МАРСИАНЕ.

МАРСИАНЕ.

Фантастический рассказ.

Ласково-тихий предновогодний снегопад закрыл проспект Труда белесой дымкой. Люди спещат, нагруженные свертками и пакетами, шутят, смеются. В преддверии скорых сумерек в окрестных пятиэтажках то тут, то там вспыхивает гостеприимный свет окон, весело подмигивают из квартир разноцветные огоньки елочных гирлянд: Новый год на носу! Мороз с ветром тоже, кажется, ушли праздновать: медленно кружатся в своем извечном вальсе красавицы-снежинки, а воздух, теплый и свежий, пахнет далекой весной.

Как бы хотел Андрей Соболев с головой окунуться сейчас в эти веселые предпраздничные хлопоты, бегать вместе со всеми от магазина к рынку и обратно, покупать к новогоднему столу салями и мандарины и забыть о всяких там заявлениях сумасшедших старух, — но нельзя, служба.

Щуплая фигура вынырнула из толпы, как чертик из коробочки:

— Милиции привет!

Генка Барков!

Когда-то семьи Соболевых и Барковых жили вместе в одной длинной коммуналке коридорного типа на улице Ломоносова. Впрочем, какие семьи? Просто две одинокие женщины со своими сыновьями. Матери быстро подружились, а Андрею с Генкой сам Бог повелел. Генка был на семь лет помладше, и Андрей взял над ним шевство, заменив ему старшего брата. Сейчас Генка заканчивал ВТУЗ, а Соболев стал участковым в этом районе, так что, несмотря на переезд в отдельные квартиры, виделись они часто. Но эта встреча была случайной. Генка, по его выражению, «накручивал круги».

— На каникулах? — поинтересовался Андрей.

Барков кивнул и шмыгнул носом. Щуплый, невысокого роста, в короткой куртке и дурацкой вязанной шапочке с помпоном, он выглядел подростком. А шапочка и длинный костлявый нос делали его похожим на постаревшего Буратино.

Генка быстро взглянул в сторону Андрея и поинтересовался:

— Тебе куда?

— В район магазина «Детский мир», — мрачно ответил Андрей, вспомнив о цели своей прогулки.

— Пошли, провожу.

Проходя мимо продовольственного магазина «Пингвин», Генка покосился по сторонам:

— Ни одной бабуси-водочницы, распугал ты их, Андрюха, своей формой!

— Мне сейчас не до них…

— Что: неприятности?

— С чего ты взял?

— Идешь — молчишь: красный, надутый…

— Будешь тут красным! — не выдержал Андрей и, неожиданно для себя самого признался: — Я сейчас, Ген, чувствую себя последним идиотом!

— Почему?

— Потому что иду ловить марсианских шпионов!

— Кого?! — Барков с размаху остановился и округлил глаза. — Это… в каком же смысле?

— В самом прямом. Пошли — люди смотрят.

— Нет, постой! — кипятился Генка, поспешая вслед за Андреем. — Ты хоть объясни!

— Чего там объяснять… Старушка тут одна заявление прислала. Начал читать — и чувствую, как волосы под фуражкой зашевелились! Живет она на четвертом этаже, а над нею — на пятом — семейная пара. Так вот, эти ее соседи, дескать, на самом деле являются марсианскими шпионами и провели подслушивающее устройство в ее унитаз!

Генка прыснул в кулак, Андрей тоже невесело усмехнулся.

— Самое обидное, — продолжал он, — что у нее даже справки нет из психиатрической клиники, а это значит, что она — честная и дееспособная российская гражданка, и все ее утверждения я должен проверить — на это по закону срок дается… Я с этим заявлением к начальнику побежал, а он ржет: «Иди — проверяй!» Вот, кстати, и пришли — «Детский мир», вход со двора…

— Подожди, — Генка уцепился за его рукав. — А почему именно «марсианские»? Не с Сириуса, не из другой галактики, а именно с Марса?

— Почем я знаю? — Андрей сердито высвободился. — Ну, я пошел.

Барков, задрав голову, задумчивым взглядом обозревал окна верхних этажей. «Интересно, — бормотал он, — очень интересно…»

— Ты там поосторожнее! — крикнул он в спину заходящего в подъезд Соболева.

