Сопка 25

— Все же, дрянь эта твоя геология! — неожиданно заявил Батр.

Я с удивлением глянул на него, но решил сразу не отвечать, подождать продолжения. Оно последовало нескоро, примерно через полчаса — как в том анекдоте про индейцев. Мы и в самом деле будто индейцы: неспешно трюхаем на лошадях по бездорожью, все дальше и дальше от последнего населенного пункта, Хапчеранги. Торопиться себе дороже: сломает кобыла ногу в случайном каменном развале, что тогда делать?

— Ботаники лучше, жизнерадостней, — продолжает, наконец, Батр. — Потому что они с живым дело имеют. А ты все древние кости из земли ковыряешь, беспокоишь мертвечину понапрасну.

Я снова оставляю его несправедливые обвинения без ответа. Батр порой откалывает подобные штуки, предается греху праздного умствования. Но в остальном товарищ верный и надежный, лучше напарника не сыскать. Да и вряд ли бы кто другой согласился составить мне компанию, люди инстинктивно боятся радиации. А Батру сам черт не страшен. Впрочем, как и мне.

— Вот умрем мы с тобой, а через миллион лет новый геолог, тоже Василий, придет покопаться в наших останках. Тебе будет приятно?

— Ты же знаешь, Батр (в паспорте он значится Батыром, то есть «богатырем», но требует произносить свое имя «благородно»: с редуцированной «ы»), через миллион лет не только от нас с тобой, но и от всего остального почти ничего не сохранится. Тощий культурный слой, едва заметные геохимические концентрации — и то в лучшем случае. Так что плевать мне на Василия через миллион лет, пусть копается, где захочет.

— А какие от нас концентрации?

— Да хрен его знает. Хотя… вот ты же любишь бананы?

Батр кивнул. Суровый бурят с будто выдолбленным в железном дереве обветренным плоским лицом настоящего чингизида был дюже падок на заморский фрукт. За раз по нескольку гроздей лопал.

— А в бананах твоих куча калия. Значит, к примеру, если здесь, на российской территории, ученые будущего обнаружат в пробах его повышенное содержание, то определят, что этот слой относится к рубежу второго и третьего тысячелетий новой эры. Когда бананы хлынули к нам из тропиков, в одночасье став дешевле местной картошки.

— Это будут очень умные геологи! — подумав, обронил Батр. — Знать о прошлом такие мелкие детали!

Я не нашелся, что возразить. И, в целом, разговор оставил неприятный осадок.

Цок-цок, цок-цок, цок-цок — арендованные в Хапчеранге клячи неторопливо следовали по маршруту, проложенному бесами моего тщеславия. Слева и справа торчали сопки. На юг, к истокам Амура, они были ниже и по большей части лысые; на север же местность постепенно повышалась, на склонах темнел лес. Скоро, за перевалом, река Бырца — там в долине должна быть кошара. В ней и заночуем. Батр пришпорил свою кобылу и погнал вперед. Одуряюще-пряно пахло травами. Я всегда любил терпкие ароматы летней забайкальской степи. Даже когда от них кружилась голова, и снилось ночами не пойми что.

Уже в сумерках мы легко одолели вброд маловодную летом речку. Небольшая старая кошара располагалась выше галечниковых террас. Единственным ее обитателем оказался высохший до пергаментного состояния старик из агинских бурят (благодаря Батру я научился отличать их от прочих аборигенов), совершенно не говоривший по-русски. Это обычное дело: в удаленных стойбищах своя жизнь и свои собеседники.

Мне было нечем заняться, кроме как сразу после ужина завалиться спать, а Батр остался беседовать с хозяином. Два монгола — все мы знаем, что никаких отдельных бурят нет — всегда найдут, о чем потолковать за своим любимым соленым чаем, забеленным овечьим молоком.

Ночью Батр растолкал меня и буквально выволок под холодное звездное небо.

