Мнемотехник

Меняя память человека,

мы смещаем долги его кармы.

«И-Цзин»

Ничто не предопределено,

даже ваше прошлое.

Елена Вакар

12 мая 2041

Конечно же, он уронил телефон. Ударившись о бетонный пол подземки, мобильник перевернулся и, несколько раз подпрыгнув, словно мяч, улетел за пределы перрона. Чёртов тремор. Руки тряслись, как у торчка со стажем.

«Амиталон» не наркотик, — Сурин вспомнил слова Брезжинского. — Средство активации памяти у страдающих амнезией. Приводите вашего забывчивого свидетеля, проведём эксперимент. Как, говорите, его имя? Вы — свидетель, господин следователь? И свидетель, и следователь? Гм…. По меньшей мере, странно. Очень странно! В любом случае, помимо вашего заявления нужно постановление генерального прокурора».

Сурин шагнул к краю платформы, пытаясь нечётким взглядом найти телефон. Рельсы качнулись и скользнули вверх. Когда равновесие удалось восстановить, Сурин обнаружил, что сидит на корточках в опасной близости к краю перрона. Чуть не свалился вниз на железнодорожное полотно.

Вы правы, доктор, «Амиталон» не наркотик. Но по причине тяжелых побочных эффектов купить в аптеке его нельзя. Иначе найдутся желающие спалить мозги ради иллюзорной возможности вернуться в прошлое. Много желающих, не смотря на внушительный список: галлюцинации, тахикардия, повышенная тревожность, нарушение координации…

Телефон лежал на страховочной панели, тянущейся вдоль посадочной зоны. Она находилась ниже уровня платформы, и увидеть её можно было, только свесившись вниз.

Сурин схватил мобильник и в то же мгновение почувствовал, что кто-то положил руку на плечо.

— Отодвиньтесь от края, пожалуйста, — прозвучало над ухом.

Сурин подался назад.

— Все нормально, офицер. Телефон упал, зараза такая, — он повернулся и встал, показывая аппарат.

Плащ распахнулся, открывая взгляду полицейского прокурорскую форму.

— Предпочитаю антикварные противоударные модели, — Сурин широко улыбнулся.

«Ну же, смотри на петлицы, — мысленно произнёс он. — Сыскарь, спешащий по делам, вот кто я».

Полицейский, уставившись на воротничок, отодвинулся от старшего по званию и, спохватившись, козырнул.

Толкнув стеклянную дверь, за которой жёлтыми огнями расплывался майский вечер, Сурин вышел на улицу. Палец лёг на кнопку дозвона. Сигнал устремился к больнице имени Н. П. Бехтеревой, чтобы разразиться настойчивой трелью в ординаторской нейрохирургического отделения.

Брезжинский скорее всего не знает, что Сурин больше не в системе. Следователь, сидящий на «Амиталоне», позор для органов, только вряд ли об этом сообщат всем службам. Нужно убедительно лгать, как он лгал две недели, и он увидит Марту.

Мерный гул вечернего города прошил стук каблуков. По улице шла женщина в лёгком светлом пальто. Волна тёмных волос качалась в такт шагам.

«Сколько ей? — подумал Сурин. — Двадцать пять? Тридцать? Марте было бы сейчас чуть больше».

В трубке щёлкнуло, и мужской голос ответил:

— Да?

По манере тянуть гласные Сурин узнал Брезжинского.

— Доктор, нужна ещё доза препарата, — сказал он. — Сейчас.

Рука, которой он прижимал телефон к уху, дрожала мелкой дрожью.

Зря он добавил «сейчас». Прозвучало нетерпеливо и даже отчаянно. Надо врать, надо притворяться. Слова, которые он не собирался говорить, вылетали против воли:

— Доктор, слышите меня? Это Сурин. Я вспомнил, как ребята спустились в карьер. Колька, Макс… Марта шла последняя. Я сказал, что догоню их, а потом вспышка света ослепила меня.

В голове зашумело, боль пронзила затылок. Застонав, Сурин опустил руку, в которой держал трубку. Он вдруг увидел семнадцатилетнюю Марту. Держа велосипед за руль, она стояла на тротуаре. Ветер раздувал подол летнего платья. В русых стриженых волосах у виска блестела заколка — маленькие серебряные звездочки на шпильке. У Сурина заныло в груди. Он знал, что галлюцинирует, но всё равно сказал:

— Стой. Не ходи туда.

Виновато улыбнувшись, Марта отвернулась и покатила велосипед вперёд. Дальше и дальше по ночному городу. Сквозь прохожих.

— Марта! — позвал он. — Вернись!

