Порубежье

«Зынс, бумс!» — выводили дождевые капли, встречаясь с карнизом. Уличный фонарь расцарапал темноту спальни. Откуда-то доносился тихий скрежет.

Михаил застонал и проснулся.

Снова тот же сон: голая степь, выжженная сухая трава. С темного неба падают огромные металлические шары. Они оставляют алые следы и на огромной скорости вонзаются в землю.

И так каждый раз — грохот, вспышки и невыносимая тоска по дому.

Сон не шел. Обрывки мыслей, разговоров крутились внутри головы. Бессонница давила на лоб и брови, выворачивала зрачки. Михаил кривил рот в зевоте, ворочался с боку на бок, но бессонница была сильней. А за секунду до сонного благословления мозг пронзило воспоминание из детства. Он, тогда еще просто Мишка, лез по скрипучей лестнице на дедов чердак. Дед жил в далекой сибирской деревне. И каждое лето Мишка отправлялся дышать напоенным хвоей воздухом, есть безнитратные овощи и фрукты, купаться в хрустально чистой реке, бродить по лесу, полном грибов и ягод.

Мишка, хватаясь за перила, карабкался вверх, надеясь, что ступеньки под его ногами выдержат и не подломятся. И они не подводили. Стоически переносили вторжение: вопили, скрипели, но держались. Мишка выдохнул только на самом верху. В треснутое оконце лезли солнечные лучи. Они разбили чердачную пыль на мельчайшие частицы и она поднялась вверх и заплясала сверкающими солнечными искорками. Мишка огляделся. Перед ним лежала огромная, с темнотой по стенам и углам, неизведанная территория. Над головой острым углом сходились деревянные балки. На них разместились березовые веники, пучки трав, сетки, мешки, удочки. На ржавых гвоздях, сгорбившись, висела старая одежда. В деревянных сундуках, оббитых металлической лентой, и фанерных ящиках скопилась тысяча вещей, выдворенных дедом из своей жизни.

Ради этих старых сундуков и ящиков Мишка и поднялся на чердак. Собранный здесь склад древностей манил и обещал спрятанные сокровища. Хорошо бы найти золото или драгоценные камни. Но дед был обычным крестьянином, а прадед — охотником. С другой стороны, можно было обнаружить рукописные книги, икону в золотом окладе или, в горле стало сухо, оружие. Большая война до этой сибирской деревни не добралась, но схватки с беляками и казаками в гражданскую были. И кто знает, вдруг его прадед припрятал здесь старую винтовку, проржавевшую шашку или коробку с патронами. Если так, Мишка станет настоящим богачом, и ему будет, чем похвастаться перед Егором — соседом, другом, таким же ссыльным внуком.

До самого вечера Мишка постигал историю, роясь в сундуках и коробках. Как муха в меду увяз он в старых вещах. Глотая пыль, рассматривал рассохшиеся альбомы, где на фотографиях разворачивалась жизнь круче любого сериала: женщины, дети, мужчины в форме и телогрейках, дети на лошадях и повзрослевшие дети уже со своими детьми. Рождение, свадьбы, похороны. Мишка листал газетные подшивки, где на пожелтевших страницах гудела жизнь молодой страны. Разглядывал щербатую посуду, перебирал старые письма. Нашел игрушки: покалеченную куклу с гладким удивленным лицом, вырезанную из дерева тележку без колес, сшитого из разноцветных тряпок нелепого медведя с глазами-пуговицами. И никакого оружия! Даже самого простенького охотничьего ножа, самой крохотной гильзы! На улице вечерело, чердак медленно погружался в сумерки. Мишка поежился от вечерней прохлады. Подхватив медведя за мягкую лапу, он уже начал спускаться, когда последний луч закатного солнца выхватил из темноты непонятный образ. Мишка развернулся и решительно направился к дальней стене. Комаром зазвенело предчувствие тайны. Ощущая себя исследователем, мальчик крепко прижал медведя к груди и сделал шаг в темноту.

В углу, скрытые от глаз, стояли и лежали дедовы картины.

К рисованию дед пристрастился недавно. Мишкины родители высылали ему кисти и краски. Дед рисовал тайгу. На всех стенах в доме были развешаны большие и маленькие, в простых и резных рамах, пейзажи — елки, сосны, цветущий багульник, болото.

Но на этих картинах, сваленных в кучу, как мертвые сухие листья, было иное: голая степь, черное небо с острыми ярко-желтыми вспышками. По степи гигантскими стальными семенами разбросаны странные объекты. Одни из них лежат на земле, другие воткнулись глубоко в почву. Рядом с ними существа — полулюди, получудовища: красивые застывшие лица, гибкие тела с длинными, похожими на щупальца руками и ногами.

