Оранжерея

Оранжерея-Сити встречал новый день. Проснувшись, Бернард Гарденберг увидел из окна своей угловой комнаты на последнем этаже брезжащий в тумане свет – за стеклянным небом, над вереницами круглых фонарных огней на улицах, погружённых в зелёный сумрак. Пока он рассеивался, Бернард ещё постоял, любуясь видом с гордостью создателя, а после завтрака спустился на лифте, сел в казённый электромобиль и поехал в Ботанический центр.

Улицы были усажены акациями, каштанами и тополями. Их кроны превращали шоссе и аллеи в зелёные коридоры. Каждый двор украшали клумбы, защищали вязы, сирень, шиповник. Вдоль пешеходных дорожек стелились роскошные перья папоротника. Окраины города находились в тени хвойных пород. Стены домов густым ковром покрывал плющ. А над этим необыкновенным смешением крон и крыш высился купол из вставленных в герметичные стальные рамки стеклянных прямоугольников. Да, город являлся большой оранжереей, за пределами которой жизнь была просто невыносимой. В течение многих лет над ней стояли туман, смог и радиоактивные облака. Но вот уже месяц как в Оранжерее не включали днём лампы – выглядывало солнце.

В лобовое стекло стучали капли воды из дождевателей, установленных сверху, на рамах купола; тряслась и блестела от них листва, мимо мелькали жёлтые свечки акаций. Бернард был одним из разработчиков проекта озеленения города. Создавать его они с коллегами начали ещё студентами, совместно с одним из преподавателей университета. И очень вовремя реализовали. В этом городе можно ходить по улицам-паркам без противогаза, пить чистую, проверенную, воду, есть пищу, выращенную здесь же, под куполом. А в других крупных городах сейчас всё наоборот: без респираторов ходят только курильщики, выделившиеся в отдельный человеческий подвид, все продукты синтезируют из химикатов; грязь, задымлённость и шныряющие по округе мутанты. В Оранжерее-Сити курить нельзя, табачные изделия не продаются. Жители передвигаются на электромобилях и велосипедах, по мостам над городом ходят поезда. Бернарду было приятно осознавать себя частью этого оазиса, заботиться о нём, улучшать его.

В сердце города располагались Мэрия и Ботанический институт. Первая – старинное здание с широкими карнизами и лепниной – по размеру значительно уступала институту. Его первый уютный корпус из бежевого кирпича окружали новые – монументальные, крытые белыми панелями и решёткой для плюща; на крышах были разбиты сады. В прозрачном коридоре с зелёными рамами, который соединял корпуса, Бернарда догнал младший коллега – восторженный вихрастый мальчишка Эшли. Пошли на совещание вместе, облачённые в белые халаты.

 - Я говорил с участниками разведывательного отряда[1], — Эшли, как всегда, пребывал в воодушевлении. – Радиационный фон уже практически в норме, учитывая, что Оранжерея далеко от горячих точек и продукты распада заносило сюда только с воздухом и водой. Я предлагаю помимо культур, сорбирующих радионуклиды, высаживать в округе здоровые саженцы из Оранжереи, пусть очищают воздух. И тогда скоро можно будет свободно выходить наружу.

К тому времени они уже пришли в зал, уставленный пальмами и китайским гибискусом. Слова Эшли услышал Ян Кальт – старший научный сотрудник Отдела поддержки основных фондов Оранжереи.

— Не стоит торопиться, — строгий голубоглазый блондин в очках положил Эшли руку на плечо, прервав поток его мыслей. Он обычно зачёсывал волосы назад; Бернард делал также. – Открытие Оранжереи в ближайшее время неизбежно приведёт к её загрязнению и сведёт на нет весь наш труд. Должно пройти ещё хотя бы лет пять, пока новые насаждения укоренятся, дадут урожай; надо будет убедиться, что он чистый. Но продукты питания всё равно безопаснее выращивать внутри.

