Нерожденные

НЕРОЖДЕННЫЕ

Им, настоящим мужчинам,

до конца выполнившим свой Долг.

Нам, и нашим детям:

рожденным и нерожденным.

Посвящаю.

Автор.

1

Ранним утром 27 апреля 1986 года личный состав вертолетного полка, дислоцированного под Каунасом Литовской ССР, был поднят по боевой тревоге. Приказано было взять с собой "тревожные чемоданы", прорезиненные костюмы и противогазы. Через сорок минут десять тяжелых транспортных вертолетов МИ-6, тяжело клюнув носами, поднялись в сереющее утреннее небо. На бортах — восемьдесят человек летного и технического состава. Курс — Украина, военный аэродром под Черниговом. Это были не учения — все офицеры это прекрасно понимали, хотя реальная боевая задача до личного состава полка доведена не была.

Капитан Николай Рогожин, второй пилот борта 058, изредка поглядывал на своего командира — майора Анисимова, молча и сосредоточенно управляющего полетом вертолета. Они с майором понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда — ведь вместе они провели сотни боевых вылетов в Афганистане, падали, выбирались к своим, но остались живы.

Майор молчал. Его плотно сжатые губы и недовольное сопение, говорили о том, что командир очень напряжен и встревожен.

— Семеныч! — спросил Рогожин майора. — Что за переброска такая? Просто учения?

— Не знаю пока. Сядем в Чернигове — тогда и узнаем. Думаю, что-то серьезное.

Дальше летели, молча, час, другой.

Пролетая над Белоруссией, Рогожин обернулся к штурману:

— Петрович! Мы над Гомелем пролетать будем?

— Нет. Пройдем в 80 километрах к западу, а что?

— Светлана моя, жена, в Гомеле сейчас. Отец ее на операцию попал.

— А — а! А пацан твой, Пашка, с кем остался сейчас?

— Мама моя приехала, пока Светланы не будет.

— Понятно. А ты что, хотел сверху глянуть на Гомель?

— Ясное дело. Я там даже бывал пару раз в гостях у тещи с тестем.

— Ну и как?

— О-о-о! Еды было ...! А выпили с тестем сколько!

Тут в разговор вмешался командир:

— А ну, перестали п… ть!

— Есть! — отрапортовали летчики, и недовольно замолчали. Разговор о еде был очень актуален — ведь утром мало кто из офицеров успели позавтракать, поднятые из постелей по тревоге.

К полудню полк прибыл на аэродром назначения. На огромном летном поле уже стояли и постоянно прибывали десятки военных вертолетов, в основном транспортники.

К приземлившимся бортам Каунасского полка сразу подъехали автобусы, забрали прибывших летчиков и техников и перевезли их расположенный неподалеку пансионат завода "Химволокно". Сразу отправили в столовую. Обед был отличный — вкусный и сытный.

— Ребята, а кормят здесь неплохо — пробубнил борттехник 058 — го, Мажейко, уплетая котлету за обе щеки.

— Тебе, Мажейко, вся еда вкусная. Твоя жена держит тебя на диете, чтобы брюхо не наращивал, мы знаем — мрачно сказал штурман Петрович. Офицеры дружно рассмеялись.

После обеда — размещение в пансионате. Всех командиров экипажей вызвали в штаб.

— Э — э — эх, хорошо! Жизнь налаживается! — сладко протянул Рогожин, вытягиваясь на койке в уютной и чистой комнате, выделенной для проживания. И через мгновение он провалился в сладкий сон.

В 17-00 весь личный состав полка собрали на оперативное совещание для постановки боевой задачи и разъяснения ситуации. До офицеров было доведено, что в работе 4 энергоблока на Чернобыльской атомной электростанции возникла нештатная ситуация. В задачу полка входит сброс в поврежденный реактор различных защитных материалов, которые будут загружаться в вертолеты с технологической площадки в окрестностях города Припять.

В районе работ — повышенная радиация, требующая от экипажей неукоснительного соблюдения индивидуальных мер противорадиационной защиты. Службы радиологического контроля уже развернуты и приступили к работе.

Летать придется столько, сколько прикажут. При наборе установленной дозы облучения, экипажи будут меняться, и выводиться к месту прежней дислокации. За дезертирство, отказ от полетов, пьянство, разгильдяйство — под трибунал. Все как на войне.

