Последняя ошибка майора Шпырёва

Яму Матвей выкопал загодя.

— Нужник будет, — ответил на недоуменные вопросы приятелей.

Потом им стало не до вопросов, слишком тяжела оказалась агония. Все часы, пока Васька и Мишка прощались с жизнью, Матвей просидел рядом с ними. Он радостно ловил каждый стон, каждую дрожь, каждый приступ.

Душа пела. Нет, сказать так — значит обмануть. Душа, впервые за последние годы, наслаждалась покоем. Смаковала тихую горечь завершения начатого. Оказалось, горечи тоже можно радоваться. Покоя не бывает без горечи, сладкий покой недостижим, если только смертный.

«Им легче теперь, — подумал Матвей, — и пусть, мы в расчете».

Брезент, на котором Матвей перетаскивал трупы, он сбросил туда же. И сразу, стараясь реже дышать, начал закидывать песком. Когда слой достиг примерно метра, Матвей свалил в могильник приготовленные заранее камни. Чтобы им не было слишком мягко лежать.

Деревянная коробка нужника стояла рядом, осталось только установить и укрепить её на деревянном основании. Это работа на пару часов, потом — в путь.

Жаль, ему нельзя здесь остаться. Зато отхожее место пригодится другим. Пусть каждый идущий мимо посетит место их упокоения. Посидит и отдаст им должное.

Как долго ждал он этого дня! С той самой минуты, когда он вернулся домой из дальней поездки и обнаружил Вареньку в луже крови на пороге гостиной. Растерзанную, застывшую, мёртвую. Над ней надругались, потом долго мучили уже просто так, ради развлечения. Матвею хватило тогда сил не трогать тело до приезда полиции. Смерть наступила, как он узнал из материалов дела, когда его самолёт только заходил на посадку. Его допрашивали, конечно, но чисто формально, алиби оказалось слишком явным. «Нет, — отвечал он, — не могу представить, кто это сделал. Уходите, мне надо побыть одному!»

Разумеется, это был Мишка, Штирлиц хренов, любитель выкладывать лисиц из спичек. Бабник и ругатель, давний друган и соратник. Сволочь и скотина. Несколько спичек, а Мишель всегда покупал одинаковые, приметные коробки, завалились за ножку стола. Матвей аккуратно собрал их и спрятал подальше. Он сразу решил, что покарает убийц сам.

И, конечно, там был Васька. Мишка с Васькой, не разлей вода, всегда катались вместе. Да и не справился бы Мишка с Варюхой один, не та стать.

На поминках эти двое сидели с постными лицами, но Матвей видел, как бегали их глаза.

Сигарета догорела. Матвей встал, развернулся…

Сзади стоял незнакомый мужчина лет тридцати пяти — сорока, практически ровесник, и иронически смотрел на Матвея. Чуть поодаль интересовались природой ещё двое.

— Вы кто такой? — спросил Матвей только чтобы не молчать.

— Будем знакомы, Матвей Юрьевич, — ответил тот, протягивая раскрытую книжечку с фиолетовой печатью. — Капитан Шпырёв Сергей Николаевич. Поговорим?

Матвей повертел удостоверения в руках. Название конторы — «Федеральная служба защиты» — не сказало ему ничего.

— Поговорить можно, — ответил он, возвращая документ, — домик только на место поставим. Помогайте.

— Вы, однако, нахал!

Шпырёв удивился, но покладисто снял пиджак.

Работали молча. Через полчаса всё было готово.

— Воспользоваться не желаете? — спросил Матвей, отворяя дверцу нужника.

— Нет, спасибо, — капитан покачал головой, — всё равно сносить. К тому же, не по-людски это.

— И я не хочу пока, — согласился Матвей. — Пошли в дом.

Сопровождающих капитан оставил на дворе, сам прошёл вслед за Матвеем.

— Пованивает чем-то, — сказал он, принюхиваясь, и сел у открытого с ночи окна.

— Выветрится, — равнодушно ответил Матвей из подпола.

Он достал бутылку, два чистых стакана, набрал из кадушки тарелку солёных груздей и выставил на стол. Налил по полной.

— Пей!

Опрокинул стакан залпом, пошуровал в тарелке и подцепил вилкой большую чесночину.

— Не отравишь? — Шпырёв в сомнении смотрел на закуску.

