Крысиный лев

КРЫСИНЫЙ ЛЕВ

Ночь — прореха в небесах,

Словно рана в парусах,

Словно чёрная дыра,

Словно тёмная нора.

Ночь, без края и конца,

Я забыл черты лица,

Я забыл, кем раньше был,

Я забыл, я всё забыл...

— Ну хорошо же, голубчик! — Виктор Павлович отложил планшет и самодовольно ухмыльнулся, поправив очки на мясистом носу, — намного, намного лучше. Заметьте, исчезла навязчивая линия неизбежной смерти, которая мне, если говорить честно, успела изрядно надоесть. Сравнить с первым: "На груде неподвижных тел останусь я один" — совсем другое дело. Остался, правда, некий переизбыток чёрной краски, но от него мы тоже избавимся, со временем.

Я покивал головой, стараясь изображать крайнюю заинтересованность и согласие с каждым словом. Впрочем, ничего иного мне и не оставалось, если когда-либо, в обозримом будущем я собирался покинуть стены этого милого заведения.

Виктор Павлович Северцев считался моим личным мозгоправом и лекарем болезной души. Был он также доктором наук, лауреатом множества премий, магистром какого-то ордена и прочая, прочая… Спорить мне с ним не полагалось, ибо предполагалось, что мою внутричерепную начинку он знает намного лучше владельца. Даже если на самом деле дела обстояли несколько иначе.

— Вы просили, и я рассказываю, — сообщил я Северцеву, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее и хлопнул Льва по морде, отчего тот недовольно запищал, но послушно спрятался обратно в карман, — мне сегодня опять снился сон.

Виктор Павлович согнал с лица деланно-рассеянное выражение и пристально уставился на меня сквозь стёкла очков в ультрадорогой, как он неоднократно хвастался, оправе. На мгновение у меня возникло неприятное ощущение, будто на меня смотрит снайпер через оптику прицела. Впрочем, жёсткий изучающий взгляд тут же сменился обычным мягким взором водянистых карих глаз и Северцев откинулся на спинку высокого кожаного кресла.

— Конечно рассказывайте, голубчик, — внезапно он сделал паузу и повернулся на пронзительный писк, раздавшийся со стороны книжного шкафа, — и будь столь любезны, уберите своего зверя от моей Нюси, он её крайне нервирует.

Нервирует? Не то слово! Шёрстка на белой крысе встала дыбом и она, истошно попискивая, забилась в свой домик, отчего наружу торчал лишь кусок розового хвоста. Перед клетью сидел Лев и пристально смотрел через прутья, ворочая длинным носом. Когда проклятая зараза успела удрать из кармана я, честно говоря, не заметил. Пришлось подняться и взять Льва в руку, препятствуя попытке вцепиться в палец. После хлопка по ушам, беглец отправился обратно в карман.

— Огромное вам спасибо, голубчик, — поблагодарил Северцев, — ума не приложу, что находит на Нюсю, когда она видит вашу… Вашего Льва.

Не знает он! А я знал, причём знал очень хорошо.

— Поскольку конфликт полностью исчерпан, будьте так любезны рассказать ваш сон. Вы же знаете, голубчик, любая информация, которая даст ключ к пониманию вашего внутреннего мира — бесценна для меня. Чем скорее я смогу составить отчёт о вашей психической стабильности, тем скорее закончится ваше вынужденное заключение.

Думаю, Северцев послан сюда одной из спецслужб, не один из представителей которых так и не навестил меня после приземления. Ещё до полёта до меня доходили определённые слухи, а тут ещё и тот факт, что именно этому благодушному очкарику я отдан со всеми потрохами в любое время дня и ночи.

На физиономии собеседника светилось такое самовлюблённое самодовольство, что на мгновение у меня возникло нестерпимое желание… Нет! Я резко одёрнул себя. Ещё не хватало здесь и сейчас! Ощутив моё возбуждение, в кармане запрыгал и возмущённо запищал Лев. Попытавшись успокоиться, я начал рассказывать сновидение:

— Мне снилось, будто я опять оказался на борту "Вспышки". Нет, я точно знал, что это — "Вспышка", вот только ничего знакомого там не было. Вместо обычного голубого пластика коридоров — тёмные сводчатые ходы, выложенные потрескавшимся кирпичом, по которому вниз непрерывно стекают потоки воды. Под ногами — каменные плиты в тёмных маслянистых пятнах, а над головой — мрак сводчатого потолка. Единственное знакомое — чёрное небо в узких стрельчатых окнах. Такого неба на Земле нет и быть не может.