Хлопнув дверью и шагнув в пропахшую мочой темноту подъезда, Андрей буркнул:

— Еще один сумасшедший…

…Поднимаясь на пятый этаж, он содрогался, думая о том, как встретят его соседи сумасшедшей старухи, когда он объявит им цель его прихода. Ноги были словно налиты свинцом, идти дико не хотелось. В этот момент Андрей ненавидел всех бабок-пенсионерок вместе взятых…

Но страхи его оказались напрасными. Дверь, обитую искусственной кожей, открыла миловидная женщина лет сорока, в ситцевом халате и косынке, руки ее были мокрыми — видимо, хозяйку оторвали от стирки или от мытья посуды. Увидав его милицейскую форму она только спросила:

— Вы по поводу марсианских шпионов?

— Да! — Андрей был готов под землю провалиться.

— Проходите, — она гостеприимно распахнула дверь. — Вы уже четвертый!

…Вот говорят: «Муж и жена — одна сатана». Супруги Игнатьевы, к которым пришел Андрей, полностью опровергали своим видом эту «народную мудрость». Хозяйка — Мария Владимировна, была маленькая, немногословная, улыбчивая. Поприветствовав Андрея при входе, она в дальнейшей беседе участия не принимала. Зато Иван Степанович гремел за двоих. Андрей, смущенно улыбаясь, примостился на краешке табуретки у хирургически чистого кухонного стола, а хозяин, огромный, как медведь, в спортивках и майке (известной домашней униформе семейных людей), ораторствовал, размахивая огромными лапищами, — страшно было за сохранность посуды в этой маленькой «хрущебской» кухне. Огромный шар лысой головы, веселые карие глаза под седыми бровями, бурдюк живота рвал нейлон майки. «Здоровый дядечка!», — отметил про себя Андрей. От хозяйского баса дрожали стекла.

— Мы не обижаемся, нет, не обижаемся, молодой человек… Сейчас по телевизору какие только гадости не показывают! Ужастики эти американские — и у детей и у стариков голова кругом… Психику народа ломают — кому это надо?.. А Людмила Петровна — человек одинокий, пожилой… Я понимаю: работа у нее еще та, нервная, была… Да и возраст… Все такие будем… Нет, не обижаюсь, нет…

— Людмила Петровна? — Андрей поднял брови.

— Ну да: Журавлева Людмила Петровна, соседка наша снизу… Ведь вы по ее заявлению пришли?.. Это ведь она решила, что я, хе-хе, марсианский Штирлиц, а Маша — это… хе-хе-хе… радистка Кэт… — Иван Степанович забулькал, заколыхался в приступе смеха.

«Ну да, — вдруг вспомнил Андрей. — Заявление было подписано «Журавлева, Л.П.» Странно, у нас в школе тоже была Людмила Петровна Журавлева, астрономию преподавала — худенькая такая, в очках, всегда в черном платье ходила, как английская горничная… Не она ли?» — кольнула неприятная мысль.

— Мы с женой — коренные северодвинцы. Я всю жизнь на Севмаше работал, сейчас — мастером участка, а Маша у меня — маляр… Маша, принеси наши документы… Попрошу убедиться…

— Не надо…

— А может по пятьдесят грамм? — хозяин лукаво подмигнул. — В честь наступающего праздника и знакомства с марсианскими шпионами? — он опять забулькал, вытер глаза. — Извините, молодой человек…

— Нет, спасибо, мне нельзя — я на службе.

— Да-да, служба есть служба, я понимаю… Наша служба и опасна и трудна, а? О чем там я?.. Так вот… Людмила Петровна, по-моему, немножко «того» от работы своей, она ведь, насколько мне известно, астрономию преподавала, объясняла детям про планеты, про звезды…

«Она…» — грустно подумал Андрей.

— …понятно, почему ей марсиане везде мерещатся… Да все ужастики эти американские — мерзость! В туалет не хотите заглянуть, на предмет шпионского оборудования?.. — Игнатьев коротко хохотнул.