— Старик-то наш непрост, — говорит, — бывший охотник за головами. Когда зэки тот рудник обустраивали, еще при Сталине, местный чекист нанял его беглых отстреливать. Правда, клянется, что никого не успел завалить, так как рудник почти сразу же закрыли, но я ему не верю.

Мда-а-а… Не далее как пару лет назад довелось пообщаться с таким же древним эвенком-охотником с Подкаменной Тунгуски. Тот и не скрывал, что был меток, и за это хорошо платили — как за пяток соболей. Своим сомнительным прошлым эвенк совершенно не удручался: мол, бизнес есть бизнес. Как гостеприимный хозяин он мне даже жену на ночь предлагал, сравнительно молодую, надо сказать. Я, естественно, отказался наотрез: знаю этих дикарей, при случае потребует обратной платы той же монетой.

— Еще, — продолжал Батр, — он утверждает, что там прОклятое место. Поэтому и рудник быстро прикрыли. Вотчина олгой-хорхоя, говорит. И нас всячески отговаривает туда идти, особенно меня. Дескать, монголам никак нельзя, слишком близкое родство с огненным червем. Я так и не понял, что он имеет в виду.

— Олгой-хорхой? Это про которого еще Ефремов писал?

Батр, как выяснилось, не читал Ивана Ефремова.

— Знаменитый палеонтолог и писатель-фантаст. Упоминал мифического толстого червя из гобийских пустынь, который, кажется, плюется ядом.

Батр подтвердил, что да, есть такая легенда.

— Так здесь же не пустыня, и вообще, сказки это все.

Батр пожал плечами. Дескать, хочешь — верь, хочешь — нет.

— Ладно, — говорю, — пойдем спать, дружище. Утро вечера мудренее.

Я не раз задумывался над смыслом этой поговорки. Вроде бы она утверждает, что утром голова должна соображать лучше. Но ведь «мудренее» — отнюдь не «мудрее». Скорее, как раз наоборот: «мудрёнее», то есть еще запутанней. Червяк вдобавок этот, откуда ни возьмись. Удивительно, что Батр клюнул на замшелые басни. Уж он-то всегда был образцом здравого смысла.

Я ободряюще потрепал верного спутника по плечу. Тот никак не отреагировал. Однако остаток ночи тревожно ворочался, сам не спал и мне мешал.

На рассвете мы опять хлебали из потрескавшихся глиняных пиал соленый чай, и старик вынес к нему блюдо с сушеным творогом, слепленным в корявые белые червячки.

— Хорхой ааруул! — он взял двумя пальцами одного «червячка», продемонстрировал его мне, потом показал в ту сторону, куда лежал наш путь, и широко развел руки, словно хвастливый рыбак. — Олгой-хорхой!

И без перевода Батра я все отлично понял. Вместо ответа подобрал с земли кусок мергеля и подбросил его вверх. Батр тут же вскинул карабин и, не целясь, разнес мергелину в пыль.

— Олгой-хорхой! — повторил я, подмигнув. — Не волнуйся, старик! Мы тоже тертые калачи!

Пока седлали своих кобыл, хозяин кошары еще что-то быстро проговорил.

— Просит ни в коем случае не ночевать там, зовет вернуться сюда, — перетолмачил Батр.

— Поблагодари его и от меня. Душевные все-таки люди, эти охотники за головами!

Спустя примерно два часа мы достигли сопки двадцать пять, и тут смирные лошаденки вдруг заартачились, ни в какую не желали везти нас дальше. Впрочем, дальше на них все равно не получилось бы: впереди стеной стоял лес, а от старой дороги на рудник остались одни воспоминания. Поэтому мы привязали кобылок у первых лиственниц и двинули в гору на своих двоих.

На то, чтобы продраться с нелегкой поклажей сквозь местный бурелом, у нас ушла еще добрая пара часов. Только к полудню выбрались к верхней кромке леса и сразу увидели покосившиеся столбы и ржавую колючку. С колючей проволокой на родине всюду богато, это один из главных продуктов отечественных металлургов. Ею, наверное, уже можно было бы обмотать в несколько слоев весь земной шар, превратив его в огромного ежа.