— Зачем? — напряжение потихоньку отпускало. Матвей подхватил большой лиловый груздь и стал жевать медленно, разбавляя водочную горечь во рту. — Ты поговорить пришёл? Руки не вяжешь, в воронок не грузишь. Значит, тебе нужно что-то. Тоже, Борджия нашёл, — он набулькал ещё полстакана. — Я не отравитель, а у тебя — ещё двое во дворе. Пей, закусывай! Сам делал.

— Всё же ты нахал, — Шпырёв медленно выцедил спиртное, передёрнулся и взялся за соленье.

Матвей позавидовал: как легко капитан сменил стиль разговора. Что значит опыт! Сам Матвей перешёл на «ты» с незнакомым человеком, с человеком из органов, неважно из каких, только от безысходности и внутренней пустоты. Самое важное в жизни дело завершено, а дальше — будь что будет.

— Хороши грибки, — сказал капитан. — Твоя правда. Ты мне нужен.

Он выпил вторую дозу, закусил и стал рассказывать:

— Полгода назад от сердечного приступа скончался Важа Парцилава. Знал такого?

Матвей кивнул. Ещё бы он не знал Важу Парцилаву!

— Разумеется, — капитан наклонился вперёд и продолжил, пристально глядя на Матвея: — От разного люди умирают. Но Парцилава был молодой, здоровый мужик! Пивший, но в меру, блудивший, но не часто. Занимался спортом, не курил. И вдруг — сердце! Конечно, будь он обычным человеком, никто не обратил бы особого внимания, но, — он погрозил Матвею пальцем, — помощники депутатов Госдумы — люди не самые простые, и требуют внимания. Дело, естественно, попало к нам. А ещё через месяц умер Виталий Городня, и тоже от сердечного приступа. Бывают такие совпадения?

— Всякое бывает, — ответил Матвей вяло, — всякое…

Важа и Виталик сидели в тот день в машине, в квартиру не поднимались. Они всего лишь лгали следствию. Они просто не заявили на убийц. Их смерть была лёгкой.

— Верно! — обрадовался чему-то Шпырёв. — Но было общее! Оба раза смерть наступала ночью, после выезда на шашлыки, оба раза — с твоим участием, и оба раза — за мангалом стоял ты!

— Ну и что? Я жив. Были другие едоки, и они тоже живы.

Капитан отмахнулся.

— Так я вышел на вашу компашку. А потом всплыло дело твоей жены. Ведь это ты убил их, признайся?

— Я не убийца! — повысил голос Матвей. — Я, если хочешь знать, санитар.

Водка дала в голову, и Матвею неожиданно захотелось выговориться:

— Они получили своё! То, что заслужили. Даже если это был я, даже если… Ты ничего не докажешь.

— И не буду, — сразу согласился Шпырёв, — мне хватит сегодняшнего дня. Этих убил точно ты. Будешь возражать? Как они умерли?

— Нелегко, — ответил Матвей и замолчал.

Они приехали третьего дня. Матвей долго уговаривал Василия и Михаила заглянуть, наконец, к нему в деревню, развеяться, отдохнуть на природе. Пока гости бродили по дому, разглядывали интерьеры в компании с коньяком, Матвей топил баню. Потом парились и скатывались холодной водой, и снова парились. Мишка, тощий, сутулый, но с длинной, чуть не до плеч, шевелюрой, «усладой дур», как он сам называл, обсмеивал матвееву причёску, а у самого патлы висли мокрыми чёрными сосульками. «Лысый крендель, Матяня, — сипел он сквозь горячий пар, — как ты баб манишь, не пойму». И вспомнив про баб, размечтался и порывался позвонить, пригласить девок, и возбудился до полного неприличия. «Со спины не подходи, — шугал его ражий и рыжий Василий, — знаю тебя, подлеца, чекрыжишь всё, что шевелится». Они подначивали друг друга и расслабленно смеялись; Матвей поддакивал, улыбался, а под диафрагмой скопился полярный лёд. «Амба, — сказал, наконец, Василий, — мы двинули». Матвей махнул рукой: идите, мол, я ещё погреюсь.

Едва хлопнула наружная дверь, Матвей вскочил с лавки и стал собирать клочья мыльной пены, оставшиеся после приятелей. Скоро на дне шайки выросла ноздреватая, как весенний снег, и столь же неопрятная кучка. Матвей залил шайку водой и стал шуровать там рукой, как граблями.