Я шёл по коридору в абсолютной тишине и не чувствовал вокруг ни единой живой души. По коже продирал мороз от неведомой опасности, которой здесь пронизано всё. Иногда в полу я видел дыры, зарешёченные ржавыми толстыми прутьями. Если наклониться к отверстиям, то можно различить далёкие жуткие вопли, поэтому я старался обходить их стороной.

Внезапно дверь в стене коридора резко распахнулась и мне под ноги начали выкатываться человеческие черепа. Очень не хотелось заглядывать за дверь, но какая-то сила подвела ближе и едва не впихнула внутрь. Я оказался в небольшом помещении, доверху забитом костями. Что-то шевельнулось на верхушке жуткой кучи и вдруг бросилось на меня, скаля длинные зубы. Тут я вскрикнул и проснулся.

— Интересно, интересно. Простите, голубчик, а вы не разглядели, какое именно существо атаковало вас?

Я поднял на Северцева глаза, пытаясь сообразить, что именно стоит за его вопросом: обычный интерес психиатра к своему пациенту или нечто большее? Однако, как бы там ни было, свои мысли он умеет скрывать не хуже меня, поэтому его тёмные глаза были по-прежнему безмятежны.

— Это — крыса, — сообщил я, изобразив улыбку на одеревеневших губах, — обычная крыса.

— Что, э-э, обычная крыса? — удивлённо переспросил Виктор Павлович, — вроде вашего, гм, Льва?

— Совершенно верно, вроде моего Льва. Ну и пусть великий толкователь сновидений и повелитель пленённых мыслей растолкует мои видения. Может быть я сумел перейти на новый уровень? Или всё по-старому: чувство вины у последнего выжившего перед погибшими, которое трансформировалось в груду обезличенных черепов. Муки совести преобразились в жуткие крики из тёмных дыр, которые, очевидно символизируют закрытые участки памяти. Всё верно?

На лице Северцева расцвела широкая ухмылка, точно ирония моих слов прошла мимо него. Однако через мгновение он стал полностью серьёзен.

— А как вы сами, голубчик, расшифруете собственное сновидение? — поинтересовался он и взял со стола массивный золотой Паркер, — ну, если отринуть Донцовское манихейство. Вы ведь у него учились?

— Сами знаете, — я пожал плечами, — ну а если совсем без иронии, мне до смерти надел карантин, который для меня превратился в настоящее тюремное заключение. От этого — постоянные застенки с подвалами и черепами. Плюс — воспоминания, трансформирующие любой образ в знакомую картинку.

— А крыса — от вашего драгоценного Льва, — подхватил Виктор Павлович, — вы же с ним даже спите, едва ли не в обнимку. Ну и не будем врать самим себе, голубчик, есть немного и того, о чём вы так язвительно упоминали. Подсознание — штука сложная, до конца не разгаданная.

Он помолчал, повертел Паркер в руках и сделал неуверенную попытку сломать его, однако фирма есть фирма — ручка успешно отразила поползновения владельца. Где-то в глубинах моего пиджака заворочался Лев, видимо устраиваясь на ночлег. Впрочем, это ничего не означало: иногда подобные приготовления лишь скрывали начало атаки. Вот именно такие хитрости позволили ему выжить.

Между прочим, искусство казаться крепко спящим здорово выручило и меня, причём не один раз. Оно и ещё мгновенная реакция. Плюс кое-что ещё. Но об неучтённом факторе знал лишь главный энергетик "Вспышки" — Богатырев. Ныне покойный. В памяти всплыли его голубые глаза, горящие яростным желанием жить. Кроме этого там присутствовала ещё одна жажда, гораздо сильнее.

— О чём задумались, голубчик? — немедленно поинтересовался Северцев, — по вашему лицу хорошо видно, как вас терзает некая неприятная мысль. Поделитесь, будьте так любезны.

