Палач

Наше общество, общество будущего,

может позволить себе прощать преступников.

Тело не виновно в преступлениях духа.

Дадим ему шанс.

Напаско, владелец корпорации «Новая личность»

А как вам эта торгашеская идея рая?

Раскаялся — получи новую жизнь.

Уж если раскаялся, сам отправишься в ад.

Даниил Рем, создатель препарата «Палач»

— 1 —

Началось все с того, что я забыл, куда поворачивать ключ. Ничего особенного, скажете вы. Какая проблема: либо вправо, либо влево — третьего не дано. Подумал так же. Вру, не обратил внимание. После недолгого ковыряния в скважине, закрыл наконец-то квартиру, бросил связку в спортивную сумку и поспешил на подземную стоянку.

К этому времени машин в нашей секции осталось немного. Прошел мимо пары японок. На месте под номером сто семь урчал, поджидая хозяина, черный глянцевый «Жучок». Когда-нибудь куплю себе такой автомобиль; при нынешней проблеме парковки лучший выбор. На сто шестом должен стоять Генкин «Бивер», но машины не было, хотя Генка в свою слесарню уезжал позже меня.

Ага, понятно. Юлькин лимонный «Родео Фламм» задними колесами заехал на Генкино место. Хорошо так заехал, Генке и встать негде, тем более на его шестицилиндровом «Бивере». Колесо у «Родео» спущено, лежит резиновым блином на бетонном полу. На лобовом стекле под дворником записка: «Сучка тупая, руки вырву». М-да… Сколько ж раз он его проткнул-то? Юля, наверное, на такси в свою больничку поехала.

Тут я вспомнил грохот ночью. Я выглянул в коридор, Генка долбился к Юле в сто пятую квартиру и кричал, чтобы она, косорукая, убрала машину. За дверью верещал сигнализационный брелок. Юла куда-то смылась или делала вид, что ее нет дома.

Щурясь от ламп дневного света, освещающих длинный коридор кондоминиума, я окликнул его:

— Гена, спать охота, а ты стучишь.

Он обернулся: рот перекошен от ярости, глаза блуждают. Синдром агрессора, вспомнилось мне. Прибьет дуру сгоряча, а ему за это физическое уничтожение, вместо стирания личности, ибо заслуг перед обществом, смягчающих наказание, у Гены нет. Не унитазы же, которые он устанавливает в новые кондоминиумы. А своих денег на процедуру перезаписи у него нет, она по карману лишь избранным.

«Я бывший мозговед. Я знаю выход из всех бед».

Придется, Гена, тебя спасать.

— Гена, нам с тобой повезло. Мы выиграли билеты на весь сезон, — сказал я.

Какие билеты и куда, я сам не знал. Главное, отвлечь внимание. На Генином лице отразилось замешательство. Пока он пытался понять, почему это мне опять повезло, я принялся его убеждать.

— Пойдем, подвину свою машину. Как-нибудь встанешь.

Я шел по коридору в его сторону, убеждая, что, мол, с этими бабами сделаешь, убогие от рождения. Это ноги у них из того места растут, а руки — нет. Любимая Генкина тема.

Мигали лампы дневного света. Кондоминиум у нас дорогой, а с освещением проблема. Соседям у «глазков» некомфортно в мерцающем свете смотреть спектакль. Господину из сто девятой к тому же мешает пальма в кадке. И хоть раз кто-нибудь помог бы скрутить этого балбеса.

Или надеются, что когда-нибудь он все же прибьет Юльку, подписав себе смертный приговор. И в нашем крыле станет наконец-то тихо. Ну-ну, хрен вам. Мне Генка дороже сотни раскаявшихся святош.

Я остановился перед Генкой. Мутное безумие уходило из его глаз, парень успокаивался. Сейчас мы приткнем «Бивер», и я лягу спать. Нужно только пять минут покивать-посочувствовать, зато потом агрессор-балбес сам спустится на стоянку. Проверено.

— Гена… — начал я.

Генка ухмыльнулся и врезал мне в челюсть.

Опа! Такого еще не было. Я ткнулся носом в пыльный ковер, удивляясь тому, что геометрический узор темнеет, словно плавящаяся кинопленка. Для продвинутых в местном кинозале крутят фильмы на пленках.

Стоп!.. Дальше — ничего, пустота.

