Наша с тобою любовь до гроба

Коллеги в НИИ говорят, что наступила весна. Да только где она, эта весна? Где тающий снег, зеленеющие деревья, щебечущие птицы и нежное солнце? За окном лишь густой туман и очертания бесконечного панельного дома. Никого нет в тех квартирах, глазницы окон пустые. Засматриваешься в них и теряешься в мыслях. Через пару часов приходишь в себя, разбитый, с полной головой тяжёлых мыслей. Жил ли там кто-нибудь? Как они умерли? Множество историй гуляет о том, как целые блоки погибали наистрашнейшей смертью. Неизвестно, что случилось с соседями напротив, и вид из окна каждый день напоминает, что с тобой, как и с ними, в любой момент может случиться нечто неописуемое, безумное.

Виктор родился здесь, иной жизни он не знает. О временах года, природе и счастливых солнечных деньках где-то там, за пределами дьявольской гигахрущовки, он знает из рассказов стариков и из книг, коих он прочитал бессчётное множество. Его отец, Александр Юрьевич, проницательный учёный, всем сердцем желавший понять, что из себя представляют самосбор и бесконечный дом, в котором они живут, заразил сына своей любознательностью. С самого детства Виктор проводил дни в НИИ: в детстве с отцом, а потом, после получения высшего образования в университете, в качестве сотрудника. Дома было совершенно нечего делать, а соседских детей родители из квартир не выпускали, опасались, мало ли чего — играть было не с кем. Отец хотел занять парнишку делом, заинтересовать наукой. В то же время, пока тот рядом, под присмотром, ничего ужасного с ним не приключится. Очень кстати пришлась старая институтская библиотека, которой давно никто не пользовался: среди толстенных научных книг иногда появлялись детские книжки с картинками, учебники, художественная литература. То ли Александр у кого-то книги сыну выменивал, то ли коллеги умилялись юному исследователю и втихомолку носили ему из дома сохранившуюся макулатуру. У Вити всегда было что почитать, он с упоением поглощал книжки одну за другой, переходя от сказок к учебникам, затем к классике, а потом и вовсе за научные труды принялся.

Наблюдать за работой отца и других учёных было увлекательно. Мальчик был поражён людьми в белых халатах, которые с умным видом глядели в микроскоп и исписывали кучу бумаги сложными словами. Поначалу все то и дело ворчали: «Нечего тут, дескать, детям делать, Александр Юрьевич, уведи своего отпрыска домой!», а теперь Виктор стал полноценным членом этого научного коллектива. В нём видят толкового исследователя, относятся с к нему уважением, вспоминают его отца и приговаривают: «Яблоко от яблони...»

Виктор, как и все остальные жители бесконечной хрущёвки, всякого натерпелся за свои 20 с лишним циклов. Сначала Александр Юрьевич, человек энергичный и оптимистичный, резко стал хмурым, неразговорчивым и раздражительным. Будто бы он совершил какое-то жуткое открытие, но никому о нём не рассказывал, чтобы не шокировать окружающих. Вся семья чувствовала, что он страдает, но помочь ему никак не получалось. Витя с матерью пытались разговорить отца, дать ему излить душу и утешить его. Однажды они выменяли две баночки спирта на несколько припрятанных на чёрный день порций концентрата, чтобы его напоить. Александр Юрьевич был совершенно непробиваемым, даже пьяный, он ничего им толком не сказал, всё повторял, мол, нельзя вам об этом знать, ни в коем случае, вам же лучше, а я ладно… Какое же грустное у него лицо тогда было, будто бы он рыдал, но слёзы уже давным-давно кончились. Отец всегда свои эмоции прятал. Так он крест на себе нёс до самой смерти.

Затем злоключения судьбы продолжились.