— "Вспышка" вспомнилась, — неохотно отозвался я, не в силах избавиться от навязчивого видения, — последние дни, в частности. А это — ОЧЕНЬ неприятные воспоминания.

— Верю, голубчик, охотно верю, — Виктор Павлович, с видимым сочувствием, покачал головой, — крайне неприятно, что не сохранилось ни единого документального подтверждения ваших рассказов. Это крайне помогло бы нам, в нашем сотрудничестве и как мне кажется, весьма сократило срок карантина.

— К сожалению, с этим ничего не поделаешь. Да вы и сами всё знаете, — я только развёл руками, отобразив на лице виноватую улыбку ни в чём не повинного человека, — Малышев в последние дни был совсем плох, но я и не знал, насколько. Кто мог подумать, что главному оператору придёт в голову уничтожить всю имеющуюся информацию, вплоть до аварийных самописцев?

— Да, да, бокс с чёрными ящиками выгорел до основания, — Северцев положил ручку в ящик стола и протёр очки специальной салфеткой, бросив на меня стремительный взгляд безоружных глаз, — кстати, голубчик, именно эта часть вашей истории вызывает наибольшее сомнение. Нет, нет, не у меня, я-то вам полностью доверяю. Но эти писаки, акулы пера… Кое-кто осмеливается утверждать, дескать именно вы уничтожили все записи, пытаясь скрыть от общества своё поведение во время голодного бунта.

Близко, профессор, очень близко. Но всё же недостаточно.

— Проклятые шакалы, готовые сделать карьеру на любой трагедии, — Северцев горестно покачал головой и вернул очки на место, — как можно представить, что человек вашего склада и воспитания способен на недостойный поступок? Это, голубчик, то же самое, как если бы я вздумал обвинить себя. Лишь сильнейший психологический стресс способен сподвигнуть вас на преступление. Уж я-то знаю. Ваше досье с психотестами изучено мной до последней запятой, и я могу отметить, голубчик, что среди экипажа вы были наиболее устойчивым элементом

Именно это меня и спасло.

— Я же хорошо помню, голубчик, на момент спасения вы были полностью вменяемы, да и вообще, на редкость стабильны, если не считать лёгкого истощения.

Я пожал плечами.

— Тут всё дело в расчёте: я сумел распорядиться своей долей продуктов, а они — нет. Понятное дело, ситуация накалилась до открытого конфликта, но мне удалось прятаться всё время, пока продолжались столкновения. Та кровавая бойня, которую я наблюдал… Честно говоря, не ожидал подобного от своих коллег и товарищей. Да, доктор, есть огромная разница между обычными людьми и обезумевшими животными, схлестнувшимися за кусок… мяса.

Сам не понял, как вырвалось. Словно чёрт за язык дёрнул. Перед глазами появилась чёткая картинка окровавленного куска мяса. Лев заворочался во сне и его когти, прорвав ткань рубашки, вонзились в мою кожу. Должно быть крысе передались мои чувства, и он занервничал. Хорошо хоть Северцев неверно истолковал замеченную нервозность.

— Ну, ну, — он покровительственно похлопал меня по ладони лежащей на столе, — успокойтесь, голубчик, всё уже давно позади. Вот и наши беседы подходят к завершению, потому как я не вижу ни единой причины для продолжения карантина. Ещё одна, ну, от силы, две консультации, и вы сможете отправиться домой.

Он покряхтывая поднялся, и я послушно покинул кресло, ощутив, как пробудился в кармане Лев. Профессорская Нюся вновь забилась в свой домик, сверкая оттуда красными бусинками глаз.

— На сегодня вполне достаточно, — профессор протянул руку для прощания, — пока ещё говорю вам, голубчик: до завтра. Отдыхайте, набирайтесь сил.

Я вышел из кабинета и немного постоял, сражаясь с непреодолимым желанием опереться о стену. Нет, ещё чего не хватало. Никто не должен видеть, как меня выматывают эти беседы. Северцев принципиально не ставит камеры в кабинете, но другие помещения Виктор Павлович не контролирует. Чёрт, так и параноиком можно стать.

