Кровь красная

Здесь нет лета.

Зимы здесь тоже нет, а есть вечный октябрь: моросящие дожди, тучи, затянувшие небо, промозглый ветер.

И бескрайняя, бездонная хлябь под ногами… Почти вся поверхность планеты покрыта болотами и мелкими морями, заросшими губчатой ряской. Впрочем, моря здесь мало отличаются от болот. Они так же волнуются от ветра, так же колышутся, стоит на них ступить ногой, и так же цветут, наполняя воздух терпкими запахами.

Первооткрыватель планеты был поэтом, он дал ей имя Лавка пряностей.

Работники биостанции прозвали её Холодцом.

— Не люблю грязь, — сказал Тимур, — с детства ненавижу! То ли дело дома: сухо, тепло, виноград. Мама лепёшки печёт, издалека слышно. Запах такой, да!..

— Попросился бы на Оладушек, — ответил Мишка. Он шёл, как цапля высоко задирая ноги. Планета смачно чавкала, неохотно выпуская высокие десантные сапоги из своих объятий. Они все щеголяли в десантных, и Тимур, и Мишка, и Луиза, хотя десантником был только Тимур. Те, кто оснащал биостанцию, что-то не рассчитали или просто прошляпили, но обувь, положенная персоналу биостанции, очень быстро пришла в негодность. Холодец съел её за неделю, оставив только подмётки.

— Зачем на Оладушек? — удивился Тимур.

— Там тепло, — отозвался Мишка. — Тепло и сухо. Там ты быстро прожаришься и будешь как оладий или гренок. Чёрненький и хрустящий.

— Да ну тебя, Майкл!

— Я Михаил, — тихо сказал Мишка. — Для друзей Миша.

— Ладно, ладно, не обижайся, — согласился Тимур. — Я же любя.

Луиза топала молча, не обращая особенного внимания на их трёп. Только услыхав последние слова Тимура, усмехнулась.

Тимур тоже замолчал. Рассматривать идущую впереди Луизу было гораздо интереснее, чем пререкаться с Михаилом, тем более, каждый такой разговор кончался одинаково. Так, как сейчас. Мишка обижался, Тимур извинялся… Хотя, чему обижаться? Не Мойшей же его называть? Мишка почему-то не любил имени, которое значилось в его удостоверении личности. Тимур не мог понять, чем Моисей Абович хуже, чем Михаил Анатольевич, если фамилия его всё равно Либерман?

Щёлкнуло, в наушниках прорезался голос начальника отделения охраны сержанта Таломяна:

— Внимательнее, Тимур. На пятнадцать — две пиявки.

— Далеко? — вполголоса спросил Тимур.

— Километра два.

— Понял, — сказал Тимур, удобнее перехватывая парализатор, отключился и громко произнёс в спину Луизе: — Две пиявки справа. Для них, конечно, ничего выше рыла не существует, но всё равно осторожнее, граждане учёные.

— Дойти успеем? — спросил, не оборачиваясь, Мишка.

— И дойти, и уйти, — ответил Тимур. — Два километра. Но всё равно.

— Принято, — коротко ответил Мишка.

— Ищут место для кладки, — предположила Луиза. — Самое время.

Голос у неё тоже был красивый, низкий, бархатный. Ей бы на сцене выступать, чего её потянуло в ксенобиологи?

— Самое время? В других ваннах давно личинки растут!

Мишка так удивился, что даже остановился и оглянулся на Луизу.

— Не стой, Михаэль, — сказал Тимур. — Утонешь.

— Я Михаил, — недовольно ответил Мишка, но послушно зашагал снова.

Местность изменилась. Теперь вместо вязкой бурой грязи под ногами хлюпала жирная белая пена.

— Парафиновое пятно, — сообщил очевидный факт Мишка. — Скоро придём.

Минут через пять показалось первое гнездо: овальное окошко чистой воды, окружённое невысоким валиком.