Я стоял на парковке, с ужасом осознавая, что не помню, как после схватки с Генкой вернулся домой, как лег спать и, самое главное, как утром собирался на работу. День начался для меня с ключа в замке.

Потеряв равновесие, я уперся руками о капот лимонного «Родео». Поплохело мне, ребята. Это что же такое со мной происходит? Постепенно дыхание выровнялось. Посмотрел на свое отражение в лобовом стекле — с лицом все в порядке. Ни синяков, ни ссадин, словно и не было удара. Пошевелил рукой челюсть, прислушался к желудку. Даже не мозговедам известно, сотрясение сопровождается тошнотой. Ничего подобного, хотелось есть, как всегда по утрам.

Обычно я завтракаю в офисе. В коридоре стоит автомат, который выдает сносный кофе. Пирожками меня подкармливает секретарша, она же бухгалтер, она же завхоз в одном флаконе. Нелли, быть может, я приглашу тебя к себе. И тут я вспомнил, что с утра в офис должен прийти очень важный для меня человек. Амнезия после удара — дело серьезное, но предстоящая встреча — дороже жизни. Щелкнул электронным ключом, снимая блокировку дверей автомобиля. «Жук» мигнул фарами. Вот, значит, как. Ладно, мне подходит. Я положил Генкину записку в карман брюк и направился к машине. Агрессор-балбес еще и улики оставляет. Вот дурак, соседи быстро настучат.

— 2 —

Выезжая с территории кондоминиума, в зеркале заднего обзора нашел Юлькину лоджию. Стеклянный купол открыт, с перил свисает то ли полотенце, то ли тряпка. Стоп, это же платье с «модным узором пейсли», как говорит Юля, а по мне так просто цветастенькое. Видел ее в нем в баре на седьмом этаже.

Зловеще темнели Генкины тонированные окна. Представил Гену, выбрасывающего из Юлькиного окна вещи. На уровне второго этажа козырек кинотеатра, где крутят фильмы на кинопленках. Отсюда не разглядеть. Но воображение нарисовало платья, чулки, кружевные вещи, валяющиеся на крыше.

Под диафрагмой тревожно заныло.

«Юля не дура, — убеждал я себя. — Выживаемость выше Генкиной в разы. Она бы никогда не открыла ему дверь».

Темное нехорошее чувство не отпускало, и я решил, пусть Юлия в своей больнице устроит мне аудиенцию с нейрохирургом. МРТ, КТ, что там еще делают, чтобы котелок проверить. Заодно выясню, что вчера меж нами троими было. Только не сейчас. Человек в офисе не может ждать.

Выезжая на магистраль, я увидел рекламную растяжку: «Прощение — залог процветания общества». Тезис мозговеда Напаско. Эх, Напаско, человек не бог, все прощать не имеет право. Может, изначально ты и был в чем-то прав, пытаясь дать шанс тем, кто совершил преступление в аффекте или имел моральное право отомстить. Но когда стал за деньги «прощать» то, что прощать нельзя, ты преступил законы нейроэтики.

Гнить тебе за твои делишки в аду. В аду! В аду! Дыхание участилось, и странные образы стали наполнять голову.

«Я бывший мозговед. Я знаю выход из всех бед».

Я поспешил себя успокоить. Для лирики не было времени. К встрече с посетителем следовало подготовиться. Я вытащил бумажку из кармана брюк, и принялся повторять:

«Давным-давно, можно назвать это прошлой жизнью, я был мозговедом. Принимал участие в операциях по освобождению заложников. Я был крут как Напаско или как Дэн Рем. О! Эти вечные друзья-враги, основоположники нейроэтики. Во время четвертой операции, когда заложников отравили люевитом, я прокололся. Террорист посещал лекции профессора Рема, который был ярым противником всепрощения. Сыщики слишком поздно откопали этот факт, а я не раскусил, что он не собирается торговаться. Никто из заложников, а ими были приговоренные к стиранию личности, не умер, но многие остались калеками. Никто не может быть все время хорош на сто процентов, в том числе и я. Однако проблема была в том, что начальство как-то быстро просекло, что я не особенно-то жалею «пострадавших».

Я поправил зеркало заднего обзора, рассматривая себя. Не слишком ли по-шекспировски? Да нет, все верно, немножко тоски добавить во взгляд. Я посмотрел на уплывающий вдаль перекресток. Затор. Вовремя проскочил. Время, время. Что там у нас дальше про мозговеда?

