Пришельцы

ПРИШЕЛЬЦЫ

Не только хозяин в ответе за довольство гостей,

но и гости в ответе за гостеприимство хозяина.

Закатные лучи косо падали на хитин двух, идущих по разрастающимся сочным травам, утомленных путников, делая их похожими на золотые статуэтки, которые в изобилии изготовляли местные мастера, известные по всей округе. Тяжеленная соха, сейчас перевернутая облепленным землей суком кверху, на двух толстых веревках волочилась за путниками, подскакивая на неровностях и постоянно норовя завалится на левый бок и пропахать еще одну широкую борозду, разворотив кривым суком землю и разорвав корневые системы трав. Толстые и массивные клешни почти без усилий тянули веревки, привязанные к сохе, но головы были устало склонены, а восемь пар членистых ног, также покрытых толстым хитином, вяло переставлялись с места на место, мерно проталкивая вперед массивные тела. Четыре длинных черных уса размеренно колыхались в такт колебаниям тела, а крохотные, слегка близорукие и туманные фасетчатые глаза, каждый из которых состоял из нескольких десятков тысяч светочувствительных клеток, обозревали большую часть окружающего пространства со своих хитиновых стебельков. Соединенные с основанием клешней и головой, состоящие из двух, более мобильных, внешних верхних и двух более мощных, жующих, внутренних частей, челюсти были плотно сомкнуты, но воздух свободно проникал в легкие через отверстия у основания усов. С точки зрения землянина, путники больше всего напоминали прямоходящих лобстеров-переростков, но для жителей их планеты они были просто зуругл.

— Тяжелый сегодня денек выдался, да? — Вдруг, забавно ворочая челюстными пластинами и издавая оживленные булькающие звуки, на своем ракообразном языке спросил один из идущих.

— Да, — в голосе второго явно почувствовалось веселье, хотя его хитиновая голова, выглядящая очень веселой, явно ничего не выражала. — Но это ничего, работа укрепляет зуругл, так еще наш покойный старейшина говорил.

— А ему еще его старейшина, когда он был молодой, — кивнул зачинщик разговора.

— А ему — его старейшина, — подхватил второй.

— А откуда старейшина старейшины старейшины это узнал? — После недолгой паузы спросил первый глубокомысленно.

— Так ему его старейшина сказал, — после недолгих размышлений столь же глубокомысленно ответил второй.

— А тот откуда?

— Ну а тот, может, сам придумал?

— Не… Старейшины никогда и ничего сами не придумывают.

— А ты откуда знаешь? — Зуругл недоверчиво изогнул ус.

— Так мне это, старейшина сказал, — незамедлительно ответил первый, отвлекаясь на что-то медленно движущееся вдоль глубокой балки, пересекавшей поле, по которому шли зуругл.

— А он откуда узнал? — вопрос пролетел мимо отвлекшегося ракообразного, который уже вскинул усы-антенны, вылавливая запахи, растворенные в воздухе.

— Да ты смотри, смотри! Что это там, на горизонте, такое блестящее? — зуругл замахал свободной от веревки клешней в сторону блестящей полу размытой точки, четче рассмотреть которую им мешало их прескверное зрение.

— Переливается… И запах знакомый, слышишь? — Второй тоже уставился на точку и зашевелил усами.

— Да, знакомый… Уж не муругл ли это? — После этой фразы оба ракообразных задержали дыхание, предвкушая встречу со своим чешуйчатым братом по разуму.

— Эй! Муругл! Брат! Лурк! Мурулк! — вразнобой начали звать оба зуругл.

— Что? — куда более тонкий, но лишенный булькающих и чавкающих звуков, столь характерных для зуругл, голос долетел до путников.

— Иди к нам, коль ничем не занят, вместе, ведь всяко веселей!

Вместо ответа блестящая точка просто изменила курс и пошла на перерез траектории ракообразных и уже через четыре десятка секунд две пары черных глазок четко рассмотрели невысокого, высотой всего в четыре клешни, стройного и гибкого, перетянутого тугими узлами мышц, блистающего яркой чешуей, огненными бликами отбивающей пламень закатного солнца, неспешно идущего вялой, сгорбленной походкой, костяного рептилоида, вышедшего прямо перед ракообразными. Трехгранная костяная голова повернулась к зуругл так, чтобы мочь обозревать их сразу обоими своими огромными, выпученными светло-голубыми глазищами, правая чешуйчатая рука приподнялась в характерном приветственном жесте, а растопырившиеся в разные стороны пальцы, туго натянули кожаные перепонки, костяной рот раскрылся, обнажая два ряда тонких и острых зубов и чисты, текучий голос скользнул в сторону зуругл:

— Здоровья вам, ракообразные братья-мурулк. — Конечно, муругл не мог сказать слово "ракообразный", так как он просто не знал, ни как рак выглядит, ни что это вообще такое, но ближайшим человеческим аналогом есть именно это слово, так как "клешненосец" или "хитинище" не сильно походит на обращение.

— Здоровья и тебе, чешуйчатый! — хором ответили зуругл.

— Мы, кажется, не знакомы, меня Тариг зовут, — представился муругл и явным ударением на второй слог.

— Куки, — также с ударением на второй слог представился шедший справа зуругл, имевший на хитине плеч, клешней и боков линии пигмента темно-лососевого и кораллового цвета.

— Изз. — Такие короткие имена всегда были атрибутом семей воинов и охотников, привыкших к тяжелой физической работе, а потому линии пигмента Изза были темно-зеленые и изумрудные.

— Вот, за что я всегда люблю зуругл — за имена. — Рептилоид улыбнулся, пожал по очереди обоим лобстерам клешни и последовал за ними, идя справа от них. — Вы никак с полей идете?

— Вва! — Согласной экспрессией кивнул Куки. — Мы с Иззом еще до восхода вышли и вот только возвращаемся.

— Весь день работаем, Вва! — Согласно уточнил Изз. — Устали очень.

— Ну да это ничего...

— Работа укрепляет зуругл.

— Откуда ты знаешь? — Задал очень ожидаемый вопрос Тариг, повторяя вопрос Изза.

— А мне ныне покойный старейшина сказал, — ответил Куки.

— А он откуда знал? — Встрял Изз, задавая тот же вопрос.

— Ему его старейшина сказал, — Куки, будто не замечал повторения реплик.

— А тот старейшина откуда узнал?

— Ему его старейшина сказал? — На этот раз ответил уже Тариг.

— Откуда ты знаешь? — Такой ответ будто удивил обоих ракообразных своей неожиданностью да так, что они даже веревки выронили и забыли закрыть ротовые пластины.

— Догадался.

— Какой ты умный… — Удивленно потупившись, молвил Изз, а потом, встрепенувшись, спросил — Можно я тебе задам вопрос?

— Ты уже его задал. — С улыбкой сказал рептилоид.

— А ведь и правда… Но, можно задать тебе еще один вопрос, после этого вопроса?

— Валяй, мой хитиновый друг.

— А откуда самый первый старейшина узнал, что работа укрепляет зуругл?

— Ну, вот уж не знаю, может сам придумал?

— Нет, старейшины никогда ничего сами не придумывают, — многозначительно подняв левую клешню вверх, постулировал Куки.

— Тебе это старейшина сказал?

— Откуда ты все знаешь, Мал'Даг? — От удивления ракообразные пахари снова выронили веревки, остановились и дружно засмеялись.

— Га-га-га… — Смеялся Тариг.

— Ги-ги-ги… — Смеялся Изз.

— Буль-буль-буль… — Смеялся Куки. Шутливое сравнение муругл с псипатом, лучистой головой, как его называли мурулк, рассмешило всю компанию.

— Го-го-го… Ох, и насмеялся же я… Ой… А главное, с чего вдруг так...

— Ге-ге… Мы просто очень веселые мурулк...

— Уф… Согласен. Так все-таки, Тариг, откуда тогда первый старейшина узнал это?

— Ну, если не сам придумал, то, наверное, подсказали.

— Да нет! Старейшина самый мудрый. Всегда. Никто не знает ничего такого, чего бы ни знал старейшина.

— Значит, ему сам Дау подсказал. — Оба зуругл резко вдохнули, услышав упоминание о своем Едином Боге и набожно, против часовой стрелки, обвели перед собой в вертикальной плоскости круг, знак Дау и символ веры, как крест в христианстве. Религия муругл, кстати, была очень схожа с христианством, только, она была несколько менее… Человеческой.

— Что сам Бог?

— А кто же тогда еще, если не Бог будет мудрее старейшины? — Тариг ответил вопросом на вопрос.

— И, правда, же...

