Профессиональная привычка

Алексей Михайловский сидел в своём номере, в лучшем отеле Новограда, столицы Рассвета, и смотрел прямой репортаж из Избиркома. Ждали лидера Партии Разнообразия, впервые за пятьдесят лет победившей на выборах.

Автомагистрали перед Избиркомом перекрыли, площадь Независимости разгородили изящными, но очень прочными металлическими заборчиками, и теперь за ними толпились простые граждане. У входа на помосте установили трибуну, от неё к противоположному краю площади раскатали красную ковровую дорожку.

Вот встречающие оживились, головы синхронно повернулись: едет! Старомодный чёрный лимузин вкатился на площадь, медленно причалил к бордюру, оттуда выбрался худой человек лет шестидесяти.

Арнольд Капельмайер приветственно поднял руки и зашагал к трибуне, припадая на левую ногу. Поднявшись на подиум, Капельмайер поздоровался с гостями и соратниками, повернулся к площади и устало, но широко улыбнулся. Толпа взревела, замахала флажками. В небо поднялись сотни воздушных шаров.

— Сограждане! — Капельмайер шагнул к микрофону, чуть неловко передёрнул плечами. — Спасибо за доверие! Настал час, когда нужно сделать решительный шаг вперёд! Вместе мы…

Голова его дёрнулась, на правом виске расцвела огненная звезда. Ноги Капельмайера подломились, и он упал.

Вице-председатель победившей партии Виктор Торн позвонил лично:

— Господин Михайловский! — сказал он. — Вы человек искушённый и независимый. Прошу вас войти в комиссию по расследованию этого чрезвычайного происшествия. Уверен, ваше участие придаст веса полученным результатам!

Алексей согласился. Торн, молодой умный политик, блестящий инженер и изобретатель, был ему симпатичен.

Площадь Согласия просматривалась со всех сторон, по её окружности располагались несколько десятков камер слежения. Они снимали всё, происходящее на самой площади и прилегающих улицах и переулках, а также на крышах и в окнах домов. Вторые сутки комиссия по расследованию просматривала эти записи, и раз за разом Арнольд Капельмайер на большом экране произносил свои предсмертные слова.

— Чертовщина какая-то! — зло ведущий столичный сыщик полковник Юрий Казарьянц, тряхнув седой головой. — Ничего!

Они просеяли записи посекундно, но не нашли ответов или хотя бы направления дальнейших поисков. Капельмайер был убит лазерным импульсом. Судя по ране — из стандартной полицейской винтовки, за это криминалисты ручались. Но где прятался стрелок, если за каждой пядью пространства наблюдали не одна и даже не две камеры? Многократное перекрытие… И где орудие? Поиски на площади и в окрестных домах результатов не дали.

— Капрал, — сказал Алексей одному из полицейских у входа: власти решили перестраховаться, охрана прямо-таки заполонила управление криминальной полиции, — можно посмотреть ваше оружие?

— Можно, Диковски, — кивнул Казарьянц в ответ на вопросительный взгляд охранника.

Михайловский осторожно принял винтовку. Неожиданно лёгкая, но с широким и тяжёлым на вид цилиндрическим стволом, она больше напоминала подзорную трубу или сильный монокуляр.

— Почему она такая толстая? — спросил Алексей.

— Что? — не понял полковник. — Простите.

Он достал из кармана и закапал в глаза какое-то лекарство.

— Глаза так устали, что их — глупость какая, правда? — как будто сводит! Простите ещё раз. Что вы спрашивали?

— Почему она такая толстая? — повторил Михайловский.

— А, это… Унифицированный кожух под стандартный крепёжный кронштейн. Типоразмер, как его… Капрал?

— Номер четыре, господин полковник!

— Да, именно. Спасибо, Диковски. Заберите своё ружьё.

— Типоразмер… — протянул Алексей.

— А что вы удивляетесь? — пожал плечами Казарьянц. — Опора на собственные силы. Унификация, экономия, взаимозаменяемость… Очень удобно.

— Да, да… — Алексей потёр виски. — Где-то сегодня я уже видел такое, четвёртого размера.

— Да где угодно, — фыркнул сыщик. — Эти камеры, например, — он кивнул в сторону экрана, где снова умирал триумфатор выборов, — монтируются в такой же кожух!

— То есть, — задумался Алексей, — внешне боевой лазер и видеокамера не отличаются?

— Ну, — ответил Казарьянц, — на камере есть ещё козырёк от непогоды… но, да. Ничем, пожалуй.

