Накануне годовщины 5 мая 1946 года

4 мая 1954 года Фрэнк Фонтейн принимал в своем доме лучших людей Восторга. Праздновали годовщину дня возведения Восторга и торжественное открытие нового отдела «Фонтейн Футуристикс». Хозяин дома лично разослал приглашения: главе и основателю города, лучшим ученым и докторам, деятелям искусства, промышленникам, почетным представителям системы охраны правопорядка — первым лицам маленького подводного государства.

Райан обещал явиться с очаровательной спутницей. Певичка, кажется, или что-то вроде того, Фонтейн не мог припомнить точно. Он знал только, что фамилия ее Макклинток, стало быть, ирландка, как и Макдонаг. Билл Макдонаг, по мнению Фонтейна, был белой ирландской швалью, которую Райан по какой-то необъяснимой причине счел достойнейшим из достойных, однако он тоже был приглашен. Фонтейн пребывал в великолепном расположении духа, и готов был принять в своем доме даже такое отребье, как Билл.

Доктора Сушонг и Тененбаум — вот кто не чета Макдонагу. Их Фонтейн готов был принимать в лучших традициях светского общества, и они были самыми желанными гостями на его вечеринке. Не считая, разумеется, Эндрю Райана.

Список гостей был довольно большим, Фонтейн позаботился о том, чтобы гости не скучали и чувствовали себя комфортно. Все было готово — квартет настраивал инструменты, официанты сновали туда-сюда, попутно проверяя, все ли в порядке и протирая все, что попадалось им на пути.

В назначенный час гости стали собираться. Первыми явились Сушонг с Джулией Лангфорд под руку. Китаец Сушонг в пиджаке, покроем напоминающем военный китель, казался стройнее и выше, даже рядом с рослой, высокой Джулией. Джулия же, наоборот, сегодня как будто стала субтильнее. Хотя возможно, такой эффект создавало ее платье — изумрудно-зеленое (а какой еще цвет могла предпочитать ученый-ботаник?), с атласной юбкой в пол, корсетом, подчеркивающим талию, и шелковым шарфом более светлого оттенка. В сочетании с зелеными глазами и пшенично-медовыми волосами, уложенными в сложную прическу, Джулия выглядела очень эффектно. В этом наряде она казалась очень изящной, а Сушонг в новых очках элегантной прямоугольной формы без оправы — не таким близоруким.

Фонтейн тепло поприветствовал их, дал знак официантам открывать вино, и следом стали подходить другие приглашенные. Сандер Коэн в умопомрачительном костюме из хамелеоновой ткани — образец эпатажа, — в сопровождении своего лучшего ученика, юного Кайла Фицпатрика, музыканта и начинающего композитора. Коэн одарил Фонтейна, как это принято в артистической среде, крепкими объятием, и Фонтейн подумал, что не зря ходит молва о сексуальной принадлежности Коэна. Не исключено, что Фицпатрик не только лучший ученик Коэна, но и любовник. Он через силу заставил себя улыбнуться — сказывалось тюремное прошлое. «Чертов гомик», — зло плюнул про себя Фонтейн. Однако Коэн, несмотря ни на что был талантлив, слыл важной фигурой в Восторге, и занимал апартаменты в пентхаусе Олимпа, там же, где и сам Фонтейн, только этажом ниже.

Следом за Коэном и Финнеганом практически в одни двери вошли доктор Штайнман со своей ассистенткой и Билл Макдонаг. С мужчинами Фонтейн поздоровался крепким рукопожатием, легким поклоном поприветствовал даму. Спутница Штайнмана была главной медсестрой хирургического отделения — высокая, статная леди с нордическими глазами и взбитой «бабеттой» на затылке. Одета она была весьма лаконично — платье-футляр цвета бордо и туфли того же цвета на низком каблуке. Ростом она едва не доставала до Штайнмана, а в нем было добрых шесть с лишним футов. Штайнман с его армейской выправкой хорошо смотрелся во врачебном белом халате, но сегодня он облачился в черный костюм и галстук цвета темной крови. На лацкане его пиджака поблескивал серебряный значок в виде жезла Гермеса — международной эмблемы медицины, как нельзя кстати подходящей к месту и случаю, ведь вечер проходил в Олимпе. Вот кого Фонтейн действительно был рад видеть — Штайнман высококлассный хирург, опытный врач, к тому же с хорошим чувством юмора. Медицина всегда была уважаемой профессией, даже банды в Чикаго и Нью-Йорке никогда не трогали медиков. Врач, подумал Фонтейн, если аккуратен, то аккуратен во всем.

Зато Макдонаг явился — свинья свиньей, словно только что из своей вонючей харчевни. Да так, скорее всего, оно и было. Но, по крайней мере, одет он был в костюм-тройку, стрелки его брюк были отутюжены, галстук заколот серебряной булавкой. Все это плохо смотрелось с закатанными рукавами белой рубашки, расстегнутым жилетом и плохо вычищенными ногтями. Пиджак он нес на левом плече, а правую держал в кармане брюк, пока Фонтейн не протянул ему свою для приветствия, о чем тут же пожалел — железная хватка Макдонага сразу давала понять, что этот человек привык работать руками и умеет держать кувалду. Фонтейн улыбнулся:

— Рукопожатие настоящего мужчины, Макдонаг. Как ваши дела?

— Благодарю, дела неплохо. Я выбрал удачное место для своего паба — рабочие в Дарах Нептуна с удовольствием заходят ко мне в пятницу вечером пропустить стаканчик-другой и послушать прямую радиотрансляцию спортивных матчей. Многие остаются на ночь. Не сказать, что мы гребем деньги лопатой, но здесь я могу работать спокойно — не нужно платить бандитам, не нужно платить полиции, и нет больше неподъемных налогов. То, что я должен городской казне — годовой платеж, — вполне по силам любому предпринимателю в Восторге. Уж вы-то знаете, мистер Фонтейн.

— Разумеется, мой друг, разумеется, — Фонтейн похлопал Макдонага по плечу, — Это свободный рынок без грабительских налогов. Мы с вами платим только за то, что сами считаем нужным. Меня беспокоит другое — надеюсь, мои рабочие оставляют в вашей кассе не весь заработок, который я им плачу?

Макдонаг расхохотался. Фонтейн лишь улыбнулся. В чем-то ирландец был прав — налогов в Восторге не было, предприниматели по окончанию года вкладывали часть прибыли в другие, новые предприятия, которые были им интересны, и когда те становились на ноги, получался бартер. Так, к примеру, Фонтейн в качестве налога на доходы своего рыбзавода финансировал клинику Денди Дентала, а тот, в свою очередь, подписал договор о том, что последующие несколько лет он будет закупать оборудование и материалы только у «Фонтейн Футуристикс». Таким образом, Фонтейн сам себе создал постоянного, платежеспособного клиента.