Вершиной пищевой цепочки на «Лавке пряностей» были панцирные пиявки — гигантские, до метра в диаметре черви. Двуполые, моногамные, они образовывали пару один раз и на всю жизнь. Самки были чуть меньше и изящнее, если так можно сказать про десятиметровых безглазых тварей. Мягкие, покрытые плотной, но проницаемой для воды чёрной кожей. Самцы достигали метров пятнадцати в длину и щеголяли в жёсткой известковой чешуе. По достижении половой зрелости чешуя превращалась в крепкий и толстый панцирь. Существовало мнение, что он защищал животное в битвах за самку. Другие считали, что панцирь служил украшением, как хвост у павлина или яркость оперения некоторых земных птиц. Третьи утверждали, что панцирь — рудимент древних времён, когда у пиявок были природные, ныне вымершие, враги. По этому поводу среди биологов кипели ожесточённые споры, впрочем, в достаточной мере умозрительные, поскольку никто не мог привести в защиту своего мнения точных и общепринятых фактов. Надеяться, что такие факты скоро появятся, тоже не стоило. Лавка пряностей была велика и малоизучена, а биологов не хватало. Опасны пиявки были только размером, пасти, полной острых зубов, эволюция им не подарила, и в очереди на изучение они занимали место во втором десятке видов.

Зато их личинки были деликатесом, куда там форели или угрю!

Не доходя нескольких шагов до валика, Мишка остановился и вынул из заплечного ранца раздвижной сачок. Такой же появился и в руках Луизы.

Панцирные пиявки не кусаются, но в десяти тоннах живой массы тоже мало приятного. Особенно когда она рассержена и защищает потомство.

Тимур отвернулся. Равнина, сколько хватало взгляда, была пуста. Впрочем, не стоило полагаться на зрение, завеса дождя скрадывала детали. Горизонт как будто шевелился, дышал.

Биологи за спиной тихо переговаривались.

— Чешуйчатых, чешуйчатых бери… — бурчал Мишка. — Это самцы.

— А то я не знаю, — отвечала Луиза. — Всё я знаю, не отвлекай.

— Куда лезешь!.. Разбудишь.

— Отстань, Мишка, никого я не разбужу… Сам на месте не стой.

Тимур автоматически посмотрел под ноги. Нет, всё нормально, он был в шаге от валика. Подумав, Тимур отодвинулся ещё на полметра. Грязно-белое месиво под ногами освобождено вздохнуло, заращивая яму от его сапог.

Как будто под слоем из грязи, замешанной на парафине, воды, переплетённых корней и ряски пряталось какое-то исполинское существо с тонкой и чувствительной кожей.

«А мы для него как вши», — некстати подумалось Тимуру.

Снова включился Таломян:

— Завязывайте там. Они приближаются.

— Понял, — коротко ответил Тимур. — Эй, добытчики! Хватит, эвакуация.

Мишка, сопя, перебрался через валик, устроился, непрерывно переступая ногами, шагах в трёх-четырёх слева от Тимура. В левой руке он держал контейнер с добычей. За мутной стенкой вяло шевелились личинки, словно дождевые черви в банке у рыболова.

Луиза встала по правую руку. Болото под ней, кажется, вовсе не прогнулось.

С грохотом и свистом с низкого неба упал коптер Таломяна, завис рядом, в полуметре над поверхностью. Болото под брюхом коптера морщили волны. Озерцо за спиной у Тимура сейчас — можно было и не смотреть! — словно вымерло. Личинки, в отличие от взрослых пиявок, обладали прекрасным слухом; они попрятались в норах на дне или забились под тело матери.

Таломян открыл люк, принял у Мишки контейнер, поставил тут же, у входа, потом галантно подал руку Луизе:

— Удачно?

Луиза пожала плечами: «Чего, мол, спрашиваешь? Сам в руках держал»…

Мишка забрался вторым, Тимур следом. Коптер прыгнул вверх метров на двадцать.

— Вон они, — кивнул, показывая направление, Таломян.

Край парафинового пятна прорезали два чёрных штриха — пиявки, самец и самка. Они ползли бок о бок, голова к голове, впрочем, назвать это движением пресмыканием мог только слепец. Мышечные волны бежали по их телам от голов к хвостам и толкали животных вперёд со скоростью хорошего бегуна. Метров за сорок от обловленного окошка пиявки разошлись: самец свернул налево, самка направо. Когда они сошлись снова, самка продолжала кружить, описывая кольцо трёхметрового примерно диаметра. Самец бился внутри этого кольца, разбрызгивая грязь и ошмётки парафина. Потом ударил рылом в середину круга — и провалился внутрь болота.

Оставшись одна, самка успокоилась, остановилась, замерла, догнав головой собственный хвост. Внутри кольца её тела лежал тёмный, лишённый парафина и растительности участок, яма на ровной поверхности болота. Скоро она наполнится водой, и самка вымечет туда икру.

— Восхитительно!.. — выдохнула Луиза. — Сколько смотрю, столько… — она не договорила.

— Да, впечатляет, — согласился Таломян. — Удивительные животные.

— Главное, вкусные! — хохотнул Тимур.