— И если кто-то, — продолжил Михайловский, — укрепил на стене вместо камеры боевой лазер…

— Устали? — мягко спросил Казарьянц. — Мы прокрутили все ролики по много раз! Все, понимаете? Там обычные камеры слежения.

— И всё же… Правый от трибуны сегмент площади, это не очень много записей. Давайте проверим ещё? Должно быть что-то необычное.

— А так, значит, обычное дело? — удивлённо поднял бровь Казарьянц. — Убийство в прямом эфире, чего в нём такого?

— Какая дрянь эта ваша опора на собственные силы, — сказал Алексей примерно через час. — Не могли завезти хорошего кофе?

Он скомкал бумажный стаканчик и запустил его в корзину для бумаг. Не попал, и стену украсила бурая клякса.

— Чёрт…

Местный заменитель кофе отличался странным красноватым цветом и невыносимо драл горло. Правда, объективно рассудил Михайловский, после стольких выпитых порций самый элитный кофе покажется помоями. Какой это стакан? Пятнадцатый? Двадцатый? Никакого эффекта, только гудит голова и язык как ошпаренный.

— Всё вам не так, — ответил полковник, пристально глядя на экран. — Посмотрите-ка… Вот этот кусок. У меня от усталости в глазах мелькает, или, в самом деле, не хватает кадра? Рывок какой-то… Нет?

Кадр за кадром Арнольд Капельмайер выдыхал последнее слово, потом на виске появлялась дыра от выстрела, и он падал.

— Как-то моментально, да? — сказал Алексей. — Раз, и готово?

— А если так? — решил Казарьянц.

Он разделил экран, и во второй половине синхронно запустил ролик с соседней камеры.

Арнольд Капельмайер выдохнул последнее слово, справа уже застыли в полёте клочья кожи и осколки височной кости, а слева… ничего не изменилось!

Михайловский остановил изображение.

— Вот оно, — он показал на левую картинку, — два одинаковых кадра подряд. Момент выстрела спрятан за дублем. Конечно, камера не может снимать, когда работает лазер. А он там есть, не сомневаюсь.

— Стоп! — сказал полковник. — Дальше — наша работа.

Камеру сняли и вскрыли люди из специальной службы, но предосторожности оказались излишними. Внутри тонкостенного металлического цилиндра не оказалось ни бомбы, ни других неприятных сюрпризов.

— Очень интересно! — оценил Михайловский хитрую систему призм и зеркал, объединивших видеокамеру и ружейный лазер. — Остроумно, изобретательно!

— Да, — согласился Казарьянц. — Весьма. Эксперты говорят, её настроили на лицо Капельмайера. Как только картинка в объективе совпала с образцом, лазер сработал.

— С фантазией поработали… Юрий, кто устанавливал видеонаблюдение?

— Народная компания «Утренняя звезда», — сказал полковник. — Хотите поехать со мной?

Народная компания занимала несколько зданий на окраине столицы. За высоким бетонным забором расположились цеха и склады, сразу за проходной начиналась уютная дорожка, обсаженная цветущими кустами. На другом её конце, в стандартном офисном кубе сидели управленцы.

— Что значит, чей заказ? — удивился Николай Лурье, директор компании, потный, всклокоченный толстячок. — Избиркома, конечно! У нас всё в порядке, все документы, накладные, акты приёмки. Вот, извольте ознакомиться! — он выкопал из-под наваленных на стол бумаг пухлую картонную папку.

— Всё по закону! Спецификация заказчика, технологическая раскладка, заключение отдела стандартизации, вот… — он рылся в папке и недовольно пыхтел, — вот официальные письма из канцелярий Партии Разнообразия и Консервативной партии, вот списки испытателей от обеих партий, вот подписанные акты опломбирования...

— Постойте! — от усталости и обилия слов у Алексей закружилась голова. — Кто последний вскрывал кожухи?

— А? — толстяк дико посмотрел на Михайловского. — Я же показал! Официальные письма из канцелярий, акты...

— Зачем мне эти бумаги?!

— Вы смеётесь, господин хороший? — Лурье стал медленно багроветь. — По закону о выборах изделия передаются для окончательной проверки заинтересованным сторонам, после чего составляется акт опломбирования. Они мне все нервы вынули! Явились поздно, неготовыми, списки заполнили с ошибками, исправлениями, а надо всё срочно! Серьёзные люди, сам Капельмайер был, и такая безответственность!..

