Крысиное кольцо

    Freude, Freude treibt die Räder in der Großen Weltenuhr.
    Johann Christoph Friedrich von Schiller. An die Freude

    Радость двигает колёса вечных мировых часов.
    Ф. Шиллер. К радости

  С глубокой скорбью узнал я третьего дня, что поиски Дора ат Акрама прекращены. Светоч естествознания, создатель квантовой нейротопологии, тот, кто освободил душу человека от уз бренной плоти, подарил ему электрическое тело, неуязвимое и бессмертное, и тем открыл нам путь к звёздам, обрёл покой на дне одной из подземных пропастей Каменного Сада. В темноте и тишине пещеры, там, куда всегда влекла его любовь к уединённым размышлениям.
  Просьба журнала "Семейное чтение" поделиться воспоминаниями о Доре ат Акраме стала для меня неожиданностью: ведь я – всего лишь школьный преподаватель математики и, в отличие от коллег господина ат Акрама, не в силах не только осветить, но даже охватить умом построения его теории. Надеюсь, однако, что широкой публике интересен более человек, его дух и его судьба, нежели многомерные хитросплетения нейронных сетей, а я – один из тех немногих, кто знал господина ат Акрама с детства. Образ его, человека замкнутого, немногословного и нелюдимого, давно окутан вуалями легенд. Сказкой звучат истории об узле вечности, пробудившем интерес маленького Дора к топологии, и о смерти старого верного пса, каковая утрата, поразившая нежную детскую душу, определила сферу исканий юного гения. Доводилось мне слышать и сказочные версии, объясняющие моё полушутливое обращение к превзошедшему меня ученику: "учитель". Вероятно, сказки ждут от меня и читатели почтенного журнала. Опасаясь их разочаровать, всё же не могу рассказать ничего, кроме правды. Ибо правда всегда чудеснее любых наших вымыслов, и только правда может дать новый опыт нашему сердцу.