Их глаза полны страха и боли.

Мишку передернуло, в животе начала скручиваться паника. Закатный луч, словно пучок лазера, скользнув по картине, осветил ее, и Мишка явственно разглядел и лес, и болото, и еще что-то или кого-то, но луч ушел, стало темно. Спотыкаясь, Мишка бросился с чердака.

Мишка хотел спросить у деда, что за картины валяются на чердаке, но не решился. Сначала подумал: «жаль, что оружия не нашлось». Потом решил: «Завтра идем за черникой». Затем вспомнил о родителях, об ужине, о том, как хорошо, что у него есть друг.

Мысли о картинах заблудились в голове десятилетнего мальчишки. И только сейчас, через двадцать лет, Михаил вспомнил. Бессонница вывернула его наизнанку и нашла в полусонном мозгу такие кладовые, о которых он не подозревал. Плавая между сном и явью, Мишка видел, как из стальных гигантских яиц вылезают чудовища. Не все долетели удачно, рядом с целыми аппаратами валяются покореженные, с мертвыми пришельцами внутри. Выжившие выползают наружу, осторожно обследуют территорию, пробуют воду озер, глотают воздух, трогают бесконечными щупальцами выжженную траву. Разглядывают зелень леса, ощущают затхлость и мертвенность болота и основывают цивилизацию. Сколько веков назад это случилось? Куда делись пришельцы, когда появились люди? Сражались ли они за территории или предпочли отступить? И возможно прав его друг Егор, когда предполагал, что на нашей планете есть места, где можно затаиться осколкам древней цивилизации, которая только ждет подходящего момента, чтобы вернуться? Когда численность людей уменьшится, благодаря войнам и болезням, их будет ждать новая война. Думать о таком было неприятно. Только вот уже несколько минут он смотрел в широко открытые глаза одного из визитеров. Узкие зрачки, серое лицо. Михаил отшатнулся и… проснулся. Несколько секунд лежал бездумно уставясь в потолок.

Потом стряхнул наваждение и отправился в душ.

После холодного душа и чашки крепкого кофе Михаил понял, что готов к работе. В окно пялилось серое, словно пустой экран, утро. Михаил подошел к стене, начал перебирать незаконченные картины: портреты, натюрморты, городские пейзажи. Он рисовал на заказ. И тут руку словно обожгло. С холста глядел незнакомец: безупречные черты лица, зеленые глаза с узким зрачком. Михаил замер. Он не помнил, когда писал это. Он повертел картину, оглядывая со всех сторон, и отложил, взял недописанный портрет и погрузился в работу.

Под мольбертом, нахохлившись, сидел старый медведь. Его пуговичные потертые глаза смотрели хмуро и решительно.

В то утро они собирались за черникой. Разбудив внука, дед потопал на кухню, как вдруг, трагически охнул и страдальчески протянув: «Ёк-макарёк», схватился за поясницу.

— Мишка, — просипел дед испуганному мальчишке, — дуй за Галиной, скажи, у деда спину прихватило.

Мишка рванул к соседнему дому. Хмурая медсестра Галина деловито всадила деду укол, посоветовала мазать спину, пить таблетки и усвистала обратно к своему хозяйству.

После укола дед выдохнул, расслабился. Замотал поясницу старым шерстяным платком и лег в кровать. Разглядывая расстроенного Мишку, помолчал, пожевал губами:

— Ладно, идите вдвоем. Лучше меня, небось, уже лес изучили. Далеко только не заходите, и к болоту ни ногой.

— Дедуль, спасибо! — кинулся обнимать деда Мишка, — Егор столько мест тайных знает, там черники видимо-невидимо, за час наберем! А ты давай выздоравливай!

Августовское утро щекотало ноздри, вливалось в легкие, трогало прохладными руками ноги и шею, тонко звенело и пело, обещая хороший день. Мишка с корзиной в руках веселым зайчонком мчался по просыпающейся деревне.

Деревня нехотя потягивалась, одним полусонным глазом глядела на никогда не спящую реку, торопящуюся в неведомые дали, другим — на Мишку, бегущему к своему другу. Переводила взгляд вверх, в синюю затягивающую бездну, улыбалась, слушая ворчание хозяек, флегматичное мычание коров, ленивый лай собак. Оборачиваясь через плечо, глядела на покачивающиеся верхушки темных сосен, вслушивалась в гукающие звуки далёкого болота. Болото хранило загадку, но деревню это не интересовало. У неё были свои заботы: жители уезжали в город и не возвращались, старики умирали, огороды зарастали, сады стояли неухоженные. В домах, срубленных умелыми работниками, гасли живые окна. И избы стояли вдоль дороги пустые и остывшие.