— И вовсе это не главное! — немедленно возмутилась Луиза.

— Ну, основное, — пожал плечами Тимур. — Какая от них ещё польза?

— Да разве дело в пользе?!

— А в чём же? — сделал большие глаза Тимур. — Взять барашка. Мясо и шкура. Кто их будет просто так держать? Пасти, перегонять с места на место? Э-э-э… прививки им колоть?

— Ну, знаешь… — Луиза задохнулась от возмущения.

— Да шучу я, шучу! — засмеялся Тимур.

— Шуточки у тебя… — проворчала Луиза.

— Какие умею, — сказал Тимур и отвернулся к окну.

Впереди показалась биостанция. Аккуратная квадратная платформа с ангарами и павильонами покоилась на четырёх мощных понтонах; с каждой стороны платформы в жидкую твердь Холодца уходило по два якорных троса. С высоты они казались тонкими как волосы Луизы…

Горизонт наклонился. Таломян бросил коптер вниз. Через мгновение он коснулся неподвижного, насколько это возможно на Холодце, стартового круга.

— Приехали, господа биологи!

***

— Ну, удружили!.. Ну, спасибо!..

Пётр Иванович Клуге, директор биостанции, растроганно кланялся и утирал слезу. Он и забыл про сегодняшний юбилей, но подчинённые напомнили… Стол в конференц-зале манил к себе фруктами из станционной оранжереи, твёрдой как камень пайковой колбасой, свежим хлебом собственной выпечки. К сокам и морсам Таломян, хитро улыбаясь, добавил фигурную бутылку, по этикетке которой вились вычурные армянские буквы. Из коридора, ведущего на кухню, умопомрачительно пахло жареным...

— Внимание, сейчас начнём! Место освобождайте! — объявил Тимур.

Он вышел и через минуту вернулся с большим подносом в руках. На нём расположилось главное угощение: шашлыки из личинок.

— Ура! — зааплодировала Луиза. — Умеешь, ведь умеешь же! Почему у тебя всегда получается так вкусно и нарядно?

— Мужчина должен уметь готовить шашлык, — пожал плечами Тимур. — Конечно, это не барашек… так и мы не на Земле? Короче, разбирайте!

— Друзья! — сказал, поднимаясь, Таломян. — Я хочу сказать за шефа. Знакомы мы не так давно, но я рад знакомству...

Бутылку разлили, и каждому за столом досталось по рюмочке. И не напьёшься, кто не хочет, и на душе приятно. А кто хочет… Что за биостанция без спирта? Мишка достал припасённую для этого случая литровую колбу, одарил желающих. Приняв ещё, Пётр Иванович завёл долгую историю про молодость, про смешные случаи, про то, про сё… Тимур не стал вслушиваться, а те, кто слышал её впервые, не забывали работать челюстями. И Таломян, и Луиза, и Мишка, и безымянные лаборанты. Не потому безымянные, что Тимур не знал их имён, а потому, что ни в быту, ни по службе с ними не пересекался; знал, да забыл, и чтобы вспомнить, придётся приложить усилия. Вот будь они девушками!.. Во всяком случае, Луизу Тимур запомнил сразу.

Угощались и сослуживцы-десантники. Француз Дидье, американец Рон из-под Бостона, двое москвичей — Андрей и Дима.

Вот кого Тимур не мог понять, так это русских! Служи у Тимура на станции земляк, они вдвоём давно бы устроили всё по-своему, и никакой Таломян им не помешал бы, а про Клуге и речи нет. Андрей и Димка, мало того, что никогда не действовали совместно, они ещё и грызлись между собой как… Как грызся с сослуживцем-турком сержант Таломян, отчего и оказался на далёком и неприветливом Холодце.

Хорошо иметь земляка. Тимур вспомнил Аслана, с которым познакомился в учебном полку. Аслан был сержантом и сразу взял Тимура под свою защиту, так что год пролетел быстро и без проблем. Конечно, Тимур не наглел, армия есть армия, но всегда чувствовал за собой поддержку Аслана. Эх, его сюда бы!..

— Вы это нарочно!

Выкрик выдернул Тимура из приятных воспоминаний.

Мишка стоял злой и растерянный. На вилке, которую, которую он держал в руке, был наколот кусок шашлыка.

— Нарочно! — обиженно повторил Мишка и тряхнул вилкой. Капли жира полетели по сторонам: на скатерть, на стаканы, одна попала на лицо Луизы.

— Что нарочно? — набычился Тимур. — Ты вообще об чём?

