго стоял у газетного прилавка, вновь и вновь скользя невидящим взглядом по тексту заметки. Хозяин лавочки явно терял терпение, намекая нервными, дёргаными жестами, что за газету можно просто заплатить и идти с ней на все четыре стороны.

Тогда Тао вытащил из-за пазухи холщовый мешочек, развязал его и на глазах изумлённого торговца на прилавок посыпались, звонко застучали по полированному дереву гальвы. Десятки, сотни ярких каменных бусин, бережно скопленных за три с половиной года…

Хозяин газетной лавочки что-то кричал, махал руками, подпрыгивал, почти вываливался из-за кипы газет, но землянин уже шагал вниз по улице.

Сегодня в Нирариме траур. Но завтра будет новый день, и не умеющие долго унывать гальванцы снова рассядутся на каменных ступенях театра теней. И Тао уже знал, какую историю он им в этот раз покажет.