— Дальше, мистер посетитель, я вправлял мозги богатым женам. Связался с одной. Как это бывает, знаешь, что пустышка, а мимо не пройдешь, не устоишь. Голос фальшивый, вульгарный даже, а у тебя под диафрагмой замирает. Все бы ничего, но задело ее то, что собрался я жениться на ассистентке. Какая ей разница, раз сама замужем. Так нет же, получил историю со «случайной» встречей, скандал… В результате — дисквалификация за связь с пациенткой.

— Чем сейчас занимаюсь? Конторка у меня по прокладке водопроводов. Теперь ваша очередь, товарищ таинственный посетитель. Выкладывайте, как собираетесь вернуть меня в клан мозговедов.

— Что? Меня это не касается? Хорошо-хорошо. Но вот ответьте мне на вопрос: зачем вам это надо?

— Вы говорите, что я крут, как Дэн Рем или как Напаско? Ага, и у меня есть интересная формула для вас. Снимите-ка шляпу, хочу посмотреть в глаза. Кажется, это вы увиваетесь за моей женой. Видел вас в баре на седьмом этаже.

— Забыл, я не женат. Так что ревность здесь не причем. Ненавижу обоих, этих богов нейроэтики. Рема-то за что, этого страдальца? Так покопайтесь в его грязном бельишке, и найдете за что. У каждого найдется за что.

Я посмотрел на отражение заднего сиденья в зеркале обзора. Оно было пусто, но воображение быстро нарисовало фигуру в плаще и шляпе, надвинутой на лицо. Я пытался рассмотреть пассажира, но в этот момент в зеркале заднего обзора словно из ниоткуда появился лимонного цвета автомобиль. Резкий звук клаксона оглушил меня, а потом лимонный «Родео Фламм» пошел на обгон.

— 3 —

— Юлька? — радостно подумал я и скользнул взглядом по номеру.

237 DF. Похож, но у нее немного другой. Однако, сколько сегодня совпадений!

Мне осталось проехать пару километров до бульвара Часовщиков, где в одной из высоток я снимал небольшую комнату под офис. Я свернул в проулок между древними пятиэтажками, чтобы срезать путь. Еще попадаются в нашем городе такие. Там живут представители беднейших слоев общества. Им точно не дождаться прощения. У них нет заслуг перед обществом, и они не обладают никакими врожденными талантами, которые могли бы принести пользу людям, чтобы государство оплатило процедуру перезаписи личности. И уж, конечно, эти люди неспособны сами ее оплатить.

Из-за остановочного павильона на дорогу выскочил человек. Я вдавил педаль тормоза в пол, машина дернулась. Что-то ударилось о бампер.

Человек? Я сбил человека?

Я открыл дверь и вышел из машины. На асфальте лежала девушка. Кроссовок слетел с ее ноги, на ногте большого пальца краснели остатки лака. Я присел, не зная, то ли тронуть ее, то ли звать на помощь. Крови не было, конечности в норме. Лицо закрывала волна светло-русых волос, и я не мог понять, в сознании ли она. Зашнурованный кроссовок слетел с ноги, и это убивало меня. Ну не мог я ехать с такой скоростью!

— Эй, — позвал я.

«Господи, боже мой! Пусть меня минует чаша сия».

— Эй! Слышишь? Отзовись!

«Пусть меня минует чаша сия».

Я склонился, чтобы убрать волосы с лица, и вдруг понял, что на ней Юлькино платье. С тем же самым «модным узором из огурцов». Я отвернулся, и меня вывернуло. Потом еще, и еще раз. Исторгнув дурно пахнущую массу, я вытер рот. По виску стекала капля пота. Ну вот, ты и убийца. Готов ли ты понести наказание за свои деяния, согласно своим убеждениям о неотвратимости возмездия? Никакой лазейки в виде перезаписи личности. Это, кажется, ты пожелал Напаско сгнить в аду за его всепрощение.

Я вдруг почувствовал позади себя осторожное движение. Будто кто-то подошел и встал за спиной. Девушка? Обмирая от страха, я обернулся — никого. Под машиной тоже.

Кроссовок на месте, а девушки не было. Я посмотрел через дорогу: прихрамывая на босую ногу, девушка убегала.

Еще не веря в свое счастье, я крикнул ей вслед:

— Стоять! Куда босиком?

Она свернула за угол. Я схватил кроссовок и рванул за ней между кирпичными пятиэтажками. Боже мой, да я расцеловать ее был готов! Цела, и с ней все в порядке.

