Признание

Она уже час пыталась нормально завязать «восьмёрку», но либо верёвка не протаскивалась и выскальзывала из пальцев, либо узел получался слабым, либо петля не по размеру. Девушка возилась с верёвкой, сидя на полу, неподалёку лежал блокнот, перьевая ручка и пара скомканных листков.

— Ты дома?

В дверь постучали, заглянул инженер.

— Опять ты за своё, — сказал он укоризненно и шире открыл дверь.

— Это не то, о чём вы подумали!

— Кир, будь добра, сделай чаю, — попросил он сестру, оглянувшись через плечо.

Та быстро осмотрела девушку с верёвкой и отправилась вверх по коридору, на кухню, бормоча: «Я бы тоже повесилась с таким псевдонимом».

…На задворках литературы она была известна как Заурядна. После инцидента на храмовой площади спасённая физиками девушка поселилась в общежитии для канцелярских служащих при администрации Технического квартала. Её комната находилась на последнем этаже, в мансарде, откуда открывался неплохой вид на город; с другой стороны за домами возвышались кроны большого лесопарка. Может быть, писателем она была неважным, но документоведом её признали первоклассным. Работа в руках горела: документы оформляла методично, тексты выходили краткие, складные. Тем не менее, душа её не успокоилась. В свободное время Заурядна тайком продолжала сочинять и отправляла свои робкие произведения в разные издательства. Мастера беспощадно их отсеивали.

Инженер сел рядом, прислонившись спиной к стене.

— Неужели всё настолько плохо?

— Да нет же. Это эпизод из повести, — она указала подбородком на блокнот. — Чтобы его лучше прописать, прочувствовать момент, мысли персонажа, я решила представить себя на его месте, надев петлю на шею. Максимально приблизиться к ситуации, так сказать.

— Не переусердствуй.

В последнее время новые друзья стали опасаться за психическое здоровье Заурядны. Она явно искала острых ощущений, стремясь придать яркость своим сочинениям. Вместе с тем стали проявляться какая-то лирическая тоска и безразличие к собственной жизни. Так одно время в приступах лунатизма девушка выбиралась по ночам на крышу и стояла в полный рост, босая на остывающей черепице. Ветер шевелил волосы и подол платья. На слова она не реагировала, не просыпалась, поэтому соседям приходилось уводить её за руку. Теперь вот это…

«Странные существа эти лирики», — подумал инженер и на всякий случай забрал у Заурядны верёвку.

— Если уж тебе так нужно «приблизиться к ситуации», давай лучше я надену петлю и буду пересказывать тебе свои ощущения, а ты записывай. Прекрати рисковать собой.

— Пожалуйста, не думайте, что я помешалась. Я вам благодарна за всё. Вы дали мне почувствовать себя нужной… Но перо само просится в руки, а образы — на бумагу. Бесплодное увлечение не прошло! И мои творения, как волны солёной морской воды, непригодной для питья, разбиваются о скалы истины.

— Вода везде дырочку найдёт.

— Кажется, я пока не могу смириться с тем, что мне нет места там, куда так тянет. Это мучительно! Ночью выглядываю в окно, ищу созвездия и думаю: ведь под этим необъятным куполом где-то далеко, а может и совсем близко что-то интересное происходит, великое. И хочется в такие моменты слиться с миром, понять это всё и написать. Написать волнующую историю. Но язык на привязи, а в голове пусто. Правы они, не дано мне… После работы — шарф, чаёк, книжка. Читаю тех, у кого получилось. Никогда никому не завидовала, только за себя обидно.

— Послушай… нет ничего плохого в том, что ты пишешь. Помнишь, мы говорили о предназначении? На самом деле, мастерство в каком-либо деле не всегда приносит удовлетворение. Не обязательно заниматься только им.

— Это-то понятно.

— Занимайся своим хобби, как бы плохо у тебя ни получалось. Если занятие лечит душу, если оно тебе нравится — то это не пустая трата времени.

— Меня осуждают…

— Ерунда! (Скорее всего, тебе кажется) — он схватил Заурядну за руки и произнёс, глядя в глаза:

— Никто не может помешать тебе самовыражаться. Даже мы, друзья.

Девушка обняла колени, положила на них голову и задумалась.

— Тебя где-нибудь печатают?

Она назвала несколько журнальчиков и безвестных газет.

— Ну вот, там наверняка ещё куча бездарей публик… — инженер осёкся.

— Всё верно, продолжай.

— Такие несерьёзные издания существуют и распространяют всякий бред, потому что их читают. Не всем же быть философами. И у произведений искусства, и у аудитории свои соответствующие друг другу уровни. И потом, большие, фундаментальные творения с глубоким смыслом в конце концов утомляют. Между сложными переживаниями и аллегориями должны быть перерывы. Хочется порой чего-нибудь простого и лёгкого — чисто для отдыха после напряжённого рабочего дня. В этом плане твоя проза вполне подходит.

— Откуда ты знаешь? — Заурядна беспокойно заёрзала.

— Наш биолог, — инженер понизил голос, — тебя читает. Причём не только опубликованное. Однажды я выследил его. Он ходит на макулатурные свалки издательств и находит там твои сочинения. Я попросил его поделиться, тоже прочитал… По-моему, твои истории имеют право на существование.

Она улыбнулась.

— Я буду писать. Сюжет складывается быстрее, когда читатель ждёт его продолжения. Мне нужна была не слава, а просто признание, хоть самое маленькое. Знаешь, ты помог мне понять, что доставлять радость другу гораздо приятнее, чем целому миру.