Миска молока

Сидя на своем обычном месте — поваленном бурей стволе — старая Рина расслабленно щурилась на солнце. За долгую жизнь внутренний жар, так яростно пылающий в молодости, утих и подернулся пеплом. Теперь Рине приходилось греть свои хрупкие кости под лучами небесного костра, подобно прячущимся среди камней длиннохвостам. Молодые женщины деловито суетились вокруг, разбирали выкопанные в лесу коренья, перетирали на камнях семена и вполглаза приглядывали за ползающими под ногами детьми. Мужчины племени несколько дней назад ушли на охоту, и женщины за работой оживленно обсуждали предстоящий пир.

Неподалеку в траве дремала дикая кошка, столь же древняя по кошачьим меркам, как Ро по человеческим. Хитрая хищница давно устроила логово рядом со стойбищем. Её привлекли мелкие грызуны, снующие возле человеческого жилища. Кошку не гнали. Когда охота была особенно удачной, ей и котятам перепадали кусочки ливера, и зимой иногда разрешали провести ночь-другую в теплой пещере. В голодные времена умный зверь людям на глаза не показывался, но племя редко голодало.

Рина улыбалась, лениво наблюдая за весёлой возней одного из младших мальчиков и неуклюжего дикого котенка. Мальчик сгреб пушистый хвост и не отпускал, хоть звереныш изо всех сил пытался выбраться из цепких ладошек. Наконец котенку надоело, он извернулся и полоснул мучителя острыми коготками. Малыш плаксиво сморщился, но хвост не выпустил.

Вдруг Кошка настороженно повела ушами, вскочила и, подхватив детеныша, скрылась в густых зарослях.

Рина с тревогой поднялась с бревна.

— Зверолицые! Зверолицые!

Несколько подростков, собиравших в лесу птичьи яйца, вылетели к пещере. Они были в ужасе. Женщины взвыли и принялись собирать младших.

«Зверолицые! Великая праматерь, помоги и оборони!»

— К реке, скорее к реке!

Не успеть! Коренастые, поросшие жестким рыжим волосом существа уже добрались до стойбища.

Прижав уши, кошка с высоких ветвей следила за жестоким избиением. Обманчиво неуклюжие зверолицые легко настигали кричащих женщин, массивные дубины крушили черепа как яичную скорлупу. Мальчишек, успевших подхватить топоры и копья, просто разрывали на куски, младенцев били о камни. Вскоре все было кончено.

Спрятавшись в тени кроны, кошка наблюдала, как новые хозяева пещеры с рычанием впиваются в плоть побежденных. Нужно искать новое логово. Не будет больше защиты от больших хищников, тепла костра зимней ночью и лакомых остатков мяса. Кошка раздраженно фыркнула. Ей не нравились перемены.

В глубокой мгле мерцают искры, дрожат, свиваются в цепочки. Тронь одну, замени — и слегка изменится весь узор. Слабый удар не всколыхнет огромное озеро, но легкая рябь у берега потревожит зеркальную гладь, и, когда волна затихнет, отражение будет чуть иным.

Охотники медленно подкрадывались к стаду. Под неосторожной ногой хрустнула ветка — чуткие олени тут же сорвались с места. Охота испорчена, придется снова искать добычу, без мяса к женщинам не вернешься. Еще несколько дней вдали от стойбища.

По реальности проходит легкая, почти незаметная волна — и ступня опускается рядом с сухой ветвью, не задев её. Всё ближе беспечная добыча, уже на расстоянии броска. Копья взмывают в воздух, вонзаясь в гладкие бока. Перепуганное стадо мгновенно исчезает, но несколько подранков отстают, оставляя дорожку алых капель.

Четыре туши приносят гордые мужчины в стойбище — отличная охота. Обрадованные женщины спешат разделать оленей, разжигают большие костры.

Зверолицые прошли мимо пещеры, не рискуя связываться. Двинулись дальше на север, подыскивая незанятые территории или более слабого противника.

Старая Рина вновь на своем обычном месте, перетирает беззубыми дёснами нежную оленью печень. В кустах кошка с котятами, урча от жадности, разрывают украденный кусок мяса.

***

Ра прогневался на детей своих, говорили жрецы. Сначала пришла долгая засуха — весной Великая Река не одарила землю жизнетворными разливом. Люди в страхе наблюдали, как полноводный поток становится узкой речушкой, воды которой постепенно превращаются в дурно пахнущую жижу цвета крови. Берега скрылись под покровом из гниющей рыбы, и тьма лягушек вышла из чресл умирающего Нила.

