Прощай, Гагарин! или Освоители двумерного пространства

Прощай, Гагарин!

или

Освоители двумерного пространства

Старая тибетская мудрость гласит: «Какие бы спелые и сочные ягоды ты ни ел, последняя всегда окажется самой кислой». Довольно примитивная, но такая точная аналогия человеческой жизни.

Город не умолкает даже ночью: легкое метро теперь искрит круглосуточно, скрежеща на кривоватых рельсах; каплевидные спорткары рычат и рвут со старта, мечтая до ближайшего светофора преодолеть звуковой барьер; пьяная гопота горланит свои нехитрые армейские песни. Интересно, только я проявляю такую гиперчувствительность к внешним не особо назойливым дистракторам? Человек привыкает ко многому, проблема заключается лишь в том, что я, видимо, не тот человек. Давно ставшая родной мигрень настойчиво доказывает, что я, скорее, из тех несчастных, кто будет метаться в кровати до утра, реагируя на каждый резкий звук; кто будет долго смотреть в потолок, пугаясь собственных внезапных мыслей.

И в этот раз, похоже, до рассвета не уснуть. Хотел было выйти на балкон продышаться, но как только вспомнил, что его лицо никуда не делось, быстро передумал. Уже пару недель не могу на него смотреть. Размером с исполина, хтонического монстра — огромный 3d-портрет Гагарина зациклен в пятисекундном дешевом ролике с одним лукавым, бесконечно повторяющимся подмигиванием. Лубочная анимация, столетняя дата и наглая, играющая всеми цветами радуги надпись: «Можем повторить!»

В теории, размер инсталляции должен передавать размах, эпохальность того легендарного полета. На практике же качество исполнения с угловатыми слоновыми полигонами лишь намекает о величине откатов и масштабах распила как всегда серьезного бюджета — иные суммы на идеологические проекты уже давно не выделяются.

Невзирая на кондовое простодушное усердие, само событие им не опошлить. Как и не стать уже его частью, не примазаться при всем слюнявом непомерном желании.

Я многократно пересматривал ту бравурную хронику времен двухмерного кино. Жизнерадостный улыбчивый мужик, похожий на игрушечного медвежонка, почти не нервничал, когда сказал это ставшее знаменитым: «Поехали!». Даже удивительно, насколько миролюбиво выглядел тот, кто прошел тяжелейший многоуровневый отбор среди миллионов готовых вцепляться в глотку, но стать тем самым первым за всю историю человечества…

Что вы собираетесь повторять, кретины? У вас хоть что-нибудь ещё летает? На прошлой неделе опять спутник ржавый грохнулся. Три миллиарда просмотров собрал ролик монгольского пастуха, который удачно заснял это падение нашей национальной гордыни. Спутник убил барана и легко ранил самого пастуха, который, завороженный, был не в силах прервать съемку и убежать.

А они о космосе мечтают. Раньше приличный человек себе хотя б раз в год перелет до ближайшего курорта эконом-классом мог позволить. А теперь керосина так мало, что самолеты остались только частные у министров и директоров госпредприятий, возят элитных жен на выставки и редких собак до трапа четырехэтажных яхт. Или наоборот? А мы прижались к земле как черви, распластались на поверхности маленькими утомленными пятнами, и лишь магнитные скоростные поезда помогают оседлать этот мир: извиваются, расползаются по планете, раскидывая во все стороны тысячи гордых «освоителей» пространства, вот только лишь на двухмерной плоскости.

Как умнице Ньютону вообще в голову пришла идея преодолеть земную гравитацию, выстрелив ядром с автономным ускорением в космос?

«Можем повторить»? Они же не осваивают; они не понимают длительности, трудоемкости научного процесса, методологии многолетних исследований, самоотверженности альтруистов — почти фанатиков чистого знания; они хотят мгновенно — пульнуть на орбиту и разом освоить космос как плохо лежащий бюджет.

Новость часа: «Президент Невольный уволил директора Космической программы в связи с коррупционным скандалом. Долгожданный запуск военного спутника отложен на неопределенный срок». Да, совсем впал в маразм наш державный дедуля на шестом сроке. Как восемьдесят пять отметил с помпой, упав нечаянно в бассейн, всю прыть растерял. Уж больше не борется с мировой закулисой, только зарвавшихся воров ловит по старой привычке. И ультратехнологичный спутник-шпион обещает который год.