— Господин директор! — остановил этот поток Казарьянц. — Нам нужны копии списков… испытателей. Так они называются?

— Вы верите в это, Юрий? — спросил Алексей на обратном пути.

— Серийный номер совпадает, эту камеру проверял он, — пожал плечами Казарьянц. — Что вам не нравится?

— Странно, — сказал Михайловский. — Столько следов, и все ведут к нему. На что он рассчитывал?

— Может, на то, что мы не найдём орудие преступления? Или забыл, или торопился… Поверьте моему опыту, Алексей, чаще всего они прокалываются на мелочах. Пытаются перехитрить всех — и забывают какой-нибудь пустяк. Обычное дело.

В полиции их ждали Торн и Тина Капельмайер, дочь убитого.

— Как движется расследование, господа? — спросил Торн. — Я собираюсь выступить с обращением, мне нужны свежие данные.

— Закончено, — ответил Казарьянц. — Виктор Торн, я обвиняю вас в убийстве Арнольда Капельмайера!

— Глупая шутка, полковник! — сказал Торн.

— Никаких шуток. Ружейный лазер, которым убит Капельмайер, был спрятан в камере наблюдения. Последним с ней работали вы. Вот, — Казарьянц показал акт, — это ваша подпись?

— Да, но...

— Есть и мотив, — сказал Михайловский. — Капельмайер преграждал вам путь к власти.

— Зачем?! — воскликнула Тина. — Мы же договорились ждать!

Она размахнулась и влепила Торну пощёчину.

— Это неправда, — прошептал, глядя на неё, Виктор. — Поверь, это недоразумение… Я не убивал Арнольда.

— Что вы имели в виду, говоря: «договорились ждать»? — спросил у Тины Алексей, когда арестованного увели.

— Какое это имеет значение?

Тина Капельмайер постарела и подурнела в одну минуту. Глаза её покраснели, она ссутулилась и нервно комкала платок, не зная, куда деть руки.

— И всё же? — Михайловский налил в стакан на два пальца коньяку и подал Тине. — Выпейте. Вам надо успокоиться.

— Вы ничего не понимаете!

Тина отставила пустой стакан и повторила:

— Вы не понимаете ничего! Мы с Виктором давно близки и хотели пожениться, но...

— Но?

— Папа был против. Он невзлюбил Виктора сразу, как только увидел! Он его с трудом терпел, но Виктор так старался, что папа… Налейте мне ещё!

— Вам будет плохо, — сказал Казарьянц.

— Что вы говорите!? — воскликнула Тина. — А сейчас мне хорошо? Спасибо… Папа терпел. Он говорил: «Я готов оставить на него партию, но не тебя!». Мы решили отложить свадьбу до...

Тина разрыдалась.

— И… теперь у меня… ни отца… ни любимого… а вы говорите, что мне будет плохо от стакана коньяка!

— Извините, Тина, — сказал Алексей. — Вам тяжело, но… вашему отцу было всего шестьдесят лет! Жить и жить, расцвет — особенно для политика. Чего вы хотели дождаться?

— Папа был очень, — сказала Тина, поднимаясь, — очень болен. Мы скрывали это, у нас есть возможности… Врачи обещали год, может быть, полтора. Он торопился, хотел успеть… Мы с Виктором решили даже не показываться на людях вместе, пока папа жив. А он… Проводите меня до машины!

— Конечно, — сказал полковник.

— Вот ещё один мотив, — сказал он, вернувшись. — Виктор Торн очень хотел приблизить свадьбу. Смотрите, что получается, — Казарьянц оживился и заговорил быстро, уверенно, обрубая движением ладони каждый пункт: — Он лидер партии, победившей на выборах, он глава государства — это первое! Он женится на любимой женщине — это второе! Капельмайер всё равно обречён, это звучит цинично, но Тине станет легче, она утешится его любовью. Это третье.

— А смерть Арнольда? — спросил Алексей.

— Оставьте, — махнул рукой Юрий. — Это же не отменить, это как стихийное бедствие. Зато нет долгой агонии, зато в памяти отец не развалина, не полутруп, а герой, убитый врагами. Как там говорят — светлая грусть, да? Наконец, сами обстоятельства преступления!

— Это четвёртое, — согласился Алексей. — Жаль, он показался мне приличным человеком.

— Бывает, — сказал полковник. — Отвезти вас в гостиницу?