Стонал Египет от небесного наказанья, но мало Богам слез человеческих, и новые несчастья пали на страну.

На скудные всходы опустились облака прожорливой саранчи, уничтожая посевы. Бесчисленные рои оводов и мух набрасывались на людей и отощавший скот, вытягивали из ослабевших тел последние соки, жалили и кусали, лишая покоя. Животные бездыханными валились прямо на пастбищах, сотрясаясь в предсмертных судорогах. Голод пришёл в Египет.

Сантора помнила, как они выбирались из объятого ужасом Пи-Рамзеса. Она ехала в плотно закрытом паланкине вместе с матерью и младшими братьями. Старшие с отцом шли следом, ведя на поводу ослов и быков с поклажей. Мама тихо молилась, а Сантора прятала заплаканное лицо в тёплой шерсти драгоценной домашней кошки, одной из трёх, принадлежащих семье. Выглядывать было страшно: нищие с мольбами о еде бросались к процессии, протягивали к паланкину покрытые коростой руки, рабы разгоняли несчастных палками. В темных подворотнях одичавшие собаки рвали тела, взрыкивая на проходивших мимо людей. Сантора не хотела знать, чьи останки служат пищей голодным стаям — звериные или человеческие. Улицы опустели, люди боялись выходить из своих жилищ.

Отец решил покинуть город, когда стали умирать первые больные. Он надеялся переждать опасное время, закрывшись с семьей и самыми преданными слугами в загородном поместье.

На какое-то время решение отца спасало. Доносились жуткие слухи об опустевшей столице, о болезни, что поползла по Египту, опустошая селение за селением. Гибли люди, гибли животные. Голод был настолько велик, что отчаявшиеся решились на богохульство — убийство богоравных кошек ради еды.

Маленький Менса заразился первым. Он в бреду метался по постели, жалобно хныкал, просил пить. Мама, не отходившая от Менса, вскоре тоже слегла и уже не поднялась. Болезнь прокатилась по поместью как пыльная буря, беспощадно унося жизнь за жизнью. Слуги в страхе разбежались, не желая подхватить заразу.

Сантора клубком свернулась у изножья кровати. Она уже не плакала и не боялась — не было сил. Даже просто дышать было тяжело, воздух с хрипами вырывался из груди. Когда-то белая рубаха стала серой от грязи, расцветилась пятнами от источающих гной язв, усеявших все тело. Губы потрескались от жажды и покрылись нарывами.

В комнату скользнула кошка с мышью в зубах, запрыгнула на постель и положила добычу возле девочки, ожидая похвалы. Изогнулась, выпрашивая ласку, нетерпеливо ткнулась носом в безжизненную ладонь.

Ей совсем не нравилось, что люди перестали обращать на неё внимание. Не поят больше сладким молоком, не угощают тщательно отобранными кусочками мяса. Кошка скучала по тёплым рукам, по нежным умелым поглаживаниям, по уютным вечерам на коленях у хозяйки.

Тысячи темных зеркал сливаются в одно, множество искр мерцают в глубине — множество событий, множество вероятностей. В ровной глади озера отражается мёртвая девочка, скорчившаяся на постели, опустевшие дома, разорённая бедами страна. Всё не изменить — даже общих усилий не хватит. Но всё же…

Тысяча ударов сливается в один, и рождается волна. Отражение дробится, плывет, туманится… И снова застывает в неподвижности.

После многих несчастий, обрушившихся на Египет, Боги, наконец, решили положить предел страданиям людей. Великая река жизни щедро напоила поля, зерно дружно взошло на удобренной земле — будет богатый урожай. Сочная трава покрыла пастбища, обещая сытость уцелевшему скоту. Страна постепенно возрождалась к жизни.

Семья горевала. Болезнь забрала двух младших сыновей. На ладье Ра покинули они этот мир, направляясь к всемилостивому Осирису. К счастью, остальные дети не подхватили опасную заразу. Отец успокаивал осунувшуюся от горя мать, говоря, что многие потеряли гораздо больше. Почти все малыши до трёх лет и слабые старики не пережили тяжёлое время: кого скосила неведомая хворь, кого — голод. Это было слабое утешение.

Сантора с матерью опять тряслись в душном паланкине, возвращаясь в город. Только братиков с ними уже не было.