  Госпожа вис Акрам предложила мне стать гувернёром её пятилетнего сына, так как прослышала о моих семейных неурядицах и сочла, что общая беда сплотит нас и поможет найти путь к разуму Дора. Знай я об этом заранее, я бы, несомненно, отказался, измыслив благовидный предлог, и тем упустил шанс исправить содеянное зло и обездолил моих дражайших жену и дочь. Но я понял, сколь милостив ко мне случай, много позднее. А тогда, явившись к госпоже вис Акрам, дабы приступить к своим новым обязанностям, решил, что наказан провидением. Наказан вторично, жестоко и несправедливо – за то, что уклонился от столь же незаслуженного первого наказания.
  Моя дочь Исиль, ровесница Дора, походила на хомячка. Ласковый зверёнок, она радостно агукала мне и матери и смеялась, когда ей щекотали животик – вот и всё, что было в ней от человека. Дор же при первой встрече напомнил мне медузу. Пухлый бледный мальчик сидел на полу зашторенной детской среди спиралей разноцветного серпантина, спрятав кисти в рукавах свитера и держа себя за локти, мерно раскачивался и тихо мычал. Взгляд его был устремлён в никуда, будто вокруг него простиралась холодная чёрная бездна. Но, верно, ребёнок заметил меня, потому что встал и, разбросав ногами полосатые вороха, ушёл в шкаф – по словам госпожи вис Акрам, любимое своё убежище.
  Некоторые впечатления всё же проникали в его запертую душу. Иногда, испуганный внезапным шумом либо раздосадованный бесцеремонной заботой няни, ребёнок принимался кричать и биться; унять его было делом нелёгким, и немудрено, что госпожа вис Акрам искала соратника более крепкого, нежели старая Нирен. Дору была доступна и некая тень удовольствия. Взгляд его на несколько минут сосредоточивался на руках матери, когда она разрезала серпантин на короткие ленты и склеивала из них кольца и цепи. С помощью нехитрой этой забавы госпоже вис Акрам удавалось успокоить, одеть и накормить сына. Узрев в интересе мальчика, пусть мимолётном, проблеск духа, я тоже взялся за клей и ножницы, в два счёта соорудил трилистник, восьмёрку и тарийский крест и начал было рассказывать Дору о тайнах узлов. Но очень скоро он наскучил новыми игрушками и укрылся в шкафу. Я, однако, не терял надежды, решив, что господин Хо поддержит мои начинания.
  О, разумеется, госпожа вис Акрам поначалу была недовольна визитом господина Хо.
  – Какая гадость! – успела она сказать. – Что это вам вздумалось, господин а Бодхи, принести в мой дом крысу!
  Возбуждённый возглас сына замкнул ей уста. Я поспешно опустился на пол подле мальчика, пересадил господина Хо с плеча на колено, подобрал давешний трилистник и достал из кармана припасённый для представления мешочек с изюмом.
  – Рад познакомить вас, друзья мои. Господин Хо – господин Дор ат Акрам. Что вы думаете об этом узле, господин Хо? Возможно ли его развязать? – господин Хо обнюхал трилистник и негодующе фыркнул. – Вы правы. Невозможно. А этот?
  Мой серый друг ловко развязал тесёмку мешочка, вызвав у мальчика удивлённый вздох. Я вытряхнул на ладонь полдюжины изюминок.
  – Возьмите три, господин Хо. Три. Превосходно. Видишь, Дор, господин Хо – математик, он умеет считать и знает топологию. Дор, хочешь изюму? Нет? А господин Хо не прочь откушать ещё. Не так ли, господин Хо?
  Крыс встал на задние лапы и умильно сложил передние.
  – Он будет рад, если ты угостишь его и погладишь – тихонько, одним пальцем.
  Дор выпростал руки из рукавов, подставил горсть и хихикнул, когда господин Хо стал вежливо собирать лакомство с его ладони. Мальчик молчал, но я видел, слышал, чувствовал отклик – мне ли, старому учителю, не узнать его! Отклик столь небывалой силы, что и Дора, и меня сотрясала нервная дрожь. Госпожа вис Акрам приблизилась, едва слышно шурша платьем, и прерывисто дышала мне в затылок. Я взялся за серпантин, продолжая говорить.
  – Крысы очень умны. В их честь даже назвали чудесную диковину. Сейчас я тебе её покажу. Посмотри, Дор. Это – кольцо. У него две стороны – белая внутренняя и красная внешняя. Господин Хо, если вас не затруднит, пробегите по белой стороне. Видишь, Дор, крыса будет вечно бежать только по белой стороне, или только по красной, но не сумеет перейти с одной на другую. А вот это – крысиное кольцо. Господин Хо, прошу вас. Смотри, Дор. Господин Хо бежит по одной стороне крысиного кольца, то белой, то красной. Где же вторая сторона? Её нет. Две стали одной. Теперь давай разрежем кольцо вдоль. Что получится? Два кольца, верно? Верно. А если я разрежу крысиное кольцо? Смотри, Дор.
  Из года в год я показывал обыкновенное чудо простого, двойного и тройного крысиного кольца первоклассникам. Нет лучшего способа пробудить в учениках любознательность и выявить среди них склонных к математике. Видывал я и изумлённых, и смешливых, и безразличных, и даже испуганных. Но никто, кроме господина ат Акрама, не встретил растянувшееся в моих руках длинное, дважды закрученное кольцо таким восторгом. С минуту, замерев, мы созерцали и постигали. Он – ясную, как ручей, тайну неориентируемой поверхности, я же – ясную, как ручей, тайну радости, открывающей двери духу. Потом Дор перевёл дыхание и внятно произнёс:
  – А почему?
  – Ты узнаешь, мой ночной огонёк, – пролепетала госпожа вис Акрам, – когда изучишь математику. Господин а Бодхи – твой учитель, он поможет тебе.