— И потом, — Кальт повернулся к окну с видом на городской пруд и бульвар-парк, — мы, конечно даём им всем экологическое образование. В каждом доме есть растения, и жильцы знают, как за ними ухаживать, знакомы с механизмом фотосинтеза, умеют экономить ресурсы и сортировать отходы. Но должно смениться ещё несколько поколений, прежде чем люди поймут, зачем они это делают, что это не просто местные законы, прихоть властей – а нужно для выживания (хотя сейчас выживают везде – в респираторах, на котлетах из генномодифицированной сои) и, главное для нормальной, здоровой жизни. Оказавшись «на улице», они вернуться к вредным привычкам, подумав, что гроза миновала. Ещё рано, Эшли… И вы же помните, что информация, полученная исследователями снаружи – не подлежит распространению…

— Без специального разрешения, — закончил фразу сникший Эшли.

— Сегодня на повестке дня заказ Правительства, — объявил Кальт и пустил по рукам коричневую папку. – Прислали вчера.

— Бактериологическое оружие! – расстроено воскликнул Бернард. – Они с ума сошли. Кого ещё уничтожать после такой опустошительной войны.

Данная тема была для него болезненной. Как бездумно и несправедливо действует оружие массового уничтожения. (Особенно последнее изобретение). И как ужасно и малодушно решение его применить. Зачем косить всех без разбора и вдобавок землю делать бесплодной? Так погибли родители Бернарда – оба медики. Они спасали жизни и не представляли угрозы для противоположной стороны. Но снаряд упал прямо на госпиталь, обратив здание и всех, находящихся внутри, в пепел… Бернард представлял себе целые поля пепла, и его мутило.

— Хах, чего мы хотим от обывателей, когда сильные мира сего, ответственные за них, не видят сегодняшних приоритетов.

В первую очередь, как считал Бернард, человечество должно отказаться от того, что требует создать полученное задание, от гонки вооружений. (А вот гонка экотехнологий не помешает). Планету пора спасать, а не завоёвывать.

— Неужели, профессор Бренна[2] согласилась?

— Я понимаю, твоё негодование, — ответил ему Кальт. – Нам всем это не по душе. Оранжерея-Сити всё-таки не самостоятельный город. Мы находимся на территории государства и подчинены ему. Ведь без поддержки центра нам не удалось бы реализовать техническую часть проекта – корпус Оранжереи, фильтры; нам до сих пор поставляют некоторые необходимые материалы. Поэтому, как сказала профессор Бренна, в случае неповиновения властям ничего не стоит разрушить нашу утопию (к тому же создававшуюся как эксперимент).

— Так что, коллеги, соберитесь, — он повысил голос и продолжил. – Вторая проблема: обнаружена новая вспышка антрокноза, на этот раз на овощном поле. Сейчас мы с группой выдвигаемся туда.

* * *

Бардовые язвы изуродовали сочные листья тыквы. Тот же недуг поразил несколько цитрусовых деревьев, вгрызся в гороховые стручки. Обсудили с работниками из Отдела сельского хозяйства фунгицидную обработку.

— А мы с вами должны разобраться, как сюда попал грибок, — сказал Кальт, подойдя к Бернарду и Эшли, осматривавшим больные растения.

 - Раньше случались подобные инциденты? – поинтересовался Эшли.

— Вспышки – нет. Содержание плесени и бактерий в воздухе постоянно контролируют. Что-то занесло споры. Или кто-то.

— Участники отрядов?

— Может, где-то нарушилась герметичность рамы? – предположил Эшли.

Бернард присел на корточки и приподнял пальцем лист.

— Заметили? Здесь повсюду летает и лежит пыльца, так же, как в заражённой роще, где мы были в прошлый раз. Для цветения рановато.

Взяв образцы неизвестной пыльцы, ботаники решили проверить обе версии.

* * *

Ночью Бернарду не спалось. Лёжа на спине, он смотрел в потолок. Скосил глаза в сторону: тёмно-зелёные обои в золотистую ромбовидную клеточку, сосновая мебель.