«На орбиту! Можем повторить!»

Наивные фантасты двадцатого столетия мечтали об освоении целых галактик, о звездных скитальцах, преодолевающих парсеки расстояния, не шибко накаляясь в увлекательном процессе. Полет Гагарина прорвал трубу мечты, и фантазии хлынули из нее бурным потоком. Тиражи писателей росли: космооперы покоряли публику, а реальный напор внеземной экспансии как-то незаметно иссяк.

Новость часа: «НАСА объявляет открытый набор претендентов на место астронавта в первом историческом полете человека на Марс».

Они всё-таки сделают это! Так долго мечтали, но финансирования не хватало, государству космос давно уже не нужен. Всё искали спонсоров, в отчаянии запустили компанию краудфандинга, обивали пороги министерств и корпораций, и вот, наконец-то, сверстали бюджет.

А чего за последнее время добились мы? С огромной помпой и размахом организовать пиршество в честь ста лет со дня полета: разворошить пыльные архивы и крутить круглыми сутками хронику по всем СМИ, провести ужасающий мощью и агрессивностью военный парад и гневно прокричать с Мавзолея в обомлевшую толпу, как мы гордимся великой историей. Это же мы, мы — первые! Пусть никто из очевидцев и не дожил до юбилея, всё равно — мы! Не важно, что давно не летаем, летать вовсе не обязательно, главное — это злорадно помнить и яростно гордиться!

Новость часа: «Религиозные фанатики по всей планете молятся в ожидании конца света. Так ортодоксальные христиане, сайентологи и энтеяне отреагировали на появление в небе кометы «Энтео». Тщетными оказались попытки ученых разъяснить, что это всего-навсего вернулась комета Галлея, когда и ожидалась, строго по расписанию».

Они ведь не просто ждут конца света, они жаждут его. Мечтают, чтобы все неверные сгорели, а праведники (они сами, то бишь) — наследовали Землю. Что ж, удачи в этом милосердном начинании, всё в соответствии с постулатами религий добра и сострадания.

Ну а мне тем временем пора решаться. Дальше всё равно так продолжаться не может. Только хуже становится, дышать уже практически нечем. Серьезно будоражит, заставляя содрогнуться в моменты наивысшего осознания, лишь то, что решиться надо на настоящее преступление, но другого выхода, к безмерной скорби, я не вижу. И могу я себя частично оправдать лишь тем, что жертв или пострадавших среди мирного населения не будет, ну, не считая его самого — объекта посягательства.

Не знаю, как мне вообще в голову взбрело это кощунство — прямо-таки какая-то мрачная достоевщина вырисовывается: могу ли я? Имею ли право? Наверное, это хронические нарушения сна так влияют на мое сознание. Но, хватит пускать сопли, надо собираться. Бензин я уже достал, план разработал, хотя какой там план… одноактная пьеса для разрушителя с оркестром.

Бензин — это отдельная песня. Когда нефть закончилась, автомобили перешли на электричество, АЗС закрылись не ненадобностью, и топлива стало не достать. Мне помогли старые знакомства в полукриминальной сфере, оставшиеся со времен буйной молодости. Но, не суть важно, главное — полная канистра ждет меня в прихожей. Захватить зажигалку, бумажный паспорт, всё — я готов.

Наверное, более символичным было бы использовать авиационное топливо, но его уж точно не раздобыть.

На улице дышать стало немного полегче и привычный морок слегка развеялся. Приободрившись, я даже начал поглядывать по сторонам и тут же пожалел об этом. В каждом втором прохожем было заметно то самое ярко выраженное агрессивное предчувствие праздника с не вполне определившимися немирными целями. Это могло бы показаться странным в будний день, но годовщин сейчас отмечается так много, что нужно быть как пионеру готовым всегда и почти ко всему.

Только вот отчего ещё те же люди вывешивают прямо на улице такое количество государственных флагов даже не по праздникам, а просто, в каком-то эксгибиционистском акте клинического патриотизма? Чтобы вконец загулявший случайный мужик вдруг резко окинул мутным взглядом враждебное небо и завопил: «Господи боже ты мой, где я? Как тут очутился?» — а потом узрел трепещущий застиранный триколор и: «Слава тебе Господи, в России! В России, матушке! Дома!» Но о том, сколько лет пытаются отмыть это полотнище от въевшихся пятен крови, он уже не призадумается.