2

Полеты начались на следующее утро. Время подлета до Припяти небольшое. Загружались на большой стройплощадке на окраине города. Десятки грузовиков подвозили мешки с песком, гранитной крошкой, бором и свинцом. Солдаты загружали мешки в вертолеты, которые один за одним поднимались в воздух и летели к разрушенному зданию 4 энергоблока атомной станции. Зависали над кратером разрушенного реактора. Ниже 200 метров опускаться было нельзя — радиация превышала все допустимые для жизни показатели. Сбрасывали вниз, в черное месиво разорванных балок и конструкций, груз и возвращались вновь на погрузку. После каждой сброшенной порции груза над реактором поднималось на десятки метров облако черной пыли и гари, похожее на огромный гриб и вертолеты старались как можно быстрее убраться в сторону от него.

В день экипажи совершали по 12 — 15 таких вылетов.

Борт 058 был в воздухе весь световой день. После полетов — дезактивация, помывка, смена одежды, дозиметрический контроль, осмотр врача, ужин и сон. Утром — снова полеты. И так день за днем.

Летать было непросто — под сидушками, и на полу вертолета — свинцовые пластины, есть и пить нельзя — все вокруг в радиационной пыли. К концу четвертых суток полетов к летчикам стала незаметно подкрадываться слабость и быстрая утомляемость. Голос сел, кожа на лице стала красновато — бронзового оттенка.

На пятый день полетов, борт 058, совершая очередной подлет к разрушенному энергоблоку, попал в огромное облако внезапного выброса из разрушенного реактора. Все произошло в считанные секунды. Вертолет стал терять высоту.

— Видимость 0! — закричал штурман

— Обороты и тяга двигателей падают — отозвался борттехник.

Ручка управления лихорадочно затряслась. Рогожин вцепился в нее судорожной хваткой, пытаясь удержать курс полета.

— Мы валимся на левый борт — неестественно спокойно и четко сказал штурман.

— Леня! Что с двигателями? — спросил командир борттехника.

— Отказ правого двигателя.

— Сбрасывайте груз! — приказал майор.

— Есть!

— Коля! — почти крикнул майор Рогожину. — Держи горизонталь! Не дай нам завалиться!

— Высота 280. Мы падаем, командир — раздался в наушниках ровный голос штурмана.

Внезапно все стихло и все вокруг погрузилось в молочно — белую звенящую тишину. Последнее, что слышал капитан Рогожин, изо всех сил сдерживающий рукоятку управления, это был крик радиста:

— Мы падаем!!! Делайте что — нибудь!!

3

Николай очнулся на чем-то мягком. Открыл глаза: над головой небо. Николай поднял руку, потом вторую — все цело. Он сел и осмотрелся. Это было очень красивое место: пологие холмы, покрытые зеленым мхом и невысокой травой; темно — синее чистое, без единого облачка небо; заходящее за горизонтом теплое оранжевое солнце. Легкий, прохладный ветерок ласкает лицо. Тихо — тихо вокруг, ни звука.

— Где я? — подумал Николай. — Я умер? Ведь он все помнил, вплоть до последнего крика радиста. Но все это пережитое было так далеко, где — то там, за уходящими в сумеречное небо холмами.

Николай встал на ноги. Легко. Ничего не болит. Внимательно осмотрел себя: на нем его родной комбинезон, на голове летный шлем с отключенными шнурами ларингофона. Все привычно, все цело.

Он снял шлем — воздух вокруг сразу наполнился шелестом травы на ветру. Николай стал спускаться вниз с холма. Куда он шел — он и сам не знал. Просто шел куда — то, наверное, в сторону заходящего Солнца, подальше от надвигающихся сумерек.

Впереди, внизу холма две фигурки людей, шедших навстречу. Николай ускорил шаг, потом перешел на бег. Бежалось ему легко и упруго, как во сне.

Вскоре он увидел, что ему навстречу идут двое детей: мальчик — подросток и девочка лет четырех. Они держались за руки.

Николай подбежал к ним. Дети остановились, глядя на него. Внимательно и без страха.

— Что это за место, дети? — спросил летчик, отдышавшись.

— Мы живем здесь — ответил мальчик. Что — то знакомое было в его голосе, в его глазах.

— Где вы живете?

— Здесь — мальчик неопределенно взмахнул рукой.

— А где ваш дом, где город какой — нибудь, или деревня?

— Там — показала рукой куда — то за холмы девочка. Голос ее звенел, как серебряный колокольчик. — Ты сам не найдешь.