— Да, придется, — Андрей поднялся. Он безо всякого интереса окинул взглядом внутренность забитого какими-то полками, банками, бутылками туалета. («Прошу простить великодушно, — гремел над самым ухом Игнатьев, — добра скопилось, антресоли все забиты… кладовки нет — вот, здесь, все храним…»)

Соболев вышел в прихожую, простился с хозяевами, пробормотал приличные к случаю извинения, и, выйдя из квартиры, спустился этажом ниже.

…Дверь, обычная дверь с облупившейся краской — визитная карточка одинокого и небогатого пожилого человека. Андрей нажал кнопку звонка: «Эх, Людмила Петровна, Людмила Петровна, как же это?»

Некстати нахлынули школьные воспоминания, он отогнал их усилием воли.

За дверью заскрипели половицы, и низкий, такой знакомый голос протянул:

— Сей-час, минуточку…

Полыхнув светом, мелькнул светлячок дверного глазка. Андрей содрогнулся от жалости, представив заглядывающее в глазок, скорчившееся, трясущееся от страха существо…

— Откройте, милиция! — сказал он, громко сказал, чтобы успокоить.

Щелкнул замок, и дверь открылась. Андрей с облегчением вздохнул: несмотря на то, что прихожая освещалась лишь настенным бра, старая учительница изменилась мало. Седые волосы с высокого лба гладко зачесаны назад, внимательный взгляд из-под очков — никаких признаков безумия! Аккуратное черное платье (не то ли самое?), словом, все как пятнадцать лет назад, разве что морщин прибавилось. Правда, раньше, на уроках, она не куталась, не набрасывала на плечи пуховую шаль — эх, все-таки старость — не радость! И еще кот, огромный мохнато-рыжий котище у нее на руках. Кот внимательно, с таким же как у хозяйки выражением (недоверие пополам с надеждой) смотрел на непрошенного гостя.

— Проходите, — сказала она своим низким, почти мужским голосом («Не узнала!»). — Вы по поводу заявления?

— Да, Людмила Петровна.

— Позвольте, — она отступила в глубь прихожей, правой рукой чуть отодвинула оправу очков, всматриваясь, потом узкие губы чуть тронула улыбка. — Ну конечно, Соболев Андрюша, десятый «вэ», выпуск восемьдесят пятого года! — быстро нагнувшись, она опустила кота на пол («Гуляй, Василий!»). — Я сейчас чай поставлю!

— Не надо, Людмила Петровна. — Андрей мял в руках форменную ушанку. — Я ненадолго. Я только по поводу вашего заявления…

Она выпрямилась, внимательно посмотрела на него и усмехнулась:

— Все понятно. Ты решил, что старая учителка выжила из ума?

— Что вы?

— Сделай одолжение: пройди в комнату. Я должна тебе кое-что рассказать.

Торшер в комнате освещает стеллажи с книгами, небольшой телескоп на треноге сторожит балконную дверь, стена, вместо обычного ковра, занавешана картой звездного неба. Людмила Петровна, наклонившись из своего кресла, что-то горячо доказывает Андрею, но он только делает вид, что слушает ее, думая совсем о другом…

— …Почему исследование Венеры автоматическими станциями представляется сплошным триумфом на фоне злочастной марсианской эпопеи? Понимаю, Андрюша, ты не знаком с историей полетов «Марсов» и «Марионеров», но вот тебе недавний пример: успех проекта «Вега» и полный провал «Фобоса»! И в том, и в другом случае было послано по две станции. Оба аппарата «Вега» отработали программу полностью, а «Фобосы» (и тот, и другой, заметь!) замолчали — один в пути, другой — на подлете к цели!..

«Что же делать? Не могу же я своими собственными руками сдать свою старую учительницу в психиатрическую клинику? А у нее ведь, действительно, «не все дома»: она свято убеждена, что чудак Игнатьев и его милая жена являются «марсианскими резидентами»…

— А «марсианский Сфинкс», этот снимок огромного изваяния женского лица, снятый аппаратом «Викинг» при пролете над областью Сидония в 1976 году?