В пальцах запутался клок волос, рыжих — Василия, чёрных — Мишкиных. Матвей промыл их ещё раз, под горячей струёй, и вышел в предбанник. Там, в тайном подполье, достал плошку со сметаной, настриг в неё волосы мелкими кусочками, и начал есть смесь столовой ложкой. Пару раз его чуть не стошнило, но скоро плошка опустела. Тогда Матвей окатился в последний раз холодной водой, обернулся простынёй, натянул на лицо блаженную мину, и отправился в дом.

Ночью, как обычно, накатило, и он проснулся от боли. Она рождалась в животе, пульсирующими волнами расходилась по телу, раскалённым гвоздём впивалась в позвоночник. Немели пальцы, ныли зубы, сердце сбивалось с ритма. Матвей смотрел в слепую тьму за окном и давился стоном. Лишь в предрассветных сумерках он смог встать и выбраться во двор.

От свежего воздуха стало легче. Часа через два, когда солнце поднялось над кромкой леса, Матвей растолкал похмельных гостей: «Дрыхнуть в городе будете, а здесь — воздухом дышать, и по полной программе! В лес, по грибы!»

Ах, какое было утро! Сочный иван-чай по сторонам просёлка скрывал внедорожник чуть не с крышей, заросли ивняка вдоль кромки леса сверкали алмазными нитями паучьих тенёт, радостно светило в левый глаз восходящее солнце. Старый чёрный ельник дышал прохладой и покоем, и говорил, казалось: нет мне дела до людских разборок, придёте и уйдёте, а я пребуду вечно! Матвею стало погано на душе, мелькнула трезвая мысль — не отложить ли? Нельзя злоумышлять, когда разлито вокруг такое спокойствие, такая благодать.

Мишка укрепил в задуманном. Едва вошли в бор, он начал ныть, сшибать ногами мухоморы, и жаловаться на комаров. Кузовок он оставил в машине: «Не мужское дело, под ёлками лазить…» Василий, наоборот, показал себя человеком понимающим, не шумел, мох не ворошил, грибы резал аккуратно, не выдирал варварски. «Не смей жалеть, — приказал себе Матвей. — Он того не стоит!»

За полтора часа набрали вдоволь крепких молоденьких боровичков, загрузились и рванули назад. Васька с Мишкой завалились досыпать, а Матвей вооружился ножом и принялся чистить добычу.

— Что значит — нелегко? — ворвался в мысли голос капитана.

— То и значит, — опьянение катилось по извилинам пустым ёлочным шаром, — долго, позорно и мучительно!

На большую сковороду Матвей плеснул на полпальца пахучего подсолнечного масла и мелко нарезал две луковицы; скоро лук потерял жгучесть и стал мягким. Тут и грибы подоспели. Матвей слил отвар — в другое время обязательно оставил бы, для супа — и вывалил скользкие резаные боровики в луковую поджарку. Зашипело, кухню окутал вкуснющий пар. На запах явился помятый Василий. «О-о-о… — протянул в предвкушении, — богато!» — «А то! Иди, Мишку поднимай, скоро уже» — «Это я мигом!»

Дух стал нестерпим, рот наполнился слюной. Матвей прибавил огня — чтобы корочка — перевернул пару раз, обжаривая, посолил, опрокинул в жаркое банку сметаны, сыпанул ложку муки и поставил на малый огонь, под крышку — томиться.

В комнате звякала посуда, бурчал недовольно Мишель.

Застучало в груди, в глазах на мгновение невероятно прояснилось. Матвей порывисто втянул воздух: чужая органика полностью усвоилась, пора! Снял сковороду с огня, зачерпнул жарево деревянной ложкой, попробовал — готово! Грибы удались. Сочные, ароматные, принявшие пикантную кислинку сметаны и пряную сладость лука — самое то для самостоятельных мужчин на отдыхе! Матвей облизал ложку, перемешал тщательно ею же грибы, подхватил сковороду и понёс в столовую: «Кушать подано, садитесь жрать!»

— Слишком они, капитан, любили вкусно пожрать, — Матвей налил ещё, — И вообще, полакомиться. Вот и страдали через свои желания, долго, до самой до смерти!

— Ты уверен, — спросил Шпырёв сердито, — что вправе их судить?

— Капитан, — удивился Матвей, — Ты мне в душу, что ли, лезешь?

— В самом деле, — капитан насупился. — Где мне о душе рассуждать, раз капитан? Ладно.

Он полез в пиджак и стал шуровать там нетвёрдой рукой. Пару раз попал в рукав, недовольно скривился, затем выудил из кармана и предъявил Матвею пачку фотографий.

— Вот!