— Найду, дети, найду. Вы только покажите куда идти.

— Это далеко, мы проводим тебя — сказал мальчик.

— Хорошо, ответил Николай, — Пошли, а то скоро наступит ночь.

Они втроем двинулись вниз с холма.

— А что такое ночь? — спросила девочка.

— Ночь — это когда на небе звезды, когда совсем темно и все спят — сказал Николай. — А ты разве не знаешь, что такое ночь.

— Нет — подумав немного, ответила девочка. — У нас не бывает ночи.

Николай внимательно посмотрел на нее и вздрогнул — у девочки были знакомые глаза, знакомые черты лица.

— Дети! А что вы делаете здесь, вечером, так далеко от дома?

— Мы тебя пришли встречать — ответил мальчик.

— Меня?!

— Да, тебя, папа — спокойно ответил мальчик.

— Мы так долго ждали тебя, папочка — добавила девочка.

Николай остановился, покрываясь холодной испариной: " Бред какой — то, я болен, или мне это сниться!" Он сильно ущипнул себя за руку — боль немедленно отозвалась, снимая все сомнения в реальности происходящего.

— Я ваш папа?!

— Да — ответил мальчик.

— А как меня зовут?

— Папа Коля, папа Коля! — затараторила девочка.

— Рогожин твоя фамилия. И наша тоже — добавил мальчик.

— А маму как вашу зовут?

— Мама Света, мамочка Света! — запрыгала девочка.

Николай без сил опустился прямо на землю, сжимая в руках свой шлем. Дети присели рядом. Все трое молчали, глядя на красивый закат. Было спокойно и тихо.

— Здесь солнце заходит когда — нибудь? — нарушил молчание Николай.

— Нет — ответил мальчик. — У нас всегда так.

Вновь воцарилось молчание.

— А вас, дети, как зовут? — собрался с мыслями Николай.

— Мы не знаем. У нас нет имени — ответил мальчик. — Ведь мы так и не родились. Мы просто знаем, что мы брат и сестра, поэтому мы всегда вместе. Мы не меняемся, мы всегда такие, как сейчас.

— А почему вы думаете, что я ваш папа? — немного помолчав, спросил Николай.

— Мы знаем. И ты знаешь. Посмотри на нас — ведь мы похожи на тебя. И на маму.

Николай внимательно вгляделся в лица детей — ошибки быть не могло, — это его дети.

Он обхватил голову руками и тихо заплакал:

— Я знаю, знаю! Я всегда помню о вас. Простите меня, простите нас с мамой!

Дети сели рядом и обняли его. Они стали гладить его своими теплыми руками:

— Не плачь, папа! Так уж получилось. Главное, что вы помните о нас. И молитесь за нас, как можете.

Николай плакал, вспоминая, как он давал молчаливое согласие своей жене на аборты, злясь на себя, что он не может, или недостаточно хочет, запретить ей делать это. И никакие житейские и личные проблемы не могли сейчас оправдать ни его, ни Светлану. Мы боимся собственной трусости и слабости, мы боимся думать и вспоминать о наших детях, убитых по нашему согласию еще нерожденными. Наших детей, беззащитных и даже не имеющих имени.

— Папа! Пойдем! — сын легонько потянул Николая за рукав.

— Куда?

— Туда, где мы живем.

— А почему я с вами? Я умер?

— Мы не знаем. К другим детям, которые здесь, тоже приходят их родители. Побудут немного и уходят. И дети их иногда уходят вместе с ними.

— Куда они уходят?

— Никто этого не знает.

— Я тоже хочу забрать вас.

— Мы знаем, но тебе пока нельзя сделать этого.

— Почему?

— Ты не можешь еще долго быть с нами. Там, — мальчик показал рукой куда — то в сторону темных холмов, — ты должен сделать еще что-то важное.

— Что?

Сын в ответ передернул плечами, и, поднимаясь, мягко сказал:

— Не знаю. Пойдем домой!

Девочка взяла отца за руку:

— Пойдем, папа! Мы покажем тебе наш домик, в котором мы живем.

Так они и пошли втроем, по зеленым плюшевым холмам, держась за руки. Туда, где всегда заходило солнце.

4

Поднявшись на вершину очередного холма, Николай ахнул: перед ним, внизу открылась панорама огромного города, сияющего огнями.

— Что это?

— Это город. Там тоже живут дети. Такие, как мы. Таких городов здесь много.

— А вы где живете?