В Оранжерее не было ветра. Иногда только включали вентиляторы, чтобы циркулировал воздух, сохла стираная одежда, размножались естественным путём растения. В тот момент вентиляторы не работали, но Бернард отчётливо слышал шелест листьев. Который будто произносил его имя. Мужчина встал и подошёл к окну. На подоконнике стояли горшочки с красной пеларгонией. Бернард подобрал оторвавшийся волосатый листочек и размял пальцами. Резкий, терпкий запах врезался в нос, а затем в самый разум, резко вытащив из памяти другое имя, которое шептал плющ.

И тогда Бернард увидел посреди улицы (на которой почему-то не горела половина фонарей) чёрный силуэт – кажется, женский, с длинными волосами. Извивающиеся стебли расходились от фигуры, как щупальца. Ботаник закрыл форточку трясущимися руками и вернулся в кровать.  Нет-нет, это, должно быть, сон, игра теней. А вдруг шизофрения проснулась? Близкое родство всё-таки…

* * *

Инородная пыльца принадлежала герани, причём неизвестного ранее вида. Рамы и замки Оранжереи состояли в исправности. Никто из участников отрядов не посещал овощное поле после возвращения. Наконец у самых стен охрана нашла одного из них без сознания. Он не помнил ничего, кроме сладкого сна и… пыльцы. А то, что видел ночью Бернард, оказалось не сном и не галлюцинацией.

Через несколько дней побурел от гнилостных пятен виноград, увивавший стену дома как раз в той части улицы, где стояло существо. Осматривавшие место ботаники откинули завесу листвы…

— А вот это уже настоящая диверсия, — возмутился Кальт.

На серой гладко оштукатуренной стене зелёной краской было крупно выведено одно слово: «Flora». Воспоминание пришло ещё во сне, под утро, а сейчас вспыхнуло с новой силой.

«… Небо цвета индиго, закат. Двое подростков сидели на расстеленном пледе, в высокой траве. Щуплые, бледные, с мелкими чертами лица и прямыми иссиня-чёрными волосами. Бернард и его сестра Флора жевали заячью капусту и искали на небе первые звёзды. Покачивались зелёные колоски.

— Одна упала, смотри.

Звезда? Или горящий спутник.

На руку Флоры с травинки упала божья коровка. Флора улеглась на бок, подобрав колени, и стала рассматривать насекомое на ладони.

— А ведь когда-то давно на Земле царствовали растения, — проговорила она себе под нос. – Хотела бы я увидеть гигантские папоротники, хвощи, плауны. Жаль, что такие больше не растут. Жили бы сейчас разумные растения, и не было бы войн.

— Ты ошибаешься. В природе постоянно идёт борьба организмов за жизнь. Только называется по-другому – естественный отбор.

— Он не носит такого разрушительного характера, как борьба людей. Каждому виду найдётся место с подходящими условиями. Ничто не умирает просто так… Амбиции людей всё больше, как бы это сказать, отрываются от земли, растут в масштабах и… честно говоря, так иллюзорны.

— Однако мы в плену собственных страстей, и ничего ты не поделаешь.

— Мы с тобой можем помогать природе восстанавливаться. Давай выведем растительные формы жизни – стойкие и быстро развивающиеся.

Тут он согласился с сестрой…»

Белый, как мел, Бернард не мигая взирал на надпись. Кальт заметил его смятение.

— Что с тобой происходит. В ходе расследования ты сам не свой, — он понизил голос. – Тебе, кажется, есть, что рассказать мне? Не как начальнику, а как другу…

Для разговора Бернард попросил прогуляться к пруду. День выдался пасмурным и прохладным. Людей на улице было немного. По краям бульвара светили пурпурные фонарики на кустиках фуксии. У пруда пейзаж оживляли жёлтые ирисы и гиацинты.

— Кто-то пробирается в Оранжерею извне. Это существо принесло на себе грибок или случайно запустило через дверь. И пыльцу тоже принесло оно, — говорил Бернард по дороге.