"Но ведь тогда ты тоже всё валил на расшалившиеся нервы, — внутренний голос был непреклонен, — убеждён в смерти всех, до последнего человека, но чувства вовсю трезвонили об опасности. И что же?"

Что? Бешеные глаза Женьки Богатырёва и его жилистые руки, протянувшиеся к моему горлу. Но об этом лучше не вспоминать. В кармане бешено запищал Лев требуя выпустить его наружу. Я запустил руку в карман и мой верный крыс серой молнией скользнул по рукаву пиджака, заняв наблюдательный пункт на плече.

— Что, приятель, соскучился по свежему воздуху? — спросил я его, — скоро нас отпустят на свободу.

Я неторопливо двинулся по коридору, но не успел дойти до угла, как свет пару раз мигнул и погас. Пустяшная минутная неполадка, но чувства тотчас взбесились, вынудив прижаться к стене, а память мгновенно вернула меня на борт "Вспышки".

Тогда тоже мигнули лампы освещения, а спустя мгновение пол встал дыбом, опрокинув меня на спину. В голове полыхнула паническая мысль: "Всё, конец!" Реактор барахлил всю последнюю неделю, и ремонтники сбились с ног, но так и не смогли устранить неисправность. В случае аварии самым лучшим было бы отсутствие главной тяги и перспектива неопределённой продолжительности полёта.

В худшем случае нас ждала мгновенная смерть.

Однако подвёл вовсе не реактор. Как выяснилось позже, какой-то шальной метеор догнал "Вспышку" и на полном ходу разнёс вдребезги несколько багажных блоков.

Что в них было?

Да ничего особенного.

Образцы марсианской флоры и фауны. Несколько десятков разновидностей мхов, лишайников и мелких крабообразных тварей. Огромная, конечно, потеря для науки, но все они были изучены, систематизированы и занесены в банк данных. Кроме того, часть образцов осталась в лабораториях.

Медийное хранилище кануло в лету. Ну и чёрт с ним, всё равно туда, после катастрофы, никто не наведывался.

Запасы медикаментов. Плохо, конечно, что их не стало. Впрочем, в очень близком будущем, количество требующих лечения, резко пошло на убыль.

Что ещё? Запасы одежды, постельного белья, какая-то мелочь.

Вроде всё.

Ах да. Чуть не забыл.

Провизия на оставшиеся шестьдесят три дня полёта. Мы конечно могли послать сигнал о помощи и послали его, возопив о последствиях катастрофы. Земля попросила держать себя в руках и сообщила, что даже при максимальном форсировании темпов подготовки, грузовой корабль сможет вылететь к нам не раньше, чем через пятьдесят восемь суток. И это — в самом лучшем случае.

Всё.

Медицина почесала в затылке и заявила, что два месяца без пищи никто не проживёт, даже в условиях абсолютного покоя. О всех современных штуках, вроде гибернации и внутривенной подкормки можно было забыть, потому как необходимые для упомянутых чудес припасы сейчас кружили в межпланетном пространстве.

Корабль обыскали от рубки до реактора, но смогли отыскать продуктов лишь на три дня. Найденное распределили поровну между членами экипажа. Этим капитан как бы снимал с себя последнюю ответственность за происходящее. Но никто ещё не мог поверить в то, что грядет.

Никто, кроме капитана. Она застрелилась ровно через три дня. Ещё пару-тройку дней люди питались лабораторными зверушками; всеми этими свинками, мышками, собачками и обезьянками. Кто-то ещё пошутил: дескать надо было взять с собой свиноферму или зоопарк. Тогда ещё шутили...

Потом наступил хаос

Я повернул за угол и почти упёрся носом в прозрачную перегородку из пуленепробиваемого пластика. В зале за стеной вольготно расположились журналисты, подобно терпеливой змее ожидавшие, когда их добыча высунет нос из норки. Хотя, на кой чёрт я им нужен, если у них есть их безудержная фантазия, способная дать ответ на любую загадку? Я ознакомился с творчеством некоторых борзописцев, посетив специальный ресурс, посвящённый катастрофе на "Вспышке". О-ох!

Нападение военного китайского корабля, вышедший из под контроля биологический эксперимент, массовое помешательство после солнечной вспышки, ну и естественно, марсиане.