И, словно услышав мысли Фонтейна, подоспел и Дентал с молодой женой — первый в Восторге стоматолог. Дентал был квалифицированным дантистом в Зальцбурге, в своей сфере он был мастером-универсалом, занимался и лечением, и протезированием, но там ему не давала поднять головы его национальность. В послевоенной Австрии Денди был известен как Йозеф Дальштейн, и в силу национальной принадлежности его гнобили конкуренты — срывали вывески, били камнями стекла стоматологического кабинета, однажды он сам едва не лишился зубов. В Восторге он взял себе другое имя, сначала был заведующим стоматологического отделения в медицинском блоке Штайнмана, а затем открыл свою собственную клинику и пока желающих конкурировать с ним не было, потому что Дентал был богом от стоматологии.

Глядя на него сейчас, никак нельзя было подумать, что Денди провел год перед окончанием войны в концлагере и выжил лишь благодаря своей профессии, ковыряясь в гнилых зубах нацистов; скитался по Австрии, Германии и Чехословакии в поисках своей семьи — все это время, пока он едва сводил концы с концами, его выживали из города за еврейство. В итоге Денди так и не удалось отыскать живых родственников — он остался один. И поскольку ему нечего было терять, он последовал за Райаном в Восторг, как только тот его позвал. Теперь у Денди было свое хорошо поставленное дело, его невеста Шерон тоже внесла свой маленький вклад — ее улыбающееся лицо было напечатано на рекламных плакатах стоматологии. Они совсем недавно поженились, и выглядели бесконечно счастливыми. Денди с Шерон походили на близнецов — он в сером костюме-тройке, она в светло-сером искрящемся платье выше колена. Денди энергично пожал Фонтейну руку, представил жену и сразу же двинулся к Штайнману с новостями. Они вместе перешли в комнату с бильярдным столом.

Следующими прибыли Розенберг с женой — один из деловых партнеров Фонтейна. Его интересовали в основном разработки, связанные с открытием Тененбаум, поскольку они купили пакет акций «Фонтейн Футуристикс». После короткого обмена любезностями чета Розенбергов чинно проследовала в холл к остальным гостям. Соломон и Рахиль Розенберг изъявили желание спонсировать науку лишь после того, как Фонтейн открыл лабораторию евгеники. Они были не более, чем зажиточными евреями, координирующими работу Единого Почтового Управления Восторга — не бог весть что, но доход у них был, и это было видно. Рахиль одета с иголочки, на ней было платье, отороченное мехом, на шее бриллиантовое колье, у Соломона на пальце тоже поблескивает бриллиант. Да и зубные протезы, сработанные Денталом, стоили немало. Фонтейн помнил, что когда только познакомился с Розенбергом, зубов у него было поменьше, хотя он был еще не старик.

Еще одними партнерами Фонтейна по бизнесу были супруги Лютц, Сэм и Маришка, в прошлом беженцы из Польши. Их предприятие, «Лютц и сыновья» производило ящики для рыбзвода Фонтейна. Работать с Фонтейном начинал отец Сэма, Лютц-старший, но быстро отошел от дел по причине старости, и дело передал сыновьям. Сэм был старшим, и с Фонтейном быстро сработался. На званый вечер Сэм пришел в парадном костюме песочного цвета, а Маришка — в голубом платье в стиле ампир, с завышенной линией талии и рукавами-фонариками. В холл она входила с улыбкой Моны Лизы на лице. «Да она беременна!» — понял Фонтейн. Лютцы тотчас подтвердили его догадку: Маришка была на третьем месяце, живот уже был заметен. И пока будущие счастливые родители принимали поздравления, в дверях появился Салливан с Анной Калпепер под руку.

Фонтейн высылал приглашение Анне, но заранее знал, что ее и так пригласит Салливан — он давно положил на нее глаз. Фонтейна этот факт слегка удивлял — он вообще считал, что Салливан начисто лишен эмоций. Даже сейчас Салли стоял с каменным лицом, словно в гангстерском прошлом ему повредили лицевой нерв. В дорогом деловом костюме и туфлях из крокодиловой кожи такое лицо смотрелось смешно, хотя Анну этот факт, казалось, нисколько не смущал — улыбка не сходила с ее лица. Калпепер была одета по последней моде — ее открытое платье было коротким, затягивалось почти на бедрах, ноги в ажурных чулках обуты в туфли на высоком каблуке, руки обтягивали белые перчатки выше локтей. Черные как смоль волосы были коротко подстрижены и уложены красивыми волнами, голова повязана широкой лентой, к которой сбоку был приколот огромный шелковый цветок. И этот большой цветок, и массивная нитка бус на ее шее, и мешковатое платье подчеркивали ее собственную миниатюрность. Анна Калпепер была неплохой певицей, Фонтейн знал, что Сандер Коэн предложил ей место в форте «Веселый» в качестве автора песен и исполнителя ведущих ролей. «По крайней мере, она попадет в шоу-бизнес не через постель продюсера», — ухмыльнулся Фонтейн.

Он терпеливо наблюдал, как подтягиваются остальные приглашенные — не самые важные персоны, щебенка по сравнению с самородком вроде Райана — пчеловод и апиолог Таша Дену с виноделом Уорли, Тим Крюгер — новобранец в команде Фонтейна, больше известный как Тимми, хозяйка нового ресторана «Кашмир» и директор театра «Рампа» Стив Баркер.

Наконец появился Райан с обворожительной девушкой под руку. Девушка, надо сказать, была самой настоящей красавицей — изящная, тонкая, с платиновыми вьющимися волосами и приветливыми голубыми глазами в обрамлении темных пушистых ресниц. Темно-красное платье плотно облегало ее стройную фигуру, оставляя открытыми руки и оттеняя белизну кожи, гладкой и нежной, как фарфор. На ключице в квадратном вырезе поблескивал золотой медальон на цепочке, несомненно, подаренный Райаном — геометрически выгравированный шпиль маяка, эмблема Восторга. Сам Райан выглядел, как и полагалось главе города — графитовый костюм от лучшего портного сидел на нем, как влитой, подчеркивая стройную фигуру и широкие плечи, золотые с бриллиантами запонки в форме заглавной «Р» отражали свет от люстр, резная трость с набалдашником из слоновой кости дополняла его образ, подчеркивала стать.

— Добрый вечер, господа, — поприветствовал всех Райан, — позвольте представить: Диана Макклинток.