— Судя по описанию того парня, она имеет сладкий вкус и производит наркотический эффект. Получается, во время вылазки он подвергся… гипнозу и затем (по возвращении) периодически открывал кому-то дверь.

Бернард вглядывался в тёмные воды. На поверхности плавали цветки нимфеи, рдест и большие, круглые, как блины, листья виктории амазонской. Тихонько клокотали лягушки, булькнула рыба, всплывшая, чтобы съесть водомерку.

— Кажется, я знаю, кто это делает, — медленно произнёс он. – Моя сестра Флора.

«…Это произошло во время строительства Оранжереи. Они с Флорой стажировались на научной Станции F, что на северо-западе от города, в горах. Обвал разрушил коммуникации, и станция оказалась на неопределённое время отрезанной от мира. Учёных на ней трудилось совсем немного (по сравнению с размерами помещений — станцию переделали из крепости), так что молодые люди были предоставлены сами себе. Флора страдала шизофренией. А запас лекарств иссяк, так как они собирались уезжать, когда случился обвал. Без них болезнь обострилась. Флора всё глубже погружалась в другой мир. Она уже давно жила в нём, не борясь с видениями, разговаривала с древними папоротниками, грезила безоблачным прошлым. Если так пошло бы дальше, пришлось бы признать её недееспособной.

На станции они пытались претворить в жизнь свои давние фантазии. С помощью Ti-плазмиды почвенной бактерии Rhizobium radiobactor Бернард внёс в ДНК герани устойчивость к высоким и низким температурам и ещё ряд генов, присущих человеку[3].

Раствор с клетками нового сорта герани нужно было поместить в питательную среду. А если уж гены в них человеческие, то…

— Готова послужить науке? – спросил он Флору.

Невменяемая девушка пару минут смотрела блестящими глазами то на него, то на шприц в его руке, а потом выпалила с безумной улыбкой: «А давай!». Она уже всё воспринимала как игру. Предварительно усыпив, Бернард поместил Флору в специальную тепличную камеру, где поддерживал комнатную температуру и среднюю влажность. Несколько дней спустя их забрали со станции. Девушка впала в кому. В поезде, по дороге домой, Флора умерла, по крайней мере, признаки жизни отсутствовали. Бернард похоронил её у подножия гор.

Он никому не рассказывал об эксперименте. Флора сама согласилась, да и чем ещё она могла помочь их делу, с мозгами набекрень. Так учёный оправдывался перед самим собой…»

Кальт спокойно отнёсся к тому, что Бернард пожертвовал сестрой ради науки. Его гораздо больше интересовал результат эксперимента.

— Похоже, она выжила. Жизненные процессы в её теле замедлились настолько, что состояние было неотличимо от смерти… А может быть, ей понадобилась почва, чтобы прорасти, — скрестив руки на груди Ян строил догадки. – Позднее эта территория подверглась радиоактивному загрязнения. Бог знает какие изменения произошли тогда в организме Флоры. Последние события делают твоё ночное видение довольно правдоподобным. Значит, она превратилась в некую… некоего… Homo planta.

В тот же день они встретились с Кэтрин Бренна, и всё ей рассказали. Женщина с густыми каштановыми волосами, в белом халате поверх классического костюма, внимательно выслушала их. Годы не убавили её красоту, лишь тонкая сеть морщинок легла на смугловатую кожу под глазами и вертикальная складка – на лоб.

— Боюсь, это существо уже не ваша сестра, — промолвила профессор.

— Но она сохранила человеческие черты, она мыслит, — возразил Бернард. – Ведь Флора напомнила о себе, написав на стене своё имя.

— Что ей нужно? – озвучил главный вопрос Кальт.

— Полагаю, она ищет встречи со мной. Если нам с Флорой удастся поговорить, я выясню её намерения.