«Главное у сумасшедших — это убедительность. Это нам на курсах майор Звонарев говорил — у него брат в психлечебнице на Макаренко санитаром работает… Их, говорит, послушаешь часика два — и самого в психушку можно запихивать. А так посмотришь — вроде совершенно нормальные с виду…»

— …Я сразу обратила внимание на их необщительность… Понимаешь, Андрюша, необщительность — это аномалия в человеческом поведении…

«Точно — аномалия… Это Игнатьев-то необщительный? Да он любого заговорит! Звонарев говорил, что сумасшедший видит мир таким, каким подсознательно хочет видеть, и разубеждать его в этом опасно…»

— Ну, а подслушивающее устройство? — встрепенулся Андрей. — Покажите мне его, пожалуйста!

Журавлева смущенно засмеялась.

— Я теперь не уверена, что это было именно подслушивающее устройство… Само место расположения, э-э… несколько экстравагантно… К тому же его теперь там нет.

«Нет? Ну конечно! Конечно, нет!»

— И где же оно теперь, Людмила Петровна?

— Я, видишь ли, человек очень стеснительный, и… находиться там, когда… К тому же, это моя квартира, и никому не дано права тянуть всякие провода…

— Провода?

— Ну да, провода! Точнее, один маленький серебристый проводок с шариком на конце. Я обрезала ножницами проводок и выбросила эту гадость в мусорное ведро…

— Да? — разочарованно спросил Андрей и тут же выругал себя: «Ты что, действительно, поверил сумасшедшей старухе?»

— Я не могла находиться в одной квартире с этой… с этим… — жалобно сказала Журавлева и, чтобы успокоиться, как это она раньше делала в школе, сняла и начала протирать очки. Без них ее лицо стало незнакомым и растерянным, и Андрей опять остро пожалел эту одинокую пожилую женщину.

— Пойдемте, — он поднялся. — Покажете, где видели это устройство.

— Да, конечно, — она поднялась и засеменила впереди него. Только сейчас Андрей понял, глядя на ковыляющую походку Людмилы Петровны, что время ее все-таки не пощадило, нет, не пощадило.

— Вот, — она ткнула костлявым пальцем в угол туалета, опасливо прячась за его спиной. Андрей нагнулся. Что-то, похожее на серебристую ниточку, высовывалось на стыке стены и линолеума. Маленький — сантиметровый — блестящий хвостик неведомой мышки-норушки. На провод это походило мало. Отстранив исследователя-энтузиаста Василия, Андрей подергал это блестящее ч т о — т о. Проводок ( проводок ли?) был довольно крепким. Соболев выпрямился. «Или это чья-то глупая шутка, или — строители оставили (Звучало, конечно, глупо, но никакого иного объяснения на ум не приходило) — дом строился в советские времена, хрущоба панельная, здесь еще не то можно найти.» Внезапно он понял, что нужно сказать. Он обернулся к вопросительно смотревшей на него Журавлевой:

— Вы сделали все правильно. Думаю, что больше вас беспокоить не станут. Я займусь лично этим делом, наведу необходимые справки. Никаких заявлений больше писать не надо («Попадет на стол кому-нибудь другому — в дурдом могут отправить», — хотелось прибавить ему). Вот вам мой адрес и телефон: в случае чего— звоните…

Выйдя на лестничную площадку, он облегченно вздохнул.

Час спустя выше этажом в квартире Игнатьевых, надрывался телевизор, включенный на полную громкость. Валерий Меладзе грустил о «цыганке Сэре». Шумела вода на кухне и в ванной — необходимо было установить шумовую завесу. Слишком много развелось вокруг любопытных ушей. Плотные шторы — как при светомаскировке в годы войны — наглухо закрывали окна; кроме ушей, есть ведь еще и глаза!