— Здравствуйте, — девушка скромно опустила глаза, ее щеки слегка порозовели, и от этого она стала еще прекраснее.

Фонтейн первым поцеловал ей руку, глядя ей в глаза взглядом хищника и тем самым заставив ее покраснеть. «Такую девушку заполучить непросто», — подумал он. Но можно, если ты Эндрю Райан.

Фонтейн проводил своих главных персон к остальным. Он обошел холл, сверил репертуар квартета, взглянул на часы. До полуночи оставалось не более часа. Ему предстояло сказать торжественную речь. Фонтейн поймал пробегавшего мимо официанта:

— Следите, чтобы к двенадцати у всех моих гостей были полные бокалы, — он понизил голос, — иначе я вас всех пущу на корм рыбам.

— Да, мистер Фонтейн, — пролепетал побледневший официант и метнулся в сторону кухни. Фонтейн вернулся к своим обязанностям.

Гости немного разделились. Мужская половина переместилась в бильярдную, не считая деятелей медицины — Штайнман о чем-то оживленно рассказывал Сушонгу и Денталу, сидя за кофейным столиком. Самым оживленным кружком стояли женщины.

— Диана, какие великолепные туфли! Они сделаны на заказ?

— Да, я заказывала их в ателье Ани Андерсдоттер.

— Какая необычная текстура! Из чего они сделаны?

— Это выделанная акулья кожа.

— Что вы говорите? Неужели акулья?

— Да, Аня разработала новую технологию обработки, и теперь это прочный, ноский и красивый материал. Она выпустила первую партию обуви, и я думаю, вскоре она станет так же популярна в Восторге, как телячья кожа — там, наверху.

— Джулия, как ваша Аркадия?

— Превосходно! Сейчас с уверенностью можно сказать, что мы сможем культивировать новые виды растений, которые смогут компенсировать недостаток серотонина. Разумеется, это было бы невозможно без «Серебряной пасеки».

— Равно как и пасека не может существовать без растений, — сказала Таша, — бортничество приносит нам основной доход, но у нас все больше пользуются спросом побочные продукты вроде пчелиного воска и маточного молочка. Их сейчас широко используют в косметологии и медицине, а пчелиный энзим может быть применен даже в области вооружения!

— Да, Восторг — рай для развития науки.

— Мисс Калпеппер, я слышала, вы будете участвовать в новой постановке мистера Коэна?

— Ах, это еще не решено. Возможно, многое там придется изменить, но мистер Коэн уже заказал костюмы и декорации. Он мне предложил партию Мойры в своем новом мюзикле, но я так занята, даже не знаю, успею ли.

Фонтейн, улыбаясь, слушал это щебетание. Он перешел в бильярдную, где неспешно потягивали бренди мужчины. Там разговоры велись о бизнесе, о финансах, о достигнутых уже успехах.

— Почтовое отделение всю последнюю неделю работало без перерыва — столько телеграмм и посылок! И ведь люди живут в одном городе — это говорит о том, что масштабы Восторга растут.

— Да, за последний год количество предприятий возросло в разы. Теперь у нас есть возможность получать сырье из океана.

— Вы правы, у нас гораздо больше промышленников, чем деятелей сферы торговли и услуг, это показатель стабильной экономики. Производство — это основной вид деятельности в индустриальном обществе. Эта концепция позволит нам добиться увеличения квот, мы никогда не достигли бы подобных успехов на торговле.

— А что уже внедрили из морепродуктов?

— У нас есть текстиль, целлюлоза, горюче-смазочные и строительные материалы из переработанных илистых отложений, некоторых видов водорослей, продуктов рыбной переработки. Это не говоря о продуктах питания.

— Кстати о ресурсах — здесь самая благоприятная экология, господа. Системы по очистке воды работают как часы, воздух в Восторге чище, чем в горах, мы удалены от смога и выхлопных газов автомобилей.

— И потому сельское хозяйство тоже не стоит на месте. Мой друг совместно с мисс Лангфорд построили прекрасную теплицу и оранжерею недалеко от Аркадии, это целая плантация, господа, скорее всего, там будут выращивать лучшие сорта кофе. Учитывая, сколько это создаст рабочих мест, это будет одна из лучших мануфактур.

— И все это возможно безо всякой муниципальной поддержки. Все эти ссуды, государственные займы обходились нам гораздо дороже, чем кредит с самым высоким процентом. Помнится, я попался как-то на эту удочку. Потом меня обязали заниматься расходами на поддержку предвыборной компании республиканцев, хоть я никогда за них не голосовал. Вот вам и беспроцентный заем. И они ожидали, что я бесплатно стану им помогать.

— В Восторге нет ничего бесплатного, — сказал Райан, — каждый человек трудится честно и делает то, что ему по силам, получает за это плату и платит другим. Там, наверху, может, было иначе, но это — Восторг, и здесь не место паразитам, ждущим бесплатных благ, которых они не заслужили. Это свободный рынок и здоровая конкуренция. Знаете, я, например, с нетерпением жду, когда у меня появится достойный конкурент, который предложит Восторгу более выгодный способ выработки энергии или станет отливать металл лучше и дешевле, чем это делаю я.

Слушать эти оды стабильной экономике было не интереснее, чем дамские разговоры о модах и театрах, и Фонтейн понемногу собрал всех вместе для первого тоста. Официанты торопливо разливали шампанское по бокалам. Бокалы эти были предметом гордости Фонтейна — высокие и тонкие, каждый был выполнен искусным мастером из цельного куска горного хрусталя. Фонтейн, как никто, любил роскошь.

— Господа! Я редко принимаю в своем доме столько прекрасных дам. Сам я, как ни прискорбно, холост, но думаю, у меня еще все впереди. Я предлагаю поднять первый бокал за наших очаровательных женщин — за наших жен и матерей! Хочу пожелать им здоровья и так же успешно хранить семейный очаг долгие счастливые годы!

Все дружно поддержали тост и выпили шампанского. Маришка только чуть коснулась губами золотистой жидкости — она беспокоилась о здоровье своего ребенка. Светясь от счастья, она сказала, что по всем признакам, будет девочка.

— Девочка — это прекрасно! — сказал Райан, поднимая бокал, — Поздравляю, миссис Лютц. Как назовете свою наследницу?

— Мы думали назвать Машей.

— Маша… — Райан сделал глоток, — это прекрасное имя, миссис Лютц, прекрасное. Когда-то в России у меня была знакомая по имени Маша. Уверен, ваша девочка будет счастливой.

— А я думала, что мужчины воодушевляются гораздо больше, когда узнают, что родится мальчик, — заметила Диана.