— Она без чешуи!

— Мишенька, ты же сам ловил… — заговорила Луиза, поднимаясь. — Мы вместе их ловили.

— Ну и что?! — развернулся к ней Мишка. — Он, — Мишка махнул вилкой в сторону Тимура, — подменил, он добавил без чешуи! Он меня ненавидит, я давно знаю.

— Ты идиот, — сказал, стараясь не взорваться, Тимур. — Я их обдираю, прежде чем готовить.

— В самом деле, Михаил Анатольевич, — заговорил со своего места Клуге, — зачем же вы так? Никто не хотел вас обидеть.

— Я зна-аю!.. — проговорил, качнувшись, Мишка. — Это он, всё он...

Да он пьян, понял Тимур. И когда успел напиться?

— Иди-ка, Мишель, проспись, — сказал Тимур вслух. — Ты не в себе.

— Я Михаил, — сверкнул глазами Мишка. — И я не пьян, я… выпивши.

Он сел. В руке его всё так же была зажата вилка, и он рассматривал кусок шашлыка в недоумении: что, мол, за глупость мне привиделась?

— Ну, раз всё разъяснилось, — объявил, приподнимаясь, Таломян, — предлагаю выпить за дружбу!

— За дружбу, за дружбу!

— Ничего не разъяснилось! — взвился Мишка. — Это он!..

Банг! Банг-банг!

Сильный удар сотряс здание биостанции, потом ещё два подряд. Кто стоял — попадали с ног, кто сидел — опрокинулись вместе со стульями. Мишка, валясь назад, ухватился за скатерть и потащил за её собой. На пол посыпались тарелки и стаканы...

Банг! Банг! Банг!

Удары следовали один за другим. По полу и стенам побежали трещины, бронированные стёкла окон лопнули, осыпая зал осколками. Вскрикнул Клуге, лицо его посекло стеклом; один из осколков вонзился рядом с левым глазом. Упал и неуклюже ворочался, не в силах подняться, Дидье. Рядом, прижимая руку к груди, откинувшись на стену сидел Дима. Сквозь его пальцы сочилась кровь.

И только потом завыла сирена...

С высоты станция уже не выглядела такой аккуратной и геометрически правильной. Три из восьми якорных тросов лопнули, один из понтонов оторвался, отчего платформа накренилась и черпала углом грязь. Жилые и лабораторные купола сплющило и перемешало, словно гиганты играли здесь в боулинг. Генераторная ещё держалась, но сквозь панели крыши струился белый дым.

Вокруг станции в разных направлениях двигались сотни панцирных пиявок. Иногда они замирали; по огромным телам пробегали мгновенные волны… и платформа содрогалась от очередного попадания.

— Кажется, станция потеряна, — с детским каким-то удивлением произнёс Клуге. Его лицо, залитое биогелем, напоминало страшную маску. — И всё-всё: записи, материалы исследований, образцы...

— Какие к чёрту образцы?!.. — возмутился Таломян. — О чём вы, Клуге? Люди погибли!

— Люди, да… — прошептал Пётр Иванович. — И люди.

Рон и Андрей погибли в первые секунды атаки. К моменту эвакуации они были уже безнадёжно мертвы, мертвы настолько, что Таломян запретил спасать их тела. «Живые важнее», — отрезал он. Тимур понимал, что сержант прав, но на душе всё равно было гадко. В трюме коптера, подсоединённые к диагносту, лежали Дима и Дидье. Француз получил множественные переломы и ушибы, но Луиза сказала, что жизни его ничего не грозит, а вот Димка...

— Час или два, — развела она руками на вопрос Таломяна. — Его в стационар нужно, а бортовой диагност коптера… Он ведь даже не лечит! Так, противошовокое ввести, остановить кровь.

— В стационар… — пробормотал сержант. — Я отправил сигнал сразу, как мы взлетели. Что нам остаётся? Ждать.

Над биостанцией на стационарной орбите висел спутник-ретранслятор. Сигнал ушёл, и он уже наверняка принят, но успеет ли помощь? В этот район галактики редко заходят исследовательские корабли, а торговых или пассажирских трасс нет вовсе.

— Смотрите… — тихо сказала Луиза. Но все услышали.

Платформа биостанции встала на ребро и медленно погружалась в болото.

— Пусть им будет земля пухом, — произнёс Клуге. — Тьфу, Холодец!.. Чёрт, чёрт!

Он сконфузился и отвернулся.

Через минуту от биостанции осталось только клякса на поверхности болота и сбившиеся в кучу понтоны.