На всех снимках был один и тот же человек, в разном окружении и разной обстановке, но узнаваемый. Фотограф постарался, на каждой сцене действие крутилось вокруг этого моложавого мужчины: высокого, скуластого, с горбатым, нависающим над жёсткими усами носом, с открытым и твёрдым взглядом чуть навыкате глаз.

— Это… — капитан помолчал, — Габриэль Пителли. Средней руки бизнесмен, примерный семьянин, но если где-то за последний год и случился заметный, резонансный теракт, то без него, — он постучал ногтем по бумажному глянцу, — не обошлось!

Матвей покрутил карточки в руках: судьба этого человека печальна. Террорист или нет, но он встал на пути могущественных контор, которые не прощают. Сквозь алкоголь пробилось — он, Матвей, тоже на крючке. И должен быть очень, очень осторожным и осмотрительным. Вдумчивым. Аккуратным.

Матвей передал фотографии назад капитану.

— Зачем он тут?

— Ещё нет. Приезжает через три недели. Якобы по делам бизнеса: предметы роскоши, яхты, катера, всякое другое. Но почему именно сейчас, незадолго до саммита?

Матвей кивнул: о том, что Москва полным ходом готовит крупнейшую за десятилетие встречу в верхах, не знали только пещерные отшельники. Да и то — вряд ли.

— Он должен умереть? А если я откажусь?

— Прямо отсюда мы отправимся в одну закрытую клинику. Подберём свободную палату без окон и углов, с обитыми войлоком стенами, и поролоновым матрацем вместо кровати. Им очень трудно пораниться. Вместо четвёртой стены — решётка, покрытая губчатой резиной, рядом — пост наблюдения. Там уютно. Персонал обходителен и профессионален. За стеной — операционная. Пациенты обычно живут не долго, но полезно.

— Убедительно излагаешь, — Матвей поёжился, — капитан. Я согласен.

— Не сомневался, — сказал Шпырёв, поднялся и крикнул в открытое окно: — Подъём, бойцы! Собираемся — и на седьмую точку.

Он посмотрел на Матвея и широко улыбнулся.

— Правильный выбор, Матвей Юрьевич!

Хотелось бы верить, подумал Матвей.

— Да чтоб тебя, — выругался Шпырёв. — Сглаза он боится, что ли?

Двенадцатые сутки он сидел перед монитором, показывающим одну и ту же картину: занавешенные изнутри окна номера Габриэля Пителли в одном из престижных столичных отелей. За это время Матвей с капитаном выучили наизусть каждую складку портьеры за зеркальным стеклом, каждое пятно голубиного помёта на карнизе. Похоже, к окну никто не подходил и даже не думал подходить. Что происходило внутри — оставалось загадкой. Сейчас однообразие на экране скрашивал только оранжевый блик заходящего солнца. Светило собиралось на покой, и он медленно полз вверх по стеклу.

— Тебя он боится, — ответил Матвей. — Или подобного тебе, если всё, что ты мне рассказывал, правда.

— Правда, не сомневайся, — капитан протёр красные глаза и прикурил очередную сигарету. — Или он что-то подозревает, или по жизни такой недоверчивый. Я понимал, что будут сложности, но чтобы такие…

— Зарядил бы по окнам из гранатомёта — и всех делов!

— Нельзя, осложнения, — ответил Шпырёв с сожалением. — Сам понимаешь, центр столицы, престижный район, будущая встреча в верхах.

Матвей понимал, но сидеть на конспиративной квартире в двух кварталах от гостиницы было смертельно скучно. У капитана глаза на лоб полезли, когда Матвей потребовал: «Мне нужны его волосы, или ногти, или что-то похожее» — «Колдовать будешь?» — «Неважно, иначе не выйдет ничего» — «Сделаем!»

Скоро уверенность его дала трещину. Зарубежная агентура ничего не смогла пока нарыть там, где Пителли останавливался в последний раз, да и здесь всё оказалось глухо. Террорист сидел безвылазно в номере, не допускал к себе уборщиков и другой персонал, не спускался в ресторан или бар. По утрам из номера выходили два охранника, садились в машину и отправлялись в случайно выбранный супермаркет, где закупали продукты на сутки вперёд. За неполные две недели они ни разу не посетили один и тот же магазин, и даже одну сеть магазинов. Капитан бесился, гонял подчинённых, но ничего не мог придумать. Матвей тосковал. Читать надоело, а ящик он уже давно не переносил.