За углом начинался пустырь. На нем одиноко стояли гнутые качели без сиденья. Цепи, на которых должно было крепиться кресло, качались, словно их кто-то задел, пробегая мимо. Девушка?

С десяток автопокрышек вкопаны в землю для того, чтобы по ним прыгали дети. Но детей не было. Да и как они могут жить в таком месте? Нищета и страшное убожество. Мне захотелось выбраться поскорее отсюда, куда угодно — в офис, в родной кондоминиум, просто в центр.

Я окинул взглядом дом, прикидывая, в какой подъезд она забежала. Из окна первого этажа на меня смотрел старый плешивый дед. Он показал мне средний палец, а потом кулак.

Вот дерьмо! Плюнул, и поставил кроссовок на землю. Смогла до дома добежать, значит, все с ней будет в порядке.

«Я бывший мозговед. Я знаю выход из всех бед».

Повернулся и пошел к машине, вспомнив, что она незакрытая.

«Жука» не было. Остановочный павильон, из-за которого выскочила девушка, был, деревья и фонари были, автомобиля — не было.

Картинка перед глазами вдруг потеряла четкость. Дорожное покрытие поплыло в сторону, и я почувствовал, что теряю сознание.

«Надо было все же в больницу сначала… — подумал я. — Спасибо тебе, Гена за нокаут».

Я отключился.

— 4 —

Холодно, очень холодно. Холод проникает в самое нутро. Темно, только тусклый фонарь освещает угол дома, возле которого я сижу, и мусорные баки. Они стоят чуть дальше, метрах в пятидесяти от меня. С крышки на асфальт спрыгнула крыса, я разглядел ее голый, мерзкий хвост, и желудок сжался в спазме. Сглотнул слюну, и прислушался — вроде отпустило.

Я вытащил затекшие руки из-под себя и, опираясь на бесчувственные пальцы, попытался встать. В спину мне уперлось что-то острое. Обернувшись, я на ощупь определил, что это водосточная труба. Я отполз в сторону и сжимал-разжимал кулаки, пока не почувствовал, что они налились силой. Тогда я встал. Я не мог определить, где нахожусь, не помнил, как меня зовут. Только знал, что должен куда-то идти. В голове еще крутился дурацкий стишок.

«Я бывший мозговед. Я знаю выход из всех бед».

— Эй, мужик, тебя ломает, да? Деньги есть, помогу, — темная личность отделилась от стены и подошла ко мне.

Я разглядел заросшее щетиной худое лицо и большие на выкате глаза.

— Я бывший мозговед. Я знаю выход из всех бед, — повторил я.

В огромных глазах небритой личности мелькнул страх.

— Так ты из этих, — личность попятилась.

— Ничего не помню. Помоги, — сказал я.

— Тебе в больничку надо, Святого Варфоломея. Там такими занимаются, — мужик покрутил у виска. — Документы есть какие? Или, поди, уже обчистили, как липку?

Я похлопал себя по куртке и ощутил, что это движение знакомо мне.

— В карманах смотри, бестолочь, — подсказал мужик.

В куртке, действительно, ничего не было. Из заднего кармана брюк я вытащил мятый листок. Мужик взял его и принялся рассматривать в тусклом свете фонаря.

— Записка какая-то. Сучка тупая, руки вырву, — прочитал он и хмыкнул. — Кого это ты так ласково?

— Это не мое, — произнес я.

— Ага-ага, верю. Погоди, тут на обратной стороне парковочный талон. Стоянка «У Гены».

Сразу в мою голову вошло знание о том, что такое парковка и автомобили. А еще возникла уверенность в том, что я обязательно должен туда попасть. Я метнулся к мужику и выхватил бумажку. Я знал, я чувствовал, что должен куда-то идти.

— Где это? Где такая стоянка? — я тряс мужика за грудки.

— Два квартала отсюда, — мужик показал на север.

И я, отпустив его, рванул в ту сторону.

— Эй, — мужик свистнул.

Обернувшись, я увидел, что он показывает мне средний палец. Что значит этот жест, я помнил и показал в ответ.

— Меня, кстати, тоже Геной зовут, — хихикнул он и пошел прочь. — Вот люди, никакой благодарности. Я ему правду, а он хоть бы спасибки в ответ.