— Помилуйте, дорогая! Девочка — это счастье! Кому нужны мальчики? От них одни проблемы. Я тому — прямое подтверждение, — Райан подмигнул Диане.

— Это не ваши слова, мистер Райан, — раздался голос позади них.

Все повернулись на голос, Фонтейн неуверенно поднял бровь: это была Тененбаум. При виде нее все на какое-то мгновение неловко замолчали.

— Вы очень проницательны, мисс Тененбаум, — улыбнулся Райан.

— Я не была бы так уверена в этом, — Тененбаум обвела всех своими темными глазами, — Иначе не обращалась бы во все НИИ Восторга, чтобы начать исследования.

— Вы всегда можете рассчитывать на поддержку «Райан Индастриз».

— О, нет, я отлично помню, как все лаборатории Восторга отказались работать со мной, когда «Райан Индастриз» назвала мои исследования… как это… «экономически необоснованными».

— Уверяю вас...

— Госпожа Тененбаум! — громко поприветствовал ее Фонтейн, словно только что ее увидел, — Вот наконец и вы!

Фонтейн стремительно подошел к ней и, склонившись, поцеловал тыльную сторону ее ладони. На ее лице отразилось недоверие и легкое удивление, словно она спрашивала: это еще зачем?

— Господа, позвольте представить, если вы незнакомы: Бриджит Тененбаум! Запомните это имя, господа, потому что она — будущее «Фонтейн Футуристикс»! Именно благодаря этой очаровательной женщине стало известно об уникальных свойствах АДАМа!

Тененбаум немного растерялась. Фонтейну удалось сгладить острый угол. Он продолжал вещать, чтобы его все слышали:

— Да, господа, совсем скоро мы будем свидетелями новой эры! Вы наверняка читали об этом удивительном открытии в «Стандарте Восторга».

— Я читала, что это субстанция, которая позволяет вылечить любое заболевание, — осторожно произнесла Калпеппер.

— Вы правы, мисс Анна, и не только! Этот продукт, получаемый из морских моллюсков, может изменить все прежние представления о генетике! Мы сможем сделать слепого зрячим, лысого — кудрявым, толстого — худым и наоборот! Мы сможем даже сделать негра белым!

— Вы серьезно? — заинтересовалась Диана.

— Абсолютно серьезно, — горячо сказал Фонтейн, — доктор Сушонг может рассказать вам об этом больше, он работает над тем же проектом, что и мисс Тененбаум. Что вы скажете, доктор Сушонг?

— АДАМ — вершина генной модификации, — подтвердил китаец, — Доктор Штайнман уже использует некоторые производные АДАМа для своего косметического кабинета.

— Совершенно верно, — кивнул Штайнман, — у меня есть пациент, у которого с войны остались глубокие шрамы — последствия полевой медицины, знаете ли. Так вот, АДАМ позволил восстановить эластичность кожи, и теперь от рубцов не осталось и следа. Всего лишь пара недель инъекций — и человек снова прекрасен.

— Что вы говорите! — воскликнула миссис Розенберг, — а как насчет… мимических морщин?

«Этой уродливой сморщенной еврейке не поможет даже АДАМ» — подумал Фонтейн и повернувшись к Тененбаум, галантно подставил локоть:

— Позвольте поухаживать за вами, дорогая фройляйн.

Тененбаум взяла его под руку, и Фонтйен с огромным облегчением увел ее от остальных, увлеченных обсуждением АДАМа.

Фонтейн отвел ее к длинному столу, налил бокал пунша.

— Попробуйте, фройляйн, мой повар сказал, что это его Третья Симфония Рахманинова. А такие люди, как вы, достойны только самого лучшего.

Тененбаум молча взяла бокал, но пить не стала. Из изящной черной сумочки она вынула резной мундштук орехового дерева, достала сигариллу из портсигара. Фонтейн поспешно достал из кармана жилета золотую зажигалку, не переставая говорить, как он рад тому, что она почтила своим присутствием его скромный праздник. Прикурив, она села на мягкий венский стул, и казалось, забыла о присутствии рядом хозяина дома.

Фонтейн с любопытством разглядывал наряд Тененбаум. Он ожидал, что она может явиться на прием в своем обычном неряшливом виде, но сегодня она превзошла все его ожидания. На ней было платье, черное, с меховой накидкой из черно-бурой лисы, спадавшей на одно плечо, оставляя другое обнаженным. Фонтейн привык видеть Бриджит Тененбаум в старом мешковатом свитере и старушечьей юбке, и никогда не задумывался, какая у нее фигура. В своей обычной одежде или в медицинском халате она казалась просто тощей. Черное вечернее платье преобразило ее до неузнаваемости — точеные плечи, тонкие изящные руки, высокая грудь, талию можно обхватить двумя пальцами. Ее вьющиеся каштановые волосы были уложены мягко и пышно, на голодные впадинки скул нанесены румяна, губы накрашены помадой теплого кораллового оттенка. Общий образ был необыкновенно женственным. Фонтейн усмехнулся, глядя на золото и бриллианты остальных гостей. Тененбаум казалась в сотни раз элегантнее и респектабельней, придя с одной-единственной ниткой жемчуга на шее. Но главным ее украшением, конечно, были глаза — темные, пытливые, пронизывающие насквозь.

— Я оставлю вас, милая фройляйн, скоро бой часов. Но помните, дорогая, сегодня вы — хозяйка вечера.

Тененбаум проводила Фонтейна пристальным взглядом, и затушила сигариллу в предложенном ей бокале пунша.

Фонтейн поднялся на вершину лестницы и десертной ложечкой зазвенел по своему бокалу, привлекая внимание гостей.

— Господа! — провозгласил он, — я рад приветствовать всех вас в своем доме. Пусть этот день запомнится нам — я чувствую, сегодня пишется история, господа. Здесь, в Восторге мы отмечаем уже… Бог ты мой, восьмую по счету годовщину возведения Восторга! Для меня эта дата значит больше, чем Рождество и мой собственный день Рождения. И я уверен, это торжественное событие для каждого из нас, потому что только здесь мы строим новый мир, — Фонтейн поднял бокал, глядя на Райана.

— … познаем неизведанное, — поклон в сторону Тененбаум.

— … созидаем искусство, — улыбка Коэну.

— … взращиваем новые поколения, — поднятый бокал за Маришку Лютц.

— … находим подлинное призвание, — приветственно протянутая рука Макдонагу.

Начали бить часы.

— … И, вступая в этот новый для Восторга год, я желаю всем нам, — Фонтейн широко развел руки, едва не пролив шампанское, — чтобы так было и впредь! И каждое 5 мая мы помнили и гордились этим городом! Чтобы Восторг стоял многие годы, укрытый от посторонних взглядов, и чтобы каждый мог реализовать свою мечту!