На диване, в большой комнате, раскинулась огромная фигура хозяина. В отличии от Меладзе на экране она совершенно неподвижна. Через огромный лоб, через нос с губами и подбородком, через грудь и опавший бугор живота протянулся длинный, пугающий чернотой разрез. Это не рана: фигура, распростертая на диване — –всего-навсего мимикрон (скафандр, имитирующий человеческое тело). Сам хозяин мимикрона — тонкий, как сухостойное дерево, и зеленый, как молодая трава, нежится в ванне. Напарница по миссии поливает его ледяной водой из душа — на этой планете слишком жарко. Чертами лица Тору (глава миссии) очень похож на человека, если бы только не цвет кожи, не полное отсутствие волос да ушных раковин. Партнерша — молодой функционер безопасности — с благоговением смотрит на него. Тору Шот Аш — великий ученый, крупнейший специалист по землелогии, фигура первой величины. Она боготворит его, но он этого не замечает, или предпочитает не замечать. Скинуть бы тоже ненавистный, тяжелый мимикрон, но нельзя — согласно инструкции, один из миссионеров непременно должен находится в нем — «на случай всяких неожиданностей». Да, инструкция права: туземцы слишком любопытны и подозрительны — им ли этого не знать!

Марсианский язык очень богат шипящими, для землянина он бы звучал, как шипение змеи, поэтому необходим перевод их разговора.

— Она знает, — Шот Аш говорит тихо, без эмоций.

— Но этот полудетеныш ей не поверил, как и те, что приходили раньше.

— Рано или поздно придет такой, кто поверит… Нельзя недооценивать этих существ, милая Тшу…

Тшу разражается булькающим смехом — со стороны жутко смотреть: миловидное лицо Марии Владимировны совершенно неподвижно.

— У них во всех учебниках написано, что на Марсе жизни нет.

— Пока написано. Боюсь, скоро напишут иное, — Тору пошевелился в ванне, гибкие костистые руки вцепились в ее края многосуставчатыми пальцами. — Полтора десятка разведчиков-автоматов — это, Тшу, увы, только начало… Планируется пилотируемая экспедиция…

— Этого нельзя допустить! — горячо возражает напарница.

Аш, совсем по-человечески, пожимает плечами.

— Как? Взорвать корабль на старте? Уничтожить во время перелета или на подходе к цели? Ты уверена, что Совет отдаст приказ на хладнокровное уничтожение живых существ? Экспедиция, несомненно, будет международной, ты представляешь, какой резонанс вызовет ее гибель? Будут назначены комиссии, начнутся расследования, подключится их контразведка. И тогда среди сотен привлеченных экспертов и ученых неизбежно найдется светлая голова, которая обратит внимание на три вещи: гибель пилотируемой экспедиции, постоянную неудачу автоматов-разведчиков при попытках исследовать Марс и триумфальное шествие таких же автоматов по Венере ( а ведь условия на этой планете не в пример хуже марсианских!). Вывод будет однозначен, Тшу: они вычислят существование нашей цивилизации, они догадаются о присутствии на Земле наших миссионеров — нас с тобою. Они начнут за нами всепланетную охоту и неизбежно переловят нас всех до одного! А потом снарядят эскадру космических крейсеров, ибо вся планета сплотится перед лицом внешней угрозы…

— Какой угрозы? — она растерялась. — Разве мы им угрожаем?

— Да ведь мы только что уничтожили их корабль по твоему предложению! Мы собираем здесь информацию, мы собираем ее тайно, а это, как они считают, не что иное, как подготовка к неизбежному нападению! Вот тебе и возможный сценарий событий… — он покривил щель рта — это означало усмешку.

— Но где же выход? — в отчаянии воскликнула Тшу.

— Он лежит на поверхности. Закон развития технократических цивилизаций прост! Или гонка вооружений и внутренние распри, или широкая космическая экспансия, выход к звездам… Третьего не дано, как говорят их мудрецы. Вот нам, миссионерам, и надо переходить от пассивного наблюдения к активным действиям: разжигать межплеменные конфликты. Пока они разбираются друг с другом, им будет не до нас, — он поднялся из ванны, вода стекала по его гладкой зеленой коже.

Тшу с благоговением накинула на его костлявые плечи чистую простыню.

— А что делать с этой особой, живущей под нами?

— Ты сама сказала, что ей не поверили. Я не сторонник таких диких действий, как похищение или ликвидация, — любое разумное существо имеет право на жизнь и свободу… Кстати, пора мне заняться восстановлением связи, она серьезно повредила антенну, попробую вывести ее наверх, через балкон, а ты — можешь охладиться…