Жутко раздражал особист, который мурлыкал целыми днями заунывные песни. Качался в кресле и тянул на одной ноте: «Но не предан земле тира-ан, объявивший войну стране-е-е». Иногда Матвею хотелось запустить в него бронзовой пепельницей в виде улыбающегося Будды.

Ещё Матвею мешал запах: Шпырёв смолил с каждым днём всё чаще, поэтому, несмотря на включённый кондиционер, в квартире пропахло дешёвым табаком.

— Где ты достаешь эту гадость? Не хватает на приличные сигареты? — начал Матвей. — Вонища, как…

Тренькнул капитанов мобильник. Шпырёв схватил трубу, замахал на Матвея рукой: тихо!

— Да. Да? — лицо капитана расслабилось, в глазах появилась жизнь. — Сюда, срочно! Давай, жду.

— Всё равно что, говоришь? — Шпырёв посмотрел на Матвея. — Это удачно.

— Что там? — спросил Матвей.

— Сюрприз, — капитан достал пару длинных сигар. — Специально берёг для такого случая. Угощайся! — он дождался, пока Матвей оценит букет и аромат, подмигнул — «хороша, зараза?» — и продолжил: — По опыту скажу, такие хитромудрые субъекты, как этот, — он кивнул на монитор, — попадаются обычно на примитивных вещах. Любви ему захотелось. А ночные бабочки, как ты понимаешь, наши искренние и давние помощницы. Агент Наташа так понравилась клиенту, что он ждёт её утром снова. Она исхитрилась …

В прихожей хлопнула дверь, зазвучали тихие голоса: бу-бу-бу, капитан вышел и вернулся через минуту. В руках он нёс пластиковый пакет, а на лице — улыбку до ушей.

— … и умыкнула из мусорки пользованную резинку. Шамань. Чем ты недоволен?!

— Я даже рад, — сказал Матвей, вздохнул и полез в холодильник за сметаной.

В этот раз дурнота и страдания пришли раньше сна. Таблетки, которые принёс капитан, лишь слегка приглушили боли. В гадостной полуяви Матвей слышал, как в ванной ругается Шпырёв, извергая поздний ужин. Так подействовало на него Матвеево «колдовство». Капитан оказался неожиданно впечатлительным для своей профессии. Как девочка возвышенного воспитания. От этих звуков Матвею стало легче, будто особист взял часть боли на себя. «Ты думала, мы мёд пьём?» — всплыла в затуманенной голове дурацкая цитата.

Потом из цветных пятен перед глазами Матвея соткалась плоская, чёрно-белая фигура Василия. Он выглядел почти как живой, словно и не было долгой агонии, которая изуродовала их с Мишкой до неузнаваемости. Мертвец сел на кровать, в ногах, и долго смотрел в глаза Матвею, укоризненно качая головой. «За что ты с нами так? — спросил, не размыкая сжатых губ. — Мы не трогали твою жену». «Нас вообще не было там в этот день, — теперь рядом стоял Мишка. Он грозил распухшим, в нарывах, пальцем, из углов его глаз тянулись дорожки кровавого гноя. — За что ты так с нами?» Так они меняли друг друга, попеременно обдавая Матвея запахами разложения, могильника или сырой земли. И спрашивали, обвиняли, сетовали, бубнили, бубнили, бубнили… Врали.

Сон лопнул со звоном, наступило несказанное облегчение. За окном ворочался в вечной суете мегаполис, неслись по полупустым улицам нетерпеливые машины, сиял неон реклам и жёлтый свет фонарей, бросая отсвет на измятую постель. Возник, приблизился и стих вдали сигнал полицейской машины. Город жил обычной жизнью, и плевать хотел на кошмары сексота-убийцы.

— Отравитель на договоре, блин, — сообщил темноте Матвей, доплёлся до ванной, умылся и долго рассматривал себя в зеркале. — Мститель хренов!

Во рту скопилась тягучая, противная слюна, и Матвей от души наплевал в приготовленный заранее пластиковый стаканчик.

Шпырёв уже ждал его:

— Готово?

Матвей молча вручил стаканчик с плевками.

— И вот это должно оказаться у клиента в желудке? — спросил капитан, брезгливо рассматривая содержимое сквозь тонкую пластмассу. — Как?

— Это твоё дело. Здесь — специфический, необнаружимый яд. Адресная отрава, от которой умрёт Габриэль Пителли. Внезапный, э… — Матвей замялся, вспомнил ночные ощущения, — внезапный обширный инсульт. Где-то так. А уж выпьет он, съест за завтраком, получит с клизмой — неважно. Можно в кровь, можно в лёгкие. Внутрь, в общем. Откуда я знаю?!