Виктор встретил свою первую любовь. Из далёкого блока ЖБПО-257/1 к ним перебралась молодая ассистентка, занимающаяся физикой и химией. В родном блоке не было ни единой девушки, похожей на неё! Настолько она была приятна собой и хороша, что Виктор сразу же сильно полюбил её. Ассистентке, Вере, молодой человек тоже понравился, они начали работать вместе, нередко занимались совместными проектами. Они очень подходили друг другу — пытливый учёный и внимательная и пунктуальная ассистентка. Мало-помалу их романтическая жизнь набирала обороты: знакомство с родителями Вити, совместная жизнь, планы о свадьбе — к счастью, где-то в ЖБПО-232, совсем рядом, жил старый-престарый священник, проводивший свадьбы так, как это делали в старом мире.

Для Виктора Вера была идеальной. Она была ласковой, милой и в меру серьёзной. С ней можно было поговорить о всякой всячине, отвлечься от серых будней. В трудную минуту Вера утешала и помогала разрешить проблемы, всегда была готова выслушать. Александр Юрьевич выбор сына одобрил: «Хорошую ты себе даму нашёл, верную. Береги её, не вздумай напортачить! Такой шанс раз в жизни даётся. Любопытно, что она очень на маму твою похожа, хотя именно так мужчины себе спутниц и ищут.» Девушка не сразу раскрылась Вите, долго его стеснялась (точнее, стеснялась она не его, а себя). Порой в разговоре долго подбирала слова, краснела, если у неё вырывалось что-то не то — фразы, неподобающие взрослой девушке, работающей в НИИ. Со временем они научились хорошо друг друга чувствовать, их общение стало более искренним, честным, свободным. Вера поняла, что Виктор сам не прочь иногда подурачиться, и, порой, провоцировала, дразнила его. Например, когда у него что-то не получалось, и он надолго уходил в себя, она нежно давала ему оплеуху или одаривала молниеносным щелбаном по лбу. После своих проделок она с нескрываемым ехидством в голосе говорила: «Будешь долго думать — умным станешь!». И букву «у» в слове умный тянула. Витя через пару мгновений отрывался от раздумий и с недовольной гримасой прожигал девушку взглядом. Правда, долго негодовать не получалось, потому что её невинная светлая улыбка лечила его, махом снимала весь груз с плеч. Вера заботилась о Викторе, искренне хотела сделать его счастливым, оберегала от несчастья.

Два цикла назад администрация приглашала некоторых жителей их блока на совещание с представителями партии. Одной чёрной слизи известно, что это было за совещание и каким образом выбирали, кого пригласить — будто бы хаотично в список жильцов пальцем тыкали, в кого попали, того и вызвали! Конечно, отказаться было нельзя, иначе накажут. Случайно ли, намеренно ли, из всей семьи одного Виктора не пригласили. Все там были: и отец, и мать, и Вера… Людей завели в небольшой зал, сооружённый из двух смежных квартир, и как только они туда зашли, самосбор грянул. Когда всё случилось, Виктор и ещё несколько учёных, находившихся этажом ниже, в НИИ, намертво закрылись гермодверью. Крики и стоны только через четверо суток прекратились. Витя поначалу словно отупел, ни на какие слова не реагировал, отстранённый за столом сидел и совсем не шевелился. Когда крики утихли и по радио сообщили, что самосбор кончился, все начали выползать наружу и оценивать ситуацию; восемьдесят процентов жителей их родного блока погибло после того «совещания». Всего с десяток изуродованных тел нашли, от остальных совсем ничего не осталось. И ни намёка на ликвидаторов. Только четверо через сутки пришли ошмётки да слизь со стен соскребать. Их спрашивали, почему на помощь никто не пришёл, а те отвечали, что о самосборе от начальства узнали только тогда, когда уже поздно было.

Виктора смерть семьи совсем подкосила. Никого у него больше не осталось. Чтобы совсем не зачахнуть, он с головой ушёл в работу. Разобраться с самосбором, узнать, что скрывал отец, стало его единственной причиной жить.