Продолжившие движение зуругл задумчиво склонили головы, ветер поиграл их усами, раскачивая их из стороны в сторону, а, с каждой секундой догорающее солнце, сделало их изрисованный пигментами хитин пылающе-красным. Небольшой багровый диск, называемый всем мурулк не иначе как Кул, закатывался за шипастый, от густых колоритных лесов, обрыв горизонта. Это название звезды было пережитком языческих верований их доисторических предков, которые считали Кул, бога солнца, главным богом, сотворившим из морских волн Жизнь, которую мурулк называли Кулк, что означало Прамать или прекраснейшая. Идущий слева от ракообразных друзей муругл тоже несколько призадумался. Мысли стали вязкими и неповоротливыми, как завязшая в грязи ветка, и все время уходили прочь от реальности, вырисовывая перед сознанием муругл эфемерные яркие и туманные образы, ускользавшие от сознания при малейшей попытке их прояснить. Сознание очень расслабилось, а разум ушел в имматериальные недра своих воспоминаний и рептилоид почти перестал слышать его единоверный шепот. Светло-голубые глаза заволоклись пеленой внутреннего полупрозрачного века, ноздри стали вздыматься ровнее, а походка стала совсем вялой, но вдруг разум почти ощутимо толкнул сознание к действительности, так как муругл начал понемногу уходить в эфемерный имматериум.

Таковым уж было сознание муругл, туманным и рассеянным, способным на невероятные ментальные свершения, но совершенно несобранным и свободныым от каких-либо пут реальности и монотонности. Перевязанное тугими узлами прошлого, лентами воспоминаний о событиях и собственных мыслях, увитое иллюзиями полудрем и грез, часто не различающее границу реального и эфемерного, думающее хрупкими и непостоянными эмоциями и образами, далекое от столь грубой материи и пространства, сознание муругл было неразрывно связано с их разумом. Да, они весьма четко разделяли свой мозг на две части — их "я", земное, незатейливое и облачное сознание, которое было их основным думательным аппаратом и абсолютно совершенный, лишенный каких бы то ни было пут и пределов, идеальный, непогрешимый и непостоянный разум, который они, про себя, называли даром Дау, так как способность слышать разум появилась у муругл только после прихода мессии Изиз, искоренившего язычество, объединившего всех мурулк, принесшего новую веру в единого Бога и истребившего древнейших врагов муругл — четвероруких морских змей-наг, которые, кстати, тоже были мурулк. Разум довольно грубо вытолкнул Тарига из сфер имматериума не давая сознанию окончательно уйти от мира и он, повинуясь бессловесному шепоту разума, заговорил, разрывая витые узловатые нити грез, которые, почему-то, казались ему оранжевыми с голубыми и зелеными прожилками.

— Я так и не спросил, где вы поле распахали?

— Это вон там, под холмом, там почва мягче и гумуса больше. Не то, что тут, вон, валуны из земли торчат монолитами, а там, ни песчиночки, — ответил Куки

— Завтра зерна пару мешков надо будет приволочь, засеем поле, и плода будем ждать...

— Да… Хорошее будет поле, однако, — подхватил Изз.

— А чем сеете?

— Хлебами, чем же еще? Хлеба они всегда хлеба, для всякого мурулк нет пищи слаще.

Хлебами аборигены называли тонкие, витые по земле древесно-коричневые стебли плодоносного однолетнего дикорастущего растения, культивируемого на ограниченных территориях, как земная пшеница. А то, что они так красноречиво назвали плодом, было крупными, продолговатыми голубоватыми плодиками с жесткой но тонкой скорлупкой, легко отделявшейся от плода. Такие плоды употребляли как сырыми, так и жареными, но иногда их перетирали с душистыми травами, замешивали с водой и выпекали в жаре от костра на плоском камне, получая очень сытные и компактные лепешки. А главным удобством этих плодов, не считая их долговечности в сушеном виде, была сильно смещенная к стенке скорлупы косточка, которую можно было легко отделить. Также зуругл культивировали несколько других плодоносных растений, а также грибы и водоросли. Муругл почти никогда не были заняты в сельскохозяйственной деятельности, в основном по причине несколько иного рациона, состоящего в основном из рыбы и морепродуктов, а главное потому, что они никогда не привязывались к земле. Но были известны и случаи, когда рептилии занимались разведением животных, а особенно рыб, культивацией агрокультур и водорослей. Один из таких случаев даже вошел фольклор, когда один муругл по имени Аллриз вырастил целый подводный сад, взращивая в причудливых комбинациях разноцветные водоросли. Что правда, эта история, как и большинство других историй о древних мурулк, заканчивается смертью главного героя, но исторический факт остается неизменным.

— Ой, да нет, завтра никак не получится, завтра свадьбу играть будем!

— А, точно, свадьба завтра у нас. Нашу Лурк жених посватал, а завтра, с рассвета,

— Вот будет веселья! — зуругл мечтательно замолчали на секунду, наслаждаясь своими переживаниями по поводу грядущих событий, а Тариг

— Да… Я помню, какие вкусные хлеба я ел в одной деревне… — Прижмуривая от удовольствия глаза припомнил Тариг. — Я тогда с собой целую охапку нагреб, у них тогда урожай был...

— Уж не в нашей это деревне было?

— Да нет, то деревня Серой Линии была. А ваша как?

— Блестящий Диск.

— Я же говорил. А далеко нам до вашей деревни еще топать?

— Да вон уже камни кольца видно, на склоне у реки, — Изз указал на серый камень, скучно стоящий посреди поля. — Еще Кул за край не уйдет, как мы уже там будем.

— Да… А ты знаешь, откуда тут эта балка взялась? — Обращаясь к Таригу, спросил Куки. — А я знаю. Раньше там основное русло реки текло, но потом, с две дюжины поколений назад, река обмелела, заилилась, а со временем и вовсе пересохла. Нам так старейшина рассказывал.

— А вон там, где вон-то высокое красное дерево растет, видишь? — Изз снова ткнул клешней в горизонт. — Там в реку впадал приток, который течет и до сих пор, по старому руслу большой и высохшей реки. Там, где наша деревня стоит, тоже балка бы была, если бы не речка.

— Кстати, ты заешь, что наша деревня рекой на две части разделена?

— Что, правда? Никогда таких еще не видел. — Почти механически ответил рептилоид, наслаждаясь тем, как его воображение вырисовывает образы увитых зеленеющими лозами камней, окружающих приземистые, крытые корой и тростником земляночки, Гуриз почти услышал шепот чисто-голубой струистой речушки, которая сочилась между утоптанных дорожек и тлеющих колец костров, пылающих жарким пламенем, слегка отсыревших дров густой, подсвеченный золотыми языками пламени, ароматный дым, пропитывающий влажные и пряные хлебные лепешки, лежащие на долгих серых камнях, но новый голос зверски оборвал все эфемерные нити воображения, оставив сознание совершенно пустым, как еще горячая чаша, из которой только что вылили кипящую воду.

— Ой, здравствуйте-здравствуйте, вернулись Лурк! Куки, Изз, как работалось, устали, наверное, проголодались, ну ничего, сейчас покормим, отдохнете… Ах, да вы и гостя с собой привели, ну привет, Лурк, проходи и ты, усаживайся, где удобно… — Старенький зуругл рассыпался невероятным потоком слов, просто сбивая с ног входящих в деревню мурулк.

— Странно, — подумал вслух Тариг, — как это я не заметил, как мы подошли, неужто сознание настолько затуманилось иллюзиями? Надо бы поосторожнее с этим.

— Что ты там говоришь, мой чешуйчатый друг? — Спросил старый зуругл, вставая прямо перед периферией глаз муругл, что позволило ему рассмотреть ракообразного четче. Сереющие от старости хитиновые пластины были кое-где подведены сочным темно-зеленым пигментом, что свидетельствовало о недюжей силе и, что было маловероятно в мирное время, о воинских навыках. Один, левый, ус был обломан и уже не регенерировал и Тариг невольно тронул свое правое бедро, вздрогнув от четкости воспоминания, как две здоровенные, шерстистые хищные твари, довольно похожие на земных волков, если не считать пары огромных кривых когтей на их передних лапах, оторвали ему правую ногу по самый живот и как его тогда спасли два других муругл, примчавших на шум и треск разрываемой плоти. Регенерация ноги тогда заняла более пятидесяти дней, хотя обычно, при должном уходе, у любого мурулк, оторванная рука или выбитый глаз, восстанавливаются менее чем за тридцать дней. Тариг снова взглянул в лицо зуругл, хитин их лиц почти всегда располагался так, что их лица всегда выглядели улыбающимися, а глаза — задорно прищуренными и этот старичок не был исключением и сейчас он просто излучал радость от встречи и нового знакомства.

— Меня Брлблдз зовут, мой отец был художником, а отец отца был травником и знахарем.

— Тариг. С самого прихода не примыкал к поселениям, путешествую по свету, записываю фольклор.