— С этого места давай-ка осторожнее, — предупредил я Батра. — Мин здесь, конечно, нет, но вдруг еще какая хрень уцелела?

Сразу же за колючкой, возле полуразвалившейся сторожевой вышки, мы наткнулись на скелет. Судя по клочьям истлевшего мундира, это был охранник. Череп отсутствовал — он валялся у соседнего камня. Далее мы встретили еще много скелетов — оставшихся от зэков, охранников, другого персонала — и каждый второй из них оказался безголовым. По всему видать, в последний день здесь приключились мрачные события. Настолько мрачные, что никто не вернулся прибраться и похоронить погибших.

— Не нравится мне все это, — резюмировал Батр.

Мне тоже не нравилось, но отступать из-за каких-то безголовых скелетов глупо и смешно. На дворе как-никак двадцать первый век!

Что привело меня сюда, на сопку, у которой не было даже названия, только порядковый номер? Это долгая история. В первую очередь, разумеется, амбиции, тщеславие. Мне втемяшилось стать кандидатом наук, однако все организации, где довелось работать после окончания универа, занимались узкими, сугубо практическими вопросами. Сделать на их основе серьезную диссертабельную работу не представлялось возможным.

И вот в архивах читинского геологического управления мне попалось упоминание этого старого рудника. Казалось бы, что особенного? Подобных заброшенных рудников в Сибири пруд пруди, но мне случайно бросились в глаза таблицы проб. Любой другой ничего не заметил бы, но я буквально за пару дней до того читал про габонскую аномалию — первобытный атомный реактор, следы которого обнаружили в семидесятых в экваториальной Африке. Там было точно такое же характерное отклонение в пропорции основных урановых изотопов, как и в материалах по сопке двадцать пять! Но ведь забайкальский рудник забросили еще в пятидесятых, когда про африканскую аномалию никто не знал. Значит, мне дико повезло, и я стану единоличным открывателем второго такого объекта! Это даже не кандидатская, а сразу целая докторская! Излишне говорить, что я не мог упустить столь заманчивую возможность.

— Почему все-таки этот рудник бросили? Что здесь произошло? — продолжал недоумевать Батр.

Я не знал ответа на этот вопрос. В архивах упоминалось только, что «Сопку 25» законсервировали почти сразу же после начала добычи — без объяснения причин. Концентрации оксида урана здесь были вполне рентабельными. Значит, дело в чем-то другом. Восстание заключенных? Но в то время это отнюдь не было непреодолимым препятствием для продолжения добычи стратегически важного сырья. Перестреляли бы и привезли других.

Вдруг Батр закричал. Я никогда раньше не слышал, чтобы он кричал, поэтому поспешил на помощь с лопатой наперевес. Батр целился из карабина в… Это был очередной скелет, раздавленный стальными колесами брошенной вагонетки. У него тоже не было головы, как, впрочем, и остального: конечностей, таза, грудной клетки. Один прямой толстый хребет, длинноватый для человеческого...

— Батр, это всего лишь старые кости! Может, кобыла сдохла?

Мой спутник медленно опустил ружье. У него дрожали руки, по плоскому лицу крупными каплями катился пот.

— Это не кобыла! Что, не видишь?!

Отчасти я понимал его состояние, на заброшенных рудниках гнетущая атмосфера, а на урановых — тем паче. Бараки, вышки, черный зев шахты, повсюду странные скелеты — все это смогло пронять даже такого храбреца, как Батр. А тут еще старик-скотовод подсуропил со своей национальной мифологической брехней, задев в нем, похоже, какую-то чувствительную струнку. Мне-то проще: знаю, чего хочу, и уже вижу цель — шахту.

— Тебе точно нужно туда? — допытывается Батр. — Мы не сможем обойтись отвалами? Гляди, сколько их вокруг! Накопаешь все, что нужно!

— Нет, — говорю, — отвалы эти уже шестьдесят лет промывает дождями. А мне необходима исходная порода — та, что в шахте. Дружище, ты ведь можешь остаться снаружи. Я постараюсь справиться один.