Стоянка оказалась даже ближе, чем обещал Гена. Она была обнесена сеткой. На железобетонных опорах возвышалась будка охраны. На ней неоновыми огнями светились буквы «У ГЕНЫ».

Через ограду я видел машины, в основном, среднего класса, кое-где подороже.

Откуда-то из памяти выплыли слова. Я остановился, прислушиваясь, к знакомым до боли голосам:

«Сварить тебе кофе?..»

«Да, милая, да. Пью на работе бурду из автомата».

«…и представляешь, каждую пятницу черно-белые фильмы на кинопленках. Они будут разыгрывать билеты на весь сезон. Сходим туда?»

«Да, любимая…»

«Боже, ты совсем ничего ты не понимаешь! Этот узор называется пейсли».

«А по мне, так просто цветастенькое. Тебе оно идет…»

Я прикрыл глаза, пытаясь выловить в хороводе мыслей самое главное, что помогло бы построить новый мир. Свободный, мой настоящий мир. Чьи это голоса? Кто я? Кто же я такой?

Тщетно. Все ускользает, все так зыбко и ненадежно.

Открыл глаза. В затемненных стеклах машин отражались неоновые буквы рекламы. Я вздохнул и полез под шлагбаум.

Пожилой охранник подозрительно вертел мой парковочный талон.

— И вы хотите узнать, кто год назад ставил машину на сто пятое место? — наконец-то, спросил он.

— Это невозможно?

— Ну почему же? — второй, помоложе, был хитрее, чем первый.

— Если нам это покажется интересным, — его черные глазки выразительно смотрели на карманы моей куртки.

— Журнал за прошлый год хранится здесь, — добавил он, показывая на стеллаж.

— У меня нет денег, — пожал я плечами, — Я пришел пешком.

— На нет, и суда нет, — хитрый вздохнул.

Я шагнул к стеллажу и выхватил из стопки первую попавшуюся книгу.

— Этот? — спросил я.

Хитрый поперхнулся и брякнул: «Сейчас в полицию позвоню».

Я взял другой журнал и, раскрыв его, принялся читать:

— Журнал ре-ре… Помогите, в глазах плывет, — попросил я старшего.

Дед пристально посмотрел на меня и отобрал у меня талон и книгу. С хмурым видом принялся листать страницы.

— Ты чего….помогать ему будешь? — задохнулся хитрый.

— Не твое дело, — сказал дед.

Он нашел нужную графу и принялся читать.

— Пятнадцатого сентября прошлого года. Сто пятое место: «Родео Фламм» 273 FD. Водитель — Юлия Рем.

Дед поднял взгляд и, вспоминая, произнес:

— Красивая была. Жила в многоэтажке недалеко отсюда. А муж животное. Гнида. Вытолкнул ее из окна, прямо на машину упала. Да все помнят эту историю… Врач он, что ли, был, или ученый… Нейро…

— Нейрохирург? — подсказал напарник.

— Не, — покачал головой дед.

— Нейрофизиолог?

— Да не. Нейроэтик. Выступал против того, чтобы преступникам перезаписывали память. Ну, знаете, совершит такой богатенький мудак непотребство. А ему вместо того, чтобы яйца прижать, записывают новую личность и по программе защиты свидетелей куда-нибудь на другой конец страны отправляют. Против преступников был, а сам преступником оказался. Его, кстати, тоже приговорили к стиранию, но не за деньги. Учли заслуги перед обществом, сильно умный он был и мог еще много чего полезного придумать.

Дед вдруг остановился и странным взглядом посмотрел на меня. Я повернулся и пошел к выходу, краем глаза отмечая, как он показывает на телефон напарнику.

Мне было все равно. Я вышел на улицу и вдохнул прохладный воздух. Наконец-то я нашел то, что искал.

«Сварить тебе кофе?..»

«Да, Юленька, да. Пью на работе бурду из автомата».

«Юлька, тебе идет это цветастенькое платье… И пусть я ничего не понимаю в узоре по имени пейсли».

«Данька, конечно, не понимаешь!»

Волна счастья затопила меня.

— Я-хо! Я нашел себя….Нашел свой, собственный мир. Мой настоящий мир, — крик летел над стоянкой, и я был счастлив.

Лимонный «Родео Фламм» ждет меня, чтобы умчать меня к тебе, Юлия Рем. Лимонный «Родео» с помятой крышей и разбитым стеклом. Это твоя кровь на стекле. Это ты там лежишь.