Время текло медленно, изо дня в день ничего не менялось. Дом-работа, дом-работа… Кажется, и правда весна пришла. Виктор чувствовал себя необычно, что-то с ним было не то. Судя по всему, хронобиологические ритмы в бесконечной гигахрущёвке работают так же, как и в старом мире. Только так можно объяснить внезапную бодрость и, вместе с ней, невиданный прежде бардак в голове. Раньше у Виктора ничего подобного не случалось; жизнь его помотала, и он стал подвержен сезонной хвори. На подоконнике стояла фотография покойной невесты в рамке: Вера была в белоснежном халате поверх блузки с вырезом на груди и короткой юбки. Иногда, по вечерам, Витя сначала рассматривал фотографию, а потом вглядывался в окна дома напротив. Он отчаянно ждал какого-нибудь чуда.

Временами наплывали воспоминания, и некуда от них было деться. Виктор вспоминал, как они с Верой в НИИ работали вместе и проказничали, пока никто не видит. Однажды им поручили разработать технологию выращивания искусственного мяса. В старом мире у биологов удавалось выращивать мышечную ткань в пробирке, необходимо было выяснить, получится ли сделать то же самое в условиях гигахрущёвки, пользуясь тем оборудованием, какое у них имеется. На удивление, претворить старую технологию в жизнь получилось, но мясо было слишком жёсткое, и вся культура росла крайне медленно, так как не было возможности создать необходимую для клеток питательную среду. Старики в институте восхитились достигнутым результатом, молодёжь похвалили, выписали им премию и наградили дополнительными порциями концентрата (которые никогда лишними не бывают). Предложили дальше в этом направлении работать, технологию до ума доводить. Родители по такому поводу устроили роскошное застолье, детей нахваливали. Витя с Верой сами очень обрадовались своему успеху.

Было дело, остались они одни на этаже НИИ допоздна. Почувствовали себя вольными делать всё, что захотят. Включили на древнем, как мир, магнитофоне музыку и танцевали вальс посреди лаборатории. Затем забрели в лаборантскую и долго целовались, развели там беспорядок, даже одну колбу, почти новую — гордость лаборатории — разбили. На шум прибежал лаборант собственной персоной и застукал их. Диву даёшься, как порой люди могут настолько сильно обругать, не используя ни единого грубого слова. Витя с Верой головы понурили, извинения пробубнили и убежали. Все понимали их бурлящую молодость и знали, что парочка дурачится, но к работе ответственно подходит, поэтому всё им с рук спускали.

Незадолго до рокового собрания молодой учёный с ассистенткой совершили важное открытие. Им тогда прислали большую партию чёрной слизи в свинцовых контейнерах. Институт целую неделю одной только слизью занимался, вонь стояла на весь этаж, вытяжные шкафы не помогали. Учёные проверяли реакцию слизи на различные химические и физические раздражители, пробовали помещать её к разным колониям микроорганизмов и изучали их взаимодействие друг с другом: в общем, искали новые методы борьбы с самосбором. В процессе исследования заметили, что капли слизи еле заметно подёргивались, когда на них не оказывалось никакого воздействия. К подобным активным движениям способны только сократимые ткани, но слизь от них кардинально отличалась. Кроме того, мышцам для сокращения необходим нервный импульс, а капли двигались самопроизвольно. Учёные рассмотрели слизь под микроскопом, увидели, как абсолютно чёрные клетки, не поддающиеся никакому окрашиванию, двигаются с ненормально большой скоростью — и списали всё на особые межклеточные взаимодействия. Никакого другого объяснения обнаруженному явлению не было, на том и порешили.

Виктору природа движений слизи не давала покоя, было у него какое-то предчувствие. Он обратился за советом к отцу, но получил только неправдоподобное: «Не обращай внимания, оно того не стоит.» В глазах у Александра Юрьевича на секунду промелькнула искра, что только сильнее подогрело интерес Вити. Молодой учёный вместе со своей невестой принялись за опыты: и так и сяк они над слизью издевались, несколько раз всё перепроверили, и никакого прогресса.