Особенно впечатлила статья, где меня называли потомком древних марсиан, некогда посетивших Землю. Попав на Марс, я активировал память предков и решил расправиться с наглыми землянами, которые нахально вторглись на суверенные марсианские земли. И уничтожил весь экипаж старинным марсианским способом. Сожрал его. О, чёрт!

Лев попытался вцепиться в моё ухо, и я несильно ударил по вытянутой морде, отчего крыс недовольно запищал и переместился на другое плечо.

— Ты обалдел? — поинтересовался я у него, — или вид этих, с позволения сказать, журнализдов, приводит тебя в экстаз? Посмотрим, какую правду они раскопают про тебя. Назовут марсианским леопардом и скажут, что именно ты отдавал мне приказы.

Лев коротко пискнул, точно соглашался и мы продолжили путь к моим апартаментам. Естественно, называть апартаментами двухкомнатную конурку с элементарными удобствами — перебор. Но после тесной клетки, где я ютился на "Вспышке" — верх сибаритства. А если вспомнить щели последних недель...

Около моей двери стоял молодой человек в форме службы карантина. Стоял лицом ко мне, стало быть знал, откуда буду идти. Впрочем, тут все знают, где я провожу свои вечерние часы. Взгляд у парня показался странным: изучающе-напряжённый и это мне очень не понравилось.

— Меня зовут Фил Колиер, — представился он, произнося слова с лёгким акцентом, — я работаю в службе дезактивации.

— Очень приятно, — сказал я, стараясь выглядеть как можно благодушнее и подал ему руку, — чем обязан?

Колиер посмотрел на протянутую ладонь с диким ужасом, но тут же опомнился и сделал вид будто вообще ничего не произошло. Этот говнюк не захотел пожимать мою руку! Это и взбесило, и насторожило одновременно.

— Мне хотелось бы иметь с вами беседу, — ровным голосом сообщил Колиер, — желательно в моей каюте. Это — соседний блок, пять минут ходьбы. Поверьте, это — очень важно. Для вас.

Колокольчики тревоги преобразились в громовой набат, а Лев принялся возбуждённо скакать на плече. Но внешне я ничем не показал тревоги или опаски, лишь спокойствие и лёгкий интерес.

— Ну конечно, — согласился я с едва заметной улыбкой, — если в этом есть необходимость, почему бы и нет?

Парень пошёл впереди, а я рассматривал его коротко стриженый затылок и думал о том, как же отвык от простого человеческого доверия, когда можно оставить спину незащищённой.

— Прошу вас, — сказал Колиер, открывая дверь передо мной, — проходите.

Я на мгновение замешкался, преодолевая страх оказаться спиной к другому человеку и вошёл в помещение с обстановкой, которую можно было охарактеризовать, как спартанскую. Кровать, два жёстких кресла, стол с компьютером и стул — вот и всё.

Хозяин указал мне на одно из кресел, и я послушно занял его. Лев сбежал по руке и замер на подлокотнике, настороженно шевеля носом. Если бы можно было ощущать аромат опасности я бы тоже так делал.

— Буду начинать без всяких проволочек, — сказал Колиер, разместившись за столом, — как всем известно, все записи со "Вспышки" уничтожил безумный оператор.

Я только кивнул, внимательно изучая гладко выбритое лицо.

— Так вот, — не обращая внимание на мой кивок, продолжил Колиер, — у меня есть основания полагать, что записи уничтожены не безумцем, а напротив — человеком в здравом уме, который опасался обнародования информации.

— Я уже слышал это, — с кривой улыбкой произнёс я, — поэтому не стану обижаться.

— У меня есть основания для подобного предположения, потому что я видел одну из записей.

— Не может быть, — вырвалось у меня, — "Вспышку" обыскали от и до, но все записи оказались стёрты.

— Никто не удосужился проверить терминал на камбузе, — Колиет пожал плечами, — по какой-то причине кок установил скрытые камеры, данные с которых поступали ему одному. Я скопировал информацию, а сам жёсткий дефрагментировал. Пока не решу, как поступить дальше.

Он достал флешку и вставил её в гнездо своего компьютера. Я никак не мог поверить в утверждение собеседника, поэтому наблюдал за его действиями, сохраняя на лице ухмылку. Потом монитор показал картинку.