Когда я дошел до площади (как удивительно мало внимания обращают прохожие в мегаполисе на странного человека с большой канистрой!) и качественно продышался, пытаясь унять мандраж, мне, наконец, открылось всё монументальное величие того, что я решил уничтожить. Величие в прямом, прикладном смысле — очень большие размеры. Как же он был раздут! Вполовину высоты Останкинской башни как самый главный смотрящий за городом.

— Встретил на своем пути Будду — убей Будду! — сказал я себе едва слышно и принялся развинчивать канистру.

Юра Гагарин улыбался уже не так уверенно, будто что-то заподозрил. Голограмму оживляли четыре проектора по периметру площади, я собирался уничтожить их все. Довольно странно, что такой важный, практически культовый объект никто не охранял, видимо, наверху даже помыслить не могли, что кому-то в голову может прийти нечто подобное.

День выдался прохладный и пасмурный, Орбитальная площадь была почти пуста. Я внешне абсолютно спокойно (внутри бушевала стихия преодоления табу), будто так и надо, облил бензином первый проектор и пошел по периметру площади в направлении следующего, оставляя за собой тоненькую дорожку горючей жидкости. Несколько человек посмотрели на меня с изумлением, а один особо бдительный гражданин взвыл:

— Мужчина, вы что делаете?

Я не обратил на него внимания, сосредоточенно и самоуверенно закончил ритуал и чиркнул зажигалкой. Ближний проектор занялся довольно быстро, от него пламя веселой олимпийской беговой дорожкой полетело к остальным, я тем временем вышел на центр площади прямо под замерцавшего Гагарина. Всего через несколько секунд он исказился в предсмертной судороге и пропал. Кто-то заорал. Завыли пожарные сирены.

А я, ничтоже сумняшеся, достал из рюкзака собственный портативный проектор, включил и оставил его на свежей брусчатке. Голограмма мгновенно развернулась, конечно же, не такая масштабная, как поверженный Гагарин, но людям, сбежавшимся на площадь, был хорошо виден многометровый транспарант:

«Невольный лжет вам! Если наша страна самая лучшая, почему они закрыли границы? Кто захочет уехать из лучшей в мире страны? Забудьте про прошлое, пора посмотреть правде в глаза: страна в руинах! Хватит гордиться и ненавидеть, пора начать созидать!»

Прохожие жадно глотали глазами мерцающий текст, до конца не понимая смысл, но уже радуясь самой возможности приобщиться к необычному скандальному событию, а я заметил появившихся, наконец, на площади людей в форме и дал деру.

Возможно, гораздо более лаконичным, честным и мощным авторским высказыванием было бы устроить торжественное самосожжение в центре полыхающей инсталляции, но у меня на свое ближайшее будущее были совсем другие планы.

В любом случае, провокация всегда удается. Провокаторы всегда торжествуют. Вне зависимости от реакции на провокацию, само наличие такой реакции уже означает победу провокатора и поражение всех остальных. Было подло прибегать к таким методам, но раскаяние — это то, что нужно оставлять на потом, когда главная цель достигнута. Именно так себя успокаивают все преступники?

Нанопад пискнул о новом сообщении:

«В отношении вас возбуждены уголовные дела по статье 447 п. 4 — Кощунство или осквернение священной имперской символики; по статье 559 п. 1 — Оскорбление чувств верующих в непогрешимость помыслов и деяний Президента. Предварительно рассчитанное наказание: до 3-х лет колонии общего режима».

Быстро работают! Спасибо, что не строгого. Всё складывается просто чудесно. Вот теперь можно просить политического убежища и американского гражданства. Есть такой замечательно удобный пункт: уголовное преследование в странах с авторитарным режимом по политической статье.

Мгновенно вдогонку пришло ещё одно письмо:

«Государственная прокуратура настоятельно предлагает не оказывать сопротивления, не скрываться с места преступления, встать на колени и дожидаться прибытия группы оперативников».