Часы пробили полночь. Зазвенели бокалы, зазвучали поздравления, оркестр заиграл гимн Восторга. Фонтейн, улыбаясь, спустился к своим гостям и принялся пожимать руки и принимать поздравления. От его взгляда не ускользнуло, что Райан что-то шепчет на ухо Диане, и та согласно кивает.

Когда он подошел к ним, Райан задержал его руку в своей:

— Прекрасная речь, мистер Фонтейн.

— О, вы меня переоцениваете. Я не столь блестящий оратор, как Коэн.

— Вы говорили все правильно. Я не сказал бы лучше. Знаете, — Райан понизил голос, — я хотел бы переговорить с вами, так сказать, без свидетелей, если это возможно. Это не займет много времени. На время вашего отсутствия гостей могла бы занять Диана. Уверяю вас, когда она поет, время останавливается.

Диана смущенно улыбнулась.

— О, дорогая, — Фонтейн взял ее руки в свои, — неужели вы наградите меня столь щедро? О ваших талантах ходят легенды, но я не смел и просить...

— Нет, нет, я почту за честь петь в вашем доме, — на щеках Дианы заиграл румянец.

— Господа! — громко позвал Фонтейн, — Мы с мистером Райаном ненадолго покинем вас, но вам не придется скучать! Сегодня среди нас много ценителей прекрасного, и у вас есть замечательная возможность лицезреть появление новой звезды в плеяде талантов Восторга! Леди Макклинток любезно согласилась спеть для нас, я уверен, что вы, как и я, станете почитателями ее голоса.

Раздались шумные аплодисменты, Фонтейн подвел раскрасневшуюся Диану к роялю, и повернулся к Райану.

— Прошу в мой кабинет, мистер Райан, я нечасто принимаю таких гостей.

Жестом радушного хозяина Фонтейн пригласил Райана следовать за ним.

Мужчины прошли в дорого обставленный кабинет. Буковые стеллажи, резной стол, кресла из красной кожи. Райан был удивлен богатой библиотекой Фонтейна — зная его биографию, он и представить не мог, что человек с уголовным прошлым может питать слабость к классической литературе — Стивенсон, Мелвилл, Уэллс, Достоевский. На столе лежал богато иллюстрированный том «Графа Монте-Кристо», открытый на двенадцатой главе.

— Вижу, вы довольны жизнью в Восторге, — произнес Райан, садясь в кресло перед столом.

— О, вы правы, — Фонтейн сел напротив, — Восторг — лучшее, что было в моей жизни. Я стал другим человеком.

— Рад это слышать. Для того я и строил этот город, чтобы люди могли почувствовать себя теми, кто они есть. Город строится. Целлюлозный завод Кальцера запустил вчера новые линии. В Аркадию поступили новые саженцы. Совсем скоро метро Восторга пустит новую ветку. Я поручил это Макдонагу, он уже получил рельсы и расходные материалы с моего сталелитейного завода. В Гефесте у меня прекрасный инженер, он создал абсолютно новый, уникальный по свойствам сплав, который в тысячу раз прочнее стали, не окисляется под воздействием морской воды и обходится в сотни раз дешевле.

— Вы шутите? Почему же на поверхности мы не видели этого чудесного металла? И где был ваш уникум до Восторга?

— Его фамилия Кибурц, он австралиец. Приехал в Нью-Йорк в поисках признания, эксперименты с металлом заняли у него десять лет. Но Америка оставила его не у дел. Никто не хотел связываться с непроверенным сплавом, и бедняга едва не наложил на себя руки. К счастью, мне удалось вовремя его найти, и вот — из его металла сварены сваи для дома, в котором вы живете. А строительство велось под руководством того же Макдонага.

— Меня всегда восхищало умение ирландцев вести дела. Ваш Макдонаг — просто находка. Где вы с ним познакомились?

— Там, на земле, — Райан неопределенно указал пальцем вверх, — смешно вспомнить, он ремонтировал мне ванну.

— Действительно, забавно! — Фонтейн закинул ногу на ногу и широко улыбнулся, — теперь он прокладывает монорельс и руководит всеми строительными подрядами в лучшем мегаполисе мира.

— Да, вы знаете, я выбирал лучших из лучших. Таких людей найти не просто. Однако, — Райан закурил сигару, — я хотел переговорить с вами не об этом.

— О чем же?

Райан встал, подошел к окну. Сквозь двойное стекло он смотрел на панораму города, искажаемую толщами зеленовато-голубой воды, неоновые огни, высотные здания в сорок этажей — целый мир на дне океана. Лицо Райана стало жестким, и даже выглядеть он стал старее.

— До меня дошли слухи, — произнес Райан сурово, — что кто-то доставляет в Восторг контрабанду.

Фонтейн откинулся в кресле, добродушно глядя на Райана.

— Что вы хотите сказать?

— Только то, что слышал сам. Это нарушение наших законов. Нарушение прав граждан Восторга. Это… может привести к тому, что о Восторге узнают ТАМ, наверху. Вы понимаете, о ком я?

Фонтейн рассмеялся. Он встал из-за стола, подошел к бару, достал изящную бутылку с золотистой масляно-глянцевой жидкостью и пару пузатых бокалов.

— Попробуйте, — он разлил напиток и протянул бокал Райану, — это лучший коньяк, который вы могли дегустировать.

Райан сделал глоток и с легким удивлением ощутил вкус и запах шоколада с миндалем.

— «Македонский», да, — Фонтейн отпил из своего бокала, — его производство прекратилось очень давно, но мы-то с вами помним эту амброзию. Секрет этого напитка канул в Лету вместе с его безвременно ушедшим создателем.

— Потрясающе, — Райан задумчиво разглядывал игру бликов в бокале, — вы владеете удивительным сокровищем, Фрэнк. Где вы его достали?

— Верите ли, я приехал сюда с одним чемоданом, в котором был и этот восхитительный нектар. Выиграл его в карты в одном из притонов Южного Бруклина. И вот, иногда, когда представляется особый случай, позволяю себе насладиться древним напитком, — он понизил голос, — Мистер Райан, не стоит верить досужим сплетням. Как видите, в Восторге иногда можно встретить вещь, которой и на земле-то уже не найти. И в этом нет ничего удивительного. Люди ехали сюда за мечтой и брали с собой самое ценное, что у них было. Вы деловой человек, мистер Райан, если вы и встретите что-то, что может показаться контрабандным товаром, не мучьте себя подозрениями понапрасну. Эти вещи попали в Восторг так же, как и этот замечательный коньяк.