Несколько минут мы безмолвно следили за происходящим на экране. Даже Лев успокоился, словно крысиная память вернула его в прошлое.

— Впечатляет? — спросил Колиер несколько осипшим голосом и откашлялся, — что вы теперь скажете?

Должно быть он ощущал себя кем то, вроде прокурора и ожидал покаянных речей и оправданий. Молодой глупец! Теперь, когда правда вышла наружу, моё волнение улеглось и я ощутил себя абсолютно спокойным. Лев спрыгнул с подлокотника на пол, а встал и неторопливо приблизился к парню. Он вскочил и сжав кулаки, отступил на шаг.

— Советую не делать глупостей, — на лбу Колиера выступил пот, — я — гораздо сильнее.

— Да разве дело в том, кто сильнее? — улыбнулся я, — разве это важно? И разве ЭТО важно? — я показал на экран, — послушайте лучше:

На незримой границе пространства

В бездне чёрной утратил себя.

И добился теперь постоянства,

Не дыша, не живя, не любя...

Я улыбнулся ещё шире и заглянул в расширившиеся глаза парня. Где-то, под ногами, тонко запищал Лев.

Мне снился сон.

Я иду по коридорам "Вспышки" и лампы освещения тускло подмигивают мне со стен. Впрочем, "иду" — не то слово. Перебегаю от одной открытой двери к другой, крадусь от угла к углу. В некоторых отсеках горит свет, в других царит чернильная тьма и мимо таких я проскакиваю на полной скорости, стараясь держаться противоположной стены.

И бояться вроде бы нечего: я остался совершенно один на огромном корабле, который через пару суток прибудет к Земле и управляемый компьютером, ляжет на круговую орбиту. Тогда я пошлю сигнал о помощи.

Всё так, но почему тогда чувства бьют тревогу, призывая меня усилить бдительность и как можно быстрее добраться до безопасного убежища? Возможно я схожу с ума? Неудивительно, после всего пережитого.

Остался последний коридор, но тут меня натурально пронзает молния и я замираю на месте. Резкий свист вынуждает отпрыгнуть обратно и остро заточенный нож вонзается в пластик стены. Слышу громкий вопль разочарования и вижу в паре метров Женьку Богатырёва, заросшего, грязного, страшного.

Объяснить ему, что всё кончено и мы спасены? Но в выпученных глазах сверкает безумие, а из полуоткрытого рта свисает паутина слюны. Меня никто не услышит. Огромные жилистые руки тянутся к моему горлу. Я знаю, чего хочет безумец и знаю, что он сильнее и быстрее меня. Спасения нет.

Поэтому, не пытаясь объясниться, я шепчу нечто непонятное, рифмованное. Почему? Не знаю.

Каждый шаг даётся Богатырёву всё труднее, точно он шагает против сильного ветра. Он хрипит и охватив голову пальцами, замирает на месте. Потом стонет и падает на пол. Всё кончено.

Внезапно я чувствую на себе чей-то пристальный взгляд и быстро оборачиваюсь: около стены сидит крыса и внимательно смотрит на меня. Потом зверёк открывает пасть, откуда доносится пронзительная трель вызова.

Я проснулся и первое, что увидел — острая мордочка Льва, который нервно обнюхивал моё лицо.

— Пошёл вон, — прогнал я его и повернулся к терминалу, — да, слушаю.

— Это я, — на экране появилось бледное лицо Северцева, — мне бы очень хотелось немедленно увидеть вас в моём кабинете. Я приготовил ваш пропуск, но появились определённые нюансы… В общем, жду.

— Конечно, профессор, — сказал я, поднимаясь с кровати, — сейчас, приведу себя в порядок и немедленно к вам.

Северцев молча смотрел на меня, а потом отключился.

Я быстро умылся, побрился и натянул самый парадный костюм из тех двух, которые у меня были. Лев, цепляясь когтями, вскарабкался на моё плечо.

— Ну что, крысиная морда, — прошептал я ему, — пора рвать отсюда когти, пока не поздно.

Он пискнул и засопел мне в ухо.