— Мы живем в деревне, не доходя до города. Нам там больше нравиться.

Сколько они шли, Николай не знал, но усталости не было вовсе. Они спустились с холма и вошли в небольшую деревеньку с аккуратными разноцветными домиками. По улицам бегали веселыми шумными стайками дети. Некоторые из них были совсем прозрачные, как будто сотканы из тумана.

— А почему эти дети такие прозрачные? — спросил Николай.

— О них не помнят их родители. Или не хотят помнить — ответил сын, — Но они есть, и они ждут своих родителей.

Дети окружили Николая. Они были разные: и совсем маленькие, и подростки. Дети с неподдельным восторгом рассматривали Николая, трогали его комбинезон и шлем, который летчик держал в руке.

— Дядя! Ты пришел за своими? — слышалось со всех сторон. — А когда наши папы и мамы придут за нами? Скажи, ты же знаешь.

— Придут, детки, придут ваши мамы и папы за вами. За всеми, но не сразу.

— А ты заберешь своих?

— Да, обязательно.

Дочка прижалась к Николаю и с гордостью сказала:

— Это мой папа! Он заберет нас. Он летчик. Военный.

Дети с восхищением замолчали, разглядывая Николая.

— Папа! Пойдем! — позвал сын.

Вскоре они пришли к маленькому домику на окраине деревни. У домика была желтая крыша и светло — зеленые стены. Вокруг дома было много красивых цветов и небольшие цветущие деревца. Во дворике, огражденном невысоким заборчиком была песочница, несколько разноцветных лавочек и качели.

— Ну, вот, мы и пришли — затараторила дочка, взбираясь на качели. — Папа! Поиграй с нами!

— Нам некогда, сестренка. Папе нужно помочь. Да и место нужно приготовить для нашей младшей сестры — она уже скоро придет к нам.

Девочка захлопала в ладошки:

— Ура! К нам идет сестричка! Нам теперь будет веселее!

Николай взял сына за плечо:

— Постой, сынок! Какая сестричка к вам придет?

— Наша, папа. Твоя дочка. Младшая. Вот, посмотри! — сын достал из кармана рубашки небольшое зеркало в железной оправе. — Посмотри сюда!

Николай всмотрелся в зеркало, изображение в котором стало расти и расти. Он увидел маленькую девочку на руках у его жены, Светланы. Ребенок улыбался и играл мамиными волосами.

— Она еще там — сказал мальчик, — Но скоро будет здесь, с нами.

Николай похолодел:

— Я ничего не знаю о ней.

— Ты и не узнал бы ничего, если бы сюда не попал. А теперь знаешь. Мама не хочет отпускать ее к нам. И врачи не виноваты — они ведь не знают, что и посоветовать маме. Никто не знает, как все будет после аварии, как все это закончится.

— Что закончится?

— Авария на станции, папа. Ты же оттуда. Если на станции что — то пойдет не так, то будет новый взрыв. Потом еще, и еще. Тогда в наши края за многими детьми придут их родители. И придет много новых детей, очень много. Жалко их. Жалко всех. Пойдем, посмотришь, и сам все увидишь.

Раздался легкий треск, и рядом с ними появился большой, в рост взрослого человека, полупрозрачный шар, слегка переливающийся в отблесках Солнца.

— Заходи, не бойся — мальчик легко прошел через стенку шара и исчез внутри.

Николай протянул руку к шару. С легким треском рука прошла сквозь стенку. Летчик шагнул вперед, и оказался внутри шара, рядом с сыном. Мальчик посмотрел на отца:

— Ты готов?

Летчик кивнул головой.

Ничего не произошло, только он ощутил еле заметное головокружение. Стенки шара стали почти прозрачными, и Николай с сыном растворились в темноте.

Они мчались в темноте над спящим городом: Николай вздрогнул — он узнал ночную Припять, ему приходилось не раз летать ночью над этим городом. Впереди показались знакомые очертания ЧАЭС, залитые огнями. Они подлетели ближе. Здание 4 — го энергоблока было целое!

— Сынок! Что это? Неужели успели отстроить блок после аварии? Он же был разрушен наполовину.

— Нет, папа, это прошлое. Здесь сейчас 26 апреля 1986 года. Время: 1 час 21 минута. Сейчас начнется, смотри! — тихо сказал мальчик.