Они обменялись рукопожатиями, а точнее клешнепожатиямии, и муругл, потирая прищемленные мощной клешней пальцы, уселся на землю лицом к костру рядом со своими новыми друзьями и оглянулся на, выносящих из самой большой землянки блюда с едой, двух совсем молодых, с еще не окрепшим розоватым хитином, ракообразны. Двое других раздували угли в костре, пытаясь распалить жаркое пламя, которое поглотит подброшенные в костер дрова. Свет от звезды почти погас далеко за спиной муругл и на землю призрачным саваном начали спускаться густые, глубокие тени, сквозь которые мягко сочился шепот ручья, который был красноречиво назван рекой. Тьма узорливо заплеталась вокруг сидящих мурулк, увивая их своим теплым одеялом иллюзорности и делая их почти миражами. Для такой тьмы в языке мурулк было особое слово Гар, оно, как и любое другое слово их языка, не называло предмет, а отражало чувства, ощущения говорящего. Гар также отражало сухой, вязкий и липкий мрак угля и черного пепла, остающегося после костра, резкие тени подземных пещер и теплую темноту летней ночи. Языки пламени взвились, сочась золотыми дрожащими отрогами скал между хаотичными фейерверками рубиновых искр, взлетевших из недр расколовшегося от температуры надвое сухого бревна, первым начавшего пылать жаром огня. Отсветы золотого пламени разорвали тончайшие узелки Гар, начавшего скрадываться на лица лобстеров, а горячий и душистый дым взвился к чистым тускнеющим небесам цвета неизмеримо далекой бездны. Крохотные, насквозь просвечиваемые светом костра, тускло-зеленые мотыльки-фотофаги водоворотом закружились вокруг столба дыма, поглощая все, чего не напоглощали за день. Большие и волохатые, напоминающие пузатых шмелей, жуки-пузыри, имеющие миниатюрное подобие аэростата, наполненного менее плотным, чем атмосфера, газом, вяло закружили против водоворота зеленых фотофагов, вылавливая их длинными, липкими усиками и, с едва слышным хрустом отправляя добычу в рот. В поле пронзительно взвыл маленький шерстистый зверек, днем спавший в своей замаскированной норе. Ему ответил другой, сильнее заглушенный расстоянием высокий вой его сородича. Щелчки и уханья продолговатых золотых жуков-трескунов наполнило воздух, а левый глаз муругл уловил лоск хитиновых пластин огромного, но безобидного, похожего на стоящую на десяти длинных ногах мокрицу, насекомого, взбирающегося на камень, чтобы привлечь своими флуоресцирующими усами крохотуль-светлячков, сейчас кружащих в вышине, примешивая свой фиолетовый свет к серебряному, неспокойному свету звезд. Самки этих светлячков всегда жили на земле, пряча за густыми травами свои дрожащие изумрудные огоньки, и были заметны лишь сверху. Хитиновые же мокрицы научились подражать этим огонькам и тем самым привлекать в ловушку самцов светлячков. Назойливые черные кожистые пташки, похожие на ихтиоптерисов или очень миниатюрных птеродактилей, со щелканьем взвились из своих нор и закружились над землей, вылавливая зубастыми клювами жуков-пузырей и прочих надземных насекомых. Жизнь ночного поля оживала под покровом Гар. Тариг машинально взял в руки протянутые ему клешни ближайших зуругл, когда те возносили молитву Великому и Единому Дау, благодаря его за свой сегодняшний достаток и мир в народе и их сердцах.

Вдруг, вместе с хлопком деревянной тарелки, опустившейся на землю перед муругл, призрачные нити иллюзий и миражей ночной жизни природы, окутавшие было его сознание, с треском лопнули, оставляя после себя сквозящую пустоту, которую мурулк, в основном, называли Съюл и ураган шумов и оживленных голосов ворвался в сознание, разбивая в дребезги все дрожащие эмоциональные узлы, зиждившиеся на иллюзиях восприятия. Толпа шумных хитиновых ребят завертела его сознание в переменчивом урагане реальности, кажущемся ему сейчас излишне быстрым и оживленным. Подвижные тела молодых лобстеров скользили между сидящих, расставляя перед каждым из них порции ароматной пищи — ягоды, водоросли, жареных инсектицидов, приправленных душистыми травами, какие-то местные овощи и плоды, лепешки жаренных хлебов и много-много всего прочего. Веселые бессмысленные разговоры о погоде, природе, весельчаке Зарлу, который приходил с другом из соседнего села неделю назад, о завтрашней свадьбе милашки Альбрур с зуругл из соседней деревни, сватать которого приводил Зарлу, о рецепте приготовления жуков-пузырей и прочей и прочей ерунде, которая вовсе не заботила муругл, который, все же, стал понемногу напитываться эманациями окружающих. Ночь начала спускаться все ниже на едущих и разговаривающих мурулк и первые звезды начали задорно подмигивать с небес, будто участвуя в беседах.

Веселье разгоралось, в ход пошли веселые истории и анекдоты и в скорости Тариг уже всей душей влился в веселый эмоциональный бардак селян, на лицах ширились счастливые улыбки, со всех сторон слышалось веселое га-га-га и буль-буль-буль, пара деревянных столовых приборов был по случайности сломана, тарелки, быстро пустевшие, наполнялись вновь, а казаны и подносы быстро пустели. Душистые, сладкие и кислые, густые и совсем жидкие, яркие и бесцветные, напитки стал разливаться по пиалам, деревянным чашам и кубкам, соки, компоты, отвары трав, смол, молотая мякоть фруктов, смешанная с водой, фруктовые и водорослевые чаи и настойки — все это обильным потоком полилось в горла мурулк. Добродушный старичок Брлблдз даже притащил из своего дома особый кубок, из золота, и, вручив его Таригу, сказал, что этот кубок только для особых гостей. Муругл лишь на секунду отвлекся от всемирного веселья и урагана эмоций, когда вспомнил, что в былые времена некоторые мурулк могли изготовлять особые напитки, от которых начинало мутиться сознание и заглушатся разум, такие напитки вызывали зависимость и многие мурулк того времени ставали зависимыми от таких психотропных и часто отдавали все свои имения за очередную порцию таковых, пока не погибали от их вредоносных последствий или от голода, будучи изгнанными из своих селений. Но, к счастью, рецепт этих пьянящих отваров и зелий был забыт в веках, ушедши за своими изобретателями, лживыми и грязными, алчными змеями-нагами, которые в далекой древности были истреблены мессией Единого Дау, его сыном Изиз, который объединил муругл и зуругл под единой верой и абсолютной свободой от иной власти, кроме Божьей. Да и вряд ли хоть один из ныне живущих мурулк стал бы по своей воле придаваться порочным наслаждениям древних пьянящих напитков.

Когда кончились напитки в ход пошли другие виды развлечений и четверо зуругл, притащившие из хижин незамысловатые музыкальные инструменты, сев обособленно, заиграли незамысловатую, но задорную мелодию, от которой все тут же бросились в пляс и даже Тариг, немного поколебавшись, закружился между хитиновыми телами, выпрыгивая и приседая в озорном и бесхитростном танце, стараясь двигаться в такт золотому звону свистульки, задающей ритм периодическими сменами громкости и тональности. Звонкая струна, свитая из волокон прядущей сети, похожей на четвероногого паука, теплокровной чешуйчатой древесной зверушки, гудела и дрожала, повинуясь умелым толчкам клешней музыканта, а развеселая трещалка стрекотала, выписывая в воздухе невероятные пируэты. Он первой скрипкой были, конечно же, маленькие барабульки из раковин и костяных пластиночек, подвешенных на жердине, по которым с невероятной скоростью ударял светло-зеленый молодой зуругл. Звук получался довольно громкий и мелодичный, отчасти из-за кристаллической природы местных раковин, которые звенели хрусталем от ударов костяных палочек. Пляски тянулись долго, пока все мурулк полностью не выдохлись, а после танцев и зажигательных мелодий местных музыкантов, началась самая долгожданная часть вечера — рассказ о древних временах. Седой старейшина, с выгоревшими, но подведенными свежим темно-зеленым, почти черным пигментом, хитиновыми пластинами панциря, тяжко опустился на свое законное место на возвышении в трех шагах от костра, переводя дух после утомительных танцев, в которых старейшина принимал участие вместе со всеми своими сородичами. А, наконец отдышавшись, начал свою речь, подняв вверх правую клешню:

— Желаю всем, кто здесь сегодня собрался, а также всем тем, кто живет в соседних деревнях и поселениях, или путешествует, как наш дорогой гость муругл Тариг, доброго здоровья и благополучия! — По деревне разнеслись одобрительные возгласы и повторения пожелания старейшины. — Также я хочу поздравить гордость нашей деревни, красавицу Альбрур, которая завтра приведет в нашу деревню нового мужчину, за которого и выйдет замуж, в честь чего мы сегодня и собрались на празднование! — Снова одобрительные возгласы и поздравления в адрес девушки. — А теперь, по традиции, перейдем к самому интересному, к рассказу. Пропустите деток сюда поближе, они ведь наше будущее, им, как никому другому важно знать истории о своих предках. — На пространство между толпой, усевшейся полукругом вокруг старейшины, выскочили четверо махоньких зуругленышей, еще почти не обросших хитином и выглядящих нежно-лососевыми по цвету. Каждый из них держал в своих мягких клешеньках какую-то игрушку или куклу, которую прижимал к груди, словно сокровище. Тариг вспомнил резную фигурку какого-то невиданного зверя, которую он в детстве также прижимал к груди, когда слушал истории старейшины.