Прижав телефон к уху, он закричал в микрофон:

— Доктор, я должен прорваться сквозь свет, чтобы узнать, что случилось в карьере. Дайте мне препарат.

— Всё, хватит! Вы сами гибнете и тащите за собой других. Постановление генерального прокурора, которое вы предоставили, фальшивка, — в ординаторской бросили трубку.

— Чёрт! — Сурин осознал, что готов схватить врача за хилые плечи и трясти до тех пор, пока вместе с крохотными белыми таблеточками из него не вылетит трусливая душонка.

Ему нужен «Амиталон»!

Неимоверно страдая, Сурин отвернулся от девочки, катящей по аллее велосипед, и зашагал в противоположном направлении. Главное, не потеряться среди призраков прошлого.

«Ты не она. Ты — отражение. Николай, Макс… Тысячи отражений. Каждый день в моём сознании вы спускаетесь по склону карьера к гибели. Трик-трик-трик…. Стрекочут колёса велосипедов».

Сурин почувствовал, что сжимает в руке какой-то предмет. Он разогнул пальцы, на ладони лежала заколка с маленькими серебряными звездочками. Свет отражался в острых гранях и расплывался ореолом. Кажется, он поднял её после того, как Брезжинский прервал разговор.

Охранник больницы преградил Сурину путь, когда он прошёл сквозь стеклянную «вертушку» главного входа.

— Распоряжение дирекции: Сурина Алексея Львовича на территорию клиники не допускать.

— Имею предписание о сотрудничестве с отделением нейрохирургии, — ответил он, продолжая идти вперёд.

— Говнюк прокурорский, сначала удостоверение предъяви, — хмыкнул второй охранник.

Они ударили его под рёбра с двух сторон и, подхватив, потащили на улицу. Судорожно хватая воздух, Сурин думал: «Не успел, не успел…. Сообщили…»

Его бросили возле мусорных баков во дворе близлежащего дома. Тот, который назвал его говнюком, приставил электрошокер к левой стороне тела и выпустил разряд.

— Адьёс, сыскарь.

В тёмной объёмной вышине неба мерцали звёзды. Красиво…. Так бы лежать вечно. Сурин вздохнул последний раз и хотел закрыть глаза. Над ним склонилось обугленное лицо Кольки. Склеенные веки мёртво смотрели на Сурина.

— Лёха, ты чего отстал? — спросил Колька, губы оставались неподвижными.

Сурин вздрогнул. Его давно не называли Лехой, от этого в груди тоскливо заныло.

— Цепь соскочила, — ответил он.

— Вставай. Нельзя в мае лежать на земле. Маяться будешь, так бабушка говорила.

Колька обхватил Сурина за плечи и стал поднимать.

— Ты умер? — спросил Сурин.

— Не знаю. Может, умер, а, может, нет, но не живу, это точно.

Прислонив Сурина к мусорному баку, Колька Кузнецов пошлёпал себя по нагрудным карманам.

— Макс, у тебя есть чем затянуться? — крикнул он в темноту.

Из-за бака выскользнул Макс. Джинсовая куртка на нём была прожжена до дыр, металлические пуговицы оплавились. Между большим и указательным пальцем дымилась сигарета.

— На, кури. Это лучше, чем твои таблеточки», — сказал Макс, губы оставались неподвижными, как у Кольки.

Сурин взял, чувствуя благодарность. Как же ему плохо без ребят.

— Это ты нас убил, — вдруг сказал Макс и страшно улыбнулся. — Убил, и еще раз убьёшь.

— Нет, не я! Не я!

Сигарета в руках Сурина взорвалась белым пламенем, ослепив его. Он почувствовал, как плавится лицо, дымятся брови, склеиваются веки.

Нарушение координации, галлюцинации, тошнота, рвота, необоснованное чувство вины… Сурин стоял на коленях, исторгая из желудка зловонную массу. Кто-то поддерживал его.

— Господин следователь, вам лучше?

Такие протяжные гласные могут быть только у Брезжинского.

— Да, лучше.

— У вас на руках следы от ожога. Нужно обработать.

Сурин вытянул руки перед собой, на указательном и среднем пальцах краснели пятна, словно огонь от сигареты прижег кожу.

— Доктор, галлюцинации стали ярче, — произнес он. — Они такие ощутимые.

— Сколько вы сейчас принимаете?

— Тройную дозу.

— Это безумие! — Брезжинский нервно поправил очки. — Вы с ума сошли! В любом случае, я не смогу больше доставать препарат. Мне дали чёткое указание: прекратить фармакологическое сотрудничество с Суриным Алексеем Львовичем.