— Не нравится это мне, — заметил Таломян. — Что они делают?

Пиявки выстраивались в ряды, строили из своих тел какой-то странный узор...

— Повыше бы надо… — пробормотал сержант под нос и взялся за рычаги. Двигатель запел громче, «земля» со штрихами червей внизу дрогнула и провалилась.

Они не успели.

Что-то врезалось в днище коптера. Машина подпрыгнула, винты пошли вразнос. Потом удар повторился, и Тимур потерял сознание.

***

Вокруг было море. Оно волновалось, играло его шлюпкой как щепкой, бросало из стороны в сторону. У Тимура закружилась голова, тошнота подступила к горлу… и он пришёл в себя.

Качка никуда не делась, но к ней добавились низкое серое небо над головой, пряные запахи холодца и тупая боль в спине. Он лежал в надувной лодке, входившей в спасательный набор коптера, и лодка плыла куда-то, плыла… Потом Тимур услышал тяжелое дыхание, хотел повернуться… словно раскалённый гвоздь вбили ему между лопаток! Он застонал, закашлялся. Лодка остановилась, над ним появилось Мишкино лицо. Из-за плеча у Мишки выглядывал ствол автомата.

— Очнулся, — хмуро констатировал Мишка. — Лежи, лежи!

— Спину сломал? — с ужасом прошептал Тимур.

— Ушибся, сильно, — ответил Мишка. — Пройдёт.

— А… остальные?

— Всмятку.

— И Луиза? — не поверил Тимур.

— И Луиза. И Таломян, и Клуге, все… — сдавленно проговорил Мишка и отвернулся.

— А?..

— А мы выжили, — шмыгнул носом Мишка. — Почему — не знаю, и не спрашивай. Тебе вообще говорить вредно.

Лодка снова пришла в движение. Мишка тащил её за собой, иногда вздыхал, иногда бормотал что-то на незнакомом языке. Тимур продышался, рассеялся окутывавший голову туман, даже спина стала болеть меньше.

— Куда ты идёшь? — спросил он.

— К скалам, — не останавливаясь, ответил Мишка.

Скалы… Невысокая каменная гряда, редкая на Холодце настоящая суша.

— Там они нас не найдут, — продолжил Мишка, и Тимур не стал говорить, что это глупо. Что такое груда камней для тех, кто сбил современный десантный коптер?

Тимур поёрзал и устроился поудобнее. Теперь он почти сидел и мог обозревать окружающую хлябь. Спина болела, но уже вполне терпимо.

— Дай автомат, — попросил он.

— Зачем?

— Буду прикрывать тебе спину.

— Хорошо.

Мужчина не может без оружия. Оружие придаёт уверенность, хотя что может автомат против тех, кто сбил современный десантный коптер...

— Прости меня, Мишка, что дразнил тебя, — сказал Тимур. — Поверь, я не со зла.

— Верю, — ответил Мишка. — Это я не прав, что злился. Вот такой идиот.

— Зачем идиот? — спросил Тимур.

— Идиот, точно идиот, — сказал Мишка. — Мы все идиоты, и поделом нам.

— Почему?

— Потому, — заговорил Мишка. — Всё что-то делим, делим и делимся. Ссоримся между собой, не видим, не хотим увидеть в ближнем — близкого. А для Вселенной мы совсем одинаковые. Что русский, что англичанин, что чеченец, что еврей. Кровь у всех красная. А тут… Знаешь, — он остановился, переводя дыхание, подбирая слова, — первооткрывателей надо судить. Да и нас тоже.

— Почему?! — испугался Тимур.

— Потому что идиоты. Представь себе: Земля, детский сад или там ясли. Детишки возятся, воспитательница, повариха готовит обед. И тут… какие-то монстры. Врываются, хватают детей и утаскивают. Зачем, куда? — неизвестно. Только потом ты узнаёшь, что они… что их… на шашлыки! Великолепные животные! — как выплюнул Михаил. — Ах, как это здорово, как поучительно, но только во втором десятке в очереди на исследование. Не биостанцию здесь надо устраивать было, а посольство. А теперь… куда уж, — горько закончил он.

— Да… — только и смог ответить Тимур.

Лодка задрожала, грязь вокруг заволновалась и… наружу, пробив толстый слой губчатой ряски, вырвалось длинное бронированное тело. Панцирная пиявка! Тимур, не думая, вскинул автомат.

Очередь болью отдавалась в спине. Пули рвали мягкое рыло аборигена.

Кровь у него была тоже красная.