— Так и сделаем, — решила Бренна. – Доктор Гарденберг, завтра же отправляйтесь с отрядом на Станцию F, к месту захоронения Флоры. Как ни крути, она опасна для Оранжереи – приносит болезни и, между прочим, семена: в цветниках появились ростки новой герани. Этот сорняк может разрушить сложившуюся экосистему. Но также она обладает рядом уникальных свойств… Поэтому, Гарденберг, возьмите образцы ДНК Homo planta, все какие сможете. Узнайте, как работает её организм.

— А потом… Вы говорите так, словно… — выдавил Бернард.

Кэтрин резко протянула ему закрытый колпачком шприц с зелёной жидкостью.

— Убейте её. Это яд; его нужно ввести в корень или стебель, тогда умрёт всё растение.

* * *

Вокзал долгое время не функционировал. Сообщения из центра передавались с помощью спутниковых антенн и радиовышек. За последний год ремонтники, посылаемые наружу, восстановили железную дорогу, и теперь можно было добраться до места на поезде. Дела не позволяли Кальту принять участие в путешествии; Бернард ехал вместе с Эшли и небольшой группой учёных, которым была известна его миссия.

Отрядом командовал грузный мужчина в сером жилете, с седыми волосами, собранными в хвост. Он имел простое, суровое лицо, покрытое глубокими морщинами, просил называть его Карлом. Эшли тесно общался с его приветливой помощницей Веро́никой – зеленоглазой девушкой с шапкой коротких рыже-каштановых волос. От неё-то он и узнавал об экологической обстановке вокруг Оранжереи.

— Последний раз мы посетили Станцию F. Это была самая дальняя наша вылазка, — болтала она, пока в вагон укладывали вещи и необходимые запасы. – Прибрались, починили проводку – и вполне можно жить и работать. Но повсюду растёт эта фиолетовая герань, крепкая, живучая… И мы не встречали… человекоподобных существ.

— Флора хорошо прячется, — сказал Бернард.

Серый остроносый электровоз дёрнулся и мягко покатил прочь от города, постепенно набирая скорость. Погода стояла ясная. Поезд рассекал луга металлической стрелой, а вокруг волновалась полынь, тимофеевка, мятлик. В открытое окно ворвался дикий запах улицы, большого мира – грубый, травянистый, смешанный с пыльцой и пылью. Такого Бернард не ощущал уже давно. В Оранжерее его окружали запахи цветов, мокрого асфальта, хвои; и ветер от вентиляторов был мягким и тёплым.

— Кстати, проросла наша Оранжерея, — сказала Вероника. – Когда выезжали, заметили у её стен молодые сосенки? А ещё рядом мы нашли побеги садовых растений.

— Кто-то вынес семена, — предположил Бернард.

— Опять Флора? – Эшли искоса взглянул на коллегу.

Мимо проносились заброшенные домики, рощицы, потом начался лес… Они ехали несколько дней почти без остановок. Горы приближались, и вместе с их синими вершинами на горизонте росла тревога Бернарда. Он очень мало ел и всё думал напряжённо, сцепив руки в замок – что ждёт его в бывшей крепости.

Сойдя с полустанка, надо было подняться по каменистой тропе, вырубленным в камне ступеням и нескольким мостам – к громоздящейся на склоне крепости из чёрного гранита. По сторонам на дорогу лезли костры дрока и эрики, сочно хрустел лист подорожника, растираемый ногой о щебень. И постоянно на лужайках, между скалами попадались на глаза огоньки странной герани. Даже на внутреннем дворе Станции F, где пробивалась сквозь плиты трава, её стебельки, цепляясь за стены, тянулись к свету.

На исследователях были надеты обтягивающие защитные костюмы и тёплые жилеты поверх них. Громкого скрипа при открывании высоких двустворчатых дверей не последовало, так как разведчики в прошлый раз смазали петли. Они навели порядок в в центральных залах и лабораториях, но в крепости осталось ещё много необследованных уголков. Карл опустил рубильник, включилось электричество. Казалось, они здесь одни.

— Она оставила послание и вернулась, — произнёс Бернард, озираясь по сторонам. –Или вернётся.