Мальчишки двигались по широкой тропе. Вдоль нее, словно встречающие на вокзале, плотно стояли сосны. Стволы их тихо поскрипывали, ветви роняли легкие иглы. Коктейль запахов — кедровых шишек, терпкой хвои, сладких трав и пряной земли под ногами — укутывал, пропитывая волосы и одежду.

Егор хвастался старшим братом.

— Сашка с парнями, — подпрыгивал от возбуждения мальчик, — нашли немецкий дот, а там! — он сделал театральную паузу, — ящик с оружием. Вскрыли, а оно почти новенькое, даже смазанное. Вот улов, так улов, — надувал щеки и качал головой.

Брат Егора был черным копателем, искал оружие, амуницию, награды, монеты — не брезговал ничем. Дед Мишки называл Сашку гробокопателем, качал головой и хмурился.

— Только у нас ничего такого нет, — скорбно поджимал губы Егорка, — один лес да болото.

— Зато болото самое большое, — обиделся Мишка.

— Пф, — презрительно покосился на него товарищ, — ну и что? кому это интересно? Вот если бы в лесу нашли золото Колчака, тогда да.

Замолчали, думая каждый о своем. Егор резво двигался по тропе, в руках подпрыгивало синее пластмассовое ведро. Мишка шел не спеша, разглядывая бесконечные сосны с тонкой корой, цветы и кустарники. В руках он крепко держал корзинку. Егор, рыжий, вихрастый, похожий на бельчонка, вертел головой, успевая посмотреть и направо, и налево, а, обернувшись через плечо, хмыкнуть, глядя на серьезное лицо друга.

Подумав, Мишка рассудил, что золото и оружие — это здорово, и Егоркин старший брат бесконечно крут, но все равно обидно за место, которое он любил. Для него каждый день у деда был как подарок! Даже за ягодами и грибами он ходил не потому, что так уж их любил, а потому что это было приключение! Никакого сравнения с тусклой городской жизнью. Ведь для мальчишки главное — каждый день находить новую дорогу. Новую тропу. Он только недавно понял, что и взросление не так страшно, как думаешь, глядя на взрослых. Ведь взросление — это путешествие в тайные, неизведанные земли. А еще только здесь он осознал, что мир очень и очень большой. Больше дедова дома, больше леса и даже больше болота, что растеклось на тысячу километров.

Он безграничный.

Егор обернулся и кинул в замечтавшегося друга шишкой. Шишка щелкнула Мишку по лбу, оставив липкий след. Мишка ойкнул, но через минуту уже обстреливал Егорку. Тот завыл, закашлялся, изображая ранение, и свалился, как куль, вывалив язык на бок и замерев. Мишка громко, распугивая сонных птиц, захохотал. Егор вскочил на ноги и, рысью, прижав к груди ведро, помчался по едва заметной тропе.

Через несколько минут бега они задумчиво чесали затылки перед небольшим круглым озерцом, знаком того, что они подошли близко к большому болоту, раскинувшемуся ручейками, озерцами и трясиной на дальние дали. Ноги вязли, пахло мертвыми деревьями и травой, воздух сгустился и давил, раздражая влажностью и гнилью.

— Где-то свернули не туда, — вынес вердикт Егор.

Мишка промолчал. Сердце неровно перестукивало: «Да? — Да-да-да». Шея и плечи задеревенели. Мишка напряженно огляделся. Слева — невысокие хилые сосенки, ярко-изумрудная трава с острыми, словно стрела, листьями. Справа — круглое болотце, заросшее травой и покрытое кочками с жухлой травой. За спиной обеспокоенно шумел лес. Вода в болоте походила на грязную кашу. В этой каше Мишка углядел лунку чистой воды. На бурой глади болота она сверкала словно глаз гигантского ящера. Мишка знал: такие лунки очень глубоки и никому оттуда не выбраться. Приглушенная зелень и фантастические формы болотных растений сочетали в себе гибель и упрямую жизнь. Ноги налились тяжестью. Ладони до боли сжались в кулаки. Реальность качалась словно сон, и Мишка качался вместе с ней. Через минуту он громко выдохнул, успокоился, а сердце его наполнилось восхищением.