Вдруг раздался громкий хлопок. Часть крыши 4 энергоблока разлетелась в стороны. Легко и непринужденно, словно играючи. За крышей посыпались стены блока. Изнутри разрушенного циклопического строения вырвался ослепительный столб бело — синего свечения и полетели горящие обломки разной величины. Все это произошло за считанные секунды. Вспыхнула во многих местах разрушенная взрывом крыша. Клубы дыма с проблесками пламени, повалили из вырванных взрывом окон и разрушенных проемов стен.

Николай невольно отшатнулся.

— Смотри, папа — это взорвался реактор. Если люди не смогут сделать все правильно, то скоро взорвется еще три.

— Но ведь они же не взорвались!

— Не знаю. Все вращается по кругу в этом мире, а здесь, видишь сам — все только началось, и может развиваться совсем по — другому, не так, как в твоем прожитом времени.

— Тогда где же мы?

— По — вашему, мы сейчас в прошлом. Мы смотрим глазами ТЕХ людей, мы — в ИХ настоящем.

— А ты не боишься радиации? Ведь здесь сейчас тысячи рентген!

— Не боюсь, папа! Мне ничего не может повредить — ведь меня нет в вашем мире, я ведь нерожденный. А ты вернулся сюда ненадолго. Это время тобой уже прожито. Смотри туда! — и мальчик показал на две пожарные машины, с включенными сиренами и синими мигалками подлетевшими к разрушенному 4 блоку. Боевые расчеты выскочили из машин, разматывая пожарные рукава в направлении гидранта, а один пожарник по стационарной пожарной лестнице за считанные минуты поднялся на крышу горящего блока, на 70 метровую высоту.

Поднялся, оценил ситуацию в течение нескольких десятков секунд, и так же стремительно стал спускаться вниз.

Николай с сыном приблизились поближе к краю крыши — так близко, что можно было шагнуть на нее. Крыша полыхала огнем многоочагового пожара, многометровые языки пламени жадно сливались друг с другом в один огненный вал, который беспощадно пожирая все на своем пути, неумолимо продвигался к главному машинному залу атомной станции и смежным энергоблокам. На крыше кипел и вспыхивал битум, валялись раскаленные куски графита, выброшенные взрывом из нутра разрушенного реактора. Эти куски графита ярко светились, даже на фоне пламени, от них в разных местах вспыхивали новые очаги пожара. Из зияющего провала в крыше блока, над взорвавшимся реактором, бил ослепительно яркий белый, с синеватым оттенком свет. Целый столб света.

— Страшно как, папа! — сказал сын, поежившись, словно от холода.

— Это ад, сынок. Это настоящий ад на земле.

Пожарный тем временем спустился вниз, к машинам и по его команде боевой расчет одной машины стал быстро разматывать пожарные рукава к трубам — стоякам, расположенным на стенам блока. Расчет второй машины с подключенными пожарными рукавами рванулся в машинный зал, через выбитые взрывом двери, прямо в чадные клубы дыма и гари, валившие из здания блока. Командир пожарных с двумя другими бойцами полезли вверх, на горящую крышу. Взревели двигатели автоцистерны, и вода стремительно стала подниматься по сухотрубам вверх, догоняя бойцов. Все это заняло несколько минут.

И вот пожарные уже на крыше. Двое бойцов стали сбрасывать с крыши раскаленные куски графита, расчищая плацдарм для развертывания боевого расчета. Командир быстро открывал вентили сухотрубов. Через несколько минут бойцы подключили пожарные рукава, и три мощные струи воды ударили по лютующему вокруг пламени. А в нескольких десятках метров от них ослепительно мерцал белый столб света Ангела смерти, вырвавшийся из недр реактора. Сапоги бойцов вязли в горящем битуме, дым и копоть выедали глаза, но пожарники упорно продвигались вперед, отвоевывая у пламени метр за метром.

Внизу прибыла еще одна пожарная машина и бойцы, мгновенно развернув оборудование, побежали с подключенными пожарными рукавами внутрь здания блока, в машинный зал, на помощь своим товарищам, уже ведущим там жестокую борьбу с пожаром. Необходимо было быстро остановить распространение огня, рвущегося в сторону соседнего реактора, и неумолимо подбирающегося к главной системе управления защиты ЧАЭС, уничтожение которой могло привести к взрыву остальных трех работающих реакторов.