— В любом случае мы соберём полезный материал, — не унывал Эшли.

…Бернард бродил по сводчатым коридорам, освещаемым тусклыми лампами в зарешеченной оправе, по лаборатории, где работал когда-то. В шкафах стоят банки с заспиртованными эмбрионами животных и людей, образцами растений; пыльные, мутные колбы и пробирки с застывшей гадостью на дне. На столе под микроскопом забыта чашка Петри. Странно. Сотрудники, последними покидавшие станцию забрали более-менее лёгкую аппаратуру. Он прошёл вглубь помещения через несколько закруглённых проёмов. Там за портьерой между книжными стеллажами скрывалась деревянная дверца. Вот она открылась со скрипом.

Взору Бернарда предстали чаны и стеклянные камеры с подключёнными к ним трубками и регуляторами температуры и влажности. Много чего не было о роде занятий работников Станции F, и о многом они с Флорой догадывались, когда нашли эту комнату. Научный руководитель, правда, объяснил, что данные аппараты позволяют выращивать каллусные культуры и новые организмы, испытывать их выносливость, создавая нужные условия. «В общем, всё зависит от вашей фантазии…». Лукаво так сказал. Как будто подталкивал… Здесь, в одной из камер Бернард держал сестру. Это ей пришла в голову безумная идея о Homo planta! «Но воплотил её в жизнь именно ты», — отозвался внутренний голос. – «Воспользовавшись её невменяемостью».

Все резервуары пустовали, кроме одного. Глубокий чан был заполнен прозрачной, чуть мутноватой жидкостью. Он коснулся стенки – комнатная температура. Питательная среда! Да. Флора находилась здесь, причём совсем недавно. Бернард вернулся в первую комнату, его взгляд остановился на чашке Петри. Там что-то лежит – кожица какая-то. Ботаник прильнул к окулярам микроскопа: так и есть, человеческий эпителий. Но не обычный. Бернард поморгал, посмотрел ещё раз. Ему не показалось – в цитоплазме клеток плавали зелёные пластиды, с хлоропластами внутри. Однако… Её кожа способна к фотосинтезу.

Её нет в растворе. Где ещё может «отдыхать» растение? В теплице. Туда и направился Бернард. Его спутники непринуждённо болтали в главной зале, не ощущая опасности. Зря, вдруг Флора жаждет мести? При виде взволнованного коллеги, они тоже насторожились. Бернард назвал свой пункт назначения и жестом велел не следовать за ним.

Он зашёл в теплицу, не включая свет. Шприц с ядом покоился на дне кармана. Смеркалось. На голубом фоне чётко вырисовывался каркас, оплетённый душистым горошком. Теплица совершенно заросла: одичали помидоры, огурцы, картофель; огромных размеров достигла мята. И опять много цветков герани. Бернард закрыл глаза сделал глубокий вдох и выдох и вымолвил: «Флора, сестра, я здесь. Я пришёл. Покажись». Через несколько минут послышался шелест без ветра. Оглянулся: кто-то провёл рукой и длинными стеблями по замутнённому стеклу со стороны входа и удалился, как в тумане.

Бернард вышел в коридор. Зелёные змеи исчезли за углом. Всё тот же шелест (в голове?) звал его. И так он шёл за неясной тенью, шорохом листьев, по следу из лепестков. Незаметно очутился в подвале. Холод, спёртый воздух и сильный запах герани – странный остро-сладковатый. Откуда-то поддувает. Он заметил в стене прямоугольный проём, точнее широкую щель – тайный ход для отступления; раньше в крепостях часто делали такие. Возможно, Флора заманивала его в ловушку, но Бернарду было уже всё равно – только бы увидеть её, а дальше будь что будет. Включив предусмотрительно захваченный с собой фонарь, он шагнул в темноту…

Туннель кончался меж коротких скал, выход охранял чертополох. Продравшись сквозь его заросли, Бернард обнаружил крепость на десяток метров выше этого места. Впереди расстилался пологий луг. Учёный вошёл в колышущееся море высокой травы и наконец, спустя столько лет, они встретились лицом к лицу. Флора поднялась во весь рост. Она тоже повзрослела, черты лица ещё больше заострились. Жилистое, угловатое тело, прямые чёрные волосы до пояса. Кожа приобрела зеленоватый оттенок; из-за спины выходили гигантской длины стебли с цветами и листьями. Такие же, но потоньше, росли из головы вперемешку с волосами. Рассечённые в форме звёзды листья и крупные фиолетовые цветки закрывали грудь и бёдра, образовывая нечто вроде естественной одежды.