— Эта поучительная но несколько приукрашенная история повествует об одной древней змее, которая называла себя Царица Морских вод. Это было так давно, что никто уже и не вспомнит, когда это было, — старейшина начал свою речь типичной для историй фразой. Говорил он медленно, размеренно, не очень громко, такую речь мурулк часто называли Млук, что было сродни слову Влуг, тяжело толкать или волочить. — Кул тогда был еще молод, а земля еще не успела затвердеть и крошилась под ногами. Это было еще тогда, когда даже древние муругл еще не вышли на дрожащую сушу, а, может быть, еще и не народились вовсе. Тогда жили только Древние Мудрецы на дне морском и хитрые и алчные четверорукие змеи-наги на берегах морей. Да-да, именно змеи-наги. Многие из здесь присутствующих, наверное, даже не знает о том, что было такое время. Да, первыми мурулк стали именно змеи-наги, и лишь через много-много веков пришли муругл, а лишь потом зуругл.

— А вы не видели этих хитрых змей-наг, дедушка? — перебил старейшину зуругленок.

— Конечно, нет, их ведь истребил величайший муругл Изиз, объединивший остальных мурулк в единый Д’Мар, — старейшина улыбнулся, выждал пару секунд, а потом, когда понял, что больше вопросов не последует продолжил. — Итак, на суше жили лишь наги. Их множественные империи процветали, золото, серебро, ткани и роскоши водопадами сыпались в их роскошных дворцах. Пьянящие напитки лились рекой, а дурманящие травы кольцами курились вокруг зеленых шпилей заоблачных ониксовых, и янтарных с золотом дворцов. Мастера-художники, скульпторы, музыканты, танцоры и акробаты развлекали пышных царей и цариц, восседающих на помпезных тронах. Высочайшие золотые, платиновые и каменные статуи возводились в честь древних царей и цариц, и их древних лживых языческих змееподобных богов.

Каждый царь не знал себе равных в своей пышности и развратности, но самой жадной, самой извращенной и самой коварной из всех была змея, которую называли Сасса Прекрасная. Самые богатые дары стекались в ее дворец, самые пышные балы и приемы организовывались при ее дворе и самые отвратительные ритуалы проводились в ее подземельях. Она одевала дражайшие ткани и тяжеленные золотые украшения. Ее богатство не знало границ также, как и ее алчность, а ее роскоши с каждым днем все ширились как и ее самомнение и однажды, когда она вышла на лазурный берег моря, взглянула на скупую красоту морской стихии, вдохнула свежий морской воздух, всмотрелась в зеленые гребни морских волн, упилась шумом уносимых волнами обкатанных камней. И эта картина настолько пленила ее, что она, была готова отдать все свои несметные богатства за право обладать этой красотой, и она сказала: Я — царица титанических замков, владычица несметных богатств, повелительница бессчетных рабов, обладательница неземных роскошей, покровительница тысяч владений. Все цари и царицы бьют мне челом, все наги покоряются моей воле, все богатств мира — мои. Я — Сасса Прекрасная, прекраснейшая из ныне живущих и отныне эта лазурь морская будет принадлежать мне. Теперь я буду Сасса Царица Морских Волн, навеки прекраснейшей и богатейшей из всех наг!".

Такое богохульство не осталось безнаказанным и вдруг из тех самых волн, царицей которых змея себя провозгласила, вынырнул Древний Мудрец и сказал ей: "Ты богатейшая из всех ныне живущих, ты прекраснейшая из всех, когда-либо рождавшихся, памятники чистого золота в твою честь стоят по всему свету, тебе принадлежат тысячи владений и сотни замков, но Море тебе не достанется никогда, ибо оно — само себе царь!" — так сказал Древний Мудрец и разорвал Сассу на куски. Волна лазури захлестнула останки змеи, разбросанные по всему берегу и утащил в море, но плоть змеи не сгинула в синих глубинах вод, но всплыли на поверхность воды белой пеной, которую и по сей день можно увидеть на гребнях морских волн. Так змея Сасса стала царицей морских волн, но лишь посмертно… — Рассказчик склонил голову и замолчал.

— Дедушка, это что, вся история?

— А где же кровопролитные героические сражения,

— Где войны и воинская честь?

— Да, и почему история такая короткая, — вопросы от детей посыпались наперебой и старого зуругл едва не смело с его места от такого яростного потока вопросительных эманаций.

— Тише, тише, детки, неужели все истории о древних временах должны быть переполнены резней и кровопролитием? Если вы такие кровожадные, то там все же был один труп, но ведь не обязательно в рассказе должно погибнуть несколько сотен мурулк для того, чтобы донести главную мысль, правда?

— А какая тут главная мысль?

— А она что, обязательно должна тут быть, — улыбнулся старейшина и привел свою любимую цитату из Книги Муругл, — "Истинно говорю вам, имеющий усы, да слышит!", запомни эту историю, внученька, запомни и никогда не забывай, а когда придет время, то ты поймешь ее смысл.

— Да, — неожиданно для себя заговорил Тариг, — на осознание многих истин уходят не дни, не годы, но века и мы часто не можем понять даже того, что у нас перед носом и многие мурулк отправлялись путешествовать по миру, собирая истории и пытаясь понять их смысл.

— Как ты, — почти утвердительно спросил старейшина.

— Как я, и многие, многие до и после меня. Возможно, когда-то, муругл смогут осознать все истинны и постигнуть мироздание, но мы вряд ли до этого доживем… — Тариг склонил голову и замолчал, уносимый потоком внезапно нахлынувших мыслей. На минуту над деревней установилась кромешная тишина, разрываемая лишь треском и скрежетом жуков-трескунов, рассыпанных по всем полям и долинам, где-то в далекой балке затрещало ломающееся дерево. Это было дело лап гигантского, неповоротливого шерстистого зверя, похожего на помесь медведя и мастодонта, с непомерно длинной шеей и массивными, мощными лапами, которые только что ненароком сокрушили деревце, неосторожно росшее на пути исполина. Вегетарианские предпочтения и обособленный образ жизни сделали этих псевдо-мастодонтов тучными добряками, жутко ненавидящими хищников и любящи все остальные формы жизни. Вдруг звонкий детский голосок оторвал всех от их мысленных потоков:

— Дедушка, а дедушка, а расскажи нам еще одну историю!

— Да, да, расскажи! — Поддержали первого остальные дети.

— Ну нет, на сегодня хватит, и так уже поздно, спать пора, да к тому же завтра у нас еще вечер будет, завтра и послушаете.

— Но дедушка...

— Никаких дедушек, спать!

Как оказалось, эта команда касалась не только зуруглят, и все селяне, пожелав друг другу спокойной ночи, быстро разбрелись по своим хижинам и Тариг не нашел ничего лучшего, чем последовать их примеру. Он остановился на секунду, видя, как старейшина проходит в черных провал своей землянки вслед за своей женой, и он, было даже, хотел окликнуть его и спросить о чем-то важном, но вопрос живо выскальзывал из нетвердой хватки его полусонного сознания и он понял, что ему просто нечего спросить. Через несколько минут он уже ворочался на жесткой, настеленной лежанке, которую ему уступил один из очень щедрых зуругл и тяжко переворачивался с одного бока на другой, уговаривая разум отпустить сознание и дать ему, наконец, поспать, но какая-то звонкая и настойчивая нить шепота разума упорно требовала чего-то от Тарига, но он не мог понять чего именно. Секунды тянулись медленно, словно густая древесная смола, свивались в замысловатые соленоиды минут, вихревато обвивавших уставший мозг рептилоида, силившегося заснуть, закручивались в спиральные метаморфозы, кольцами дыма потухшего костра, аэростатами уносящимися в небеса, и мурулк потерял счет времени.

Наконец, когда лежать вовсе не осталось сил, кости, на которые приходился весь вес чешуйчатого тела, стали кошмарно болеть, а звон монотонного тика разума стал вовсе нестерпим, Тариг, таки решил встать с кровати и пройтись. Тонкие ноги с натугой подняли легкое и гибкое тело и чешуйчатый нетвердой походкой поплелся к выходу из деревни. Полусонный ум восьмерками кружил по иллюзорным коридорам воспоминаний, переплетаясь с миражами, яркой пастилой начертанных воображением вокруг дрожащих картин реальности, уводя восприятие мурулк в область эфемерных образов абстрактных реальностей, заставляя забыть о происходящем. Затянутое темнотой и иллюзиями поле открылось взору рептилоида во всем богатстве своей ночной жизни — сотни звуков, голосов и трелей наполняло атмосферу неповторимым хаотичным гамом, фейерверки запахов сочились сквозь воздух, наполняя чувствительные ноздри и касаясь самого мозга, мириады светящихся, флуоресцирующих и мерцающих насекомых и трав в смеющемся хороводе кружили во тьме, смешиваясь со звездами в фантастическом тандеме.