  – Вы не заберёте его? – спросила она, когда Дор, обессилев от впечатлений, уснул, с серпантином в кулачке и объевшейся крысой на груди. – Умоляю, господин а Бодхи, оставьте Дору зверька. Я полюблю, я уже люблю его.
  – Он очень стар, – предупредил я. – Если Дор привяжется к нему – не станет ли его смерть слишком сильным потрясением для ребёнка?
  – Может быть. Но Дор должен учиться жить, – подумав, ответила госпожа вис Акрам. – Уметь жить, зная, что все мы смертны. Это важнее математики. Самое важное. Пусть переживёт зверька, пока мы рядом – когда-нибудь, надеюсь, он сумеет пережить меня. Вы ведь будете рядом, господин а Бодхи? Левое крыло, – три комнаты и ванная, – а также кабинет мужа и библиотека в вашем распоряжении.
  – У меня семья, госпожа вис Акрам, – возразил я.
  – Но разве… – она осеклась и закивала. – Перевозите семью. Я буду только рада. Жизнь вернулась в мой дом. Впервые со смерти мужа… Вы волшебник, господин а Бодхи. Вы распечатали в сыне родник духа – разум и речь. Отныне вы и все, кто вам дорог, родные мне.
  – Самому важному научил меня ваш сын, госпожа вис Акрам, – сказал я. – Родник духа – не разум, не речь.
  – Но что же?
  – Радость.

  В тот же день я отправился за женой и дочерью. Оказалось, госпожа вис Бодхи уже три года, как съехала с квартиры. Я нашёл её в дешёвом пансионе. Навьюченный сластями, игрушками, букетом фиалок и новой шляпкой для Арты, по чёрной лестнице поднялся я в мансарду над шестым этажом. Милая моя рукодельница шила что-то белое. Рядом Исиль чёркала карандашом в альбоме. Изящные розовые платьица бросали на их скулы отсветы, казавшиеся румянцем. Я узнал ткань: то были шторы, что пять лет назад я, окрылённый близким отцовством, покупал и собственноручно вешал в будущей детской. На диване подле Арты свернулась тощая кошка. К ноге жены жалась столь же худая кудлатая дворняжка.
  – Арта, что случилось? – в изумлении спросил я. – Ты, рассудительная и бережливая девочка, не могла промотать пять тысяч!
  – Это не мои деньги, – тихо отозвалась она.
  – Я оставил их тебе и ребёнку! Положил на твоё имя и вручил тебе книжку – что ещё нужно, чтоб ты поняла, дурочка?
  – Я перевела их тебе. "Возьмите, принц. Нам дар любви – зола, когда любовь в дарившем умерла", – ответила Арта, опустив тяжёлые ресницы.
  На миг во мне вспыхнул гнев: кроткая упрямица, не щадит ни себя, ни ребёнка, трудит пальцы шитьём, да ещё тратит заработанные гроши на никчемных тварей. По моей вине. Из-за моей глупости и трусости. Я протянул к ним руки. Собачонка зарычала на меня. Кошка выгнула спину. Исиль спрятала личико в подол матери. Моё дитя меня дичится! Свёртки посыпались у меня из рук. Я опустился на колени – не мог я говорить с ними стоя, грозным судиёй нависая над полуголодными ангелами. Я понял, хотел я сказать. Я другой, Арта. Клянусь, моя жизнь отныне будет служением тебе, и нашей дочери, и этим безгрешным любящим душам, служением вашему счастью. Нет высшего предназначения для человека и достойнейшего оправдания его бытия.
  Исиль приковыляла ко мне. Восхищённо ахая, подняла упавшую куклу – и со вздохом протянула мне.
  – Исиль… Арта… – сказал я. – Клянусь…
  Больше я ничего не смог вымолвить. Но они поняли. Они всегда меня понимают, мои святые дурочки.