Фонтейн вновь расплылся в улыбке, слегка взболтал бокал в руке и жестом разнузданного сибарита осушил его.

— Так что, право слово, оставьте ненужные треволнения, наслаждайтесь плодом трудов своих, вы это заслужили. Между прочим, — Фонтейн хитро прищурился, — я решительно очарован вашей спутницей.

— Что? Ах, Диана. Да, она прелестна, прелестна. Знаете, Фрэнк, возможно, вы правы, не стоит верить всему, что говорят. Но вы же понимаете, я не могу не беспокоиться о Восторге. Это мое детище, мое творение, моя величайшая идея и дело всей моей жизни.

— Ну, тут я с вами спорить не стану, забота о детях — наш святой долг, — рассмеялся Фонтейн, — Так что же мадемуазель Макклинток? Где вы отыскали этот бриллиант — здесь, у Коэна?

— А? Нет, нет, мы познакомились еще там, на земле. Она пела в каком-то захудалом кабаре в пригороде Нью-Джерси, куда я пришел повидаться со старым приятелем. Услышал, как она поет, и решил, что такой девушке не место в этой дыре. Я уговорил ее поехать со мной, и знаете, сейчас я думаю, что влюбился в нее именно тогда, когда увидел ее лицо в терминале метро Восторга. Такого благоговения перед подводным миром я ни у кого больше не видел. Я понял, что она полюбила это место так же, как и я. Она только вышла из батисферы, как прильнула к окну, и стояла так, не отрываясь, очень долго, а потом она так же долго смотрела на терминал, на батисферы, и когда наконец посмотрела на меня, у нее был взгляд ребенка, сделавшего первый шаг. А там, на земле, она, возможно, прозябала бы в том несчастном заведении, в нищете и безнравственности.

— Стало быть, ей очень повезло в тот вечер, — улыбнулся Фонтейн.

— Нет, Фрэнк, это мне повезло, я в этом уверен.

— Идемте к гостям, — Фонтейн распахнул дверь на лестницу, пропуская Райана вперед, — Негоже оставлять вашу красавицу так надолго. Нельзя позволить кому бы то ни было увести ее от вас. Что-то подсказывает мне, что сегодня я принимаю в своем доме будущую миссис Райан.

Они спустились в холл. Диана исполняла песню Лолы-Лолы из кинофильма «Голубой ангел». Голос у нее был чистый, высокий, и переливался, как вода из горного родника. Ей аккомпанировал на рояле Штайнман. Гости с неподдельным восхищением слушали пение Дианы, она лучилась счастьем, и глаза ее радостно вспыхнули при виде спускающегося к ней Райана. Когда она окончила петь, Райан подошел к ней, поднес ее руку к губам и поцеловал. Диана засветилась еще ярче.

Фонтейн обвел взглядом холл. Гости наслаждались вечером, официанты вовремя наполняли их бокалы шампанским, все смеялись и курили. В то время курили все, и хотя в помещении было много табачного дыма, система вентиляции успешно делала свое дело. Фонтейн прошел немного вперед, здороваясь с вновь прибывшими, пока не заметил в углу Бриджит Тененбаум. Она сидела в своем персональном облаке дыма, сверля взглядом толпу гостей.

— Вы сегодня чудо как хороши, — галантно произнес Фонтейн. Тененбаум стрельнула в него глазами — но не по-женски, обольстительно, а скорее сердито.

— Ради чего вы собрали нас здесь? — спросила она.

— Ну как же! Это бал в Вашу честь, meine liebe! Отдел по изучению евгеники создан для вас, Бриджит, ведь это вы открыли АДАМ.

— Да, верно, я открыла АДАМ. Тогда к чему этот фарс?

— Не понимаю.

— Вам нужны их деньги?

— Нет.

— Вам нужны связи?

— Помилуйте! Конечно, нет!

— Тогда зачем вы позвали их?

Фонтейн посмотрел на нее в замешательстве.

— Вы думаете снискать расположение всех этих… — Тененбаум презрительно скривилась, — Но объясните, на кой оно вам надо?

— Дорогая моя, любому человеку нужны друзья, — Фонтейн широко развел руками, словно обнимал своих гипотетических друзей.

— Но не вам, — Тененбаум посмотрела ему в глаза, — Не вам, Фонтейн. Вам никто не нужен.

— О, не говорите так! Вы, Бриджит, нужны мне как воздух, — он улыбнулся, довольный тем, что его фраза прозвучала двусмысленно.

— Да не валяйте вы дурака! — Тененбаум с размаху затушила сигариллу в хрустальной пепельнице, — Им всем плевать было на уникальность АДАМа, пока вы не согласились спонсировать исследования. Теперь они скупают акции «Фонтейн Футуристикс», потому что АДАМ оказался ценным товаром, намного более ценным, чем все, что они могут создать. Коэн напишет пьесу, Калпепер споет пару песен, Штайнман срежет бородавку...

— Райан построит город, — тихо произнес Фонтейн.

Бриджит усмехнулась:

— Пожалуй, Райан — единственный, кто хоть чего-то стоит из всех ваших гостей. Ведь дело в нем, не так ли? Остальные здесь для фона. Вы чего-то боитесь, Фонтейн? И решили предупредить это?

— Я ничего не боюсь, — спокойно произнес Фонтейн, внутренне сжимая кулаки.

Тененбаум саркастически улыбнулась уголком губ.

— Не беспокойтесь, я на вашей стороне. Поверьте, общаться с вами мне намного приятнее, чем находиться в обществе снобов.

Фонтейн ответил легком поклоном. Он уже с усилием сдерживал злость.

— Если вы так их ненавидите, почему приняли мое приглашение?

— Хороший вопрос! Мне и самой хотелось бы это знать.

Фонтейн наконец взял себя в руки и вновь изобразил на лице улыбку.

— У меня такое впечатление, что какое-то обстоятельство напрочь испортило вам настроение, дорогая. Позвольте исправить ситуацию — подарите мне один танец.

— Бросьте эти ваши штучки, Фонтейн. Приберегите их для Калпеппер.

— О, Бриджит, я просто пытаюсь быть любезным!

— Я не нуждаюсь в любезностях. Вы уже дали мне больше, чем я могла рассчитывать.

— В таком случае прошу меня извинить, meine liebe, мне вновь придется вас оставить. Госпоже Лютц наверное, нужен глоток свежайшего воздуха, к тому же она очень интересовалась моим восточным садом камней.