К Северцеву я шёл в приподнятом настроении, которое ничего не могло испортить: ни вчерашнее происшествие, ни ночное сновидение. Даже физиономии журналистов за перегородкой показались мне почти милыми и дружелюбными.

— Ждите, родимые, — помахал я им, — скоро я приду и расскажу свои страшные сказки.

Виктор Павлович выглядел весьма необычно: лицо серое, глаза покрасневшие, точно он не спал всю ночь. Он неразборчиво каркнул приветствие и указал мне на моё обычное кресло. На столе перед профессором я увидел долгожданный пропуск и флешку, выглядевшую подозрительно знакомой. Точно такую я забрал вчера из комнаты Колиера. Перехватив мой взгляд, Северцев взял девайс и повертел в пальцах.

— Это мне передал один коллега, — профессор закашлялся, — себе он оставил дубликат, с которым собирался вас вчера познакомить.

— Я ознакомлен, — коротко ответил я, вспоминая увиденное.

На экране был виден кухонный стол и жареная человеческая рука. Потом к столу подошёл Семён Шаров, глава исследовательского отдела и принялся пожирать конечность. Больше ничего интересного. Хватало и этого.

— Отчего погиб экипаж "Вспышки"? — сам себя спросил Северцев, не поднимая глаз и ответил, — от каннибализма.

— Совершенно верно, — спокойно подтвердил я, — люди пожрали друг друга. То, что вы увидели, ещё не самое страшное. Жуть была под конец, когда поедали ещё живых.

Северцев обхватил голову руками и застонал, точно от сильной боли. Потом едва слышно спросил:

— И вы, — он помолчал, — тоже?

— Я не умею питаться святым духом, профессор. Тем более, два месяца. В своё оправдание могу сказать, что не злоупотреблял, как другие и уничтожил все следы этого ужаса. С чёрными ящиками правда пришлось повозиться.

— О боже! — вырвалось у Северцева, — и вы так спокойно...

Он замолчал, а я только пожал плечами. Ему этого никогда не понять.

— Фил Колиер вчера умер, — сообщил профессор, — мощнейшее кровоизлияние в мозг. Не знаю, как, но это сделали вы.

— Вы правы, — невозмутимо подтвердил я, — могу даже объяснить.

Он ничего не ответил, да я и не нуждался в ответе. Лев стрелой метнулся в сторону клетки профессорской Нюси и та истошно заверещала. Северцев хотел было возразить, но я поднял руку, и он смолчал.

— Смотрите, профессор, и слушайте. Давным-давно в деле истребления крыс применялся следующий метод. Зверьков запирали в непроницаемой бочке и полностью лишали еды. Голодая, крысы начинали пожирать друг друга. Выживала самая сильная, хитрая и быстрая крыса. Выжив, она получала два дара: первый — желание и в дальнейшем уничтожать собратьев; второй — необъяснимую способность убивать других крыс на расстоянии. Такое животное называли крысиным львом. Смотрите, профессор.

Белая крысы лежала без движения, а Лев жадно нюхал воздух, вцепившись когтями в прутья клетки.

— Лев — последняя выжившая крыса на корабле, — сказал я, подходя к профессору, — а я — последний выживший человек. Чем вам "Вспышка" не запертая бочка для крыс?

— Вы — монстр! — зашипел профессор, сверля меня яростным взглядом карих глаз, — все должны узнать!

— Никто не узнает, — мягко возразил я, — да и ни к чему это. Послушайте лучше моё последнее стихотворение. Специально для вас написал. Оно не слишком длинное. Ну а о качестве судить вам.

Так бесконечна ночь-река,

Как перейти посметь?

Ведь нет моста и челнока

Её преодолеть.

Есть день — заряженный патрон

Как выстрелить посметь?

Ведь жизнь моя — тяжёлый сон,

А сон всегда есть смерть.

Голова Северцева с глухим стуком упала на стол. Я взял пропуск, флешку и направился к выходу. Лев недовольно запищал, когда я оторвал его от клетки с Нюсей, но быстро успокоился и залез на плечо. Я открыл дверь и оглянулся: Северцев продолжал неподвижно лежать на столе и из его носа успела набежать небольшая лужица крови.

— До свидания, — профессор, — сказал я и вышел вон.