— Ладно, не бухти, — капитан поморщился. — Придумаю чего-нибудь.

Ядовитый экстракт, как Матвей узнал много позже, ввели агенту Наташе в слюнные железы. Любвеобильный террорист, размякший после бурных ласк, угощал Наташу виноградом, изысканно, изо рта в рот. Он скончался под утро следующего дня. Лучшая медицинская бригада, вызванная испуганным портье, ничего не смогла сделать. Шпырёв обменял четыре звезды на одну и укатил в отпуск. Долгих три недели Матвей скучал в закрытом пансионате на берегу тихого лесного озера, месте его теперешнего проживания, в компании с удочкой, комарами, богатым коньячным баром и двумя молчаливыми, непьющими охранниками.

Мишка с Васькой являлись к нему каждую ночь, разоряли бар, буянили, колотили посуду. «Кто ты такой? — нудели они. — Кто дал тебе право судить?» Нудели и пили, пили и колотили стаканы. Потом к ним присоединились и Важа с Виталиком. Иначе как объяснить стремительную убыль запасов спиртного и осколки стекла, которые встречали Матвея по утрам? Приняв внутрь завтрак, без желания и аппетита, не замечая вкуса, подобно лекарству, Матвей уходил к воде, густо обмазывался репеллентом и дрых до вечера. И всё повторялось снова. Дни слились в сплошную серую полосу.

Одним воистину прекрасным вечером, возвращаясь в домик, Матвей встретил у крыльца особиста. Шпырёв был румян, загорел, русые волосы его побелели на солнце. Похоже, в своих отпускных эскападах майор обошёлся без родной среднерусской природы. От него крепко веяло довольством, недавним морем и не нашим сервисом.

— Турция? — спросил Матвей, усаживаясь рядом на свежеструганную скамейку.

— Зачем? — удивился Шпырёв. — Сочи. Нет ничего лучше родных берегов. Гляжу, ты тут закис совсем со скуки? Собирайся, граф, нас ждёт благородный труд во благо Родины! Утром вылетаем.

Ночью, впервые за последнее время, Матвей спал спокойно, без сновидений и кошмаров. «Понравилось убивать? — спросил он себя, устраиваясь в кресле вылетающего на юг самолёта. И ответил: — Разве прополку сорняков можно считать убийством?»

Очередное задание Матвей выполнил с радостью.

Пограничный генерал, наркобарон с южных рубежей, устраивал свадьбу сына с помпой, приличной скорее какому-нибудь нефтяному шейху. Шампанское лилось горным потоком, звёзды шоу-бизнеса, прилетевшие заказным рейсом, лезли вон из кожи, отрабатывая невиданные гонорары. На заднем дворе загородного особняка было душно от запаха крови: резали баранов на шашлыки. Прислуга сбилась с ног, обхаживая важных столичных гостей.

Хозяин, вхожий в самые высокие кабинеты, чувствовал себя неуязвимым для закона, и не думал беречься. Вся операция заняла каких-то три дня. В Москве, в аэропорту майор показал Матвею газету с обширным некрологом:

— Это — для всех, — сказал он. — Его «коллеги» сегодня к вечеру, край завтра утром получат анонимки с отчётом, что случилось на самом деле. И фотографии. Надеюсь, будут скромнее.

— За что им такая поблажка? — не понял Матвей.

— Ты что, — удивился майор, — хочешь оставить страну без генералов?!

— Зачем нужны такие генералы?

— На расплод, — невнятно отшутился Шпырёв.

Незаметно отдали концы два взяточника уровня замминистра и педофил, подвизавшийся на одном из центральных телеканалов. Матвей упивался ролью тайного санитара. Его миссия — очистить страну от дряни. Если закон бессилен, приходит время рыцарей плаща и кинжала. Наш труд грязен, рассуждал он, но кто-то должен быть ассенизатором? Наступила пора незаметных героев, и он — один из них, из тех, на ком держится страна. Пусть его не знают, он готов к безвестности, не та фигура, да и не те дела, чтобы светиться на телеэкранах, но как приятно быть причастным к обновлению страны!

— Когда мы займёмся настоящим делом? — доказывал он майору, когда тот приезжал в пансионат. — Надо бить по верхам, что толку выводить мелочь? Нам дан великий шанс! Вместе мы сила. Заставим трепетать и озираться по сторонам взяточников и казнокрадов, продажных полицаев и зажравшихся политиков. Нужно спешить, — брызгал слюной на говорящие головы в телеэкране, — пока эти не развалили страну совсем! Чего мы ждём?