Я как раз почти добежал до дверей посольства. И так полстраны стоит на коленях. Уже слыша угрожающий грохот тяжелых подошв за углом, я рванул кольцо на двери и нырнул внутрь, на территорию другого государства.

Только выкрикнув «Asylum!» я наконец-то остановился, и, слегка скрючившись, попытался продышаться.

Когда человек расслабляется, он начинает верить в то, что неуязвим. В этот момент его обычно и хватают.

Меня приняли любезно, расшаркались и сразу огорошили:

— Мы рассмотрим вашу заявку и примем решение в течение трех суток.

После чего откланялись, недвусмысленно указав на выход. Отлично, бюрократическая машина с хрустом и скрежетом принялась проворачивать свои зубчатые колеса, а я всё это время буду вынужден куковать в обезьяннике.

И меня выпроводили на улицу, за пределы суверенной территории, где, естественно, уже прохлаждались молодые подтянутые люди в черной глянцевой униформе.

— На колени! Руки на голову! Унитарная служба охраны!

Я подчинился. Невзирая на мою неподвижность и беспомощность, а скорее — именно благодаря ей, я получил пару болезненных ударов по печени и почкам, скрючился и взвыл.

Пока меня везли в закрытом фургоне, прикованного тончайшей цепью из пластоволокна к холодной железной ржавой стене, я задумался об изломанных вывертах своей горемычной судьбины. Чем дальше, тем больше (при всей моей рациональности) мне становится очевидно, какое большое значение в жизни имеет фактор удачи. И даже если все важнейшие, узловые повороты судьбы определяет не чей-то хитрый замысел, а только слепой случай, который по всем законам природы должен укладываться в стандартное распределение вероятностей, у меня всё же накопились к Вселенной существенные претензии. И если на выходе представится такая дополнительная возможность, я попрошу: «Распечатайте чек, пожалуйста, — сколько мне повезло, сколько не повезло. Возникли серьезные неодолимые подозрения, что меня нехило обсчитали!»

Эти неспешные скорбные размышления прервало прибытие в пункт назначения. Меня вежливо выволокли из фургона и пинками препроводили в изолятор временного содержания, где уже ждала парочка красномордых надзирателей с распростертыми объятьями. Во время бесцеремонной процедуры личного досмотра они решили установить первичный контакт.

Тонкий (иронично):

— Значит, за бугор свалить решил, приятель?

Толстый (агрессивно):

— Какой он тебе приятель? Это же злонамеренный предатель родины! У нас бутылок из-под шампанского не осталось?

Я (ожесточенно):

— Только подойди ко мне, и сам её осколки жрать будешь!

Толстый (взбешённо):

— Какой борзый выискался! Да я тебя сейчас, утырок…

Тонкий (успокаивающе):

— Слушай, отвали уже от него, следак сказал пока не трогать — наверняка ещё комиссии нагрянут проверять.

Толстый (обиженно):

— Я вот одного не понимаю, чем ему Гагарин Юра не угодил? Наш герой, между прочим, гордость страны, встающей с колен…

Я (мстительно):

— Давно она у вас с колен-то встает? Что-то только вот никак не встанет!

Мне всё-таки двинули от души под дых. В общем, контакт с братьями по разуму не удался. На допросе я решил гордо молчать.

Меня, как особо опасного политического террориста, бросили в одиночку. Тем лучше, не хватало ещё с уголовниками объясняться, кто я и почему невзлюбил Россию-матушку.

И правда — почему? Потому, быть может, что западная цивилизация умеет ценить жизнь, в то время как восточная деспотия воспевает страдание, подчинение и жертвоприношение? А кровожадная родина издревле неостановимо тянется к востоку, навстречу опаляющему восходящему солнышку, принимая от Европы только приятные в обращении электронные погремушки.

Цивилизация — это когда выживает бесполезный. Любой человек достоин жизни в максимально комфортных условиях. То, что комфорт разлагает и отупляет, вспоминается в последнюю очередь.