Кошка лениво дремала на коленях девочки, изредка поднимая голову, чтобы ей почесали за ушком. Её уюту больше ничего не угрожало.

***

Космический убийца приближался к земле. Вселенная бросила кости, и результат был не в пользу человечества — пока ещё далёкая и невидимая, комета неумолимо должна была столкнуться с третьей планетой.

Когда люди узнали об этом, начался настоящий хаос. Кто-то не верил, не допускал даже мысли о гибели. Кто-то искал спасения в религии, спешно готовясь к неизбежному концу. Кто-то отчаянно пытался втиснуть в последние дни все свои непрожитые годы.

Они подъехали к побережью ближе к вечеру. Вышли из машины и, держась за руки, подошли к комке прибоя.

— Ну вот, мы у моря — как ты и хотела.

Она всхлипнула и отвернулась в сторону, украдкой вытирая глаза. Он обнял её за плечи.

— Тссс… Не плачь, у нас ещё есть целая ночь.

Они расстелили покрывало прямо на пляже, вытащили из багажника продукты и свечи.

— Посмотри, какой закат. Только для нас двоих.

Она вышла к импровизированному столу в пышном свадебном платье, лёгкие туфельки с трудом ступали по рыхлому песку. Не жалея белоснежную ткань, опустилась на землю рядом с покрывалом. Он зажёг свечи, наполнил бокалы.

— За нас, и пусть всё должно было быть совсем не так, мы вместе.

— За нас, — прошептала она.

Горизонт медленно заглатывал солнечный диск, истекающий струями багрянца. Белое платье зарозовело в последних лучах. Они пили вино и смотрели друг на друга, придумывая долгую несложившуюся жизнь вдвоём, маленькие радости и горести, которых не будет, детей, что никогда не родятся.

Под холодным светом луны он нежно раздел её, и они сплелись в объятьях, спеша насытиться последней близостью, врасти в любимого не только плотью, но и душой.

Потом долго лежали, обнявшись, и слушали размеренные вздохи равнодушного моря. Она беззвучно плакала у него на груди.

Когда небо начало светлеть, обещая рассвет, они снова наполнили свои бокалы и достали таблетки.

— Не бойся, это не больно. Мы просто заснём.

— Я знаю, — кивнула она, первая разжевала горсть лекарства, сморщилась и запила вином. Через силу улыбнулась, — Горькие.

Они снова прижались друг к другу и, глядя на безмятежный прибой, стали ждать конца.

Они уже не видели, как с моря пришла огромная стена воды, рожденная цунами. Будто щепки, волна подхватила две переплетённые безжизненные фигурки и, не заметив, хлынула дальше.

Миллионы расширенных зрачков сливаются в единую вселенную тьмы. Бесчисленные искры вероятностей сплетаются, образуют запутанные клубки созвездий. Выбрать одну, единственно верную, среди океана возможных. Не эта — комета столкнется с землей и жизнь погибнет. И не эта — странница пройдет слишком близко, и цивилизация рухнет в пещерность. Миллионы глаз ищут, перебирают, оценивают…

Наконец, вот она! Миллионы лап одновременно бьют гладь озера действительности, меняя реальность.

Уткнувшись в мерцающий экран, он увлеченно читает последние новости. По спине пристроившегося рядом кота внезапно пробегает дрожь. Кот вскидывает голову, зрачки расширяются, шерсть воинственно вздыблена.

— Ну, чего всполошился? — Не отрываясь от текста, он поглаживает любимца, почёсывает подставленный подбородок, — Вот хорошо быть котом, да? Дрыхни да ешь от пуза. А тут, говорят, комета чуть на землю не налетела. Еще чуть-чуть, и ни вискаса тебе, ни сметаны.

Зрачки медленно сужаются в умиротворённые щёлочки, пряча сверкающее в глубине переплетение искр.

Кот потягивается и будто ненароком задевает кусок колбасы на бутерброде. Подхваченный когтём кусочек падает с тарелки на пол — законная добыча.

— Ленка! Твой троглодит опять колбасу спёр!

— Не ругай моего кота, — она выглядывает из кухни с венчиком в руках, — а то замуж не пойду! Да и обед скоро, нечего аппетит перебивать.

Кот снова забирается на диван, приваливается к тёплому боку и начинает лениво вылизываться. Ничего парня выбрала хозяйка, дрессировке поддаётся. Люди вообще такие, м-м-м…. удобные….