— Всё по плану, — отвечал Шпырёв, морщась. Он последнее время ходил хмурый и задумчивый, будто какая-то мысль засела в голове и не отпускала. — Руководство думает, планирует. Каждому нужно найти замену. Или ты хочешь оставить страну без власти? Погрузить в хаос?

И выдавал новое задание. Очередного замминистра или начальника департамента. Матвей боялся хаоса, и безвластия он тоже не желал. Значит, идти малыми шагами. Но идти.

Страдания жертв его не волновали. Все они заслужили свою судьбу. Определили её в ту минуту, когда взяли первый конверт с деньгами, растлили первого ребёнка, продали первую дозу. «Я не убийца, — повторял Матвей, — я мститель и санитар. Фагоцит».

Дождь, на неделю закрывший домики и лес тонкой кисеёй, к утру неожиданно иссяк. Подул ветерок, развиднелось, выглянуло солнце и напомнило о бабьем лете. Майор, приезда которого ожидали с вечера, так и не появился. На душе у Матвея прояснилось, и, чтобы продлить чудное ощущение покоя и благоустроенности, он решил пройтись по округе, посмотреть грибов. Если получится, набрать на жарёнку, и покушать, наконец, всласть, просто так, для удовольствия.

Кроме выхода к озеру, за оградой пансионата оказался изрядный кусок хвойного леса. Попадались также берёзы и рябины. Окрестные грибники, напуганные строгими объявлениями на табличках вдоль забора, внутрь не забредали, персонал был занят повседневными делами, лес стоял нехоженый, и Матвей рассчитывал на добычу.

Он быстро собрался, прихватил пластиковое ведёрко из-под мусора, кивнул пристроившемуся чуть сзади охраннику и нырнул под влажный полог.

Уже шагов через пятьдесят, форсировав желтеющие папоротники, Матвей наткнулся на чудную полянку, усыпанную крупными ежовиками. Гриб мясистый, вкусный, в жарком слегка похожий на лисичку, но более хрусткий и с пикантной кислинкой. Матвей стало даже немного обидно: никакого азарта от такой охоты, садись и режь. Но разве пройдёшь мимо такого богатства? Не прошло четверти часа, как ведёрко оказалось полно кремовыми ворсистыми лепёхами.

Позади скептически хмыкнул боец:

— Отравиться хотите, Матвей Юрьевич?

— Деревенский? — Матвей разогнулся. Посудина приятно оттягивала руку.

— Почему это? — охранник насупился.

— В грибах не разбираешься. Только и знаешь, наверное: белый да подосиновик. Или опёнок. Остальные — поганки. Так ведь?

— Чернушки ещё, дуплянки…

Парень не договорил. Сзади, от ворот пансионата резко загудел автомобиль.

— Майор? — спросил Матвей.

— Не похоже, — ответил охранник, — не время, да и сигнал у него глуше. Пойдёмте назад. Может, начальство какое, а мы не на месте.

В салоне автомобиля приятно пахло кожей, удобное сиденье баюкало спину. Переодеться Матвею не дали, и сначала он пугливо поджимал ноги, стараясь не замазать дорогую обивку простецкими, для леса надетыми штанами. Потом подумал: какого чёрта! — ведь это за Ним прислали роскошный бронированный членовоз. Значит, это Они торопятся, значит, это Им он так нужен! Получается, он накапал-таки на мозги куратору, и его идеи восприняты наверху с пониманием; ладно, их общие с майором идеи, Матвей не жадный и готов поступиться приоритетом. Да что там приоритет, мысль носилась в воздухе, ничего оригинального, но есть возможность всё изменить, исправить в несчастной, пожираемой разномастными хищниками России!

Он расслабился. Взял из бара сигариллу, прикурил от найденной там же зажигалки — двуглавого орла. Сопровождающий чуть улыбнулся, но ничего не сказал, и Матвей поверил: всё правильно, всё так и есть.

Когда тихий секретарь с военной выправкой закрыл за собой дверь, Матвей понял: на деле что-то не так. Уж слишком пристально смотрел на него хозяин кабинета, крупный мужчина в серой тройке. Совершенно лысый, с оттопыренными ушами и куском пластыря на левой брови. Сидел, положив руки в тонких белых перчатках на пустую столешницу, и рассматривал, словно перед ним заразная лабораторная мышь за толстым стеклом бокса, или тифозная вошь, или вирулентная бактерия под окуляром микроскопа. Нехорошо смотрел.