Тененбаум неопределенно махнула рукой, Фонтейн пошел к Лютцам. Какое-то время Тененбаум сидела, погрузившись в свои размышления. Одиноко сидящую молодую женщину заметила Диана, и решив, что Бриджит чем-то расстроена, подошла к ней.

— Вам наверное, скучно здесь одной, — улыбаясь, сказала Диана. Тененбаум подняла голову.

— Нет. С чего вы взяли?

— Ну… Вы весь вечер не подходите к нам, может быть, вас кто-то обидел?

Бриджит усмехнулась.

— Обидел? Не говорите глупостей, милая, я просто зла.

— Что же вас злит? — участливо спросила Диана.

— Вы! — неожиданно громко сказала Тененбаум, — Вы и все подобные вам! Считаете себя элитой, избранными, думаете, что этой блестящей оболочки будет достаточно? Но стоит копнуть поглубже — и станет ясно, что вы — ничто, а все ваши ценности — плацебо!

Диана с испугом и изумлением перевела взгляд, и поняла, что все замолчали и смотрят на них. Только квартет пытался еще хоть как-то сгладить напряженную обстановку. Краем глаза Диана увидела, что к ним спешит Фонтейн.

— Вы, новые Атланты, вы все одинаковые, — Бриджит встала, — считаете себя уникальными, и каждый — каждый! — думает, что таких как он, больше нет.

Тут Тененбаум заметила, что к ним торопится Фонтейн, в примирительном жесте поднимая руки.

— Это ни к чему, Фонтейн, — она знаком остановила его, — Я ухожу. Не вижу смысла продолжать эту комедию. А вы, милая, — она смерила взглядом Диану, — не забивайте свою красивую голову такими глупостями. Я обращалась не к вам лично. И справедливости ради скажу, что поете вы действительно недурно.

Она проследовала мимо застывшей Дианы, высоко подняв голову.

— В конце концов… — начал Райан, но Фонтейн мягко положил ему руку на плечо. «Пусть идет», — одними губами произнес он.

Тененбаум с презрительной улыбкой на лице покинула пентхаус Фонтейна под всеобщее молчание. Ее провожали взглядами — изумленными, возмущенными, равнодушными. Когда за нею сомкнулась дверь, какое-то мгновение все стояли молча. Наконец первой пришла в себя Анна Калпеппер:

— Какое вопиющее хамство! — проговорила она, — Диана, вам не нужно было слушать это!

— Она выглядела такой одинокой, — проговорила Диана, еще немного ошарашенная, — я подумала, может, ей нужна помощь.

— Воистину, Диана, у вас золотое сердце, — скривился Коэн.

— В чем был смысл этой бравады?

— Возмутительно!

— Как можно позволять себе такое?

— Она прошла Аушвиц, знаете? — сказал Штайнман.

— Аушвиц? Она была заключенной? — тихо спросила Диана.

— Да, в некотором роде, — ухмыльнулся Фонтейн, — она попала в нацистский распределитель из-за своих еврейских корней. Наполовину немка, наполовину еврейка — ядерная смесь, скажу я вам. Но голова у нее светлая, этого не отнять.

Гости шептались между собой, обсуждая возмутительное поведение Бриджит Тененбаум. Фонтейн снисходительно просил извинить ее, ссылаясь на ее тяжелые годы в концлагере.

Но в душе Фонтейн смеялся — Тененбаум заткнула за пояс всех этих шишек, даже самого Эндрю Райана.

***

Тененбаум разъяренным вихрем пронеслась по этажу, а зайдя в свою квартиру, бросила дорогую накидку в кресло и принялась метаться по комнатам, словно зверь в клетке. Ее душила злость, вызванная лицемерием и чванством, которым она была сегодня свидетелем.

Стяжатели! Лицемерные шовинисты! Кучка напыщенных толстосумов, мнящих себя хозяевами мира!

Тщеславные глупые потаскушки, в кого ни плюнь в Восторге — все сплошь певицы или актрисы. Извращенец Коэн, не стесняющийся таскать своих мальчиков на светские приемы, Сушонг, готовый продать свои мозги тому, кто больше заплатит, эта Лангфорд со своей Аркадией — ни дать ни взять, мать-природа! Фонтейн руководит шайкой контрабандистов и головорезов практически не прячась, а Райан не видит дальше своего носа, и поделом ему за это! Что дало Райану наложение эмбарго на товары с поверхности? Только то, что теперь все знали, что в Восторге промышляют контрабандисты и у них можно купить то, чего нет на прилавках. Тем самым, Фонтейн обогатился еще больше. Сегодня Фонтейн был весь елей и патока, но Тененбаум не могла понять, зачем ему это было надо. Ему нужен только Райан, это она понимала. Но остальные?

Она кинулась в свой кабинет, прямиком к лабораторному столу. Здесь — квинтэссенция ее исследований, все, чем она дышит, единственное, что она считала важным в этой жизни. Богатство, власть, известность — все тлен, ничтожность. Там, наверху, миллионеры, политики, актеры — сколько их было? Они были живы, пока были в зените, но потом богатые разорялись, правители покидали свои посты, артисты старели и уходили со сцены — все то, что они считали самым ценным, уходило, и от них оставались лишь жалкие воспоминания, если вообще оставались. Но это… Это чистая наука, а прогресс и научные достижения были единственной движущей силой, которую признавала Тененбаум.

Она так стремительно ворвалась в кабинет, что подолом вечернего платья опрокинула мусорную корзинку, даже не взглянув на нее.

Бриджит оперлась руками о стол. Взгляд бездумно блуждал по столешнице. В Аушвице она была жидовкой. В послевоенное время — нацисткой шлюхой. Конечно. А как же еще полуеврейка могла уцелеть в концлагере, не сгореть в крематории, не задохнуться в газовой камере? К счастью для нее, на тот момент не осталось живых свидетелей ее евгенических экспериментов, иначе ее ждал либо расстрел, либо остаток жизни в заключении. По сравнению с этим оскорбления для нее были пустым звуком. Но ее пугало, что вскоре найдется кто-то, кто укажет на нее пальцем: «Это она! Она проводила опыты над заключенными!». И когда пришел Фонтейн с предложением «сменить обстановку», она тут же согласилась.

В Восторге она почувствовала себя по-настоящему свободной. Дамоклов меч разоблачения больше не висел над ней, но она знала, что никогда не вернется туда — ни в Германию, ни на землю вообще. Здесь у нее была работа, которая, в общем-то, ей нравилась, но она хотела продолжать свои исследования. Но возможности не было.