— Кто? — прохрипел Сурин.

— Кажется, военные надавили на администрацию больницы. Полчаса назад была изъята ваша медкарта. Главврач распорядился не пускать вас на территорию клиники, вплоть до применения физической силы.

— Мне нужен «Амиталон». Много «Амиталона». Я не могу без препарата пройти по всей цепочке воспоминаний. Не могу вспомнить детали, которые помогли бы в расследовании.

Сурин встал. Он смотрел на сухонького доктора, едва достающего макушкой ему до груди. От смелости этого человека зависит, сможет ли он узнать, кто убил Николая и Макса. Кто убил Марту?

— Есть средство эффективнее, чем гамма-аминомасляная кислота, — неуверенно произнёс нейрохирург. — Не фармакология. Моя бывшая ученица нейролог Елена Вакар занимается проблемами формирования ложной памяти. Она принимала участие в тестировании «Амиталона», но её конёк аппаратные методы. Для дальнейших исследований ей нужны добровольцы.

— Что такое аппаратный метод?

— В результате его применения ваш мозг создаст объемную модель прошлого с супердетализацией. Вы сможете увидеть каждую травинку, каждый камешек, почувствуете запахи и звуки, текстуру предметов. Но это очень опасно, слишком велика нагрузка на нервную систему. Вплоть до утраты личности. Хотя вы можете справиться. Во время наших сеансов вы показали хорошие результаты.

— Мне подойдет, — сказал Сурин.

Теперь, когда он вне системы, военные рано или поздно достанут его, если посчитают нужным. Терять нечего.

— Вы не скажете никому о нашем разговоре? — Брезжинский смотрел на него несчастными глазами.

— Вы знаете, что никому и никогда.

— Хорошо. Вот адрес, — он достал листок бумаги. — Контора Елены Вакар находится под патронажем Федеральной службы безопасности. Они смогут защитить вас, если будут в этом заинтересованы. Что такое аппаратные средства работы с памятью, Лена расскажет лучше меня. Правда, за участие в эксперименте вам придётся заплатить.

— У меня нет денег, — растерялся Сурин.

— Деньги здесь ни при чём

«Нельзя в мае лежать на земле. Маяться будешь», — вспомнил Сурин и взял листочек с адресом.

Брезжинский отступил в тень и исчез.

Елене Вакар было лет тридцать пять на вид. Красивая брюнетка с тонкими чертами лица. Карие глаза с подрисованными черными стрелками лучились честностью, но Сурин не мог отделаться от ощущения, что Елена, протягивая авторучку, смотрит мимо него.

— Подпишите бумаги, Алексей Львович, — сказала она.

Сурин взял авторучку. Она была тёплой и влажной от пота. Захотелось вернуть.

Вакар указала строку внизу первой страницы договора, где значилось «согласие пациента».

— Поставьте полное имя и укажите, что о побочных эффектах информированы, — теперь Елена действительно смотрел на Сурина.

Она перевернула страницу:

— Здесь, здесь и здесь. Обратите внимание на предмет договора. Мы намерены стереть так называемую «эмоциональную» память в отношении объектов ваших переживаний и чуть подкорректируем оценочные аспекты. Взамен вы получите подробную запись воспоминаний о событиях указанного в договоре дня. Общее время пребывания в мнемокамере — три минуты.

— Вы сотрёте из памяти образ Марты? — спросил Сурин, пытаясь понять, что означает выражение «подкорректируем оценочные аспекты».

— Не образ, а память о ваших чувствах к ней. Но этого мало. Необходимо заполнить освободившиеся кластеры ложной информацией. Увязать их с предыдущей и последующей цепочками воспоминаний. Мы воспроизведём день, когда вы в последний раз видели друзей. Немного изменим диалоги, сотрём эмоции, которые вы испытывали. Вы будете помнить всё, но не будете чувствовать себя виновными в их гибели. Вы ведь и в самом деле не виноваты. Они раньше пришли к месту ЧП.

— Я узнаю, что случилось на дне карьера? — уточнил Сурин.

В сознании вспыхнуло белое пламя, которое ослепило его в тот злополучный летний день, когда слетевшая цепь задержала его на краю обрыва.

— Если вы это видели, но забыли, то — да. И главное, мы собираемся стереть чувство влюбленности к Марте.

— Зачем? — Сурин растерялся. — Кроме неё я больше никого не любил.

— В общем, ради этого и затевается эксперимент, — Вакар отвела глаза. — Мы ведём исследования, касающиеся эмпатических свойств личности. Вы со своей зацикленностью на прошлом — идеальный объект.