Алексей смотрел на Новоград. Отсюда, с тридцатого этажа, он лежал перед ним, как на ладони. Чёткая, математически выверенная планировка добавляла прелести многомиллионному городу. Удивительно, но тотальная унификация строительства не сделала столицу скучной. Два поколения архитекторов научились придавать уникальность однообразным зданиям и кварталам. Новоград в ночном убранстве походил на роскошную клумбу. Цветы похожи друг на дружку, но кто, любуясь весенним садом, обращает внимания на такие мелочи?

На что рассчитывал Торн? Чем больше Алексей размышлял над этим делом, тем яснее понимал: что-то нечисто! Слишком просто всё получалось, улика цеплялась за улику, детали укладывались в ряд, как плиты в мостовую, и эта дорога вела прямиком к Виктору Торну. Почему он сам пригласил Алексея к расследованию? Удивительно. Торн знал репутацию Алексея, и сказал о ней явно. Играл? Не верится! Такими вещами не играют, ставки слишком высоки. Значит, есть кто-то другой, тот, который тщательно укладывал кирпич к кирпичу, выводил следствие на Торна! Кто?

Тот, кому выгодно.

Может быть, она ещё не спит, подумал Алексей и набрал номер Тины Капельмайер.

Она, похоже, даже не ложилась. Минута слабости прошла, Тина была уверена и спокойна настолько, насколько это возможно в её обстоятельствах. Только лихорадочный блеск глаз выдавал демонов, которые грызли сейчас её душу.

— Извините, Тина, — сказал Алексей, — но, может быть, вы рассказали не всё? Пропустили что-то важное? Подумайте. Я искренне хочу помочь вам и вашему жениху.

— Что именно? — спросила Тина. — Всё было, как обычно — суетливо и бестолково, выборы съедали наше время, мы с Виктором почти не бывали наедине. Папа...

— Что?

— Не знаю, поможет ли вам, — Тина задумалась. — Я уже говорила, папа очень боялся не успеть, боялся беспомощности, немощи, боялся самого страха смерти. Он даже брал консультации психолога. Всё, пожалуй.

— Да, — сказал Алексей, — негусто. А как зовут этого психолога?

— Саймон Глотц. Он известный специалист. Очень известный и популярный.

Что-то здесь было… Понять бы, что именно. Факты говорили: Капельмайера убил Виктор Торн, но Алексей не хотел с этим соглашаться. Назло очевидному, наперекор непреложному, он снова и снова просматривал материалы дела.

Ночь перевалила через середину, закатная луна уступила небо рассветной, занялась заря. Погасли фонари, и на улицы Новограда вышли поливочные машины. Новый день вступал в свои права. Грянул в репродукторах гимн страны, и фабрики раскрыли рты. Тёмным, как венозная кровь, потоком выплеснула оттуда ночная смена, уставшая, осунувшаяся, голодная, а ей навстречу потекли свежие утренние бригады, чтобы в полдень, отработав своё, передать эстафету дневной вахте. Когда схлынула рабочая волна, потянулись на свои места офисные работники всех уровней и мастей.

Алексей Михайловский сварил и выпил кофе, земного, из собственных запасов, подождал для надёжности полчаса и связался с Николаем Лурье.

Ещё через час он входил в кабинет Юрия Казарьянца.

Полковник поднялся ему навстречу. Он был свеж, чисто выбрит и благоухал хорошим одеколоном.

— Думал, вы будете отсыпаться сутки, — сказал он. — Что случилось?

— Я говорил с Тиной Капельмайер, — без предисловий начал Алексей. — Арнольд очень боялся превратиться в обузу для семьи.

— Неудивительно, — сказал Казарьянц. — Я бы тоже боялся. И что?

— Очень боялся, — повторил Алексей. — Чтобы побороть страх, он нанял психолога. Взгляните...

Михайловский разложил на столе несколько листов бумаги.

— Так выглядит настоящий акт опломбирования от Партии Развития. Копия, конечно. Это то, из-за чего ругался Николай Лурье, когда мы были в его конторе. Спасибо, он сохранил его. По привычке, на всякий случай.

Бумага пестрела исправлениями. Кое-где в машинописный текст были внесены ручные правки, а некоторые строчки переписаны полностью.

— О! — удивился Казарьянц.

— А вот — официальные акты! Обратите внимание, — Алексей подчеркнул две строчки, — серийные номера камер, которые проверяли Торн и Капельмайер, отличаются всего в одной цифре. У Капельмайера шестёрка, а у Торна — восьмёрка. Фактически, это номера изделий в партии. Последние четыре цифры — это номера партий, и они совпадают. На оригинале правились как раз эти строчки, и трудно понять, где шестёрка, а где восьмёрка.