— Давно не виделись, брат, — произнесла она мягким шелестящим голосом.

— Не делай лишних движений, — Эшли остановил руку Вероники, в которой та сжимала пульвелизатор с пестицидом. – Он должен поговорить с ней.

Молодые люди прятлись за скалами, щёки и кисти рук носили свежие отметины когтей чертополоха.

— О чём они говорят, — прошептала девушка, — не слышно.

— Погоди, — Эшли коснулся своего уха. – У него включен микрофон в передатчике.

— Кха… Как ты выжила?

— Благодаря земле. Растительные клетки, как видишь, прижились. Ты приспособил их к условиям человеческого организма, и радиация сыграла свою роль в причудливом соединении разных форм жизни. Я питалась водой из почвы; когда выбралась из могилы – по возможности солнечным светом, насекомыми, ящерицами, лягушками, плодами других растений. Я чувствовала, что мне нужно.

— Как ты приготовила питательную среду?

— Пустила в ход новые способности. Всё это время я много путешествовала. Забредала даже на окраины столицы. Как ни странно, жители трущоб и пассажиры пригородного транспорта (по крайней мере те, которых я встречала) не сильно идивлялись моему внешнему виду. Одни привыкли к «странностям», другие принимали меня за галлюцинацию, наркоманы… С помощью дурманящей пыльцы я подчиняла волю некоторых людей и убеждала их достать необходимые ингридиенты и предметы. Хах, напоследок они просили подарить «пакетик этой шмали» и спрашивали рецепт… В провинции думали, что я вегетерианка-отшельница. Обошлось без крупных скандалов.

Я не могла долго оставаться в городах, потому что тяжело переношу их грязную атмосферу. На зиму я возвращалась на Станцию F, спала в тепличной камере.

— Что тебе нужно в Оранжерее-Сити?

— Это же наша малая родина. Я соскучилась по тебе, хотела увидеть проект озеленения, жизнь передового наукограда… Пора открыть Оранжерею, Бернард.

— Нельзя. Ты же видела, что творится во всём остальном мире. Мы послали в столицу программу экологического образования. Её обещали рассмотреть.

— И вместо ответа заказали биологическое оружие?

— Откуда ты знаешь?

— Мои ростки и корни повсюду. Растения общаются сигналами, я убедилась в этом. Цветы умеют слушать… Жители Оранжереи-Сити сами как культурные растения, декоративные цветы. Профессор Бренна, Правительство никогда не выпустят вас. Наш город превратился в оранжерею для людей – там выращивают отборную интеллигенцию, научную элиту, которая в свою очередь создаёт оружие и экологические блага для избранных.

— Почему для избранных? Мы готовим первую партию продуктов для широкой продажи.

— Пф-ф-ф, мало и дорого. Всех не прокормишь с одной фермы.

— Любое дело начинается с малого.

— Так вот пора биологам захватывать мир и возрождать его. Пусть каждый город превратится в цветущий парк!

— Стой, разве ты не злишься на меня?

— Поначалу я испытывала смешанные чувства, но потом оценила своё новое состояние и поняла: люди изменятся, лишь когда почувствуют себя в шкуре растений, физически соединятся с природой и будут действовать с ней заодно.

Флора сделала шаг вперёд и взяла Бернарда за руку.

— Брат, мы с тобой заложим основу следующей, гибридной цивилизации.

— Что?