— Приступим, — прервал её Сурин.

Когда последняя подпись была поставлена, Елена Вакар, следуя внутреннему порыву, сказала:

— Вы понимаете, что можете пострадать? Ни один испытуемый не смог перенести подобных манипуляций с памятью. Чем четче была их модель прошлого, тем серьезнее оказывались повреждения мозга.

В тёмно-карих глазах Вакар отражались лампы дневного света.

— Брезжинский передал часть записей, которые вёл во время эксперимента. Я восхищена сопротивляемостью вашего организма. Две недели на «Амиталоне» без масштабных психологических изменений. Вы — уникум. Но один шанс из десяти, что ваша личность уцелеет после пребывания в мнемокамере. Слишком велик объём информации, который мы собираемся пропустить через ваш мозг. Стирать и записывать воспоминания пока возможно лишь теоретически. Если сравнить аппарат с инструментом, то это отбойный молоток, а не тонкий скальпель.

— Доктор Вакар, перейдёмте к делу.

— Хорошо. Я пыталась предупредить, — Елена пожала плечами.

Она развернула монитор, и Сурин увидел Марту. Стриженные русые волосы падают на глаза, брови нахмурены, на лице сосредоточенное выражение.

— Ваше корневое воспоминание. Если что-то пойдет не так, уцепитесь за него. И помните, Алексей, личность — это, в первую очередь, память. Пройдемте в операторскую.

Большую часть огромного зала занимал аппарат, напоминающий томограф. От него тянулась сеть кабелей к компьютерам, стоящим у стены. За самой большой машиной сидели люди.

— Это операторы, — произнесла Елена. — Слой за слоем они будут активировать ваши воспоминания и преобразуют их в визуальные образы. Мы сможем увидеть на экране ваше прошлое. Так же они произведут перезапись и корректировку мнемотических данных.

Сурин невидящим взглядом окинул присутствующих. Он успел воспринять только белые халаты и отметить, что Елена Вакар убрала волосы под шапочку, какую носят хирурги.

— Прошу, — Елена сдвинула панель аппарата.

Сурин лег на холодное пластиковое ложе. Последнее, что он услышал, было тиканье мнемокамеры. Прошлое возвращалось.

20 июня 2026

В ванной комнате вспыхнул свет. Сурин шагнул через порог и склонился над ванной, чтобы умыться. У сливного отверстия, где эмаль покрылась сетью трещин, лежал клубок рыжих волос. Так показалось. Ни черта подобного. Насекомое, размером с ладонь, на жутких волосистых ногах, притаилось, чтобы через секунду сорваться и в панике забегать по скользким стенкам. Скутигера.

— Время пребывания в камере — семь секунд, — сообщил оператор. — Модель пространства-времени воссоздана нечётко, с пробелами и неактивными зонами. Продолжаем погружение.

Елена Вакар с интересом вгляделась в монитор, транслирующий воспоминания Сурина. Она отметила схематичность изображения деталей. Углы ванной комнаты были затемнены, в них дрожал чёрный туман. Полка на стене, то появлялась, то исчезала.

Сурин открыл кран, но вода не текла. Скутигера сидела неподвижно. Что-то было не так! Потускневшая амальгама отражала окрашенные зелёной краской стены и вешалку с полотенцами, которые меняли свой цвет и фактуру. Сурин перевёл взгляд на то место, где должно было быть его отражение. Его не было. Он стоял напротив зеркала, но его там не было. Сердце забилось быстрее, глухой неровный стук пульсировал у виска.

— Алексей, успокойся. Слушай меня: ты — Алексей Сурин, находишься в мнемокамере, это всего лишь воспоминания. Забытое прошлое, — в голосе Елены звучало волнение. — Ты проснулся рано утром, чтобы вместе с друзьями идти к озеру через карьер.

— Мощность альфа волн возрастает, — произнес оператор. — Время пребывания в камере — одна минута двадцать секунд.

Марта… Велосипед… Он должен умыться и куда-то идти. Голос говорит, что на озеро. Чёрт, он не помнит.

Собравшись, Сурин вызвал на обратной стороне век образ девушки. Сведённые к переносице брови, сосредоточенное выражение лица. Всегда хотелось понять, что происходит в этот момент в её голове.

«Код доступа: Марта», — подумал он, и сразу же вода хлынула из крана, а скутигера, поднявшись на тонких ногах, рванула по дну ванны.

В зеркале появилось отражение Сурина. Он коснулся его. Зеркало было холодным и гладким. Алексей подождал, пока поверхность под пальцами нагреется, и убрал руку. Остались отпечатки. Можно было различить папиллярные линии. Высокая точность мнемотического воспроизведения. «Амиталон» в подметки не годится.