Зоркие глаза устремились в недостижимые и чужие дали космоса и узрели сотни тысяч звезд, рассеянных по всему небу. Муругл видел глубочайшие бездны, в которые звезды падают миллиарды лет, увидел безмерно далекие и невообразимо прекрасные облака пыли и газов, на фоне которых, вся их необъятная планетка показалась бы песчинкой. Небо будто было прорезано голубым сиянием густой линии звезд, выглядящей столь объемно и реально. Звезды будто кружились в невероятном танце космического пасодобля, извиваясь тугими жгутами и мечась в безумной агонии. В такие моменты муругл никогда не могли отличить реальность от иллюзии и бурлящие всплески разыгравшегося воображения свободно накладывались на реальные картины, смешиваясь в неустойчивую и хрупкую картину почти волшебного мировосприятия рептилий. Вдруг Тариг почувствовал себя таким крохотным, незначительным, эфемерным и примитивным, он почувствовал всю глубину и тяжесть безмерного, прекрасного и ужасного, необъятного космоса, в титанических волнах которого рождались и гибли галактики, обреченные существовать лишь миг и исчезнуть в пламени своей славы, повинуясь неумолимым мановениям грубого покоя хаоса мироздания.

И вдруг, сквозь все миражи и образы, затопившие сознание своим неверным сиянием и дрожью, сквозь тысячи лиг безмерных глубин и недостижимых высот, сквозь грохот вселенского оркестра сонмов квазаров и кварков, сквозь глас самого мироздания, грохочущий под крохотным костяным черепом, столь тонким и хрупким, прорвалась еще более нереальная картина — тусклая вспышка света в северной части неба. Когда неверный свет рассеялся, то Тариг вполне явственно увидел угловатые черты неизмеримо далекого, черного, лоснящегося небесного тела, по бокам которого имелись четыре, таких же черных, как и тело, фигурных утолщения. Объект был прорезан, а точнее усыпан тысячами крохотных дрожащих золотых огоньков, словно жаринки тлеющего уголька, гаснущего в холодном, мертвом кострище, но объект был явно не мертв и совсем скоро на одном конце тела забрезжил поток голубого пламени и тело начало медленно набирать скорость, двигаясь к планете, на которой стоял Тариг, по касательной.

Долгий искристый хвост тянулся за черным небесным угольком, когда тот сквозил через пространство, визуально увеличиваясь и приближаясь к планете, пока, наконец, тело не вышло на орбиту и Тариг не смог явственно увидеть строгие формы космического исполина. Шестигранная сплюснутая с двух противоположенных граней и заостренная с одного конца махина оканчивалась широким раструбом, из которого недавно выходило густое пламя, четырьмя крыльями расходились неподвижные черные матовые пластины, которые были длиннее самого тела, они начали развертывание из утолщений на боках лишь тогда, когда погас голубой огонек на широком конце тела. Лоск черных граней унялся по выходу на орбиту и тяжелый силуэт стал различаться только по золотым огонькам на гранях и закрываемых псевдоокрыльями звездам. Тариг был просто прикован к земле таким невероятным зрелищем и дрожал всем телом, боясь пошевелится или произвести хоть малейший звук и так он простоял до тех пор, пока черный космический объект не скрылся за горизонтом.

Только через несколько минут управление организмом вернулось в руки сознания Тарига и он, схватившись за сердце, упал на колени, едва успевая удивится ощущению влажности и скользкости своей чешуи. Видимо, от неожиданности и непривычности картины, подкожные секреторные железы заработали на полную мощность, выпуская на свободу крохотные капельки матовой жидкость почти полностью заглушающей блеск чешуи и запах тела муругл, делая его серой, невероятно скользкой тенью. Эта древняя защитная реакция спасла немало муругл, но сейчас сознанию Тарига было явно не до того и он, тяжело дыша, уткнулся носом в землю, ощущая, как постепенно расслабляются все его мышцы, а усталое сознание понемногу освобождается от оцепенения. Прошло несколько минут и рептилоид, окончательно расслабившись, морской звездой распластавшись на земле, наконец, заснул, чувствуя, как испаряется мутная матовая жидкость и как колышутся тяжелые травы, а крохотные жемчужные звезды серебряным дождем осыпаются на его золотящуюся чешую, превращая ее в драгоценное кристаллическое изваяние из хрустальных иллюзий и платиновых дрожащих миражей.

— (._.)— — (._.)— — (._.)-

Тонкие и вкрадчивые лучи едва взошедшего Кул нежно скользнули под неплотно закрытые внешние веки и задев чувствительный нерв глаза, поникли в сам мозг, щекоча его за зрительные центры и разрывая провисшие и широкие тяжелые серые нити снов и миражей дремлющего воображения. Звонкий глас пробуждения прокатился по всему уму Тарига и раскатистым эхом отзвучал во всех, даже самых захолустных извилинах, многократно отбиваясь от хрупких граней восприятия и переплетаясь с получаемыми сигналами нервов в умопомрачительных метаморфозах. Серебряные нити мыслей заструились по пыльным циклопическим исполинам дремлющего разума, смывая грузный налет вялых снов и миражей, грохочущих немыми громами где-то в небывалом небытие бессознательной ирреальности, лентами вьющейся сквозь имматериум безвременья и внепространственности. Голубые огоньки факелами зарделись на кончиках шпилей токов, дрожащими ручейками летящих сквозь синопсисы нейронов, россыпями сквозящих под шепот трепещущего разума, вернувшегося к жизни. А золото солнечных лучей, пронзивших глазные нервы, своим сиянием, наконец, рассеяло тяжелый сумрак сна и Тариг проснулся.

Теплое, сухое тело было свежо и полно сил, сознание было чисто как хрустальная слеза, каждый нерв был волен от тяжести усталости и чувствителен до предела, каждый мускул был расслабленным, отдохнувшим и готовым к службе. На удивление легко отворившиеся веки открыли чистый и прекрасный пейзаж девственных полей и чистых, непогрешимых небес, свободных от всякой влаги и светящихся прозрачной голубизной. Тело почти без усилий поднялось на ноги и выпрямилось, наслаждаясь почти неслышным, эфемерным вздохом воздуха, всколыхнувшегося вокруг пошевелившейся золотой чешуи. Кул едва оторвался от золотящегося рассветом горизонта, тонкие перья облаков скользили по самой кромке неба, странным образом огибая золотой диск и уносясь в голубую даль небес.

Но, вдруг, словно тучные грозовые облака, затягивающие своей грязной чернотой голубую прозрачность свободного полуденного неба, события последней ночи угольной полосой прорезались из памяти с невероятнейшей яркостью и живостью и Тариг, повинуясь некому псевдоспазму сознания, подпрыгнул, подлетев в воздух на добрых полтора своих роста, а потом, приземлившись, пригнулся к самой земле. Несколько тысяч тиков разума пролетело по нейронам всего за несколько секунд, осознавая получаемые из окружения данные и анализируя теперешнее положение дел. Сознание не видело никакого повода для беспокойства, но разум беспрерывно твердил обратное, постоянно пытаясь указать сознанию на что-то очень очевидное, но Тариг никак не мог понять что. Около минуты он простоял совершенно неподвижно, пытаясь отыскать причину своего беспокойства, а точнее откровенного страха, которого он не испытывал уже много-много лет, с тех самых пор, как на него напал огромный шерстистый хищник, которого мурулк называли Гас'усс. Но сознание не видело никаких других вариантов действий, кроме как вернутся в деревню и рассказать обо всем зуругл.

Так он и поступил. Быстрыми шагами, подсознательно ступая, словно по битому стеклу, он пошел, а точнее почти побежал в деревню, развив скорость почти до восьми метров в секунду. Влетев в деревню, он застал всех ракообразных покатом спящих на своих лежанках, а кто и просто на голой земле и лишь дедок, который едва не задушил Тарига в объятьях, сидел возле костра, всматриваясь в золу и пепел своими черными глазками-бусинками на тоненьких стебельках. Такие глаза-антенны давали ракообразным идеальный обзор и Брлблдз легко заметил вошедшего в деревню рептилоида.

— А!.. Тариг, где был, почему не ночевал в деревне? Нет-нет, не так быстро, ты сначала присядь. Хочешь сока полевых ягод? Нет, ну ладно, рассказывай, только сядь сначала.

— Ох, храни нас Дау, я вчера ночью видел такое… — У Тарига даже перехватило дыхание. Он не знал, ни что это было, ни как это описать, ни, даже того, было ли это в действительности, или это ему просто приснилось. — Мне долго не спалось, разум постоянно что-то мне твердил, но я не мог понять что, и я решил пойти немного пройтись, размяться,, ваши лежанки для не защищенных хитином боков, знаете ли… Вот, я вышел в поле, полюбовался пейзажами, поглядел на звезды, как вдруг мое сознание захлестнула волна иллюзий и образов, я, кажется, стал засыпать на ходу, а потом, сквозь эти миражи я совершенно четко увидел белесую вспышку, мгновенно угасшую, но оставившую после себя огромный, монолитный объект где-то там, выше неба. Объект шестигранной формы, заостренный с одного конца, с голубым хвостом пламени стал разгоняться, приближаясь к нашей планете, пока не скрылся за горизонтом. А потом я или заснул, или потерял сознание… Этот объект был словно корабль-оболчка из легенды о Маасае-путешественнике, на котором Маасай слетал к другой звезде и вернулся оттуда с полным мешком невиданных диковин и артефактов, только этот объект был гораздо, гораздо больше, а еще у него были крылья, черные и огромные, четыре… Да...