— Продолжай исследования в этом направлении. Создавай новый вид — Homo planta. Сначала будем работать на Станции F, потом применим усовершенствованную технологию в Оранжерее, а дальше гибриды вырвутся из стеклянных стен и обратят в себе подобных оставшихся людей.

Чёрные глаза лихорадочно блестели. Бернард ошарашено молчал.

— О, на твоё начальство мы можем воздействовать моей пыльцой.

Эшли быстро выглянул из-за скалы. И это человек будущего. При взгляде на брата с сестрой со стороны кажется скорее, что эта женщина – перворожденное дитя природы, а Бернард – более совершенная форма жизни. С другой стороны, может, это высокоразвитое растение будущего…

— Пойми, я следующая ступень развития — человек с душой растения, исполняющий волю природы, — убеждала тем временем Флора.

— А почему ты не одурманишь пыльцой меня?

— Потому что доверяю тебе, Бернард.

Перед внутренним взором ботаника маячила большая головка цветка герани, от которой, один за другим, отрывались лепестки – убить, не убить…

— Раз так, скажи мне, как далеко забралась твоя сеть? Ты прослушиваешь Мэрию и кабинет профессора Бренна?

— Я подозреваю, зачем ты пришёл. Но моё время и так на исходе. Мутанты долго не живут. Я чахну – как первая и не самая удачная особь. Ведь моя среда и пища были радиоактивными. Сначала радиация изменила меня, а теперь убивает. Для последующих поколений нужна чётко выверенная доза и поменьше моей. Итак, времени мало. Ты согласен?

— …Честно говоря, — Бернард схватил её за плечи, — я жалею, что сделал это с тобой. Если бы можно было отмотать время назад и вернуться к тому моменту, я бы вырастил эту герань в почве. И вообще занялся бы сельскохозяйственными культурами. Пожалуйста, прости…

— Значит, ты пошёл на поводу у Бренна, Кальта и прочих авторитетов. Стыдишься меня… Наука должна быть свободной!

— Я сомневаюсь в возможности осуществления твоего замысла.

— При этом ты первый переступил грань безумной фантазии, — она прищурилась и едко скривила рот. – А теперь на попятную! Это всё равно произойдёт, начавшись, как ты сказал, с малого.

Бернард почувствовал, как прохладные стебли оплетают его тело, залезают под одежду. Рука скользнула в карман.

— В любом случае я не отпущу тебя к ним, — голос Флоры становился глубже и ниже. – Мы вместе уйдём в землю и прорастём к новой жизни.

Сильные зелёные щупальца проткнули кожу и врезались в плоть, стремясь к сердцу. Рот наполнился горько-солёной смесью крови и сока. Из последних сил Бернард вонзил иглу шприца ей в руку. Оба осели на землю, и образовавшийся кокон из корней и стеблей ушёл в неё.

Слушавшие речь в передатчике Эшли и Вероника находились далеко и не сразу поняли, что произошло. Когда они выскочили из укрытия, на поверхности остался только свежий холмик, поросший характерными цветами.

— Они умерли? – тихо спросила Вероника.

— Ушли в землю, — ответил Эшли. – Скорее всего, под «малым» Флора имела в виду свои семена. Если доктор Гарденберг успел вколоть яд, Флора умрёт. А семена останутся и разовьются уже в его теле.

— То есть у Homo planta есть будущее, и оно сейчас в руках нашей группы.

— Я бы не решился ради них извести всех Homo sapiens. Однако в её словах есть доля истины – наша деятельность заключена в жёсткие рамки.

— Доктор Гарденберг занимался здесь свободной наукой, и вот к чему это привело. Наука должна быть человечной.

— Ну что ж, — от переизбытка чувств Эшли приобнял её за плечи, — в таком случае у нас впереди большая работа…

В синем небе, у горизонта переходящем в пурпурное, изредка и почти неуловимо мелькали космические аппараты на испытании, которые так легко спутать со звёздами. Трещали сверчки, и тихо-тихо ударялись друг о друга колоски тимофеевки.