Батр буквально скрежещет зубами. Он не способен признаться себе, что боится. По-настоящему боится.

— А как там с радиацией? — Еще вчера радиация его ничуть не волновала.

— Малость сильнее должно фонить, чем здесь. Не беспокойся: доза, по-любому, несерьезная. Свинцовые штаны понадобились бы, только если бы мы вдруг решили задержаться тут на годик-другой.

— Ладно, идем! — со вздохом говорит, наконец, Батр и лезет в рюкзак за касками с аккумуляторными фонарями.

В шахте темно и сыро, с потолка капает холодная грунтовая вода, и крепь давно сгнила — далеко соваться опасно, не ровен час случится обвал. Вдобавок и тут скелеты: несколько человеческих и два куцых — вроде того, под вагонеткой. Батр только что не стучит зубами. Я разворачиваю свою аппаратуру неподалеку от входа, где в стенке видна прожилка уранинита, основной урановой руды, и, чтобы хоть как-то успокоить товарища, начинаю между делом рассказывать.

— Миллионы лет назад урана в мире было гораздо больше, и его близкорасположенные скопления могло «замкнуть». Так и произошло на территории нынешнего Габона, где в глубокой древности самовозгорелась и долго-долго полыхала цепная ядерная реакция. Представь: под землей сам собой внезапно рванул целый «Чернобыль»! Атомный пожар утих только когда «съел» большинство урановых запасов. И здесь, я уверен, случилась та же история. На протяжении тысяч лет горел природный атомный реактор! Мы с тобой на пороге грандиозного открытия!

— Атомная печка на многие тысячи лет? — Батр задумался. — Слушай, Василий, а оно могло как-то сказаться на том, что было после и что есть сейчас? Отразиться на всей этой земле, ее людях и животных? В конечном счете, на том, что рудник так быстро оставили?

— Нет, Батр, крайне маловероятно. Это было очень давно. Мутации какие-то, несомненно, запустились, но чтоб они продлились до нашего времени? Нет, не верю! А рудник, я думаю, по политическим причинам бросили: тогда как раз Берию арестовали, он ведь был начальником советской ядерной программы.

Батр сердито засопел, размышляя о чем-то своем, но ничего не сказал.

Повторно возвращаться на сопку двадцать пять нам обоим категорически не хотелось. Поэтому задержались в шахте до тех пор, пока я не взял все контрольные пробы и не провел необходимые измерения. Когда, наконец, выбрались наружу, уже вечерело. Но это бы ладно, самое паршивое заключалось в том, что пошел дождь. Мелкий, моросящий дождь из тяжелых обложных туч. Со значительно потяжелевшим грузом лезть в темноте через мокрый бурелом было решительно невозможно. Поэтому, как бы мы ни рассчитывали этого избежать, ночевать все-таки придется здесь, на старом урановом руднике.

— Ерунда, дружище! Вспомни, в какие передряги мы с тобой раньше попадали! А тут всего лишь покемарить в дырявом бараке! — Я нарочно хорохорился, подбадривая товарища.

Батр молчал и был мрачнее туч над головой.

Мы выбрали самый крепкий на вид барак, но мой спутник вдруг передумал и потащил меня в другой, подальше от шахты. Расчистив там от трухлявых досок и прочего хлама сухой угол, мы устроились на ночлег. Батр настоял, что спать нужно по очереди. Я не находил в этом ни малейшего смысла: медведям на лысой вершине сопки делать абсолютно нечего, а от кого еще тут беречься? Тем не менее, решил не спорить, потому как настолько взволнованным и нервным я Батра никогда прежде не видал.

Он вызвался бдеть первым, а я сунул под голову запасную фуфайку и быстро провалился в сон. Батр ведь и прошлой ночью не дал мне толком выспаться.