— Хм… Интересное совпадение, я тоже видел что-то на небе этой ночью, но я тоже подумал, что это был сон и не предал этому особого значения.

— Значит, это было правдой...

— Именно так.

— Но, что же это было?

— А мне по чем знать? Может это какой-то новый Маасай слетал к той звезде за новым мешком артефактов?

— А если это… Стоп, а вдруг это и есть то, о чем говорится в Книге Муругл — "И узрят все на небесах пылающую звезду, равной которой по голубизне и яркости ни одной не будет на небосводе, и затрепещут все от ее пламени, и оторвется клочок от той звезды и падет на головы смотрящих и трепещущих и принесет он с собой великое горе и террор всем мурулк"...

— "И прольется впервые за тысячи веков кровь жителей морских, и должны будут они уйти в глубины морские и чащи лесные, пока не загорится новая, алая звезда, которая принесет конец террору и поношениям рода мурулк, но многие верные Дау уйдут за алой звездой, оставив свои дома"… — Дедок закончил повторение строк Главы Великой Печали из Книги Муругл, которую все мурулк знали наизусть и которая была у мурулк Библией, Святым Евангелие и Апокалипсисом в одном. — А огонь небесный точно был голубой?

— Если и ты видел его таковым, то да...

— Неужели это… — На несколько секунд наступила тишина, пока ее не разорвал тягучий зевок, прочищающего легкие по пробуждению, одного зуругл, а за ним второго, третьего и так далее, пока вся деревня не сидела на своих лежанках, зевая и потягиваясь.

— О чем это вы тут разговариваете? — Сонно спросила одна из зургольских женщин, лежавшая к ни ближе всего.

— Да так, о Книге Муругл… — туманно отозвался Брлблдз, надеясь не выпустить свои переживания наружу, что ему слабо удавалось. — Ты только никому не говори, пророчество, не пророчество, сбывается, не сбывается, но панику поднимать все равно нечего. Тем более, сегодня такой день, моя дочурка жениха приводит в деревню… — Уже шепотом сказал он Таригу, когда зуруглиха отвернулась.

— А я и не знал, что Альбрур ваша дочь… Ладно, не скажу, будь по-вашему.

Утро было солнечным и эмоции зуругл, чувствительные к подобным факторам, были столь же солнечными и радостными. Все весело суетились, копошились, наряжали и украшали свои землянки, подметали дорожки, перемывали вчерашнюю посуду, начинали приготовление пищи, перекликались, суетились, болтали и создавали ощущение абсолютного хаоса, и только не участвующие в общей предсвадебной суете, хмурые Тариг и Брлблдз мрачными изваяниями сидели возле пепелища, занятые исключительно своими мыслями. И тени улыбки не проступило на их лицах, когда один из ракообразных, шутя, осыпал их горсткой ароматных лепестков желтых полевых цветов и ни один мускул их тел не дрогнул, когда прямо перед ними, едва не сшибив их обоих, проносили огромный, полный воды, казан. Но, когда Кул уже более часу назад перевалил через первую половину неба, они начали постепенно оживать, шевелится и даже реагировать на происходящее. Первым встал Брлблдз, сказав, что пойдет наряжать Альбрур к свадьбе, так как зуругл из соседней деревни обещали явиться к тому времени, когда Кул коснется горизонта, а через минуту встал и Тариг, понимая, что очень нехорошо поступает, оставаясь в стороне от работы, в которой должен принимать участие. И стоило ему подняться с места, как поток шума, суеты и эмоций смял в его сознании все тяжелые путы хмурых мыслей и увел вдаль от картин этой ночи. Работа закипела в жилистых чешуйчатых руках рептилоида, когда он замешивал в бочонке тесто для хлебных лепешек, периодически подсыпая в бочонок разные душистые травы. Когда тесто было готово, он стал также ловко отделять небольшие куски и бросать их на заранее принесенные камни, которые тут же отправлялись в пылкий жар и пахучий дым костра. Закончив с хлебами, муругл сразу же вызвался помогать давить соки и разливать их по широким флягам, сделанным из сушеных оболочек местных фруктов, похожих на земные тыквы.

За живой работой он совсем было забыл обо всех своих переживаниях и почти слился в своих эмоциях с толпой веселых зуругл, снующих вокруг. Вдруг, один из ракообразных, поставленный выглядывать жениха, возгласил о том, что заметил, наконец, приближающуюся делегацию зуругл, после чего все лобстеры стали судорожно пересматривать все праздничные блюда и украшения, но оказалось, что все уде готово, или близко к такому состоянию и все, наконец, смогли немного передохнуть в ожидании гостей. Через несколько минут в деревню ввалилась шумная и веселая делегация, увитая лентами и изрисованная яркими временными пигментами, сплетенными в замысловатые узоры. Радостные крики и возгласы пронеслись по толпе местных зуругл, когда те щелчками клешней приветствовали гостей. Жених и его свита ответствовали им тем же, а когда неспокойствия стихли, жених начал говорить, как и полагалось по традиции.

— Здоровья вам, братья мурулк! Мы с братьями — мирные путник, шли мы три дня и три ночи, по лесам, по морям, по полям, не спали, притомились с дороги, деревню вашу увидели да заглянуть решили, авось попотчуете нас чем?

— Ну, раз проголодались, то от чего бы и не попотчевать? — Засмеялся Брлблдз, выходя из толпы улыбающихся зуругл немного вперед, — Ну-ка, доченька, неси гостям угощение!

Вся толпа расступилась, пропуская одетую в венок и увитую радужными лентами, Альбрур, гордо несущую в клешнях большой поднос, на котором лежал круглый, золотистый хлеб, самостоятельно ею испеченный. Она подошла к гостям, поклонилась им и вручила своему жениху каравай хлеба, говоря, чтобы гости угощались и проходили к костру. По традиции, первым хлеб должен был отведать отец невесты, и Брлблдз покорно принял предложенное угощение, после чего жених раздал хлеб всем гостям и только после этого отведал сам. Свадебные традиции зуругл четко продиктовывали путь развития событий и участникам свадьбы оставалось лишь наслаждаться процессом.

— Ух, и вкусный хлеб, дочурка ваша, наверное, пекла? — Улыбаясь во весь рот, спросил жених.

— Да, доченька моя, а кто ж еще?

— Она никак, и хозяйка хорошая?

— Хозяйка из нее лучшая на все селение!

— И собою она хороша, как погляжу.

— Да красившей на сто верст не найдешь!

— И незамужняя она у вас?

— Да вот достойного жениха найти не можем.

— Я достойным женихом буду!

— А достоин ли ты моей дочери? Вдруг ты лентяй, негодяй али еще какой негодник?

— А ну, скажите ему, братцы, — обращаясь к своим спутникам, сказал жених. — Засвидетельствуйте меня!

— Достоин он вашей дочери! Работящий, — начали наперебой свидетельствовать спутники жениха, — сметливый, сильный, собою хорош, молодой, честный, добросовестный...

— Ладно-ладно, хорош жених, хорош, — смеясь, оборвал поток эпитетов Брлблдз, видя, что к этому вопросу гости хорошо подготовились. — Бери в жены мою Альбрур!

— А вот и не возьмет! — Как и полагалось, встрял один из гостей. По традиции право жениха на девушку должен был оспорить один из зуругл и побороться за нее с женихом. Эта традиция была пережитком доисторических времен, когда первые зуругл, едва вышедшие из морских волн, сражались за самок в, часто смертельных, поединках. — Я возьму!

— Ну что, попробуй, — весело отозвался жених, поворачиваясь в сторону смельчака и грозно щелкая клешнями. Современные схватки были скорее шуточными, и даже если бросавший вызов был сильнее жениха, то первый, в основном, поддавался. И вот два зуругл бросились друг на друга и уперлись клешнями, стараясь повалить друг друга на землю. Так они толкались несколько минут, не прекращая смеяться и смешить публику, пока, наконец, ракообразный, бросавший вызов жениху, не завалился набок. А пока жених сражался, группка хихикающих девушек, подруг невесты, тихонько увели последнюю в сторону и спрятали в одном из домов.

— Ох и хорош воин, отвоевал себе невесту! — засмеялись гости и селяне.

— А где же невеста? — изображая удивление, спросил Брлблдз.

— А не отдадим мы вам невесту просто так, — весело заявили вышедшие из толпы девушки, которые недавно увели Альбрур.

— Да, и если ты хочешь получить нашу сестричку, то тебе пройдется доказать что ты не только братьев своих на пол умеешь валить, музыканты, сыграйте-ка нам что-нибудь веселое! — Самая норовистая из девушек и бросила еще один традиционный вызов жениху. Музыканты, недавно вооружившиеся музыкальными инструментами, дружно грохотнули децибелами и оба зуругл, вышедших в пространство между селянами и гостями, уловив ритм, стали выплясывать на все лады, всяко пытаясь превзойти друг друга в своих танцевальных па. Они кружились, выпрыгивали, вымахивали клешнями, гарцевали и выгибались, показывая свое мастерство, пока музыканты, наконец, не закончили играть свою зажигательную мелодию и не опустили свои инструменты. — Ох и хороший из тебя танцор, сама бы за тебя замуж пошла, да вот только сестричке важнее будет.