— Занятная вещь, — начал он неожиданно вкрадчивым для своего сложения голосом. — Сотрудники совсем не знают чувства меры. Зачем они притащили вас сюда в таком виде? Побоялись проявить инициативу, промедлить десять минут? Я бы подождал. Да вы садитесь, чего уж теперь, — он кивнул на стоящее рядом со столом кресло.

Матвей послушно приблизился и присел на краешек. При свете лампы стало видно, что мужчина, на самом деле, не просто лыс, но побрит наголо, причём недавно. В животе стало пусто и холодно.

— Или, — продолжил хозяин, — выходят далеко за рамки компетенции. Считают, что руководство не видит дальше собственного носа. Например, ваш куратор. Как его?

— Шпырёв? — сказал Матвей.

— Да. Шпырёв. Кстати, — мужчина дотронулся до пластыря и досадливо сморщился, — вы можете обращаться ко мне: генерал. Просто господин генерал. Понятно?

— Да, господин генерал, — во рту пересохло. Матвею захотелось встать по стойке смирно.

— Это хорошо. Так вот, — генерал вытащил из внутреннего кармана пиджака пачку фотографий, — ваш куратор, Матвей, э… — он запнулся, — Юрьевич, решил определять политику Службы. Стал предлагать несусветные варианты, — генерал веером разложил перед Матвеем все карточки, кроме одной. — Кто эти люди?

— Я не знаю, господин генерал, — у Матвея пересохло в горле. Он знал этих людей, и сам предложил Шпырёву ими заняться.

Генерал долго молчал, пристально глядя на Матвея. Потом открыто улыбнулся и сказал:

— Верю. Вы разумный человек, к чему вам знать их? Это, на самом деле, — он покачал наставительно пальцем, — опора нации, лучшие люди страны! Именно их хотел ликвидировать ваш майор. Посмел предложить. А когда ему отказали, пошёл против Службы.

«Я погиб, — понял Матвей. — Шпырёв, конечно, всё расскажет. Да и зачем ему меня покрывать?» Некстати вспомнил про грибы — пропадут. Что за несуразные мысли, когда жизнь повисла на ниточке?

— Две недели назад, — проговорил генерал печально, — умер мой заместитель. Скоропостижно. Сердце. Хороший подчинённый, отличный специалист, патриот.

— Я не дурак, — лицо генерала страшно изменилось. Скулы закаменели, на них вспухли желваки, крылья носа затрепетали. Голос гремел жестью. Матвей замер.

— Я не дурак, — генерал быстро взял себя в руки, — и знаю, чем занимаются мои люди! С предателями мы поступаем так:

Майор Шпырёв глянул на Матвея с последнего снимка. «Нет, он уже ничего про меня не расскажет», — понял Матвей. Желудок совершил скачок, вверх — вниз, а в горле стало кисло. «Только не смотреть, к чему мне смотреть туда?» — простонал он беззвучно, утыкаясь взглядом в мелкую клетку собственных брюк.

Забулькала вода.

— Возьмите, — перед Матвеем оказался стакан с водой. Он схватил его и стал жадно пить; зубы лязгали о кромку.

— Итак, — сказал генерал и протянул Матвею чёрный запечатанный пакет, — здесь нужные биологические материалы. Это те, кто мешает России занять подобающее ей место. Лидеры держав, они приезжают на саммит послезавтра. А завтра всё должно быть готово! Вам ясно?

— Кхм… — Матвей закашлялся. — Д-да.

Оставшись в одиночестве, генерал с облегчением стащил перчатки, бросил в урну. Достал мобильник и набрал номер подрагивающими пальцами:

— Профессор? Приветствую! Да, я. Дня через два готовь палату. Будет очень интересный клиент. Нет, пока только изоляция, немного подождём. Скоро, скоро, не волнуйся. Отмашку давать не буду, поймёшь сам. Непременно. Всё, отбой!

Генерал осторожно положил аппарат, ослабил узел галстука. Потом вынул из ящика стола маленькую фляжку.

Глотнул, развернулся в кресле и сказал портрету на стене:

— Ваше здоровье, господин президент. Всё, как вы хотели. Мы сварим отличную кашу, мы возьмём их за глотку. Вы, правда, — он допил спиртное и хихикнул, — не застанете уже!