А потом появился этот моллюск. Она загорелась идеей регенерации клеток, она хотела сделать открытие, которое изменило бы все прежние представления о евгенике. Но… Опять у нее не было ни средств, ни материалов. «Райан Индастриз» отказалось финансировать ее исследования, мотивируя это тем, что они не окупятся. А Фонтейн мог предоставить в ее распоряжение все, что ей было нужно. Потому они и объединились против Райана.

Вот уже несколько недель она изучала свойства вещества, названного АДАМом. Едва узнав, что он может, она поняла — это водородная бомба в области генетики. Полная регенерация тканей, — неслыханное открытие для медицины. Под стеклом микроскопа Бриджит наблюдала кровь лабораторных крыс, в которую она ввела сыворотку АДАМа. Она видела, как АДАМ с пугающей скоростью заменяет клетки крови своими. Несколько крыс, получив инъекцию АДАМа, показали не свойственные им до этого способности. И исследуя их ДНК, Бриджит не могла поверить — АДАМ менял структуру ДНК. Первые эксперименты на людях прошли успешно, результат показал: малое количество АДАМа может затянуть раны, нарастить новую ткань, как было с тем калекой, которого ужалил моллюск, можно даже вырастить недостающую конечность!

Как странно, подумала Тененбаум, всего одна лишняя хромосома в цепочке ДНК дает синдром Дауна — ущербное, нежизнеспособное существо. Но пара хромосом — это совсем другое. Повышенная сила. Повышенный интеллект. Но, как показали опыты, — и повышенный психоз тоже. Таков был побочный эффект передозировки. Однако этот эффект сохраняется недолго — спустя какое-то время АДАМ полностью выводится из организма, чтобы он сохранял свои свойства, его необходимо обработать. «Фонтейн Футуристикс» уже запустили испытания плазмы, полученной из АДАМа, генных тоников, позволяющих модифицировать человеческое тело и сыворотки-ЕВЫ, вспомогательного вещества для активизации плазмы АДАМа в крови. Все бы хорошо, но работы продвигаются медленно — моллюски производят слишком мало АДАМа.

Один слизняк содержал в себе около двадцати единиц АДАМа. Этого достаточно, чтобы восстановить какие-то травмы, но ничтожно мало, учитывая, что на производство одного плазмида нужно около двухсот единиц. А чтобы использовать этот плазмид, нужна ЕВА, которая тоже изготавливается из АДАМа. Путем опытов Тененбаум установила, что в симбиозе с другим организмом моллюск производит больше АДАМа, намного больше. Сейчас в колбах и пробирках на ее столе хранились образцы крови с наилучшими результатами. Сначала слизняка вживляли кошкам и кроликам, а затем «Фонтейн Футуристикс» предоставила Бриджит для опытов заключенных тюрьмы Восторга, приговоренных к смертной казни. Имплантированный в брюшную полость заключенного, моллюск вступал в симбиоз с хозяином, но… ничего не произошло. Количество АДАМа не увеличилось.

Бриджит разом смахнула все со стола — книги, записи, микроскоп, чашки Петри полетели на пол. Одновременно она издала нечеловеческий крик — крик ярости, боли и отчаяния. Что проку от ее открытия, если АДАМ нет возможности культивировать? Ведь на это направлена любая наука — подчинять законы природы и использовать их себе во благо.

Бриджит вздохнула. Взгляд ее упал на опрокинутую корзину и рассыпанные скомканные бумажки. Бриджит за вечер успевала извести столько бумаги, что наполняла корзину чуть не доверху. Все свои неудачные записи Бриджит не выбрасывала, а сжигала в камине из опасения, что кто-то может ими воспользоваться. Она опустилась на пол, подбирая клочки и обрывки. На глаза ей попался смятый листок, на котором она прописывала формулы и делала пометки. Глаза выхватили запись «Стволовые клетки». Тененбаум прочла снова и глаза ее расширились от осознания, что это именно то, что она искала. Ее мозг заработал со скоростью пулемета.

Стволовые клетки позволяют АДАМу запустить процесс деления. У взрослых людей этих клеток могло быть недостаточно, чтобы АДАМ полностью завершил цикл и начал обновляться, в результате замещая клетки хозяина своими. Вот почему вживлять слизняка заключенным было бесполезно. А если позволить АДАМу завершить цикл, создать ему условия для этого — тогда он наоборот, он будет генерировать сам себя, бесконечный цикл!

Значит, нужен организм, у которого стволовых клеток много. А у кого их больше всего?.. Бриджит схватила со стола диктофон, дрожащими руками нажала на кнопку записи.

— Фонтейн, — заговорила она в микрофон аудиодневника, — у меня есть идея, как увеличить производство АДАМа в разы, но для этого мне нужен материал. Особый материал… Это может быть непросто, но вам это по силам, могу сказать точно. Детали при встрече.

Записав все на диктофон, она вынула кассету, сунула в конверт с адресом Фонтейна и бросила в урну пневмопочты. Потом она встала у окна, неспешно куря сигарету. Теперь она полностью успокоилась, она знала, что и как делать. Даже набросала в голове примерный план. Все недавние переживания забылись — Райан и его приспешники скоро будут кусать локти, что отказались работать с ней, а этот новый ресурс, названный АДАМом, перевернет если не весь мир, то Восторг — наверняка. В душе Тененбаум наступил мир и покой, она чувствовала лишь нарастающее возбуждение от предвкушения открытия и желания скорей приступить к работе.

***

5 мая 1954 года жители Восторга отмечали счастливыми и полными надежд на светлое будущее. Никто не знал, что всего пять лет спустя Восторг придет к краху и разорению. Производство АДАМа послужит катализатором деградации жителей Восторга. Райан нарушит свой же принцип свободного предпринимательства и приватизирует заводы Фонтейна. В городе будущего объявят средневековую казнь через повешение за ввоз и распространение контрабанды. Никто никогда не станет миссис Райан, Диана Макклинток примкнет к повстанцам на площади Аполлона, и в руках первой красавицы Восторга будет выбивать чечетку «чикагское пианино», а ее тело будет похоронено в одном из трущоб, построенных Фонтейном. Штайнман из бога врачевания превратится в кровавого маньяка, а Коэн лично убьет своего лучшего ученика. Джулию Лангфорд погубит ее любимая Аркадия. Тимми умрет от пыток в подвале Даров Нептуна. Анну Калпеппер из-за неудачного пасквиля на Коэна застрелит в ее же ванной нынешний кавалер. Лютцы, потеряв любимую дочь, покончат с собой в пабе Макдонага, а сам Макдонаг примет мучительную смерть при покушении на Райана. Никто не мог даже представить, что Восторг превратится в большую братскую могилу для них всех.

Но те немногие, кому удастся выжить, будут наблюдать явление величайшей скорби и безысходности — падение Атлантиды.