Триумф общества потребления приостанавливает развитие цивилизации. Восьмидесятый Айфон ничего не несет миру относительно семьдесят восьмого и девятого. Сто лет назад идея освоения космоса ломала привычную матрицу научного мышления и бросала прогресс в будущее как из катапульты. Прости, Юра, мы всё прое…

Пятьдесят два часа длилось мое заключение в изоляторе, скажу честно: не лучшие двое суток в моей жизни, за это время меня дважды водили на допрос. Сначала к обычному усталому следователю, затем к псу из УСО (сколько название не меняй, гэбня останется гэбнёй). И тот даже не пытался вести расследование, просто от души стращал, забавно пуча сросшиеся брови:

— Думаешь, тварь, тебя пиндосы спасут? Нам уже пришла нота из посольства. И знаешь, что? Никто тебя вызволять не собирается. Они отделались писулькой, формальностью. А ты, блядский подсос американский, будешь гнить тут годами, тебе даже удавиться не позволят, пока свою десятку не отмотаешь. Будут раз в год тебя доставать из зиндана с говном, отмывать для интервью радио «Свобода и гейское равноправие», и макать обратно. Будешь, гнида, протокол подписывать?

Я лишь жестом показал, куда этот протокол он может себе запихнуть.

Каждый последующий удар от жизни воспринимаешь всё менее болезненно. Злобная сука воспитывает со временем индифферентность.

Затем, наконец-то, нагрянула комиссия ООН по правам человека вместе с парочкой американских дипломатов и бригадой медиков, и меня вытащили из камеры, осмотрели на предмет побоев (гематомы остались и были зафиксированы) и увезли в посольство без особо сильного сопротивления со стороны местных властей. Боже, храни Америку! И спасибо России, что продолжает соблюдать международные договоры.

Я никогда не был рьяным патриотом. Моим кумиром скорей был Бродский, проклинаемый многими черносотенцами, нежели какой-нибудь прославленный спортсмен или космонавт. Поэтому о родине я сильно не горевал. Главное, у меня наконец появился реальный шанс осуществить свою мечту, абсолютно невозможную на одной седьмой части суши. С раннего детства я грезил только одним — полетом на Марс. А если долго всматриваться в бездну… Ровно с того момента, как увидел старую экранизацию удивительного рассказа Филипа Дика, я понял отчетливо — Марс тебя не отпустит: будет преследовать в кошмарах, засыпая ставшую неудобной постель своим неземным красноватым песком. Возможно, в этой истории он ещё более заинтересованная сторона. Жестокий бог войны, он не из тех, кто добровольно выпускает своих покорных жертв из цепких когтей фантазии за гранью нормального. А, может быть, ему просто там так одиноко?

Вскоре, уже по другую сторону океана (перелет! самолет! полет!), мне торжественно вручили долгожданный паспорт:

— Ваши документы готовы. Добро пожаловать на вашу новую родину, господин Джаджарин.

— Это произносится Га-га-рин. Как первый космонавт, вы о нем, надеюсь, слышали?

— О, да-да. Хорошо, господин Гагарин. Мы всегда рады приютить у себя противников любого жестокого одиозного режима.

Голова немного кружилась. Я выбрался на открытое пространство. Вот теперь меня уже не остановить никому.

Долгие годы жесточайших тренировок не прошли напрасно. Я уверенно прошел все тесты и предстал перед руководством НАСА бодрым нетерпеливым конкистадором.

Меня сразу огорошили:

— Есть одна существенная проблема. Мы не можем принять в космическую программу человека, надругавшегося над памятью первого астронавта в истории, — начальник агентства заметно погрустнел.

Думай! Думай! У меня есть пара секунд, чтобы выкрутиться — я соображал лихорадочно.

— Я его прямой потомок и единственный наследник. И я не давал своего согласия на использование его образа в пропагандистских политических целях, — надеюсь, эта маленькая ложь никому не навредит.

— О! Это совершенно меняет дело! Что ж, вы приняты.

Я, наконец, улыбнулся.

Можете не распечатывать чек, все претензии сняты.

Какие бы гнилые или недозрелые ягоды тебе ни скармливали, хотя бы последнюю можно выискать съедобную. Довольно неочевидная, но такая наглядная аналогия человеческой жизни.

Мне грезился мир без границ, паранойяльной геополитики и застарелой ненависти. Даже коматозники не спят так крепко. Нужно хорошо выспаться, завтра начинается совсем другая жизнь. И она потребует от меня всех сил и запредельной самоотдачи.

V.V.

2016, 2019