— Да, на славу станцевали мы с тобой… — Также тяжело дыша, ответил жених, устало опуская клешни. — Так что, отдадите мне невесту?

— А ты как думаешь, конечно, отдадим, вон, как она уже к тебе просится. — Девушка-зуругл взмахнула клешней и из-за спин ее подруг вышла сияющая от счастья Альбрур и подошла к своему бедующему мужу. Старик Брлблдз подошел к ним сбоку и тихо сказал:

— Возьмитесь за руки и пойдемте за мной, старейшина ждет. — Пара, сопровождаемая тремя дюжинами взглядов, прошла к самой большой хижине, хижине старейшины и остановилась перед темным провалом крытого корой входа в хижину.

— Эй ты, старичок, не сиди сам, как сморчок, ты из дома выходи и на свадьбу погляди! — Хором скороговоркой позвали старейшину селяне и гости, продолжая следовать обычаям.

— Кто меня решил будить, выйти из дому просить? Неужели свадьба тут, али очи мои врут? И гостей, ишь, полон двор, тут музыки, тут и хор, и невеста, и жених, таки свадьба тут у них. И уж не пришел ли час, повенчать мне их сейчас? — Тяжко спросил грузно выходящий из хижины старейшина.

— Ты на грубость не серчай, нас друг с другом повенчай, — ответили оба молодых, продолжая говорить стихами, как того требовал обычай. Если для первого этапа свадьбы были возможны какие-то вариации, то этот этап должен был проходить точно по сценарию и все, кто принимал в нем участие, скорее разыгрывали сценку.

— Да будет так, как вы хотите, но потом носом не вертите. Вопрос задам такой тебе, — обратился старейшина к жениху, — будешь ли верен ты жене? Любить ее будешь ты ли, как будешь от нее в дали? И будешь ли ей все прощать, как и всяко помогать?

— Скажу я раз и навсегда единственное слово — да!

— А ты, жена, клянешься ли, от мужа будучи в дали, ты всяко верность сохранять и своей клятвы не терять.

— Да пусть домой я не вернусь, если я совру — клянусь!

— Ну что ж, да будет так, тогда, и пусть же будет так всегда! — Полностью удовлетворенный церемонией, торжественно провозгласил старейшина и возложил клешни на головы новобрачных. Рифмованные строки этой церемонии остались неизменными с невероятно древних времен зарождения культуры зуругл, и малейшее отклонение от обычая было бы кощунством, но все прошло вполне гладко, и старейшина был совершенно спокоен за покой предков.

Вдруг, в разуме Тарига всколыхнулась некая острая и леденящая нить, тут же изорвавшая все прочие эмоциональные линии, недавно тесно связавшие его с окружающими. Нить была настолько холодной, что он тут же поежился, слегка сгибаясь вперед, и настолько колючей, что ему показалось, что под череп ему насыпали битого стекла. Вязкий, но едва уловимый, шум донесся откуда-то сверху, и рептилоид ощутил грузные всплески воздуха всем телом, за не имением специализированных органов слуха, как усы у зуругл, которые к тому же выполняли обонятельные функции, муругл слышали всеми эпителиальными клетками своего тела, а, в особенности, тонкими и особо чувствительными чешуйками по бокам рта, головы и на внутренним сторонам сгибов рук и ног. Шум больше всего напоминал звук разрыва ткани и в сознании Тарига тут же возник образ чего-то серо-желтого, как старая, пожухлая бумага, но несколько более грубое по фактуре. Он непроизвольно поднял глаза и обомлел — с небес, увитый языками ярчайшего пламени, бывшими следствием непомерного трения об воздух, к земле летел угловатый предмет, размер которого трудно было определить из-за значительного и неизмеримого расстояния. Предмет продолжал падение, ни на йоту не сбавляя скорости, пока почти в километре от земли не начал торможение, выпустив ослепляющую голубизной струю пламени, прорвавшуюся через алое пламя трения в сторону земли. Языки пламени, наконец, стихли и стали видны невероятные масштабы металлического, прорезанного круглыми отверстиями, объекта, почти пятьдесят метров в длину, десять в ширину и около пяти в высоту. Космический пришелец больше всего напоминал огромную птицу с короткими, будто декоративными крыльями и несколькими пламенными соплами на них. Достаточно затормозив падение, псевдо птица начала разворачивать сопла так, чтобы выровнять корпус горизонтально и приземлится на все две дюжины стальных ног, выдвинувшихся из нижней части пришельца.

Все зуругл в ужасе застыли, некоторые просто стояли, будучи не в силах пошевелится, другие принялись шептать слова молитв и обводить себя священным кругом, ища утешения в Боге, но вдруг, как по команде, древние воинственные инстинкты всколыхнулись в их сознаниях и они дружно бросились в хижины и вернулись оттуда с охапками внушительных, тяжелых, окованных металлом, метательных копий, Занн, которые до сих пор часто использовались зуругл для защиты от диких зверей. Занн, на языке мурулк, означало шип или штырь и отлично отражало суть этого бесхитростного оружия. Тариг и сам почувствовал кровожадный всплеск в своем сознании и достал из своей походной сумки четыре Слум'услм, широких метательных кинжала, и поправил на поясе свой костяной клинок. Дети испуганно попрятались в хижинах и в реке — им не место на поле боя, пусть лишь потенциальном. Огромный пришелец грузно осел на землю и глубоко продавил грунт своими металлическими лапами. Он приземлился к деревне почти боком, открывая взорам селян массивный металлический лист, который плотно прилегал к, видимо, задней части пришельца, и показался Таригу чем-то на подобии двери. Вдруг, то, что показалось муругл дверью, зашипело, отлепилось от корпуса, широким пандусом упало на землю и открыло вид на четырех светло-коричневых по цвету существ, которые были в полтора раза выше и вдвое мясистее среднего муругл. Существа были одеты в странного вида, неестественные по цвету, ткани, плотно облегавшие их тела, но оставлявшие большие участки обнаженной кожи, не защищенной, ни хитином, ни чешуей, ни даже шерстью. В руках, пальцы которых не имели перепонок, пришельцы сжимали странные металлические, но покрытые черным, искусственным материалом, предметы продолговатой формы, из которых выходили тонкие металлические трубки. Мурулк не могли узнать в этих предметах смертоносное огнестрельное оружие, но они чувствовали исходящую от них опасность. Пришельцы могли быть врагами, они наверняка были врагами.

— Дёрти шит! Да ты посмотри на этих дикарей, они уже схватились за оружие! — До мурулк донесся звук совершенно незнакомой им, каркающей и гавкающей, грубой, как им показалось речи. Говорил один из вышедших на трап пришельцев, тыкая одной рукой в копья зуругл. — И это к этим факинг ублюдкам я должен эмиссаром идти с мазафакин мирной миссией?

— Слушай, факин эсол, — также грязно ругаясь, ответил ему другой, — тебе так стьюпид босс сказал, тебе за это факин пять косарей обещали, ты только прикинь сколько это бабла!

— Фак, мэн, фак с тем бабосами, давай их, джаст, перестреляем, а потом скажем, что эти факин битч первые напали.

— Май Гош, да ты факин киддин ми! Это ж, факин новая цивилизация, долбо-разумная жизнь, таких еще не один мазафакин ученый не видел...

— Ну и фак с этими лабс кок стюкерами, мочи мазафакеров.

В течение всего полилога четырех вышедших на металлический трап пришельцев, Тариг ощущал возрастание напряжения, витавшего от зуругл к зуругл и заставлявшего каждого из них крепче сжимать оружие и напрягать всю волю, чтобы не сделать опрометчивый шаг. Все мурулк в деревне ощущали невероятную неприязнь к пришельцам, которая тянулась к ним своими аморфными щупальцами. Муругл почти видел, как пепельные с пламенеющими прожилками, нити неприязни и чего-то среднего между отвращением и яростью, закручиваются вокруг ракообразных и, наконец, последняя фраза пришельца, от которой вернуло непомерной экспрессией, переломила и без того трещащее по швам терпение до предела напряженных зуругл и они одновременно бросились в атаку, оглашаясь пылкими возгласами и размахивая клешнями. По воздуху засвистели тяжелые копья, не слишком точно брошенные в пришельцев на бегу, со стороны пришельцев полетели небольшие, но звонко жужжащие в полете, пули, пущенные очень не точно и неслаженно. Первый обмен выстрелами не принес никаких результатов, но, ни зуругл, ни пришельцы не собирались прекращать едва начатую перестрелку и копья полетели вразнобой, сшибая с трапа некоторых из пришельцев, поспешивших на помощь своим сородичам. Десятки пуль врезались в хитин зуругл, оставляя значительные вмятины и пробоины, но не наносили особого вреда самим ракообразным и боевое преимущество склонялось явно не на строну быстро редеющих рядов пришельцев, поспешно занимающих укрытия за трапом, толстыми стенами корпуса инопланетного железного монстра и за естественными неровностями рельефа.