— Картинка становится всё чётче. Я вижу мельчайшие трещинки на краске, — оператор застучал по клавишам. Невероятно, он всё ещё в сознании и продолжает строить модель прошлого.

— Брезжинский не обманул на счёт его выносливости.

— Упс! Кажется, я поторопился, — произнёс оператор.

На мониторах, отражающих электромагнитную активность мозга, красным светом вспыхнула кривая.

— Что происходит? — забеспокоилась доктор Вакар.

— Странная активность мозга, частота электромагнитных колебаний приближается к 100 Гц.

— Он заблудился, поэтому волнуется. Помоги ему, задай пространственно-временные координаты. Пусть выбирается оттуда. Ему пора на дно карьера, времени совсем мало, — произнесла Вакар.

— Он не подчиняется, — оператор торопливо набирал команду на клавиатуре.

— Что значит, не подчиняется?! — в голосе Елены Вакар зазвучали металлические нотки.

— Я ввёл код, но наш подопечный всё ещё в ванной, — оператор указал на монитор. — Я предупреждал. Смотрите!

Сурин снял зеркало со стены и с размаху бросил на пол. Брызнули осколки, и следом странная волна сотрясла операторскую, вызвав неприятные ощущения у присутствующих.

— Что он делает? — застонала доктор Вакар, сжимая руками голову, которую пронзила нестерпимая боль.

— Меняет воспоминания, — произнёс оператор, по его лбу сбежала капля пота.

— Отключай машину! — приказала Елена Вакар. — Эксперимент вышел из-под контроля.

— Вы не понимаете, Елена Петровна. Аппарат не реагирует на мои действия. Я несколько раз ввёл команду, бесполезно, — произнёс оператор.

— Что-то здесь не так! Ищи информацию о городке, откуда он родом. Кряжи, кажется… В «чёрном» интернете, на заблокированных информационных свалках, куда только сможешь проникнуть. Что там произошло в две тысячи двадцать шестом году?

— Вам звонит куратор, — оператор нажал кнопку и протянул маленький наушник-таблетку.

— Ах, да! Я же забыла, что происходящее в помещении прослушивается, — саркастически заметила Елена Вакар.

Она вложила таблетку в ушную раковину. И принялась внимательно слушать то, что говорил куратор. Темные брови изумлённо поднимались над подведёнными глазами.

— Только что военные зафиксировали в районе нашей лаборатории искривление пространства, которое соответствует математическому описанию петли времени. Её радиус увеличивается с той же скоростью, что возрастает электромагнитная частота мозга Сурина, — объявила она.

— Елена Петровна, я нашёл! — воскликнул оператор. — Двадцатого июня две тысячи двадцать шестого года в окрестностях города Кряжи военные проводили темпоральный эксперимент. В этот же день исчезли трое подростков: два парня и девушка. Больше ничего, остальная информация заблокирована.

— Надо же! Какое совпадение, — усмехнулась Вакар, рассматривая на мониторе обретающую чёткость картинку. — Одному богу известно, что за эксперимент проводился тем летом. Ясно одно! Как только Сурин воссоздаст объемную модель того дня, он получит доступ к прошлому. Он сам себе машина времени, и сам себе петля — мнемотехник. Прошлое — в его голове, под черепной коробкой, в сером веществе. «Амиталон» и мнемокамера — лишь средство… Мы должны ему помешать! Я не хочу попасть во временную ловушку.

Стены задрожали. Новая волна сотрясла пространство. Елена Вакар бросилась к рубильнику, намереваясь обесточить операторскую.

— Отсоединяйте кабель! — крикнула она.

Изображение Марты на мониторе стало выцветать, словно засвеченная кинопленка.

— Время пребывания в мнемокамере пять минут двадцать секунд, — опомнившись, сообщил оператор. — Похоже, это конец.

— Он сгорел там, — произнесла Елена Вакар, чувствуя, как горло сжимается в спазме.

Она подбежала к мнемокамере. В тот самый момент, когда она отстегнула фиксаторы на крышке аппарата, пространство комнаты, вспыхнуло белым пламенем и выбросило девушку в полупрозрачном летнем платье. Она ударилась о пол и застонала.

— У него получилось, — произнесла Елена Вакар, глядя, как девушка пытается встать.

Экран мнемокамеры на мгновение вспыхнул, и на нём появился коротко стриженый парень лет семнадцати. Он шёл по дну карьера навстречу друзьям. Оставалось ещё двое.