— То есть… — начал полковник.

— Камеру с лазером, которым был убит Арнольд Капельмайер, проверял он сам! Самоубийство, Юрий! Он не хотел доживать развалиной, поэтому специально тянул с актами, чтобы заставить директора «Утренней звезды» пойти на подлог. Время поджимало, Избирком срочно требовал бумаги, и Лурье согласился. Они сфабриковали чистовой акт, взяв подписи с оригинала. Тут Капельмайер и поменял шестёрку и восьмёрку местами. Он подставил Виктора Торна, которого не любил, и расстроил его свадьбу с Тиной! Изощрённая комбинация.

— Да, и обезглавил собственную партию, — хмуро сказал Казарьянц и спросил: — Как, кстати, зовут этого психолога?

Зал прилёта бурлил. Спешили по своим делам служащие космопорта, слонялись в ожидании нужного рейса отъезжающие, толпились, глазея по сторонам, многочисленные туристы. Вряд ли они знали о драматических событиях последних дней, а если кто и слышал, то не обратил внимания. На Рассвет летели ради золотых пляжей и огромных соляных пещер Срединного материка. А новости политики… Кому они интересны в наше время?

В маленьком кафе на верхнем ярусе, между предстартовой зоной и ВИП-залом, сидели Михайловский и Торн. Охрана не лезла на глаза, и возникала иллюзия, что в помещении только они. Плюс Тина Капельмайер за соседним столиком. Она неотрывно смотрела на Торна, а Виктор делал вид, что не замечает этих взглядов.

— … что полковник хорошо знал этого человека, — тихо говорил Алексей. — В самом деле, известный и знаменитый. Не только психолог, но и умелый гипнотизёр. Капельмайер не обратил внимания на эти детали, или просто отбросил их, как несущественные.

— Папа презирал колдунов, — вставила Тина, — считал их шарлатанами.

— Именно так, — кивнул Алексей. — И не смог воспротивиться. Скорее всего, он даже не заметил, как его толкают к самоубийству. Глотц же оказался давним и ярым сторонником Консервативной партии, её почётным членом. Это не афишировали, но он постоянно жертвовал заметные суммы в фонд консерваторов.

— Понятно, — сказал Торн. — Глотц не выдержал: соблазн оказался слишком велик. Его арестовали?

— Да, — сказал Алексей.

— Его вину будет очень трудно доказать.

Михайловский поднялся и подошёл к окну. За тонированным стеклом расстилалось взлётное поле. Тут и там стояли большие и малые суда, между ними сновали машины таможенников и сервисных служб. В центре поля, на площадке гравитационного лифта готовился к старту туристический лайнер. Словно пчёлы к улью, один за другим к нему причаливали грузовики с багажом и припасами. Затем придёт очередь топливозаправщиков, и лишь потом привезут пассажиров. Последние проверки систем, и корабль отправится на орбиту, в прыжковую зону. Освободившееся место займёт другой борт. И так — круглосуточно. Космопорт Рассвета — очень оживлённое место.

— Саймон Глотц всегда записывал свои беседы с пациентами, — сказал Алексей. — Архивировал и сбрасывал для хранения в несколько разных мест, в том числе — в глобальной сети. В этот раз он поступил так же, чисто автоматически. Профессиональная привычка. И забыл. Понимаете? Сделал, что положено и поставил в памяти галочку «Выполнено». Психология… Специалист, кстати, он оказался отменный и убедительный чрезвычайно! Почти уговорил полицейских его отпустить.

— Да, удачно, — задумчиво сказал, поднимаясь, Торн. — Был рад знакомству! Можете всегда на меня рассчитывать.

Этот выжмет из ситуации максимум, понял Алексей. Он уже сейчас обсчитывает новый политический расклад. Хорошо это или плохо, неизвестно, но Рассвет ждут новые времена.

Алексей пожал руку Торну, кивнул Тине и вышел. Его новый катер стоял неподалёку и мог стартовать незамедлительно. В отличие от большинства кораблей, ему не требовался гравитационный лифт и прыжковая зона.

Возле катера Алексей посмотрел назад.

Политик стоял у выхода на взлётное поле. В нескольких шагах за его спиной стояла Тина Капельмайер. Потом она подошла к Виктору и взяла его за руку. Торн не обернулся, но руки не убрал.