В один из вечеров Виктор с Верой в очередной раз микроскопировали небольшую чёрную каплю и рассуждали о вечном. Мужчина прилип глазом к окуляру, разглядывая дёргающиеся черные кругляши, пока Вера рассказывала ему о производстве простейших лекарств в лабораториях ЖБПО-1445/10. Рассказ окончился тем, что организовать производство в промышленных масштабах пока ещё не выходит, и Виктор хотел было спросить, что тамошним горе-химикам помешало, но замер. Молча окинул взглядом весь препарат, чтобы удостовериться, что глаза его не подводят, потом повернулся к Вере, поднёс палец к губам и жестом пригласил её к микроскопу — слизь была неподвижна. Они с минуту помолчали, ещё раз глянули в микроскоп, переглянулись и в один голос, слово в слово радостно воскликнули: «Реакцию на звуки-то никто проверить не додумался!» Никто и подумать не мог, что массивы клеток так бурно реагируют на звуковые волны, это было, мягко говоря, неожиданно. Дальнейшие исследования насторожили — из всех опробованных источников звука побуждала слизь двигаться только человеческая речь. Не менее любопытным был ещё и тот факт, что слизь воспринимала голос даже в вакууме, где звуковые волны не распространяются.

От навязчивых красочных воспоминаний у Виктора ныло в груди. Мужчина испытывал смешанные чувства: он боялся забыть их совместную жизнь, но в то же время воспроизводить в памяти моменты из прошлого больно, ведь былого не вернуть.

Мало-помалу шли исследования. Хоть Александр Юрьевич и уничтожил практически все свои труды и заметки, по оставшимся каплям информации Витя смог понять, где и что нужно искать. Стоило только найти нужную ниточку, ухватиться за неё обеими руками и потянуть что есть сил, как сразу же начали всплывать куски теории отца. Относительно мира из книг и рассказов, мир гигахрущёвки — неправильный, нелогичный, несправедливый. Если есть горе, должно быть и счастье, но здесь всякое счастье — никому недоступная роскошь, всякое счастье вскоре заканчивается самым трагичным образом. Люди, живущие в жилых блоках, обречены на страдания, а самосбор — жестокий и изобретательный надзиратель, претворяющий печальную судьбу в жизнь. Отец, видя в гигахруще только мучения и очевидную насмешку над законами физики и материей, предположил, что их мир — не часть старого мира, а некое другое измерение со своими правилами — чистилище. Александр Юрьевич был человеком набожным, и перед своей кончиной он решился рассмотреть происходящее через призму религии и веры. Возможно, ему удалось доказать свою теорию эмпирически, но все записи были уничтожены.

Очередной день подошёл к концу. Виктор возвращался домой с этажа, где был расположен НИИ. Дома его ждало всё то же одиночество и всё тот же вид из окна. В последнее время молодой учёный стал более склонным к грустным думам. Он подолгу глядел в окно и много размышлял. Лицо его было серое, как туман. Кажется, сегодня в доме напротив кто-то был! В одной из квартир на пару мгновений загорелся свет, кто-то пошевелился у окна. Рукой машет, что ли? Не уж-то там есть кто-то живой? Впервые за долгое время Витя улыбнулся. В дверь постучали, оторвав его от мыслей. За окном как всегда светло, но, судя по часам, было уже за полночь.

Виктор побоялся смотреть в глазок. Прислонил ухо к холодному металлу гермодвери, прислушался.

— Витя, впусти меня, пожалуйста!

Во рту мигом пересохло, по телу пробежал холодок.

— Витя, скорее, открой дверь, это я! Пожалуйста, открой дверь! Не бойся! Прошу тебя! — в дверь неуверенно постучали.

Звонкий, как капель, ласкающий уши голосок настойчиво умолял мужчину. Долго просить не пришлось. Виктор приоткрыл герму, рывком затащил девушку внутрь и захлопнул затвор что есть силы.

— Вера!.. — мужчина едва дышал.

— Знал бы ты, как долго я тебя искала! Я так соскучилась… — затараторила девушка. Она говорила так, будто бы они не виделись всего пару дней. Девушка стояла у двери, не решаясь пройти вглубь квартиры. — Завыли сирены, начался самосбор, все забегали туда-сюда, а я заснула. Просыпаюсь — никого нет, не знаю, где я, вокруг темно и холодно. И страшно… Как же долго я тебя искала. По глазам вижу, что боишься. Не бойся, теперь всё у нас с тобой будет хорошо, — девушка буквально светилась от счастья слабым фиолетовым свечением.