К сожалению, история в точности повторилась, и спустя непродолжительное, как показалось, время я проснулся от тычка в бок. Батр ничего не говорил, только бессвязно мычал и размахивал руками. Я сел, протирая глаза и пытаясь понять, что происходит. Бурят отскочил в сторону и стал еще активнее жестикулировать. С ним творилось нечто странное: очертания коренастой человеческой фигуры вдруг расплылись, превратившись на мгновение в щетинистый кокон, а затем словно бы отлились в новую форму. Передо мной образовалась гигантская не то гусеница, не то червь. Это существо сначала удерживалось вертикально, балансируя на заднем конце, затем плюхнулось на пол в явно более удобную ему горизонтальную позицию и поползло ко мне.

— Стой! Назад! — закричал я и попытался вскочить. Однако тело не повиновалось — похоже, проклятый червь парализовал меня. Как он сумел сделать это на расстоянии?

Олгой-хорхой, а это был, вне всякого сомнения, он, приближался. Я хорошо видел мохнатое сегментированное тулово, маленькие черные глазки на совершенно плоской морде и обрамленную острыми мелкими зубами пасть. И не мог даже протянуть руку, чтобы схватить карабин или хотя бы геологический молоток. Олгой-хорхой тяжело навалился на меня, смердя раззявленной уже во всю морду пастью, и изготовился жрать.

В этот отчаянный момент Батр растолкал меня.

— Твоя очередь, — сказал он. — Ну, и орал же ты во сне!

Я сидел, как очумелый, не в силах сразу отойти от привидевшегося кошмара. Протянул в темноте руку и нащупал молоток. Слава богу, это не новый сон!

— Что тебе приснилось?

— Ерунда какая-то, уже забыл. — Я твердо решил не посвящать спутника в подробности и сказал, что хочу выйти наружу, проветриться. Он сунул мне карабин.

Дождь закончился, тучи разогнало, и почти полная луна освещала тусклым светом унылый серый ландшафт с покосившимися деревянными постройками. Полуторакилометровая высота быстро напомнила о себе пробравшимся под одежду холодом ясной ночи. Я задумался о прерванном сновидении. Вероятно, мозаика последних приключений сложилась в моей голове столь причудливым образом. Да и выдумки Батра о якобы продолжающемся влиянии первобытного ядерного самопала очевидно сыграли свою роль.

Позади послышался шорох, и я обернулся. Из сараюхи, в которой остался Батр, выскользнула тень. Спустя мгновение я увидел гигантского червя — в точности как в недавнем сне. Ловко извиваясь, чудовище стремилось ко мне.

Я хотел сорвать с плеча карабин — и не смог. Хотел закричать — и, на этот раз, тоже не смог, парализовало все мышцы. Мерзкий червь вильнул толстым гузном и сшиб меня с ног, словно кеглю. Боли от удара я не почувствовал, зато сразу увидел прямо перед собой кошмарную зубастую пасть. Червь утробно и смрадно рыгнул и кинулся на меня. Вот же паскудный сон, или это уже не сон?..

***

Старик приперся с утра пораньше. Он все правильно понял: раз эти двое не вернулись, нужно идти самому. Он был храбрым и метким стрелком. Еще с тех пор.

Я притаился за листом ржавого железа и ждал, когда старик подойдет на достаточное расстояние. Тот долго осторожничал, бродил, пригибаясь, вдоль остатков ограды и все время держа двустволку наготове. Наконец, решился ступить на запретную территорию. Однако и тогда не сразу приблизился ко мне — нюх у него был отменный.

Я дождался-таки своего и прицельно шарахнул электромагнитным импульсом. Когда подполз, человек смотрел на меня широко раскрытыми глазами и, надо думать, молился своим богам. Поздно, старик. Я отъел ему голову и тут же выплюнул: невкусная и скудная пища. Особенно, когда под самым боком есть в изобилии настоящая!

Весь в предвкушении я направился в шахту, где еще осталось много аппетитного урана. В запасе была целая вечность: теперь никто не помешает мне спокойно насытиться до отвала. До полного и окончательного удовлетворения. Чтобы оправдать свое название и взвиться над сопками торжествующим огненным червем, испепеляющим все вокруг.