5

На крыше трое пожарных вели беспощадный бой с огненным валом, рвущимся по крыше к другим реакторам. Сколько времени прошло в этом бою — минута, час, вечность? Вот один боец согнулся, покачнулся, чуть не упал в огненную жижу под ногами, его стошнило, но через мгновение он выпрямился и вновь направил мощную струю воды из ствола пожарного рукава в огонь. Немного погодя, второй боец упал на колени. Но он продолжал борьбу с бушующим вокруг пламенем. Товарищи помогли ему подняться, но человеческих сил уже не было. Огонь взревел с новой силой и рванулся к горстке людей, остановившим его продвижение к соседнему реактору.

— Не устоят, огонь все — таки прорвется — сказал сын.

Николай вдруг стал застегивать наглухо свой комбинезон и надел на голову свой шлем.

— Я могу спрыгнуть на крышу? — спросил он сына.

— Можешь, если не боишься.

Их шар завис над крышей, прямо за спиной у пожарников, ведущих борьбу с огнем.

Николай шагнул из шара на крышу блока. Дохнуло нестерпимым жаром, вокруг затрещал ионизированный радиацией воздух. Дым и гарь раскаленным железом ворвались в легкие.

Николай подхватил слабеющего бойца и помог ему отойти к бортику крыши, где огня уже не было, посадил его, взял из рук бойца пожарный ствол и подтянулся к остальным пожарникам. Ноги вязли в тлеющем битуме.

Командир — совсем молодой паренек, оглянувшись на неожиданную подмогу, удивленно спросил:

— Ты кто такой?

— Капитан Рогожин, ВВС. Куда бить водой?

— Туда! Ставь заграждение водой. Мы должны отсечь огонь от остальных блоков!

— Понял! Приступаю! — крикнул в ответ Николай.

Пожарный ствол, как живой бился в руках, удерживать его было очень тяжело. Николай собрав все силы, направлял мощную струю воды в ревущее пламя.

Сколько они держали оборону втроем, Николай не знал. Дымился комбинезон, дышать было нечем, но они держались и сдерживали огонь. Когда на крышу стали один за другим подниматься другие пожарные, прибывшие на подмогу, он с облегчением вздохнул:

— Удержали!

Кто — то из бойцов забрал ствол из рук Николая:

— Уходи вниз!

Командир пожарников подошел к нему:

— Спасибо, капитан! Помог ты нам.

Голос его был сиплый, а лицо — неестественно белое, даже на фоне огня.

— Уходи и ты! — крикнул в ответ Николай.

— Нет, мне уже все равно. Я останусь, буду работать. Помочь нужно ребятам. Давай вниз! — и командир опять рванулся в бой.

Николай отошел в сторону, пропуская бойцов со стволами в руках, которые прибывали на помощь товарищам.

Рядом раздался голос сына:

— Папа! Заходи в шар!

Николай оглянулся — рядом, за его спиной был виден размытый контур Шара. Николай еще раз посмотрел на картину боя со огненной стихией — несколько десятков пожарников начали контрнаступление на пожар, оттесняя его к развороченному взрывом провалу в крыше блока.

Летчик шагнул вперед и оказался внутри Шара. Удивительно, но его комбинезон, только что тлевший от невыносимого жара, опять был как новый, словно ничего и не происходило.

— Молодец, папа! Какой ты смелый! — сказал сын.

— Я?! Нет, мне, мертвому, уже ничего не страшно. А вот эти ребята, заживо сгорающие от радиации, но делающие свою работу — это настоящие мужчины! Глыбы!

— Ты не мертвый, папа! — тихо сказал сын, — Ты был там, ты работал там, ты помогал живым. Значит и ты живой.

— Не знаю, сынок. Это неважно. Скажи лучше, где я еще могу помочь.

Потом Николай помогал дежурному персоналу 4 — го блока, слабеющему на глазах от смертельных доз радиации, освобождать проходы к заваленным аварийным щитам электрических сетей, откручивать задвижки для сливания масла в аварийные цистерны, потом он оттаскивал потерявших сознание людей, облученных и обожженных радиоактивной водой к месту эвакуации.

После этого Николай появился в третьей критической точке — при откачке радиоактивной воды из затопленных помещений под 4 и 3 блоками. Эта вода по лоткам коммуникаций и трубопроводов уже начала поступать в реакторные цеха 1 и 2 энергоблоков, что могло привести к повреждению и взрыву этих двух реакторов. Ситуация становилась настолько критической, что счет до взрыва шел на несколько десятков минут. Николай с несколькими военными — добровольцами, вытащили со склада ОТМС, где была смертельно опасная радиация, несколько водяных насосов и доставили их месту монтажа системы откачки воды. Насосы были запущены, вода стала активно эвакуироваться из системы коммуникационных лотков, и аварийная ситуация на 1 и 2 блоке была предотвращена.