Как ты могла предать меня, жизнь моя, судьба моя? Им нужен был мой «Палач», и они прислали тебя за ним. Глупая, глупая девочка, зачем ты влезла в это?!

Я упал на асфальт, и огонь вины начал плавить тело. Боже, как больно. Меня ломают и тащат в машину. Не хочу в эту машину. Хочу в «Родео». Хочу к ней. Пустите же меня!

Мир чернеет и сворачивается, точно плавящаяся кинопленка.

«Уж если раскаялся, сам отправишься в ад».

— 5 —

— Геннадий Викторович, это и есть великий нейроэтик Даниил Рем?

Я удивленно смотрел на человека в стеклянной камере, спеленатый в смирительную рубашку, он мерно раскачивался, сидя на кровати. Неприметный, с обычной внешностью, но глаза так и пылают внутренним жаром вины.

Его мозговедом мне предстояло стать, как только Геннадий Викторович, снимет с себя эти полномочия. Его увольняют, он не справился.

— Честно говоря, какой-то он невзрачный, — вырвалось вдруг у меня. — И уж совсем не могу понять, как человек, придумавший идею самонаказания, мог убить жену, которую любил больше жизни.

— Не преступил бы, не придумал, — отозвался Геннадий Викторович.

Коридор, соединяющий стеклянные боксы, в которых находятся пациенты, убегает в темноту. Туда, где расположены тренировочные павильоны корпорации «Новая личность»: декорации городских кварталов, домов, квартир. Я еще не был там, но совсем скоро мне предстоит на их базе отработать новую легенду для Рема.

Бросив последний взгляд в бесконечную тьму полигонов, я пожал плечами:

— А придумал ли? Никто не знает формулы «Палача». Как можно при помощи фармакологии создать в мозге участок, противостоящий технологии стирания?

— Зато все видят его действие, — Геннадий Викторович поморщился, словно сомневаясь, смогу ли я заменить его.

Суд предложил корпорации «Новая личность» несколько кандидатур на эту должность. Меня выбрал сам Напаско. Так что нравлюсь я вам, Геннадий Викторович, или нет, но с сегодняшнего дня я стану личным мозговедом Даниила Рема.

— А еще все говорят, что сначала он придумал «Палача», а потом убил. Не понимаю, как его могли приговорить, к новой жизни. При таком расчете, ни о каком раскаянии не может идти речь.

— А еще говорят, что Юлия Рем работала на нашего шефа Напаско и пыталась выкрасть формулу «Палача». Вот чушь собачья! — передразнил меня Геннадий Викторович. — На эту тему уже столько спорили, и кто ее убил, и что она сама выпрыгнула из квартиры. Суд вынес приговор: виновен в убийстве жены. За особые заслуги перед человечеством, учитывая, что подсудимый раскаялся, Даниила Рема приговорить к стиранию личности и новой жизни столько раз, сколько это потребуется. Твоя задача следить за соблюдением интересов клиента. А я снимаю с себя эти полномочия. Честно говоря, он меня утомил. Это третья попытка стирания и перезаписи личности. Ты еще поймешь, какая это тяжелая работа. Он разрушает тщательно разработанные легенды и раз за разом восстанавливает свое «я», возвращаясь к знанию о гибели жены. Самонаказание в полном смысле этого слова.

Я поглядел на человека, мечущегося по боксу, и вздохнул. Ничего, зато у меня будет время выудить формулу «Палача» из его мозга.

Геннадий Викторович хохотнул, глядя на меня:

— И не мечтай. За эти пару месяцев я много узнал о его жене, о нем самом, но так и не приблизился к разгадке формулы. Всего хорошего, мой друг мозговед. Никогда не имел чести лично общаться с Напаско, однако считаю его одним из самых влиятельнейших людей современности, так вот, не понимаю, что он в тебе нашел.

Мы пожали друг другу руки на прощанье. Считайте меня дурачком, Геннадий Викторович. Я люблю прикидываться дурачком.

Оставшись один, я еще немного понаблюдал за Даниилом Ремом, а потом открыл дверь бокса и решительно шагнул внутрь.

Мне-то он откроет секрет. И тогда я создам корпорацию «Палач», не менее могущественную, чем «Новая личность». Потому что человек не бог, все прощать не имеет право. Теперь я это знаю. Я, Алекс Напаско, сволочь, что так бездарно подставила Юлию Рем.