— Факин мазафакин щити есолс, факин Майки, тащи факин гатлинг, этих факинг мазафакеров не берут наши факин стволы! — Заорал сквозь грохот автоматического огня, меняющий магазин автомата пришелец, который отказался быть эмиссаром.

Тариг, запрятавшийся за массивными камнями защитного кольца деревни уже приготовил острый Слум'услм, чтобы метнуть его в этого пришельца, но вдруг, из едва освещенного полумрака спускаемого аппарата донесся жуткий рев, похожий на завывание урагана, вспыхнуло алое, жаркое пламя, сыпящее искрами и хлынул безудержный поток ослепительно ярких, летящих с невероятной скоростью, огромных, тяжелых пуль, которые с невероятной легкостью пробивали хитин зуругл и просто разрывали их изнутри. Тариг оглянулся на ракообразных, бывших немного позади от него. Первой погибла невеста, сражавшаяся на равнее с мужчинами — тяжелая пуля ударившись ей прямо в грудную пластину, сначала вмяла ее внутрь своей невероятной энергией, а потом, достигнув мягких тканей, создала такой перепад давления, что Альбрур просто разорвал изнутри, разворотив хитин и вытолкнув наружу все ее изорванные внутренности. Обе клешни разлетелись в разные стороны, правая так и не выпустила копье, а окровавленные Занны из левой безвольно рухнули на землю алым веером. Разорванное тело стало неспешно оседать назад, и лишь венок, яркий, заботливо и аккуратно сплетенный из полевых цветов венок, подлетел высоко вверх в облаке матерчатых радужных лент, ставших похожими на окровавленные плети. В этот венок были вплетены разные цветы — яркие и цветастые, ароматные и колоритные, прекрасные и чистые, но сейчас все они были запятнаны кровью, все, кроме одного. Тонкие, хрустальны е лепестки кристаллического цветка, бывшего большой редкостью в местных степях, был странным образом не тронуты кровью. Существовало давнее поверие, одно из тысяч древних поверий, которым слепо верили все мурулк, что если женщина-зуругл перед свадьбой найдет такой цветок и вплетет его в свой свадебный венок, то ее брак будет счастливым и она с мужем будет жить долго и счастливо. Венок медленно вращался в полете и на крохотную долю секунды рептилоид увидел золотистое отражение пламени огненного урагана принесенного пришельцами в сияющем чистотой лепестке кристаллического цветка. Но вдруг, шальная пуля разбила эфемерное видение в лепестке, расколов, как лепесток, так и весь венок на две части, упавшие в грязь поодаль друг от друга. Жених Альбрур, который, каким-то невообразимым образом не попал под огонь адского орудия, бросился было к своей невесте, но поняв, что уже слишком поздно, отчаянно бросился в почти бессмысленную контратаку. Около десятка зуругл были разорваны первой очередью, и где-то за полторы секунды оправившийся от шока Тариг почувствовал, как от ярости в его жилах вскипает кровь и в виски ударяет жгучий Зов крови, древний воинственный инстинкт всех мурулк. Он с яростным воплем вскочил на камень, за которым прятался и резко, так сильно, как только мог, метнул по пологой дуге свой услм, метя в стрелка, управляющего дьявольской пушкой. Услм со свистом рассек воздух, уносясь в сторону противника, но кинжал звонко ударился о корпус гатлинга, выщербив из него значительный осколок, но не причинив особого вреда. Второй Слум'услм пролетел всего в нескольких сантиметрах от головы стрелка, а третий пронзил ему ногу, на несколько секунд выведя из строя. Четвертый, брошенный уже на бегу, насмерть сразил горе-эмиссара и Тариг, несколько воодушевленный успехом, бросился в контратаку, выхватив свой смертоносный костяной клинок и воззвав к последним зуругл, триариями вставшими посреди деревни и готовыми с честью встретить свою судьбу.

Кратковременное прекращение огня моментально вернуло зуругл утраченный боевой дух и они кинулись в отчаянную атаку. Сто метров для яростных мурулк — несколько секунд безумной гонки, и пришельцы еще не успели осознать, что случилось, как почти ликующая толпа хитиновых тел под предводительством неуловимого выблескивающего тысячами оттенков золота, чешуйчатого аборигена, обрушило на них всю свою ярость сокрушительными ударами могучих клешней и окованных железом Заннов. Пришельцев просто вминало в землю тяжеленными ударами многокилограмовых хитиновых конечностей, или разделяло на части толстыми, заточенными по краям, рубящими граням Заннов. Тариг почти наслаждался вкусом мести за погибших Лурк и рассекал врагов с такой яростью и проворством, что некоторые даже не успевали перевести на него взгляд, как его клинок уже освобождал их внутренности или фрагментировал тело. Но вдруг, дьявольский ураган гатлинга снова набрал свою сокрушающую силу и смел с трапа всех зуругл вместе с остатками и останками пришельцев. Тариг к тому времени был уже глубоко внутри вражеского корабля, как вдруг ему показалось, что в спину ему врезался тяжеленный, но на удивление мягкий камень. Он туманно повернулся, занося окровавленный клинок, с которого тонкой струйкой стекала горячая кровь и лимфа, вверх и увидел в четырех метрах от себя перепуганного пришельца, держащего в правой руке странный изогнутый небольшой предмет с дымящимся отверстием на конце. На секунду их глаза встретились и они прочитали в них только боль, боль по своим погибшим товарищам, по той крови, которую они вынуждены были проливать и по тем, кого он убивали. Тариг выронил костяной клинок из ослабевших пальцев и он со звоном ударился о залитый кровью пол. Там далеко, за спиной своего убийцы он увидел усыпанную ошметками тел деревню, побагровевший от крови ручей, разделявший деревню на две части, расколотый надвое венок девушки, которой так и не суждено было стать счастливой, пепел костра, вокруг которого так недавно он танцевал вместе со своими дружелюбными и гостеприимными Лурк, которых только что смело с трапа кошмарным огненным адом семиствольного пулемета, в его сознании звучала одна единственная фраза на совершенно чужом, быстром и каркающем языке — "давай их просто перестреляем, а потом скажем, что они первые напали". А перед ним был его убийца, испуганный человек, лет двадцати от роду, сжимавший в дрожащих пальцах дымящийся пистолет, которым он только что оборвал жизнь инопланетного аборигена, сражавшегося скорее в отчаянной контратаке. Человек видел перед собой десятки трупов своих друзей, сраженных тяжелыми копями аборигенов или вмятых в пол их тяжелыми клешнями, он видел врага, которого надо было убить, или погибнуть самому и он выбрал первое, только в последний момент осознавая весь ужас всего происходящего.

— У нас не было другого выбора… — прошептали они оба, человек и муругл, на совершенно разных языках, но отлично понимая смысл сказанного и вдруг, пистолет выстрелил вновь.

— (._.)— — (._.)— — (._.)-

Доклад

капитана колонизаторского корабля "Сид"

От 15.01.2298

(пятнадцатого января две тысячи двести девяносто восьмого)

О проведении колонизации планеты FYO-1

Председателю фирмы "Старвейс Колонизейторс"

Я "имя-фамилия" докладываю —

Колонизация планеты FYO-1 проходит успешно.

Со дня прибытия (22.11.2297) нами было развернуто два полномасштабных города, (утвержденный план городов — Вкладка один), заложили фундамент еще одного, который должен стать столицей FYO-1, провели полный анализ грунтов и вод, а также полезных ископаемых (состав планеты и наличие полезных ископаемых — Вкладка два). Также мы исследовали большинство встреченных нами представителей флоры и фауны (Вкладка три). В общем и целом, колонизация проходит очень успешно и мы планируем завершить ее раньше срока (полный список выполненных работ — Вкладка четыре).

Но я хотел бы обратить особое внимание на местных аборигенов. Нами были встречены представители двух разумных рас, ведущих племенной образ жизни, но вполне владеющих технологиями обработки металлов и культивирования растений, а также, только одна из рас, огнестрельным оружием, обработкой камня и архитектурой. Эти расы есть весьма интересными для науки, так как обе обладают рядом весьма необычных физиологических особенностей, так как обе расы теплокровны, хотя одна из них — похожие на чешуйчатых жаб гуманоиды, а другая — прямоходящие ракообразные с огромными клешнями. (Все собранные об аборигенах данные — Вкладка пять).

Но прошу относиться к этим аборигенам как к безумным дикарям, которыми они и являются. Как свидетельство этому, я привожу список потерь (Вкладка шесть), триста двенадцать из которых — убитые зверскими туземцами. Первые десантные группы, проводившие еммисарские миссии, подвергались яростным нападениям, и были вынуждены применять против дикарей тяжелое автоматическое оружие. В плен нам не было захвачено ни одного живого аборигена для более точного изучения жизнедеятельности, так как даже схваченные дикари, не находя другого выхода, заканчивали жизнь самоубийством. Также нами не было заснято ни одного снимка их племенной жизни, так как эти осторожные и внимательные народы уничтожали всех наших корреспондентов раньше, чем те успевали подкрасться к поселениям.

И снова дата и размашистая подпись из корявых загогулин, перекрытая тяжелым, мясистым штампом с полупрозрачным логотипом фирмы-работодателя.

12.01.2014