Многие, в те страшные первые часы после аварии, видели в самых критических точках людей в летных комбинезонах и в белых летных шлемах. Кто они такие — никто не знал: работают летчики здесь — значит так нужно.

Перед рассветом сын сказал Николаю:

— Нам нужно возвращаться, наше время здесь истекло. Ты сделал все, что мог.

И их Шар растворился в сереющем рассветном небе.

6

Николай с сыном вернулись к детскому домику. Все осталось позади. Или еще предстояло быть, кто знает?

Здесь, в Мире нерожденных детей, ничего не изменилось. Девочка по — прежнему ковырялась в песочнице.

— А куда вы ходили? Мне грустно одной.

— Да так, детка, ходили по делам — ответил Николай, погладив дочурку по голове с аккуратно заплетенными косичками.

— А, а! — задумчиво ответила девочка и вдруг оживилась, — Смотрите, а я город построила!

Николай посмотрел в песочницу и похолодел: из песка была построена точная копия ЧАЭС!

— А вы были здесь! — девочка ткнула пальчиком в копию 4 энергоблока.

— Да, дочка, мы были там — ответил Николай, присев возле ребенка

— Ну, вот, видишь! — дочка обрадовалась и захлопала в ладошки, и, вдруг, обняла отца за шею:

— Папочка, миленький, оставайся с нами! Нам грустно ждать так долго вас с мамой!

Николай заплакал и обнял дочку. Что он мог ей ответить?

— Папа должен идти — строго сказал мальчик. — У него есть еще важные дела. Там! — и он махнул рукой в сторону вечно заходящего солнца.

— Ты придешь за нами, папа? — всхлипнула девочка, вытирая ручонкой слезы.

— Приду, детка, приду обязательно, родная!

— Пошли папа — потянул Николая за руку сын. — Тебе пора! Только помни о нас. И молись о нас.

Николай обнял своих детей, поцеловал в макушки, одел свой шлем и твердо сказал:

— Я готов!

7

… Николай открыл глаза. В уши ворвался рев вертолетного двигателя. Натужный рев, как у раненного зверя. Пахло гарью, а ручка управления лихорадочно тряслась в руках. Летчик взглянул на командира — тот бессильно уткнулся лицом в зеленую приборную доску.

— Держать горизонталь! Держать горизонталь! — яростно шипел сквозь стиснутые зубы Николай, нечеловеческим усилием выравнивая заваливающийся на левый борт вертолет.

— Ребята! Да отзовитесь же вы, мы падаем, помогайте!

— Держу горизонталь, Коля — послышался голос пришедшего в себя командира.

Вертолет, каким — то невероятным усилием вырвался из смертельного крена, ушел от 4 блока на малой высоте и сумел совершить аварийную посадку. Все остались живы, и даже не были ранены, не считая ушибов и синяков.

Вернувшись на аэродром, Николай дозвонился жене в Гомель.

— Света! Ты беременна?

— Да, Коля. Откуда ты знаешь? Не волнуйся, я все знаю и сделаю все здесь, на месте. Врачи в растерянности, никто ничего не знает о последствиях аварии, и рекомендуют сделать аборт.

— Я запрещаю тебе делать это. Слышишь меня?! — с металлом в голосе, громко и четко сказал Николай. Многие офицеры на переговорном телефонном пункте, оглянулись на Николая и замолчали, прислушиваясь.

— Коля! Ведь это так опасно для развития ребенка, могут быть болезни разные. А вдруг...

— Ты поняла меня, Света?! Я запрещаю тебе делать это. Все будет хорошо, родная, я знаю! Доверься мне!

— Хорошо, Коленька! А ты как?

— Я в норме. В командировке, недалеко от тебя. Скоро увидимся. Обнимаю!

Николай положил трубку и вышел на улицу.

Он был спокоен и уверен.

Он знал.

Он помнил.

Он верил.

...........................................................................

При подготовке рассказа были использованы открытые материалы Сети: документы, хроники, воспоминания очевидцев аварии и участников ликвидации ее последствий. Автор не претендует на точность воспроизведения хронологии событий при аварии на ЧАЭС, а также на полное соответствие действительности технических и организационных деталей.