Коверн. Рассказ 5

Коверн. Рассказ 5

Коверны — это древние воинствующие существа, которые хранят в тайне свое происхождение. Долгие годы, после их прибытия в сектора, где обитают люди, они угнетали и вели войну со всеми инопланетными формами жизни, пока, наконец, не была создана лига угнетенных. В нее входили все народы, которым досталось от Ковернов.

Коверны имели рост в 3 метра, страшную рожу, в которой имелись черты гориллы и ящерицы. Маленькие черные, глубоко посаженные глаза, приплюснутый нос, покрытая чешуей кожа и самое мерзкое, змеиный язык.

Впервые я узнал о них как раз от одного Коверна. Мы встретились на планете №14, которая являлась главным поставщиком металлов. Вся планета была из металла. За ужасные проступки, Ковернов приговорили к вечной работе рудокопа. Коверн по имени Ранок, встречал меня.

Я бы описался от страха при встрече одного из них, если бы не мое образование. В академии, одна из лекций по культуре и истории народов посвящалась Ковернам. Я, конечно, прогулял, но мне пришлось сдать эту тему, потому что без нее я бы не выпустился. И когда я изучил их поведение и нрав, я понял почему. Дело в том, что у этого народа все было наоборот — когда Коверн улыбался, то его лицо изображало злобу, а когда злился, радость. Большинство переговоров на начальной стадии войны, из-за этого закончилось печально. Ну, знаете, как это бывает — оторванные руки, ноги, головы, все стены переговорной в крови…

Я вез Раноку письмо. Выйдя из корабля, я подошел к существу, которое держало табличку с моим именем. Коверн, как я уже знал, улыбался, хотя это было больше похоже на злобный оскал. Но вряд ли кто-то был бы зол в тот день, когда получает письмо от своих родных. Когда я приблизился к нему, он отбросил табличку в сторону, схватил меня за плечи, поднял меня, чтобы ему не пришлось смотреть на меня с верху вниз и, высунув язык, обмотал его вокруг моей шеи. Такое поведения, означало, что он очень счастлив. (У людей бы это выглядело бы как крепкое объятие, завершающее поцелуем.) Далее мне необходимо было (согласно параграфу №14, главе №84) сделать то же самое, в противном случае мне бы пришлось долго лежать в больнице. (А я еще долго не мог понять, почему в офисе все смеялись, когда я получил это задание. Похоже, все уже знали этого Ранока)

Ну, делать нечего, я взял его за плечи, открыл рот, высунул язык и стал стараться обмотать его вокруг его шеи. Ранок размотал свой язык, опустил меня и принялся улыбаться. Я быстро смекнул, что делать.

— мне укоротили язык.

— тебе повезло.

— почему?

— потому что я бы расценил это, как оскорбление! А почему они это сделали?

— я очень любил здороваться — сказал я, изображая злобу.

— аааааррррррр — что означало искренний смех — ну что, пойдем ко мне? Надо заполнить все необходимые бумаги, касающиеся посылки.

— пойдем.

Мы сели в какой-то замызганной кафешке, хотя нельзя было сказать, что она была более замызгана, чем всё остальное поселение рудокопов. Потому что здесь все было настолько грязным от металлической стружки и угля, что я даже побрезговал сразу снимать шлем, но мой собеседник, который всю дорогу расспрашивал меня про внешнюю жизнь, все же меня спросил: чего я его не сниму? Мне стало неловко, пришлось снять. В нос ударил едкий металлический запах с примесью еще какой-то дряни. Коверна все эти издержки жизни на планете №14 не волновали. Он, как ни в чем не бывало, принялся продолжать разговор:

— ну, чего та еще нового слышно? Кому, кто башку оторвал, какие планеты теперь под чьим контролем?

— про головы можешь меня не спрашивать, я не интересуюсь, а про планеты; ты что, ***телевизор не смотришь?

— нет, не смотрю. Нам запрещают, думают, что в нас опять проснется дух завоевания и поднимется бунт.