Виктор старался не смотреть на неё. Кажется, если они встретятся взглядом, он не сможет больше себя контролировать. От одной мысли о Вере у него в голове начиналась буря.

— Ну что ты как не родной? К тебе невеста вернулась, а ты от неё пятишься! Где же это видано! Я знаю, ты тоже по мне соскучился. Ты ведь всё время ждал меня.

Виктор окончательно потерял самообладание. Он схватил девушку за руку и посадил её на диван. Сел к ней так близко, как только мог, посмотрел в её красивые глаза. Вера совсем не изменилась, даже после смерти она оставалась такой же красивой, как и раньше. Виктора потрясывало, он почти задыхался. От Веры пахло её нежными духами с ванилью, шампунем с травами и сырым мясом.

— Мы теперь всегда вместе будем! Верно? — она вопросительно посмотрела на него.

Тут и думать нечего. Даже дурак бы понял, к чему всё идёт. Ну и пусть. Не могу больше терпеть эту жизнь! Кому нужны эти вечные страдания? Нечего мне больше тут делать!

Девушка, по глазам понимая, о чём думает Виктор, попыталась его успокоить. Она говорила с большими паузами, сомневалась.

— Зачем ты так, Витя?.. Говорю тебе, всё хорошо будет, верь мне. Я тебя не погубить пришла… — Вера хищно посмотрела на Виктора, потянула к нему руки, но остановила себя. — Хочешь, мы с тобою всегда вместе будем? Если не согласишься, я пойму...

— Мне кроме тебя ничего больше не надо, — Виктор крепко обнял Веру, жадно поцеловал её в губы. Они долго не могли отлипнуть друг от друга. В последнее время мужчина не мог думать ни о чём и ни о ком кроме своей невесты. Она заполнила всю его голову без остатка.

По лицу девушки покатились крошечные чёрные слёзы.

— Прости меня, Витя… Но я без тебя не могу. А иначе никак, — её голос дрожал, она говорила томно, с придыханием. Она тоже нервничала, тоже не могла совладать с собой. — Нам ведь свадьбу сорвали, а я так в белом платье хотела перед тобой покрасоваться, так хотела, чтобы мы друг другу клятву дали, чтобы кольцами обменялись, Витя!.. — Вера совсем зарыдала. Всхлипывая, она вытерла лицо, размазывая черноту по щекам.

Виктор утешающе погладил её по голове, смахнул её густые жгучие слёзы. Глядя на девушку, он и сам был готов заплакать.

— Я сразу всё понял. И мне так даже больше нравится! Судьба у нас, значит, такая. Как ты и говоришь, всё у нас будет хорошо, — мужчина уже не был себе хозяином, он гладил Веру по голове, по спине и плечам, трогал её всю, наслаждаясь ощущением её кожи. На худом теле девушки появлялись редкие чёрные подтёки. Вера со всей своей любовью, до хруста сжала Виктора в объятиях. Мужчина заснул с блаженной улыбкой на лице.

Через трое суток в НИИ обеспокоились пропажей Виктора Александровича. Вызвали наряд ликвидаторов, вскрыли гермодверь в его квартиру. Всё было в слизи. Она была на стенах, на полу, на мебели. На застарелом пыльном ковре, висевшем на стене, было огромное пятно, по форме напоминающее сердце. В квартире жутко воняло. Стойкий запах сырого мяса перебивал странный сладковатый аромат. Тело учёного нигде не нашли.

После того случая в исследовательских институтах и университетах начали ходить байки о мужчине и женщине, которые смогли найти в гигахруще счастье. Говорят, иногда их можно увидеть сразу после самосбора — в белых халатах они, держась за руки и мило беседуя, идут по коридорам через горы трупов и лужи слизи навстречу открытиям.