Он стоял на краю неведомого и был околдован этим.

Егор, не отрываясь, смотрел на середину озера. Мишка перевел взгляд в том же направлении. В озере что-то поблескивало. Егор свел тонкие брови у переносицы, приставил ладонь козырьком.

— Чего это? — спросил Егор.

— Не знаю. Может, рыба? — предположил Мишка.

Предмет медленно приближался. Он был похож на огромный поплавок. Его металлическая верхушка поблескивала на солнце. Разрезая воду «поплавок» бесшумно подкрадывался к ним. На секунду замер, чуть приподнялся, и мальчишки заметили в поплавке небольшое окошко. Поплавок покачнулся и в окошке они заметили лицо.

Парни застыли.

— Может, испытания подводной лодки? — испуганно предложил Мишка.

Егор не ответил.

Не шумели птицы, замолчала злая мошкара. В голове плавал белесый туман, вырывая из реальности короткие яркие картинки. Вот неизвестный из подводной лодки распахнул глаза. Закрыл их. Вот из глубины озера поднялось гигантское щупальце, обвило продолговатый гроб или дом с существом и втянуло под воду. Когда вода под ними сомкнулась, мальчишки очнулись и обнаружили, что кисельный берег затянул их по щиколотки. Первым сорвался с места Мишка. Перепрыгивая и оббегая все, что казалось подозрительным, он несся вон от этого места. Сзади хлюпали шаги Егора. Туман в голове развеялся. Он упали возле сосны, и сухие еловые иголки нежно толкнулись им в ладони, а стук дятла был роднее песни матери.

Несколько секунд они с ужасом смотрели друг, на друга пытаясь понять, что произошло.

Они все-таки нашли поляну с ягодами. Егор тащил домой полное ведро. Мишка тихонько пер свою корзину. Чем ближе друзья подходили к дому, тем больше усталость брала свое, и к концу путешествия они едва переставляли ноги.

Ночью Мишка вскочил в панике: ему снилось, как огромные щупальца опутали их дом и волокут его к болоту.

Утром ночные кошмары были сожраны солнечным светом.

Тот день остался с ним ощущением серо-голубой прохлады, затягивающей темной воды и черной россыпью ягод. Но все чаще во снах перед ним расстилалась безымянная голая степь, и, проснувшись, он еще долго не могли прийти в себя.

Судьба раскидала их. Егор в поисках артефактов носился по свету, ища доказательства того, что несколько миллионов лет назад на нашей планете процветала чужая цивилизация. Мишка рисовал странные, пугающие его картины и, как и дед, прятал их от людей и самого себя.

Воспоминания о детстве убаюкали Михаила. Он закрыл глаза, понимая, что засыпает прямо за работой, но противиться дреме не было, ни сил, ни желания. Яркая картинка, точно капля краски на свежем холсте, созрела в глубинах мозга, и Михаил увидел сон: он топает по хоженой тысячу раз дороге от станции к деревне. Под ногами можно разглядеть каждый камешек, каждый упавший лист. Под босыми ступнями весело взлетает тонкий песок. На соснах блестит яркая кора. Жарит солнце. Вот и дом. Такой, каким он оставил его, когда приезжал в прошлом году на могилу к деду. Под холмами протекает река Лисица. Осенью деревья на ее берегах перекликаются желтым и красным, и она похожа на лису, вильнувшую хвостом. В деревне появились новые коттеджи. Заброшенные избы, словно призраки, истончились и грозили рассыпаться в прах. На старой скамейке возле дома Мишка увидел деда и ничуть не удивился. Присел рядом.

— Что Мишка, маятно тебе? — прищурившись, дед разглядывал потускневшее лицо внука.

— Маятно, деда, — опустил голову Мишка.

— А ты не майся, Мишка, — строго проговорил дед, — прими это и живи дальше.

— Что принять, деда? — Мишка удивленно уставился на старика. Но дед молчал и смотрел на реку.

— Историю свою прими, место, где живешь, — дед обернулся. Его лицо вытянулось, зрачок сузился и налился черным. Дед положил руку на плечо внука:

— Люди не вечны. Придет наше время, Мишка.

Мишка словно упал в небытие. Тревога, так долго сковывающая его, исчезла. Спина распрямилась, словно он сбросил тяжелый груз. Михаил смотрел в глаза старика и тонул в них.

Сон закончился, а Михаил еще долго, почти до самого утра слышал гул то ли зовущего к себе леса с темным болотом, то ли шум далекой автострады.