— а что, не проснется?

— нет, конечно — он состроил злобную гримасу — нам и тут хорошо — денег много, работа — не сказать чтобы пыльная, сейчас же все на технологии завязано: садишься в аппарат и ничего тебе не страшно: не пыль, ни стружка, ни высокая температура при бурении. Ну, так чего там про планеты?

— да ничего особенного, все по старому. На №5.3 по-прежнему воюют за территорию мафии; на 22.2 все также спокойно, зверушки не дерутся, сам проверял — я изо всех сил созлобничал, даже прорычал немного, а Коверн последовал моему примеру, оценив шутку. — Жалко, что 31.5 выжгли, там потрясающие закаты были, теперь все одним цветом — красным.

— а я люблю красный цвет, особенно — он раздул ноздри, сдвинул брови и широко улыбнулся; эта эмоция мне была еще не известна, но о чем он хотел сказать, я догадался.

— да, да. Я понял, давай без этого, я перекусить хотел, а с твоими рассказами боюсь, уже не удастся.

Он зарычал на меня, а руки поднял кулаками вверх и принялся кричать в небо:

— ну, ты и шутник, дай я тебя угощу за твой юмор, больно ты мне нравишься

— я не против, куда сядем?

— да вот хоть сюда, тут не дурно кормят и выпивка хорошая, а главное всего 5 анроков* за кружку.

В забегаловке было полным полно людей, то есть Ковернов. Было не очень шумно, наверное, особо не о чем говорить, когда ты каждый день то и дело копаешь и плавишь. Вместо телевизора на стену проецировали, как это называли сами Коверны: «веселые картинки». То покажут девочку в песочнице, то мальчика запускающего воздушного змея, то цветочки, колышущиеся на ветру, то мирно прибывающую к берегу волну, всю покрытую пеной.

Мой собеседник вдруг отвлекся и уставился на «веселые картинки».

— ты чего?

— подожди, сейчас будет моя любимая — проговорил он и с выражением лица противоположным «умилению», продолжил смотреть. Интересно. Похоже, за все годы трансляции и за неимением другого, они привыкли. Представляю себе разговор двух друзей:

— видел вчера ромашку с божьей коровкой?

— да, она такая милая, я так люблю добро… — при этом оба дико рычат и с грозным видом смотрят друг на друга, постукивая кулаками по столу.

Трудно себе представить Коверна, говорящего про добро. После стольких лет тирании, думаю, никто и никогда не поверил бы в эту чушь, если бы не увидел собственными глазами.

Любимой картинкой моего друга был красный шарик, мирно гуляющий по небу.

— тебе нравится? Неужели тебе нравится? А что ты при этом чувствуешь, если не секрет? — не поверил и я своим глазам.

— ты о чем? Конечно, мне нравится, это же классика. Окровавленный желудок, накаченный легким газом, летит себе, пока не порвется, не упадет и не забрызгает всех кровищею.

— ты знаешь, я, пожалуй, выпью кофе с молоком.

— а потом всех начнет рвать «прелестной жидкостью».

— а нет, я уже ничего не хочу.

Похоже, я ошибся, то есть, нет, конечно, им это нравится, но не потому что это успокаивает. Про океан и про другие картинки я даже и спрашивать не стал, мало ли что он ответит, как бы меня самого не начало рвать «прелестной жидкостью».

Не дожидаясь продолжения рассказа о приключениях летающего желудка, я перешел к делу из-за которого, собственно, прилетел на №.14.

— я тебе привез, дорогой мой друг, письма. — Улыбнулся я, а потом вдруг понял, что лицом выражаю совсем не то, что словами и тут же состроил злобу.

— письма?! Я люблю письма — «улыбался» он. — А от кого?

— от родных.

— здорово! Давай показывай скорее! Не терпится узнать, как там мой сыночек, сколько зверушек порешил, наверное, весь в папку — живодер...

Вот уж не сомневаюсь — подумал я.

*Анроки — местная валюта.